|
Колыбельная |
||||
|
Под конец шестой пятилетки* регулярное перевыполнение текущих соцобязательств позволило, наконец, вплотную подойти к вопросу наведения порядка в жилом и культурном секторах. Был возведён современный Дворец Культуры и окончательно снесены частные домики с личными грядками, ещё остававшиеся на территории рабочего посёлка от втягиваемого в город сельского агломерата. Территория самой централи обрела давно требовавшуюся определённость благодаря железобетонному забору по всему периметру. “Родовое гнездо” Степана, в котором он безысходно сиротствовал второй десяток лет, тоже подлежало сносу, причём первоочередному, поскольку находилась его безземельная со времён начала строительства избушка даже не просто на территории посёлка, а прямо в новых железобетонных границах ТЭЦ, в каких-то тридцати метрах от главного входа-проходной. Как произошла эта строительная оказия толком никто вспомнить не мог, да и не особо было в первые годы после запуска когда вспоминать. Степан жил в своём прежнем доме, превращённом одной половиной в подсобный склад, и спокойно ждал решения своего вопроса. И по закладке нового забора вопрос решился достаточно оперативно и для Степана житейски выгодно. Как холостому перспективному руководителю ему была выделена двухкомнатная квартира со всеми удобствами. При вручении ордера Степан лишь чуть заметно нахмурился, но решения жилищной комиссии оспаривать не стал и уже в тот же день, к вечеру, полностью перевёз свои вещи в новую квартиру. Ровно через неделю представитель жилищной комиссии докладывал на месткоме о произведённом Степаном переоформлении своей квартиры на многодетную семью пожилого рабочего-слесаря Илларионова. А Степан подал в дирекцию заявление-предложение «По дальнейшему рациональному использованию подсобного объекта =Склад №3= под моим личным внеслужебным руководством», после чего, так же в один вечер полностью вернул все свои вещи в родную избушку. В дирекции произошёл небольшой совещательный фурор, но своё право на «внеслужебное руководство» Степан Анечкин отстоял и зажил в своём автономном анклаве по-прежнему, чем несказанно обрадовал Машеньку, дочь Сергея Эйри и Анечки Кедриной. Машенька, или первые три года «Королева Марго», появилась на свет спустя полгода после запуска основных газопаровых мощностей электроцентрали. Похожа она была по своему собственному убеждению на маму, но каждый из случившегося того памятного ночного свадебного триумвирата придерживался на этот счёт несколько особых позиций, в которые по умолчанию не посвящался никто. На саму централь Машеньку пропускали очень редко, хоть на этом огромном предприятия, похожем на белый четырёхтрубный огромный корабль, работали оба её родителя. А в избушку к Степану можно было пробраться запросто и под честное слово не ходить на котельные проводить там хоть целый день среди интересных книжек, двух котят и говорящего радиоприёмника. А вечерами мама с папой всё равно по дороге со смены зачастую заходили к Степану, и тогда Машенька превращалась в строгую маленькую хозяйку «ритусергеевну» и серьёзно наказывала им «вытирать ноги». ...В тот летний день вполне обычных задержек на работе ни у кого не случилось, а солнце клонившееся уже к горизонту играло лучами с единственной лишь позолоченной тучкой-облаком, и было решено провести весь вечер в раскинувшемся совсем рядом районном парке культуры и отдыха. Все втроём они сидели на чугунно-деревянной парковой лавочке, а накатавшаяся на карусельных «коняшках» Машенька гонялась по ближней полянке за бабочками и изредка приносила на верификацию образцы ей неизвестных листиков от деревьев. Анечка увлечённо доедала брикетик мороженого, а Степан с Серёгой играли у неё на коленках в карманные шашки. – Дамка! – Степан сжал в кулаке ещё пару Серёгиных фишек-пуговок и укоризненно уставился на соперника. – Серый, в “поддавка” мы вчера резались – ты точно в правилах не запутался? – Дамка? – Серёга деланно удивлённо потёр очки на переносице, не обращая внимания на Степанов вопрос. – Хм, надо же… Действительно… Не вижу даже выхода из создавшегося положения… – Ой как хочется чего-то, непонятно чего… – Анечка облизнула сладкие молочные губы, сложила коленками шашечную коробочку и потянулась всем своим мягким горячим телом. Серёга со Степаном с готовностью выпрямились и уставились на неё. – По писюну? – не очень галантно, но очень в тему предложил Степан, уже заслоняя собой Анечкино лицо от бегающей Машеньки и наспех выпрастывая надувающееся на глазах достоинство. Серёга сопел рядом, так же увлечённо копаясь в мотне. Анечка торопливо оглянулась, ухватилась кулачками сразу за два болтающихся отростка, ещё раз озорно зыркнула по сторонам и чмокнула Серого в хуй, сразу натянувшись всем алогубым ротиком ему на головку. Степан осторожно вынул свой напрягшийся ствол у неё из руки, полузаправил в штаны и стал начеку озираться вокруг. Сосать Анечка любила и умела. Серёга стоял, вытянувшись струной, в максимально непринуждённой позе и лишь чуть заметно подрагивал задом, в то время как по лицу его бегали гримасы отчаянного удовольствия, а дыхание постепенно превращалось в еле сдерживаемое паровозное пыхтение. Анечка вполне невинно взирала на него из-под живота, словно не могла и не могла никак понять, что происходит с любимым, ротик её туго тянул Серого за вздутый малиновый шарик, а ладошки упирались в его бёдра, легко подталкивая и дразня. Таким образом дразнить Серёгу долго не приходилось – совсем скоро Анечка почувствовала, как округлилась ещё более и упруго вся налилась Серёгина золупа, и в нёбо ударила млечная жаркая струя… Старательно высосав всё, что можно, Анечка вернула Серёге его хуй и, облизываясь, повернулась к Степану. Серёга заозирался вокруг, пряча хуй, а Степан столь нетерпеливо дёрнул из-за края раскрытой мотни, что чуть стукнул балдою Анечку по носу. Анечка быстро улыбнулась, дёрнув плечиками, и впоймала хуй в рот. Со смены ребята были солоны на вкус, пахли пряно и заводно – Анечка даже поёрзывала на гладкой лавочке от наслаждения. Держа Степана за кряжистого кулачком, она сильно жала и не шевелилась совсем, лишь чуть слышно касаясь основанием языка под балдой у уздечки. Степан то ли довольно урчал, то ли тихонько рычал от обрадованности. Он бы сейчас с удовольствием вспрыгнул на лавочку и отъёб бы Анечку в рот, держась за перила и сильно махая задом. Так с Серым поочерёдно они делали не раз, когда с ними не было Машеньки и сгущались первые сумерки. Но сейчас ещё было светло, и Серёга стремительно отошёл навстречу Ритульке, чтобы предупредить все её вопросы о листиках в удалённом режиме. Поэтому приходилось быть очень внимательным и осторожным. Очень внимательно и осторожно Степан водил золупой у Анечки под носиком, а она ухватывала его за самый кончик губами и чуть слышно чмокала. От таких поцелуев Степану подкатывало под самое горло. Когда Серый вернулся («Ну как вы тут?») было близко совсем. У Степана дрожали колени, а прелестно раскрасневшаяся лицом Анечка мягко дула ему в хуй, как в свирель. Степан вдруг быстро заперебирал ногами, сунул напряжённые руки в карманы широких штанов и сжал в кулаки, Анечка вопросительно взглянула на него и с финальным глухим чпоком сильно раскрыла рот над надутой главой. Из фиолетово-багряного шара резко, в несколько струй, брызнуло ей на язык, на гортань и на губы. Анечка быстро заморгала, проглатывая, что могла, а Степан аж зажмурился, чтобы не видеть как стекают тягучие струйки спермы с окончательно блядского ротика прямо в очаровательную Анечкину ямочку между ключиц… >> А на следующее утро чуть свет прилетели в избушку Степана две работницы-пигалицы из механических. – Степан Алексеевич, – докладывала, захлёбываясь чувствами, ударница-токарь Катя Нечай. – Мы из ночной, и у нас аврал! Ремонтники на основном, а токарно-карусельный заклинило! – Нам нельзя сдавать смену с аварией, там два ученика в смене и с ними Даша Синицкая! Когда ей бегать к ремонтникам? – столь же горячо поддержала подругу Катю напарница Ирочка Лель. – Степан Алексеевич, помогите, ага? Разбуженный в начале шестого утра после отбоя в третьем часу накануне Степан почти ничего не понимающими глазами смотрел, повернув голову и стараясь улыбнуться ярко занимавшемуся солнышку в окне, а в трусах его, по недосмотру, отчаянно по-утреннему стоял. Распалённые происшествием девушки жались в коридорчике прихожей, и Катюша первая, заметив вздыбленную плащ-палатку семейных трусов Степана, беззвучно хихикнула и чуть подтолкнула плечиком Ирочку. Наконец, улыбка у Степана ответила восходу, и он взглянул заспанными глазами на девчат. – Сейчас… Дайте одеться хоть… Растрезвонились!.. Всё улажу… – Ой, Степан Алексеевич, миленький, вот спасибо! – Катя Нечай бросилась ему на шею в искреннем порыве, поцеловала в щёку, но натолкнувшись собою на хуй, страшно покраснела и спешно ретировалась, утащив за чумазую ладошку и Ирочку: – Одевайтесь, конечно… Мы там подождём вас… на улице. Ничего не заметивший Степан потёр ещё глаза кулаками, ещё раз улыбнулся в открытую форточку и сунул голову под умывальник с ледяной водой. Через семь минут он отставил большую алюминиевую чашку крепкого сладкого чая, смёл в ладонь крохи от сухарей и был готов полностью к экстренному началу своего трудового дня. Вызвав дополнительную бригаду пуско-наладчиков, он сам прошёл на объект, в один из мехцехов, и осмотрел заклиненный станок. Токарно-карусельный «сидел» плотно, но уже не впервые – за пару часов ребята наладчики должны были с ним управиться. То есть, конечно, аврал авралом, но поднимать из-за этого главного механика в пять утра… Степану Алексеевичу ещё раз захотелось внимательно взглянуть в комсомольские светлые очи поднявших никчемную панику девчат. Ударницы находились у двух тяжёлых станков в соседнем цеху. Причём пока главный механик ни свет ни заря осматривал неисправность и организовывал экстренный ремонт оборудования, один из станков-полуавтоматов, оказывается просто простаивал под ласково-нежными опущенными руками Кати Нечай. – Катюш, что – ещё один? – Степану даже показалось, что в цеху началась техническая чума и полуавтомат “полетел” вслед за токарно-карусельным – столь спокойно и печально было пред грустным взором Катеньки под улыбки и хихиканья работающей рядом Ирочки Лель. Но никто никуда не летел, а полуавтомат был цел и невредим. Настроенье же грустной стагнации у Кати Нечай началось сразу после непроизвольно-пылких объятий в избушке со Степан Алексеевичем, а теперь, по его приходу в пустынный цех неподобающая хандра так нахлынула на комсомолку, что Катя что-то шепнула на ухо Ирочке, а потом выключила свой станок и обиженно уставилась на покорно отъехавший суппорт. Но вопроса Степана Алексеевича Катенька, кажется, не поняла. – Ага… – молвила она полуопределённо и совсем отстранённо в ответ. – Ну, что тут у тебя? Показывай! – служебному напору освежённого ранним подъёмом главного механика мог позавидовать пущенный недавно импортный гидрокомпрессор. – Вот… – Катя Нечай как-то очень способно поставила одну ножку в потёртой туфельке на каретку станка и приподняла край ситцевого халатика, под которым полностью не обнаружилось ничего: в ночную прохладу ударницами, видимо, отвергались даже элементарные трусики. Катя старательно выставила животик вперёд лобком, пробрала пальчиками коричневые кудряшки и, заглядывая под себя, развела в стороны тонкие розовые лепестки малых губ. Степан Алексеевич только крякнул в приливе чувств, а Ирочка Лель застонала, беззвучно хихикая за своим пошатывающимся в плавном ритме работы станком. Степан, не говоря ни слова, полез за членом в штаны. И лишь поднёс к губам раскоряченной Катеньки, как та сама ловко присела пиздою на штык. Степан приник к мягкой шее в горячих поцелуях, взял Катю за талию, и животы их стали ритмично подаваться навстречу друг другу. А тут ещё Ирочка, не удержавшись, созорничала: подошла и поставила на медленный ход подачи-обрата холостую каретку. Задранную на каретку ногу Кати Нечай начало раскачивать взад и вперёд вдоль станка, а всё её нежное естество стало выворачиваться подобно морской раковине навстречу атакующему её хую. Катя тихонько завыла «Иии..й… иххх…», всей скромной грудкой вжимаясь в могучую Степанову ширь. Степан засопел наддавая и заходясь уже, но тут Катенька мелко и очень быстро затрусила задницей, ойкнула и вся обвисла на нём в паточной неге… Степан замер, еле удерживая порывающееся ускользнуть на пол девичье тельце. Хуй его по-прежнему крепко стоял в спускавшей пизде и нёс на себе добрую половину её незначительной, но юркой тяжести. Поэтому выебать одновременно довелось и Ирочку Лель. Теперь успокоенная и весело улыбающаяся Катя щурилась на заглядывающем в цех солнце и управляла станком. А Ирочка Лель, закинув на спину короткий серый халатик обнималась с ездящей кареткой и сильно оттопыривала голый белоснежный задок. По соседству уже шумели ребята-наладчики, да и смена вскоре должна была подоспеть. Располагаться как хотелось бы особо было некогда, и Степан с Ирочкой ожесточённо выдавали друг другу яростные толчки. Попка Ирочки горела, Степанов хуй лез из шкуры вон. И стремительно, одно за другим: Степан вжался весь в качающуюся манду и захлестал изнутри соскучившимся по нутри обильным фонтаном; а Ирочка Лель, почуяв всей взмокшей пиздой бурный бьющий поток, задышалась, взвелась в один миг и откликнулась мокрой росой из глубин… Аврал был устранён за один час пятнадцать минут. >> В обеденный перерыв зашла Оленька, молодая бухгалтерша из отдела планирования, которая дружилась со Степаном не очень часто, но регулярно, так как была семейной и во многом, несмотря на молодость лет, основательной. – Стёп, я приберусь? – розовощёкая Оленька привычно сноровисто задвигала ведром, шваброй и задницей по комнате, как только Степан, перекусив, прилёг на пятнадцать минут отдохнуть. Когда он раскрыл глаза сразу два фактора заставили его проснуться возможно быстрей: часы почти упирались стрелками в окончание рабочего полудня, а в полуметре от кушетки над его глазами аппетитно шевелились и подпрыгивали две сдобные Оленькины булки под голубым служебным халатиком. В отличии от ночных работниц цехов трусики на Оленьке оказались, и Степан торопливо спустил просторный ситец бухгалтерше до ямочек на коленках. Оленька томно выгнулась, опираясь во все четыре ноги на свежевыструганный Степаном и свежевымытый ею пол и оказалась укутанной в флёр полутьмы подола своего голубого халатика. Степан с наслаждением ей вогнал под разошедшиеся пухлые ягодицы радовавшие розовым оком задницы из редких рыженьких волосков. Пизда хлюпнула и мягко окутала член сосущим зёвом. Сжав белые бока, Степан заходил в Оленьке ходуном, чувствуя хуем, как ощутимо трогает мягкое, как подушка, дно подрастягиваемой пизды. Оленька сразу заохала и продолжала чуть слышно стенать во всё время случившейся качки. Ебал Степан всё же не торопясь, в удовольствие для обоих: надоело за день уже с раннего рана зайцем скакать! А потому у Оленьки по ляжкам после первых же десяти минут с завидным постоянством вспрыскивало и текло, а Степан шёл к своему законному финишу не спеша, как взбирающийся в крепкую гору. Пизда уже чавкала вовсю, а Оленька пару раз, не удержавшись в восторге, головокружительно пукнула, когда болтавшиеся о губы Оленьке горячие яйца Степана подобрались, хуй набычился до невозможности и к слюням по белым ножкам молодой бухгалтерши прибавился в два ручья выжимаемый в последних толчках ток Степанова киселя… Степан в порыве азарта размазал сбежавшую из пизды молофью по дырке в заднице головкой елды и пару раз в шутку сунулся уже сдувающейся золупой в податливое Оленькино очко. – Ой, Стёп, не дури! – бухгалтерша, довольно хихикая, едва выгнулась после оргазменных мук и, подхватив полотенце с изголовья кровати, старательно тёрла промежность. – Спасибо, Оленька! – по обычному Степан похлопал бухгалтершу, как молодую кобылку, по круглой заднице, поцеловал в ускользающую щёчку и прикрыл за Оленькой дверь.
Ему нужно было ещё оперативно привести себя в божий вид и подхватить со стола сумку с точными инструментами, уж три дня как позабытую ребятами из научно-технического…
-------*------- *Шестая пятилетка – 6-й пятилетний план государственного развития экономики принимавшийся в СССР XX века (1955-1959 г.г.).
|
||||
|
Версия 1.0 2006 - 2009 |
||||