=Ластонька=



	Подмышка
	Какой мудак придумал пустить по пригородному расписанию устаревшие купейные вагоны известно было одному только господу богу… Формально соблюдённое количество вагонов дачно-индустриального направления обладало вдвое меньшим количеством посадочных мест, и утренне-вечерние часы пик превратились для любителей посеять клубничную коноплю на делянке и для страстно мздоимствующих пригородных гастербайтеров в увлекательно-сплачивающее души до кучи с телами путешествие сквозь размеренный перестук железнодорожного пространства. Особенно отвлекали от привычных тягостей и забот отдельными полутарочасовыми тяготами и заботами вечера отъезжающих из города пятниц. Не обязательно тринадцатых - кипевшие, начиная с подножек рейса, вулканически-адские страсти штурма цитадели железнодорожного отправления Федю_Крюгера на борт не брали бы лишь по детской простодушности его мировоззрения: в мельканьи набитых сухпалочной колбасой и саженцами грядущего урожая авосек, в переливах отборного просторечия и в самозабвеньи индивидуальной целеустремлённости просто не было места для наивных голливудских мечтателей… Лариса Светельцина была не знакома с жилищными проблемами Фёдора Крюгера - в основах своего мировосприятия она предпочитала быть "тундра тундрой", но добираться до дому вне зависимости от чисел месяца и дней недели: в деревенской избушке без всяких, к её сожалению, курьих ножек, зато с мышами, которых она азартно с самого детства боялась, её ждали "муж" и трое детей, которые отнимали у неё авоську с городскими продуктами и остатки надежды на сколь-нибудь благополучный исход её жизненного существования… Работавшая когда-то скромной учительницей младших классов с нескромными помыслами о светлом сразу для всех будущем, теперь "Лариса Андреевна" въябывала на пятилетках капиталистического строительства простой штукатурщицей, а некогда заоблачный герой её девичьей мечты кроме самовоспроизводства в трёх своих практически не отличимых от него копиях интересовался вообще фиг его знает чем и фишки жизненной совсем не рубил… Та предсентябрьская пятница сразу не задалась - помимо обычного мудачья на перроне убытия тут и там мелькали лица исполненные непредвзятого оптимизма и пограничного идиоэнтузиазма: на дачи ломанулись любители проведения за шашлыками встречи предстоящего "дня знаний" своих чад… - Ларочка, для моих захвати… Я не могу на выходные! Сверхурочка… Вот - пять баночек только… - умоляюще размахивала догорающим бычком перед Ларисой её непосредственная начальница по ведру и затирке Мария Египтовна, или по-соседски тёть Маша. - Хуй!.. - Лариса внимательно оглядывала перрон на предмет предстоящего пробития бреши в готовых к неотвратимому штурму спинах. И потом, с обрывающей руки торбой со "сверхурочными" тётьмашиными сгущёнко-тушёнками, пробираясь к заветной подножке, вспомнила, что у тёть Маши - единственной родной души в этом адище города - ещё и фамилия была Етитина! Граждане страны победившей от всего на белом свете Независимости осаждали пригородные вагоны с таким рвением, что у стороннего наблюдателя могло сложиться неверное впечатление того, что поезд, причём последний, уходит на седьмое небо, прямиком во всеобщее счастье! Машинист исполнявший роль Гавриила сурово-пофигаистично взирал на творившееся на перроне в ожидании предусмотренного дорожным расписанием сигнала своей пневмоэлектрической трубы. "Блин, ещё повезло…", подумала Лариса, когда втискиваемый в вагон поток застопорило в узком коридоре межкупейного сообщения. Попасть в купе поближе к окну в такой день конечно же не грозило, и бесспорной удачей было хотя бы не оказаться в переполненном тамбуре или в тесном закутке возле когда-то сортира. То, что счастье ей жалобно улыбнулось, она поняла, когда прямо перед лицом её оказалась одна из опущенных фрамуг-форточек - помереть от духоты, во всяком случае, теперь не грозило. Она с трудом пристроила под ногами свою тяжеленную сумку и в две руки обессиленно облокотилась на распахнутое окно - до отбытия оставалось ещё пару-тройку обычно самых невыносимых минут: уличный зной августа наслаивался на физическую сверхактивность масс, а воздух ещё не трогался с места. Мокрая от пота, она чувствовала себя в полной заднице - ей казалось, что с неё просто лило... - Присаживайтесь! - голос из-под неё донёс до её слуха не сразу воспринятое здравомыслящим разумом. Она взглянула вниз - под ней делал попытки освободить "для женщины" откидывающуюся коридорную сидушку какой-то с хера выискавший джентльмен в бликующих на солнце давным-давно не очкастых глазах. - Постою! - Лара резко отдёрнулась на автопилоте: в чудеса ей уже напрочь не верилось, а вот суеты по перемене с трудом выисканного в борьбе своего расположения она не выносила. Полупризрачное движение под ней замерло, и она вновь повисла на форточке. Поезд тронулся. "Блин, ну и дура!!", наконец, очнулся в ней запоздавший со своими тормозами здравомыслящий разум - ногу жало перекошенной сумкой, под сиську неудобно тискалась какая-то оконная перепонка, от встречного прямо в лицо ветра наверняка утром будут обветрены губы… "Предлагали ж тебе! Бля… Жопой лень шевельнуть было что ли?" Лариса на чём свет стоит думала о своей предшествующей, настоящей и предстоящей жизни в самых самонелестных тонах… Вдобавок до прочего приходилось нависать над этим "жентльменом" с нижнего этажа, чтобы в окружающей тесноте просто не лечь уже на него… * Александр Дегрейтеров работал начальником участка оптоволоконной механики легендарного имени фирмы, а попросту - старшим грузчиком в компьютерном. И поскольку в этот день младший грузчик на работу забил по осложнённо-внутренним мотивациям и на склад не явился, ему пришлось от утра до вечера самому пердолить на третий этаж прибывшую партию мониторов и лазерных принтеров. Но в отличие от перенапряжённых масс его окружения на паравозе всегда катался легко, в силу тщательно взлелеянного им в себе социального порока - оголтелой похуистичности. Ему было абсолютно по барабану, окажется ли он на "шикарной" нижней полке купе плотно стиснутым рядом сидящими жопами или прийдётся "куковать" по пояс свешенным в гости к громыхающим стыкам межвагонной сцепки. Возможно, именно поэтому в купе он попадал только раз в году, когда ездил в гости к бабушке в Кострому в период служебного отпуска на полуэкспрессе дальнего следования. А по утрам и вечерам, по дороге на работу с работы, единственным его упованием в адрес родимой фортуны было то, чтобы оказаться пропихнутым внутрь не среди окончательно встрявшего в локальный материализм мудачья: разговоры о "всё заебало" и "ты не мог бы мне одолжить" постоянно наводили его на предательскую мысль о том, что можно ведь, в конце концов, и воспользоваться уже возможностями окружающей безработицы и забить на мечты о неизбежной технологической сингулярности. Поэтому тридцатидвухлетний кузнец-самоучка Санька, по прозвищу "Балабес", старался втиснуться среди мирно дремлющих ветеранов всех возможных фронтов, среди бабулек с петрушками или, на крайний случай тёток с жизненным опытом на лице вместо желания постоянно пиздеть на ухо. Причём, с тётками как-то в последнее время особо везло - их с чего-то попадалось всё чаще, а самому Саньке их соседство импонировало всё больше... С неизвестно какой-то ебучести случая теория невероятности подкинула Саньке в этот день откидную табуретку в заполненном до состоянья резины вагоне, и он оказался сидящим не на пошарпанном заколоченном унитазе и не на рифлёном железе подножки, а на частично лишь порванном дермантине поролонного сверхкомфорта. Он тут же почувствовал себя не в тарелке со своей индивидуальной благопристойностью среди всеобщей вокруг голой задницы и попытался восстановить паритет - предложил обменятся попутчице его лет с умотанно-интеллигентным лицом и какой-то право славно громыхающей торбой оказавшейся у него под ногами. Но краля оказалась ретивою, и отказалась. Санька вернулся на жопу и воткнулся интерфейсом в стартовавший навстречу ещё невидимым первым вечерним звёздам перрон. Внезапно встал хуй. "Херас..себе, утренняя эрекция ближе к закату!", внутренне рубанулся Санька с такой вдруг причуды своего организма, но был вовсе не против - хлынувший в окно воздух почти прикольно почти обвевал почти прохладой лицо, поезд набирал скорость, а сидеть всё равно приходилось в три погибели, так что заинтересовать этот его прущий в штаны "феномен" никого тут не мог... Но ехать стало забавнее - Санька попытался посмотреть на вжатую ему между колен женщину и обнаружил, что при попытке поднять голову чуть ли не упирается в её левую сиську… Что не могло, конечно, не порадовать в его "осложнившейся" ситуации, невзирая даже на то, что взляд на женщину принёс дополнительный позыв жалости к ней - с обратной стороны сильно подпирали и приходилось ей виснуть над ним довольно круто. Санька сникнул взглядом на место, чтобы не глазеть в упор на округло-налитую красоту прущую в дешёвый ситец платья на оконные экс-гардины. И тут до него дошло. Он ещё раз приподнял глаза и опустил. Причина несвоевременного стояка выяснялась, кажися… Лёгкие порывы ветра долетавшие до Санькиного уровня едва ощутимыми поветриями живительного воздуха проходили в витке завихрения мимо прикрытых в этом трах-поезде глаз женщины под её поднятой влажной подмышкой… Рвущий мотню на штанах хуй тут же подсказал Саньке, что он невидим для окружения с его взлядом, как средневековый чудотворец в шапке-невидимке - позади в спину упиралась чья-то задница, а стоявший за женщиной пожилой пенсионер под грузом общественности взирал только прямо перед собою в окно, наблюдая там либо странную величину своей пенсии, либо свою вечную советскую молодость… Сама женщина же была полуотвёрнута лицом, да и глаза прикрыла… И Санька воззрился на её голую чуть не до сиськи, чисто выбритую подмышку во весь опор - со всей наглостью визионирующего на досуге эстет-ценителя высокого искусства. Было довольно жарко ещё, и ало-оранжевые закатные лучи били прямо в неё... пот в мокрой, смуглой от загара подмышке зарождался в едва заметных ямочках-щелках и собирался в играющие янтарными солнечными бликами бисеринки… а потом скатывался стремительно проливающимся ручейком в отворот платья на сиську… Вид Саньку просто безумил - было прикольно донельзя сидеть и созерцать столь оттяжное явление - так близко, в десяти сантиметрах от его носа, и столь подробно наблюдать, как течёт нежно-ароматная женская подмышка ему доводилось впервые… Запах её был почти эфемерен - какой-то несущественный дезик терялся на фоне лакомо-мягкого естественного аромата её свежего пота, который в свою очередь смешивался с легчайшими дуновениями ветра, накрывал в безумную Санькино обоняние и доводил уже до начала отвинчивания болты на его мотне… Нестерпимо захотелось лизнуть. Чтоб не ипануцца окончательно, Санька засунул это своё "захотелось" куда-то поближе к жопе и попытался заглянуть за край материи, туда, куда стекали эти капли. Но сиську видно было никак, да и пленяла она его сейчас отчего-то не по положенному куда меньше, чем эта маленькая мокрая покатая бугорок-ямка выпяченной подмышки… Санька вдохнул ещё раз изо всех сил, до лёгкой ломоты в зажатом штанами стволе, и подумал: "Надо кончать!". - Может присядете всё-таки? - он постарался придать голосу всю мягкую деликатность бывшего профессионального двоечника при обретении очередного зачёта… * То, что это маньяк-извращенец, Лариса поняла уже через пять минут пути: её нога была зажата между его ног в неослабевающей хватке так, что трудно было пошевелиться. Она уже хотела было посоветовать ему вести себя поприличней и подрастопырицца, но тут она оглянулась и увидела, что этот втрамбованный в пол "пассажир" сидит ещё и в обнимку с чьим-то чемоданом, который и жмёт его ногу к её… "Блин, бедолага!..", Лариса почувствовала, что только что очень удачно чуть не нахамила сама. Она отвернулась обратно в окно и очнулась только тогда, когда его шевелюра едва ощутимо щекотнула кожу на поднятой левой руке. Не отводя глаз от проносящегося мимо пейзажа, она ощутила подмышкой: смотрит… Его взгляд просто чувствовался обнажённой поверхностью кожи на открытой подмышке, и первым порывом у неё было опустить руки. Но опускать их было не особо куда, и Лариса ещё сильней отвернулась и заново прикрыла глаза, ощутив в собственных переживаниях некоторую непонятку. Куда более странным, чем даже то, что этот псих любовался на её подмышку и она ему явно нравилась, было то, что этот кудлатый хмырь всё очевидней нравился ей самой!.. "Надо было сесть… предлагал же!..", ещё раз цепанула себя она уже почти без повода, незаметно скашивая полуприкрытый взгляд на этого чудака, "Нормальный пацан… Ой, сидела б щас - горя б не знала!..". До первой разгрузочной станции было ещё, как до столицы Армении в приспущенных штанах, нога затекала о сумку внизу, а рукам потихоньку уже надоедало, задираясь о фрамугу, изображать крылья... - …может присядете? - Да куда ж тут… Ну, давайте попробуем… - на этот раз Лариса чуть не сорвалась с тормозов, когда сообразила, что повторное предложение ей опять не пригрезилось. Он сделал попытку встать, она изо всех сил подалась жопой назад, высвобождая своё место у окна и протискиваясь на его место. "Есть же люди!..", мелькнуло в её башке, когда она прожималась своим животом по его затянутой в джинсы заднице, "Фух… Слава богу!.." - Спасибо! - вспомнила она, чувствуя под осчастливленной задницей спасительно-мягкую твердь. Он что-то бормотнул, типа не за что, и солнце с поездом поехали дальше по намеченным кем-то для них маршрутам, а пассажиры продолжили упорное торчание в своих вычурно-малоудобных позах. "Ядрёный перц!", Санька поневоле чертыхнулся про себя, впоймав её искос-взгляд на оттопыривающейся ширинке его штанов и попытался резко сменить позицию. Прятки удались на славу - отодвинувшись за сектор её визуального восприятия, он оказался теперь тесно прижатым сзади тем самым перцем в её правое плечо… "Бля!", по ещё одному кругу менять дислокацию выглядело бы уже окончательным идиотизмом, и Санька с покрасневшей от приступа совести рожей остался уже как есть. А Ларисе этот тип почему-то уже не казался извращенцем-маньяком. И даже когда она увидела торчащий палкою в ткань штанов его хуй, ей на ум пришло только очередное страстное пожелание в адрес министерства путей сообщения по поводу условий перевозки живых людей на условно малые расстояния. Когда порумяневший Санька ретировался ей за спину, она лишь сделала вид, что подвинулась ближе к окну - на деле же этот торчок ей совсем не мешал, и она заново обратилась в вынужденное созерцание перематывающихся справа налево однообразных оврагов и перелесков. Очнулась она лишь минут через десять-пять, когда сзади по спине от плеча мазнуло что-то горячее. Всё это время уболтавший свою совесть вести себя прилично Санька не столько вынужденно, сколько во все глаза рассматривал её приоткрытый глубокий разрез на груди, ныряя туда с головой и почти достигая чуть покачивающихся из стороны в сторону слегка заметных сквозь ткань сосков на голых сиськах. Лифчик летом Лариса не носила - из экономии и просто так. Поэтому особых сомнений по поводу того, чтобы это такое могло быть позади неё она не испытала. Не вынесший напряжения Санька отпустил пару-тройку болтов на штанах. Их роднило отсутствие фрагментов белья - он не носил летом трусов. Лариса с детства боялась щекотки. Особенно в подмышках. И оттого её в возникшей пикантной ситуации заботила больше не девичья честь, а то, что она вдруг заржёт, как дура, на весь вагон и причинит неприятки сразу двоим - себе и торчащему позади парню. Она чуть ближе к себе поставила облокоченную на окно руку. Но оголённого по ней хуя было не остановить, она почувствовала, как он горячей тропинкой идёт по самым щекотным местам - по нежной коже руки и спины под плечом забираясь в самую глубь подмышки… Странно, но ржать совсем не хотелось - щекотка, конечно, присутствовала, но была какой-то совершенно иной, вызывающей не смех-взахлёб, а завораживающе-тёплое ощущение во всём теле… Лариса чуть напрягла руку, превращая впадинку подмышки в окончательно удобную, глубокую ямку. До него позади, похоже, дошло, что она всё чувствует и не против всего этого… И от одного осознания этого этот хуй кончил - Лариса почувствовала лёгкий вплеск ей на глубину подмышки, и сбоку под грудь потекло… Она лишь усмехнулась про себя: "Пиздец! Ну надо же!..". И прижала мокрую золупу к себе, ещё чуть подвинув локоток на окне. Абсолютно равнодушно она смотрела в стекло… Санька тоже рассматривал пейзаж с тем видом, будто хуй его принадлежит совсем не ему, а вон тому дяде со шляпой на удочках. С захваченным в плен полусдутым стволом он ожидал нового приступа. Санька был из скорых, но частых - он мог не ебаться месяцами, но если вставляло, то целая серия палок была обеспечена наверняка. Это его "мультиоргазменное" устройство доходило порой до рекордов, в которые мало кто верил даже из закадычных корешей - раз, в общаге ещё, по студенчеству, Санька после одной из бурных ночей с одной из столь же злоебучих подруг поутру насчитали у подножья кровати добрых два десятка использованных презервативов… Теперь же, кроме того, что удобно, в подмышку входило ещё и по скользкому, и Санька почувствовал, как заново напрягается его не успевший толком и лечь рьяный хуй. "Он чё, безостановочный у него, что ли?", Лариса была слегка озадачена, когда в шутку пойманный в финале её подмышкою хуй задвигался осторожно снова, постепенно проникая на самую глубину и принося ей невыразимо прикольное ощущение связывающее вновь обильно потеющую подмышку и исходящийся теплом низ живота. Она уловила едва ощутимый запах спермы исходящий из её впадины под рукой и потесней совсем уже прижала к своему боку локоть. "А, пофиг!..", подумала она, ощущая, как упирается тугой залупой ей в ямку и уже просто настоящими качками ебёт в подмышку этот сумасшедший, но очень сексуальный маньяк, "Отмоюсь дома…". Второй выплеск спермы добавил ей в подмышку и, смешиваясь с обильными струйками пота, побежал в три ручья у неё по боку… А третью палку он уже пихал куда-то вниз, ей под руку. "Блин, было б немного темней - отсосала б, наверное!..", Лариса почувствовала слабину в подрагивающих коленками ногах и промокающие до трусов крылышки =AllWays=. Он сунул хуй под рукой ей в распах безрукавки платья, прошёл этой своей палкой сбоку по сиське и кончил куда-то под грудь… "Ёбт… Платье промокнет на самом виду всё-таки… Та и х.. с ним!..", ей невыразимо хотелось сейчас подрочить и утешало только приближение окончания их "совместного плавания"... *** Ларочка шла по перрону, плотно прижимая к правой стороне руку с сумкой. Переполненная сумка с чего-то весила раза в три меньше своего номинала, а скрывающийся за горизонтом диск закатного солнца ласкал мягко-алыми лучами её лицо и зажигал по полной её полуотстранённый от реальности взгляд… Стараясь не привлекать внимания, она оставила позади платформу, станцию и центральную, людную часть посёлка. Под мышкой было липко и жарко до сих пор, а правая сиська при ходьбе раскачивалась по скользкой и влажной смазке… "Приду домой - дам этому мудаку!", Ларочка чувствовала приступы согревающего жара в пизде и стоически нервничала, "Расскажу - сам обкончается!". Дома муж вертел по ящику =Спокойной ночи= для своих троих недоразумений, одна из которых была названа в честь Ларочки и поэтому в обиходе постоянно перепутывалось, кого сейчас толком зовут. Ларочка, бросив дежурное "Хай!" с порога, прошла на кухню и замерла сумкою на подвернувшейся табуретке. Приоткрыв подмышку, она попробовала дотянуться до неё языком, но почти нифига не вышло - язык долезал только до начала щели между рукой и телом. - Дим, иди сюда! Чё покажу… - она обронила из сумки пару жестяных консервантов и банки покатились по полу. - Привет! Чё тут у тебя - тушёнку что ли припёрла? Договорились же, бля, диета - животных не есть! - Димка для начала обычно пиздел, прежде чем вступить в разговор о любви всего дня и предстоящего вечера. - Как в целом, малышка? - Да ты не гони - эт тётьмашина тушёнка!.. Пиздюк… смотри, чё покажу… Хотела сама отлизать, не дотягиваюсь… А то б хуй тебе!.. - Ларочка задвинула сумку с табуреткой на угол, подумала ещё, что малышей не успели уложить - опять будут подглядывать… и стала медленно приподнимать перед уже тихо врубающим в предстоящую тему Димкой-супругом свою выебанную по полной подмышку...
		Версия 1.0 2008