=Ластонька=



	Али-Баба и 40 разбойницов
	Жил на свете культурный турист Али-Баба и было у него восемь минус семь в первой степени жён, которую звали Зейнаб, что в переводе с тенгизского означает «умница-благоразумница, всему ведающая меру и счёт». Ещё у него были брат Касим со своей Фатимой, собственный домик-дувал, немного богацтва, да кроме того одна тайная страсть к офигенному многожёнству. Про страсть свою Али-Баба никому, кроме Зейнаб, не рассказывал, а про остальное и так знали все, что он – Али-Баба – самый бедняцкий бедняк, хоть и культурный турист. И вот однажды богацтва совсем позакончилась у него почти – пока он ходил по горам в поисках приключений, жена его родная Зейнаб посчитала, сколько осталось зёрен в мешке, капель в море и звёзд на небе, и предоставила полный годичный отчёт ему с прогнозом на три дня вперёд: «еда кончилась!..». Опечалился вернувшийся с горных походов культурный турист Али-Баба, взял верёвку, топор и последнего ешака, и пошёл в сад за дувалом очистить сознание от излишне-набравшихся мыслей… День трансцендентально мыслил Али-Баба, два дня трансцендентально мыслил Али-Баба, три… к вечеру третьего дня снизошло лёгкое просветление на его голодную голову, и решился Али-Баба на деяние: утром следующего же дня повёл последнего ешака на базар и обменял там на предпоследнего. Вот повёл он предпоследнего в горы, обучил там страховке и иноходи, да и нагрузил на него много дров. Ешак сразу пошёл на базар, всё продал, купил много мяса и хлеба себе, и немного хлеба с вином и семечками волшебного растения тка для Али-Бабы с его супругой-женой. Отведал Али-Баба семечек волшебного растения тка, совокупился с женой, да и, духом воспряв, решил: пусть будет так!.. Стали жить-поживать… Ешак хворост таскает себе на восточный базар, цену ломит, да с купцами пренакрепко материцца-торгуется как если что. Али-Баба в скалы лазиит, как какой козодой. А Зейнаб себе сидит дома на выпечке блинов с мёдом и радостей, да обоих их дожидается, потому что в доме всё равно уже считать было нечего… И вот как-то раз лезит это в гору культурный турист Али сын Баба, клинья вбивает, где страхуется, где просто на пальце висит, когда смотрит-глядь, а навстречу ему его верный ешак ему сверху на горке глядит. Дров ещё не набрал, а так мимо пришёл – на хозяина посмотреть и посмеяться чтоб над. Ну долез Али-Баба до вершины пригорка, с ослом повстречалися, расцеловались смущённо и полезли на дерево – прятаться. Потому как завидели пыль на дороге, а мало ли что – разный люд где шатается, а им на все их здравствуйте, да за все их дела потом отвечай! Вот сидят на дереве плотно так и видят – а точно ведь: скачет отважный отряд на конях, ровно четыре по сорок копыт!.. И один ещё впереди – не считаецца, потому что наверно за главного… И у всех кольчуги сверкают – понятно разбойничьи. Тут тогда Али-Баба с ешаком стали и вовсе смотреть. Подъезжает отряд к тому дереву, на котором Али-Баба свил гнездо сотоварищи, и самый главный у них говорит зычным голосом: - Вашу, девки, и мать!! Ещё один такой переезд к долботрясам тем и моя задница разломицца надвое со всех этих рехнуто-арабских их скакунов!!! Летим уже скипиться поскорей, да уматываем на запасной наш родной полигон!.. Мало-мало понял совсем в том лихом ихнем поветрии-языке Али-Баба со своим ешаком, одно понял – понятное дело, разбойники! А приглядевшись ещё один только раз, да поверив наконец-то своим ушам, понял и вовсе такое, что чуть не заставило его расстаться со всей десятиметровой высотой обнятого дерева: кольчуги сверкали у всех лишь в районе пупа, вынажая наверх что почти перси девичьи от нежно-кремовых до излюблен им смугл-загар! И сам атаман тех разбойницов вовсе был и не сам, а сама – дева статная, вьюноволосая, смоль вплетён в злата-цвет… Такого не видел ещё Али-Баба в свете белом… Ну и пока он на дереве молча отмекивался, собирая в единое целое ум до разума, а ешак его ржал при этом, стараясь не спугивать с веток птиц и прикрывшись для это ладошкою, временем тем статнодевы в количестве ровно сорок одной отдалились чуть до скалы, на которую только что Али-Баба нечайно вскарабкался, да и выявили там неприметную только для близорукого дверь. - Симсим!.. – сказала громко-прегромко, как выкрикнула самая главная дева со статью-грацией пери воздушной неболикой и звёздоподобной; и добавила что-то ещё на совсем уже непонятном Али-Бабе языке, наверное умоляла открыцца ту дверь… Дверь тихонько скрипнула, вся засияла и скрылась в ей уготованной нише. Побыли там девы чуть-чуть, посимсимались с дверью заново и ускакали совсем. …Как зыбкое марево пустынного миража нереальности рассеивалось чудное видение оседающей на их следы пыли вдали пред глазами поражённого видением тем Али-Бабы. Ешак пасся уже под кустом и привязывался к какой-то траве, а досточтенный культурный турист Али-Баба сидел всё на ветке пригревшего его грёзы дерева и молчал, и молчал, и молчал… - Чево они делали-т там? Пойдёшь поглядеть? – напомнил о реалиях жизни ешак ему снизу. – Может там дров немерено!? Сгодились бы нам… «Пойду!», решил про себя мудрый Али-Баба, «Погляжу…». Вот слезает он с дерева весь такой мудрый-премудрый, подходит к двери, которую не узрят лишь очи совсем близорукого – а там тивисет: гляди не гляди, а показывают только закрытую дверь и ничего больше в кустах!.. Стал премудрый Али-Баба гадать: «Как говорила она, что всё получалось у той девы статной с предлинной косой, да искряцца глаза её дивные в свете звёзд? Вроде говорила "сим-сим"… Точно! Ведь это трава такая маленькая, вроде простой конопли! Сразу двери откроются!..». И только подумал так Али-Баба, да крикнул так, что ешак чуть присел над любимой травою: «Сим-сим!»; как дверь тут же засветилась вся светом причудливым, даже волшебным, и ушла в уготованную для неё нишу… Смотрит Али-Баба – ешак привязанный уже к своей любимой траве по самые длинные уши, что не оторвать, и решился на одинокое приключение без него: сам ступил за волшебный порог! А за ним дверь взяла и задвинулась… Сначала Али-Баба испугался очень и хотел попросицца обратно и срочно сказать, что он точно же больше не будет так. Но увидел себя среди комнаты, подобной покоям дворца, которая в пригорок тот никак не умещивалась ни по каким его соображениям и пространственное любопытство взяло верх. Ступил Али-Баба в пределы такой пещеры-чертога, а там – чего только нет!.. Какие-то столики дивные светяцца, какие-то разноцветные звёзды кругом мелькают в глазах, под ногами циновки чудные вокруг… И почувствовал вдруг Али-Баба чарующий запах любимого им пилава из жемчужноподобного риса с нажаренной курицей, и не смог устоять… Кинулся он к ближайшему столику, что стоял у стены, приподнял накрытый салфет и увидел как сладко дымит в пиалах жемчужноподобный пилав с нажаренной курицей, как переливается отборный иззюм-виноград горкороссыпями, да снедаецца счастьем халва… Сразу обрадовался голодный с позавчерашнего ужина Али-Баба, почерпнул в пригоршню пилав, да приблизился к курице; пил вино, заедал виноград, а как место внутри позакончилось, так ещё запустил свою руку в халву – отведать хотел, но совсем уже было некуда, потому что устал… Разбросал тогда куриные косточки веером вокруг столика Али-Баба, вытер пальцы о ворот халата, решив, что вдруг стал богачом, сдвинул тюбетейку со лба наоборот и отправился дальше пойти-посмотреть – может что тут ещё интересного где валяецца… И вот входит он в другую комнату, а там… лучше бы и не заходил! Так дух у него весь свело-захватило от виденья богацтвов таких, какие в страшном сне не привидывались!.. Золото всякое – россыпями! И в шкатулках и так где накидано… Камни прозрачно-призрачные будто осколки от звёзд неборожденных тоже кругом нарассыпанны – драгоценности! По стенам оружие, что словами вообще сложно сказать – пики длинные, сабли острые, стрелы пернатые!.. В общем – богаццтво, куда ни взглянись… Али-Баба так сначала обрадовался, что слова не мог и сказать: стоит и молчит себе, руками только разводит – такой вот, мол, теперь я на весь белый свет богатей!.. Ну потом только малость очухался – вспомнил кто он, где он и что вообще-то без приглашения и богацтва не очень его. Тогда рождённый на свет неунывающим Бабой сын Али его не стал унывать: «Нагружу ешака, - решил сразу он, - по самые длинные уши и по самые твёрдые копыта, и увезу часть богацтва как золота к себе в дом!». Сказано – сделано. Сразу кругом стали валяться пустые мешки, Али-Баба выбрал из них два попрочней, набрал под завязку известных ему монет-динаров и пошёл разговаривать с дверью про неказистую маленькую травку сим-сим, которую знают все за то, что она родственница с коноплёй, но никто не пробовал почему-то до сих пор с её помощью автооткрыванье дверей… Удалось всё на славу – вышел культурный турист Али-Баба из скалы с большими мешками, нагрузил богацтвом своего ешака так, что тот забыл о любимой траве и пошли они в город обратно, где уже стало очень темно без заката и бедная Зейнаб тихо плакала на пороге дома-дувала, думая, что в ночном лесу Али-Баба заблудился и снова ни за что ни про что напал на бродячих волков… - Что плачешь ты, дорогая Зейнаб? – поприветствовал её Али-Баба, пребывая в поднятии духа. – Лучше помоги мне внести в дом два мешка прямо богацтва! Не то увидят соседи, что я разбогател весь без них, и станут смеяцца над нами!.. - А я? Я же тоже разбогатела? – сняла Зейнаб тяжёлый мешок с ешака и тайно-шёпотом прятала в дом, потому что слёзы у неё сразу, как только увидела она Али-Бабу сразу высохли. – Вы что – каменный уголь нашли вместо дров? Или кизяк? - Кизяк?! – Али-Баба даже засмеялся чуть-чуть над обычною глупостью женсчины. – Бери выше! Чистое золото!.. Зейнаб озадаченно раскрыла мешок и всплеснула руками, и охнула: - Ой! Динары какие-то! - Станем жить-поживать, да добра наживать!.. – предложил сразу мечту Али-Баба. – Кофейню открою… на паях… Ум Зейнаб оказался подальновиднее: - Куда же его наживать тогда, если оно уже нажито? Тут на сорок и одну кофейню ещё хватит и останется столько же! Заслышав волшебную цифру, которую этим днём уже где-то встречал, Али-Баба сразу вспомнил про сорок разбойницов и их атаманшу лёт-стать, и рассказал обо всём верной жене Зейнаб. - Давай спрячем такое их золото до утра нам в саду, - сказала Зейнаб. – А с утра я его пересчитаю всё и мы будем по правде богатые!.. Али-Баба согласился, но для виду ума поартачился: - А зачем его надо считать? - Звёзды считают зачем? – возразила Зейнаб, «умница-благоразумница, всему ведающая меру и счёт». – Затем, чтобы быть астрономом, а не абизьянай с хвостом! Пошли закапывать уже и спать – больно спать мне с тобою хочецца уже невмочь с самого вечеру!.. И зарыли они золото по самые узелки на мешках и легли почивать, крепко обнявшись. Два раза отпочивал мудрый Али-Баба премудрую Зейнаб перед сном, так что перси порозовели её, ланиты и нежные губки вспунцовели, а глаза блестели агатами в лунном свете луны из окна… На следующее утро, признаться по честному, Али-Баба просто забыл про богацтво своё и снова полез штурмовать гору, какая подвернётся в пути. Ешак его привычно побрёл на базар – может удастся найти подешевле там дров, да перепродать кому. А Зейнаб, оставшись одна, озадачилась: «Количество зёрен в мешке, капель в море и звёзд на небе – ничто в сравнении с богацтвом тем, что привёз с собой Али-Баба… Тут десятью пальцами на руках не обернёшься считать!..» Она с сомнением посмотрела на остававшиеся вдобавок ещё десять пальчиков ног, которые использовала в особо сложных своих вычислениях – обычно при решении уравнений седьмого и близких порядков – но решительно качнула головой: «нет, не пойдёт… тут иная мера нужна!..». Иная мера водилась у Фатимы – жены Касима, брата Али-Бабы, жившего рядом через забор, который тоже назывался дувал. Фатима не умела считать на пальцах и считала всё своей мерою. Приходит к ней Зейнаб и говорит: - Будь другом, дай мне свою меру кое-чево посчитать!.. - Чего это "кое-чево"? – сразу излюбопытничалась вся Фатима – очень в жизни была любознательной и хотела всё знать… - Золото-бриллианты! – честно молвила в ответ ей Зейнаб, на что Фатима, конечно же, не поверила и сразу меру дала. А до этого она меряла мёд этой мерой – удобно, не удобно ли, только факт: была вся та мера липко-вкусной от мёда ещё. Ну один золотой динар и пристал прямо к дну, когда Зейнаб всё намерилась и принесла обратно её отдавать. - Спасибо! – говорит. – Досвиданья. Ровно тринадцать мер и ещё две пригоршни с одной получилось… До завтра вам!.. А Фатима только смотрит, а там динар золотой к дну приклеился, хотела окликнуть-позвать Зейнаб, да той след уж простыл. Пришлось всё мужу рассказывать – интересности всё-таки за весь день!.. Касим пришёл с рынка усталый, навьюченный и чуть тряс бородой – дело понятное: день весь на рынке старшиною прилавка служить, да со всякими ешаками торговацца чуть ли не попусту, бедно жили ещё… А тут жена-Фатима ему и говорит: - Слышал новости? Али-Баба снова клад какой-то нашёл! Говорят из одних золотых динаров позапрошлого века… Как думаешь – понесёт государству-народ законную часть отдавать или сам чего-то придумает? Касим в задумчивости почесал бороду – уже хотел ужинать сладких лепёшек Фатимы с изюмом и мёдом. Сказал только: - А чего их сдавать – золотой динар три века уже не обесценивался, так что и позапрошлый нынче в ходу… - Ой, сходил бы ты всё же к нему… - не унималась себе Фатима, наставляя блинков на стол, да в любопытстве сгорая своём, - …да узнал – на для чего ему столько такого богацтва приспичило?! Может дело какое – а мы с тобой опять мимо ворот! Сходишь, а?.. И любовно-заискивающе так взглянула Касиму в глаза, что тот сразу, как блинки с мёдом-изюмом поел, чаю выпил и в гости пошёл. К Али-Бабе и Зейнаб. Приходит и говорит: - Здравствуйте Али-Баба и жена его верная умница-благоразумница, всему ведающая меру и счёт, Зейнаб! Слышал я, ты богацтво нашёл непомерное, Али-брат-Баба? Так рассказывай… - Здравствуй и ты, Касим сын отца моего, старший брат! А чего тут рассказывать?.. – отвечает Али-Баба, потому как луна уж заглядывала одним тонким лучом своим в постели к Зейнаб, и сам Али-Баба был уже на одну ногу бос – так хотелось скорей до жены с тем лучом, что было не до золота и богацтв. - Ну ты как – мир наградишь или сам соберёшь какой космический аппарат, чтобы радость для всех? – настырничал тоже Касим, потому как ведь тоже не сам по себе ведь пошёл, а как лицо подневольное – у жены интерес поправлять. – Так давай я тогда помогу – у меня есть сорок таких как у тебя один ешака, мы их сгуртуем до кучи, нагрузим богацтво и в рай процветать!.. - Надо подумать… - почесал кой-чего под халатом Али-Баба, соглашаясь на всё, лишь бы скорей до Зейнаб. – Приходи завтра утром тогда с ешаками своими. Сходим – я вызнал тут дверь одну, на «сим-сим» откликаецца… А чего – нам что ли тех двух мешков может не хватить на всю жизнь, брат, с тобой?! - Эх, жизни не видел ты ещё, Али-брат-Баба!.. – горько вздохнул Касим. – Один грамм протоплазменного иридия сейчас стоит столько, что и не передать… А если мы, к тому ж, и взаправду будем жить вечно? Тогда, думаешь, как – хватит нам одного ешака работающего на дровотопливе или может быть всё же на всякий случай моих сорока ещё присовокупить?.. То-то так!.. Ну, спокойно вам ночиться… Разошлись так по жёнам Али сын Баба и Касим сын Сим-симы, а наутро заново встретились на условленном месте, на выходе из города, на тропинке к той новой скале, на своих ешаках, которые в честь горного тура теперь назывались мул… Вот привёл Али-Баба старшего своего брата Касима к заветной скале, показал очевидную дверь и говорит: - Вот простая дверь, Касим, открывается по волшебному слову «сим-сим», сам знаешь травка такая малая есть, неприметная, навроде конопли. Ты пока заходи, а я в культурный поход схожу – знаешь сам, не могу отказать себе в удовольствии!.. А ближе к вечеру я за тобою зайду и мы всё тут повытаскаем… Только остерегайся разбойницов – я тебе же про них нарассказывал, очень уж статная у них как на всех одна словно стать! Касим рассмеялся лишь: - Да неужели думаешь ты, младший мой, Али-брат-Баба, что я до вечера буду возицца тут?! Не успеешь ты взойти на первый свой горный приступок, как нагружу я своих ешаков с гордым званием мул, и отправимся мы с теми богацтвами до дому!.. На том и расстались. Али-Баба на другую на гору полез, а Касим подошёл к неприметной только лишь близорукому дверь и крикнул громко: - Сим-сим, открой дверь! – он с чего-то решил, что это вовсе и не партийный пароль, а вроде как имя самой будто джина двери. Засияла вся светом чудесным волшебная дверь и ушла в уготованную ей нишу. Подумал Касим: «С ешаками тут не пройдёшь, хоть они теперь даже и мул… А жаль!.. Придётся сорок раз по одному туда-обратно в дверях посновать…». И ступил за порог. Дверь сразу закрылась за ним, но он не испугался, а сказал ей «сим-сим» ещё раз – дверь открылась. Ещё раз – дверь закрылась. Так проверив себя и девайс раза три, досточтенный Касим успокоился окончательно и пошёл на экскурсию. С утра он позавтракал, поэтому на волшебном столике пахло не курицей и не пилав, а пах ароматно-нажаренный кофе, каким бахвалились бывало на рынок весь дальностранные купцы из Ирландии и лежал рядом плиткою-драгоценностью горький и чудесный, как сама звёздная ночь, шоколад. Отведал Касим, вознемог в сладострастии и дальше пошёл, к другим комнатам. Но тоже, признаться, дальше второй не ушёл… Слишком много богацтв там и вправду набросано было навалом и просто так!.. Золотые дирхемы и драхмы, серебрянные браслеты и камнями безумными изукрашенные фенички!.. «Вот бы жене!», даже подумал было Касим, когда вернулся в состояние думать от им увиденного, но если по-правдишнему, то было не совсем уже до жены: богаццтво такое надо было куда-то девать!.. И возможно срочней… Понабрал тогда Касим пустых-препустых мешков в одной рядом уложенной стопочке, наклал ровно сорок и ещё один раз богацтв многих в эти мешки, да и стал выносить. Но у двери его ждал конфуз – провал, или как говорят тоже, сбой в родной памяти! «Что же надо сказать, чтоб открылася дверь?», призаморочился у порога Касим, «Да и нужно ли что-то вообще говорить?.. Может просто толкнуть – так откроется? А вдруг как не откроется??» С такими совместными мыслями-мнениями стал он пробовать по-разному – не откроется ли дверь… Нет – не откроется, выяснилось. И так и так пробовал Касим, и про коноплю вспоминал, и про рис, и про изюм, и про маму зачем-то свою – ничего не помогает! Только на конопле чуть засветилась дверь светом волшебным, но не отошла в уготованную для неё нишу. «Может заело?!», подумал Касим, когда слышит – снаружи «цок-цок» и немного «дык-дык», то есть точно не мулы его неподкованные само собой, а какие-то кони пришли; и наделал тогда-то со страху вот и Касим. Спрятался за мешок с золотом и дрожит потихоньку: он ещё ведь не видел разбойницов и сразу понял, что это – они… - Сим-сим… - раздался снаружи голос зычный главной разбойницы. – А это что ещё тут за ешаки целый склон набрело?.. У них что ли миграции, девочки?.. Засияла волшебным всем светом наружная дверь и сразу ушла в уготованную для неё нишу – «Не заело! – подумал Касим. – Просто надо было чердаком правильно шурудить!..», ну и огорчился сразу видом воительниц, потому как их было много совсем, а его одного на них – мало… - Кто снова сидел за моим компом и улил его кофем?!! – грозно воскликнула одна из младших разбойницов, как только вошли они в комнаты. - А вчера ещё и костей куриных понабросали кругом!.. – ответствовала в тон ей другая совсем. - Знамо, девоньки… - громко поперекрыла всех атаманша-гроза, - …повадился кто-то ходить на наш край с непомытыми лапами!.. Ну и кинулись было искать. А чего там искать – когда Касим за ближайшим мешком с разным золотом спрятан сидит! - Оп-ба-на!.. – говорит атаман-предводительница, когда все узрели Касима достопочтенного за мешком. – А это ещё что за вид? С бородой… Ты откуда тут вынюхался, странный тип? Касим, конечно, от восторга того, что его быстро так обнаружили слова молвить не мог. - Может немой он, славная Шари-Зада? – предположила та младшая из разбойницов, которой кофе упал. Эта версия Касиму сразу понравилась и он подтверждающе замычал, как обучаемый человеческой речи баран. - Не похоже вроде, Дзари-Лана-ака… - лишь пожала плечами их атаман. – Ну пускай будет немой – так и лучше, меньше болтать будет по городу про наш схрон!.. Касим радостно подтверждал слова её, увлечённо кивая в все стороны в знак согласия: да, мол, самый немой и молчать буду премолчать по всему городу! - А скажи-ка, немой, для чего же ты всё-таки к нам в пещеру залез? – тогда спрашивает черновласая и черноокая, ясной ночи подобная Шари-Зада. «Так а за золото-богацтвом же!..», чуть не проболтался от счастья Касим, но успел зубами схватить кончик глупого языка. Развёл руками, сделал непонимающий вид, головой помотал – «нет, я тут ни при чём, по всём видимо… абсолютно не знаю, как что!..». И думал уже, что сейчас его выпустят, наградят и дадут впридачу коня. Раз такой сообразительный. Оказалось – ан нет! Дева их атаман подошла к нему, касаясь персий навершиями бутонам юной розы подобными почти его смоляной бороды, и произнесла громко всем: - Ну раз такой ты завзятый утаиватель (Касим ещё в подтверждение потряс бородой, чуть с ума не сойдя с ароматов небесных её…), то не сможешь сказать никому как немой и про то, что теперь я придумала! За то что влез к нам без спросу побудешь сейчас одним на всех нефритовым стержнем!.. И ухватили разбойницы Касима под белы рученьки за полосатый халат, смяли на нём тюбетейку почтенности, да и воспользовались им, его не спрося, ровно сорок и ещё один раз!.. Бедный Касим… отдыхал себе тихо в углу… Когда грозная стая разбойницов, вновь надевши доспех улетучилась и предводительница-атаман лунолонная Шари-Заде обрубила хвоста за собой пути Касимову, крикнув «Сим-сим, закрой дверь!..». Касим понял – всё сон!.. И уснул, свернувшись баранкою на дорогом турецком холсте перемежаемом лоскутами персидского шёлка… Али-Баба вечером возвращался домой. Встретить Касима он уже не собирался, по правде сказать, думал, что брат его старший давно себе в городе отвязывает мешки с богацтвом от мулов как ешаков. И потому удивлён был немало культурный турист Али-Баба, застав сорок всех ешаков аккуратно привязанными как и прежде к траве у входа в скалу и пещеру… «А и занялся, видно, Касим изысканиями!..», подумал Али-Баба, «Небось от курицы нажаренной оторваться не может и ест мой пилав!..». Подошёл, крикнул «сим-сим» и вошёл. Глядь, а Касим-брат лежит никакой, как сабак без хвоста!.. «Касим, Касим!», стал сразу брата будить Али-Баба и на всякий случай заплакал, почти сразу всё поняв: «Что с тобою уделали тут сорок с одною разбойницов без меня?!». - Да, брат… - говорит, разонемевший теперь только, проснувшись, Касим. – Виды видывал я за свою жизнь, и немалые, а такого не приходилось ещё: силой ссильничали меня сорок разбойницов и ещё одна сверху краса!.. Обрубили хвоста за собой мне и ускакали на лошадях! Подал младший брат Али-Баба своему брату старшему досточтенному Касиму тюбетейку измятую, отыскал его в дальних углах полосатый халат, да и говорит: - Погоди, Касим, да у тебя же и не было ведь хвоста! - Сам ты не было! – огорчился Касим. – Просто он был – невидимый! А теперь только вот что осталось от них… И он потряс мужеским своим достоянием, которому завидовала вся женская половина их улицы и половина женской половины квартала… Потаскали они тогда вместе мешки с тем золото-богацтвом, что Касим понабрал, нагрузили на ешаков и приехали в город домой. А дома сказали всем, что были в лесу. Только мало кто поверил им, и на другой уже день полгорода знало о том, что Касиму невесть где «хвоста обрубило» и он ходит теперь как собою потерянный, словно всё считает заново на уме себе что… А Касим на самом деле упрашивал Али-Бабу «съездить ещё», но Али-Баба был занят всё своей очередной культурной программой и скакал по горам. А Касим тосковал на мешке с богацтвом тем золотом, за которым прятался в пещере от дев – сорока и ровно одной… Вот заметила то Фатима его и говорит ему: «Ты, Касим, правда стал не такой какой-то совсем! Ну подумаешь – сорок раз по разу пришлось и ещё один только разок! Так чего же с того – горевать?!». А Касим только поцеловал её, куда увидел, и опять – тосковать… А между тем временем сорок разбойницов с атаманшей-красою Шари-Заде вновь прискакали к пещере своей и вошли. - Странно… - пожала плечами Шари-Зада прекрасноресницоокая, - говорил, что немой, а сам взял и ушёл… И свой скарб захватил… Вы не знаете, девочки, к чему бы это у нас такое тут приключение?.. Вышла тут самая младая из всех сорока тех разбойницов Дзари-Лана-ака вперёд и говорит атаману Шари: - О, величайшая из премудрых наездниц на пони и ко! Думаю так я, что этот немой, оталкавший из чашки моей горько-страстного кофе и который съел мою шоколадку ещё, был совсем не немой! Он был просто глухой и дебил, каких мало, а мы теперь все – им снасилованные! То есть вечный позор… Предлагаю его ещё раз к нам впоймать!.. - О, ясномыслящая из ясномыслящих, уравновешенночуткая Ла! – ответила ей Шари-Зада, не задумавшись. – Зря ты мыслишь столько сразу достоинств на всего лишь одного человека! Хотя впоймать его заново мне и самой бы хотелось, как не передать… Никто не спросил в пылу страсти где он живёт? Нет – никто не спросил. И поэтому решила Шари-Зада страстнотерпкая выслать в город отвага-разветчицу из самых смышлённых себе, то есть Лану-ака… «Поезжай, говорит, на коне до околицы. Там сменишь наш бронеразбойный золотой весь наряд на простой халат с паранджой знатной гетеры – так тебя никто не узнает. А ты узнай всё на свете и возвращайся расскажешь нам!..» Так и сделали. Приехала следующим днём Дзари-Лана-ака в город, переоделась простой знатной гетерой и пошла прямиком на базар, где всегда знали сразу всё. А башмачником там был Игор-Сулеймен-ибн-Бек сын Али-Шаха внук Омара-Хусейна-оглы. И отец его был башмачником, и он сам, и даже дед – подмётку прибить за бесценок или каблук припаять дело знатное, не каждому багачу по карману!.. Вот сидит Игор-Бек-Сулеймен утром тем на пустом ещё вовсе базаре и считает сколько лучей солнца осталось ждать ему первого рванобашмачника. И вдруг подходит к нему странная дева – в наряде простом, с вуаль-паранджой знатной гетеры – и говорит: - А не знаешь ли ты, башмачник, чего нового в городе делаецца? Чуть не всподпрыгнул от такого вопроса от радости Игор-Сулеймен – каждый знал на базаре ведь, что и в мире, не то что в городе, делается, но не каждого о том спрашивали, тем более раньше всех поутру! - Как не знать! – говорит сразу. – Один только Касим оставшийся без хвоста чего стоит за новость! - А чего стоит? – зная обычаи горожан и на рынке, сделала вид Дзари-Ла, что торгуется. – Что ли правда остался он без хвоста? - Да стоит сущий пустяк – один золотой динар, да два поцелуя твоих мне украдкой, никто не увидит совсем!.. А без хвоста остался вчистую – таким в город пришёл, словно вовсе без головы, ходит, задумываецца…А есть ещё Али-Баба… «Вот он-то и нужен мне, этот Касим!..», смекнула Дзари-Лана-ака, склонилась к башмачнику, приоткрыла вуаль-паранджу, поцеловала его раза два и говорит: - Отведи меня к нему, башмачник, домой – я кузина его младолетая!.. А Игор-Сулеймен как увидал её личико, так и замер, как громом ударенный – так была хороша юная Дзари-Лана-ака… Про золотой чуть не позабыл, ну и с поцелуев собою само онемел: адрес-дом уже так, голым тыком показывал, так что Дзари-Ла даже подумала было «все они здесь, наверное, какие-то странные…». Достала фломастер потом и тоненько написала на указанной ей двери любимую пушку-зверя: Pizsez… Чтобы потом можно было отличить от соседних дверей, а то они все там были стандартный, как одинаковые, улицы правда чуть-чуть отличались. «Ну вот», подумала довольная собою и своею смекалкой младолетая Дзари-Лана-ака, «теперь придём вечером и познакомимся!..». И пошла обратно к коню. А тем временем служанка Касима Марджана пошла в школу учицца. Писать она умела уже, а читала пока что с трудом. Но любимую пушку-зверя нарисованную у них на двери прочитала на раз. И от нечего делать, потому что жутко хотела опоздать на уроки и прийти как звезда, стала тренировацца в чистописании на соседних тоже дверях, тщательно подобрав при этом цвет и тон из набора фломастеров. Ничего не подозревавшая о таком народном пристрастии к стенохудожествам Дзари-Лана-ака прискакала к своим сорока одноконницам и вся сразу расхвасталась. «Я подписала ту дверь, - говорит, - где живёт наш совсем не немой изнассилователь по прозванью, оказываецца, просто Касим!.. Теперь можно будет с ним вечером познакомиться и учинить ему ночь любви такую, чтоб знал!..» - Веди нас, прекрасноланитая Ла! – приказала ей сразу же атаман разбойницов Шари-Зада. – Видит небо помноженное на семь и все его два светоисточника – если добудем этого Касима сегодня, назначу тебя самой смышлёной и наивногубой в отряде!.. И вот не успело солнце обратиться ликом к закату, переоделись все сорок и одна ровно дев в платье гражданское, у кого что под руками нашлось и подались до городу. Без коней они были уже, конечно, не такие великодержавные, да и платья у них были хоть новомодные, но со слишком уж разных сторон – кто из Индии что-то нашёл, кто Китай… Поэтому шествие получилось довольно-таки разношёрстое – цыгане не цыгане, сябры не сябры… Но они объясняли всем особо уж раззевающим рты: «Из Бухары мы. Экскурсия…». И все сразу верили, что не разбойный набег, закрывали рты и дальше шли по делам – для разбойницов что и требовалось. Но тут пошли обычные улицы узкие и все сорок разбойницов стали напоминать уже стихийную демонстрацию плюс одна!.. Это стало тревожить как их, так и случайных прохожих, но тут Дзари-Лана-ака сказала: - Постойте! Уже пришли… И показала на дверь, с которой тонко хихикало прозвище любимого пушка-зверь: Pizsez… - Вот эта дверь! – говорит Дзари-Лана-ака. – Правда, я здорово выдумала же? Мне уже можно быть самой смышлёной и наивногубой в отряде? - Постойте! – говорит вдруг Акира-така, тридцать седьмая по счёту разбойницов. – А вот на другой двери тоже Pizsez написано… Ты двоих что ли Касимов нашла, Дзари-Ла? - И вот ещё!.. И вот!.. И вот!.. – другие разбойницов тоже умели читать на различных дверях. - Срочно сворачиваемся! – приняла спешно мужественное решение Шари-Зада. – Стольких Касимов нам в один вечер точно не взять – мы морально неподготовленные!.. Кто-то подвёл тебя, Дзари-Лана-ака – наверно местные пацаны, делать нечего, вот кому бы жопу надрать!.. Вышли сорок и ровно одна за город, превратились в настоящих разбойницов и унеслись на своих быстрых конях… А Касим и не знал, как ему в этот день повезло. Поэтому донимал Али-Бабу: «Пойдём завтра утром снова туда… Пойдём завтра утром снова туда…». Но Али сын Баба был на этот раз непреклонно-решителен: - Хватит нам тех сорока мешков, что с тобой привезли, да у меня ещё один помноженный сразу на два в саду зарыто лежит!.. - Эх, Али-Баба… - вздыхал только Касим, - Да разве я же за золото!.. На следущий день послала атаман всех разбойницов Шари-Зада самую изящноумую и тонкосмекалистую пери из своих верных перь, кроткоокую Малика-Дзен, чтобы выяснить, где скрывается этот прохвостый Касим – он стал интересовать её уже, как феномен своими волшебными исчезаемостью и неуловимостью!.. Игор-Сулеймен ковал пряжку на старом-престаром сандале собственной носки, когда ранним утром предстала пред ним дева в простой паранже и в наряде изящной гетеры. - Ты Сулеймен – башмачный поэт? – обратилась к нему видностатная дева. - Этим утром был я! – согласился Игор-Сулеймен. – И если провидение не расположило иначе, то им же и остаюсь… - Тогда отведи меня к дому Касима за два золотых динара и один поцелуй, если можешь, пожалуйста!.. – Малика-Дзен легко коснулась его плеча. «А что – девальвация?..», хотел было подумать Игор-Сулеймен, но как только коснулись его губы прекрасной Малик понял вмиг – такой поцелуй стоит двух, трёх и почти четырёх! И согласился, конечно же: - Да он недалеко тут живёт! Вы тоже кузина ему? А то есть ещё младший брат его Али-Баба, так он… - Нет, я подруга ему по медресе – вместе недоучились с ним!.. – объяснила Малик-Дзен и пошли они заново повидать Касимову дверь. Малик-Дзен не стала писать живописного пушку-любимца на дверь, а нарисовала пацифик простой, но в объёме и тем ограничилась. А чтобы малолетние уепки не вздумали вновь потешаться над творчеством приписала внизу пояснение: «Peace – Да!..», что в переводе с санскрита звучит «миру – мир!». И ушла… Марджана в этот день в школу не пошла совсем – прошлялась полдня на базаре, обыгрывая в лотерею буратинообразных лотошников, купила петрушку и хрен, да и пошла домой, чувствуя радость в себе от всей с ней жизни сложившейся. Подходит и видит – просто как-то в моду вошло рисовать именно у них на двери! «Может конкурс открылся какой?..», Марджана обрадовалась ещё нимножичко больше: поучавствовать хоть в чём-нибудь было всегда для неё заветной мечтой!.. Пацифики на дверях соседей она выводила старательно придерживая зубами кончик бьющегося в восторге своего языка… Прискакали разбойницов вечером – не стали передевацца, так. Все подумали скачки. Прискакали к двери, на которой Малик-Дзен пацифик нарисовала и охранную подпись, и к соседней двери, на которой у Марджаны был конкурс, и к другой такой же, и ещё, и ещё… - Здесь, девочки, по ходу просто соседи друг от друга не отстают – слишком пристально и оперативно следят за нововеяньями арт-дизайна у друга друг! – в лёгком недоумении решила Шари-Зада и вновь отворотила разбойницов без ничто. «Следующим утром сама всё пойду и узнаю! – решила чароглазая стать-пери красавица Шари-Зада. – Никогда ещё по трое суток одним простым человеком не занималась!..». Следующим утром башмачник Игор-Сулеймен сменил вывеску «Башмаки незадорого!» на «Экскурсии к двери Касима для родственников и школьных подруг!..» и дожидался Её… Она грезилась ему, как туман-мечта всей его жизни – и за полпоцелуя её он готов был отвести её хоть на край света… Поэтому, когда появилась Она – в наряде даже не запомнил каком, так сверкала девичья стать её сквозь железное золото разных доспехов – Игор-Сулеймен-ибн-Бек сын Али-Шаха внук Омара-Хусейна-оглы сказал сразу: - Я знаю ещё, где рядом с Касимом живёт младший брат его – Али-Баба!.. Он, между прочим, Касима привёл без хвоста от скалы и теперь не пускает обратно туда… «Так вот в чём ёлки-палки!..», смекнула-воскликнула про себя сразу Шари-Зада, «Мы искали совсем не того и были сбиты с верного следа!..». - Так что ж ты молчал, храбрый лоцман-экскурсовод!!! – воскликнула она зычным голосом и расцеловала Игор-Сулеймена на радости. – Веди меня скорей к этому Али-Бабе!! Но к Касиму тоже веди заодно!.. Чтобы в третий раз не напутать точно уже… Я им – внучка троюродная, с которой они незнакомы толком ещё! Но Игор-Сулеймен лишь молчал и блаженно качал головой – много так счастья с собой единовременно он был не обязан выдерживать… Хорошо хоть загодя модернизировался-подготовился – качнул головой в сторону карты города составленной им в подробностях: сто улиц города, в масштабе сто к одному, тиражом в сто экземпляров, с подписью на доме Касима и на всякий случай Али-Бабы… Подхватила Шари-Зада карту города, поцеловала башмачника ещё один раз, чтоб подольше молчал, и ещё один раз просто так – по любви или может понравилось. И полетела изящной стрелой сразу к своим всем разбойницов. Прилетает и говорит: - Вот! Теперь у нас есть карта города, а у меня ещё есть и план! Как нам захватить этого Али-Бабу их самого главного и на всякий случай его бесхвостого брата Касима, с которым мы тогда в пещере играли в молчанку!.. Я оденусь бродягой-купцом, а вы все мои будете наложницы. Проберёмся в дом к Али-Бабе, а ночью я вас выпущу из паранжей, кто-нибудь ещё за Касимом смотаецца и начнём!.. - Тогда масла нужно купить два кувшина какого-нибудь! Можно розового! Не, розового на кувшины не продают – на флаконы только! И что мы – с двумя флаконами что ли придём?! Можно я за Касимом смотаюсь? – посыпались сразу разные предложения от разбойницов. - Хорошо, Ла пойдёт за Касимом для верности, Акира – за маслом для профмаскировки, а в целом – до полночи из-под паранжей нос не высовывать и не любопытничать и не хихикать как что! Шари-Зада утвердила так свой придуманный план и тем же вечером прибыли сорок и одна ровно разбойницов к Али-Бабе на постой… Он бы их сразу узнал – по числу и по звёздному золоту выше талии их доспехов разбойницов. Но они разбились на звёзды по пять, а всё золото было под скромными платьями, да и паранжа – как тут узнать! А Шари-Зада прекрасноокая страстная протянула ему на ладони два флакона с розовым маслом и сказала: - Я дальний бродяга-купец! Не оставишь ли переночевать меня с гаремом моим? И он сразу поверил тогда – говорит же ведь человек, что купец. - Заходите, конечно! – радушно сказал Али-Баба. – Мой скромный домик-дувал запросто вместит в себя и купца приблудившегося и сорок его верных жён! Только спать всем придёцца на улице или в комнате со мной и женой моей верной Зейнаб, потому что у нас больше нет других комнатов… С радостью согласились, конечно, Шари-Зада, притворённая искуссно купцом, и сорок разбойницов: - Пусть наложницы мои ждут меня на дворе, а мы с тобой, гостеприимный хозяин, пойдём в дом, отведаем немного заморских вин, что я привёз контрабандой сюда, да воскурим благополезный кальян-фимиам! - Пусть так пусть! – сказал Али-Баба, а сам подумал «странный всё же немного купец пошёл нынче – платье девы, перси упругие, ресницы огромные!.. Как-то я таких купцов не встречал – надо проверить его…». Вот прошли они в дом, возлегли на вышитый садами и мягкими травами персидский ковёр, воскурили кальян-фимиам, Али-Баба и говорит: - Досточтенный гость, а знаешь ли ты, что у нас в городе исстари повелось первый кальян-фимиам выкуривать на брудершафт?.. Удивилась Шари-Зада прекрасная, но виду не подала: - Знаю, как же не знать – не первый год путешествуем, и про ваш город слышали чуть! Приобнялись они мундштуками курильными, мирно пыхнули и поцеловались немного… «Совсем не купец!», подумал сразу Али-Баба, но и добавил себе про себя: «Что-то я не распробовал!.. Надо ещё…». В другой раз обнялись мундштуками курильными, мирно пыхнули и поцеловались покрепче… «Какой же это купец?! Нет – надо ещё…». В третий раз обнялись крепко-накрепко мундштуками курильными, мирно пыхнули и поцеловались взасос… - Ах, вот какой это купец! – вошла в комнату и воскликнула жена верная Али-Бабы умница-благоразумница, всему ведающая меру и счёт Зейнаб. – Ты попался, Али-Баба – теперь твоя очередь чай готовить и крепко варить! А с гостьей-купец я сама кальян-фимиам воскурю… Улеглись они на ковёр персидский из мягких трав и принялись курить, пить вино, целоваться и баловацца. А Али-Баба пошёл искуссно готовить чай для гостей и ещё для себя. Вот приходят они на кухню уже аш потом и говорят: - Знаешь, Али-Баба, что мы придумали? Посмотрел на них с подозреньем и осторожностью сразу Али-Баба и говорит: - Это что? Шари-Зада высокостатная и объявила ему: - Если ты за три ночи и три дня ублажишь всех сорок наложниц моих, то я выстрою тебе распрекрасный дворец в твоём пока маленьком-тесном доме-дувал! Но если не справишься хоть с одной – не сносить тебе удалого хвоста!.. - О, как!.. – в полулотос и сел Али-Баба… - Может хватит одной? Ночи… Без дня? Посмеяться то есть хотел попробовать из остатка последних сил, но Шари-Зада согласилась с ним: - Одной, так одной. Только учти – с каждой наложницы моей во время ублаги небесной идёт сладко-липовый сок мёду подобный. Наберёшь сорок флаконов к утру – твоя, значит, взяла; нет – прощайся с хвостом! «Хорошо хоть у меня нет хвоста!..», подумал сразу Али-Баба, но тут же чуть спохватился: «А может есть – но невидимый?!..». - Так чай можно уже не варить? – только и воскликнул поражённый такими игрушками напрочь Али-Баба. - Уж как-нибудь без тебя тут уварим! – отпустила его Шари-Зада, а Зейнаб поцеловала напутственно: - Иди, как сварицца – мы принесём!.. Пошёл Али-Баба озадаченный и озабоченный выше сил: «Как же их ублажать? Сказки им что ли рассказывать? Или может красиво что спеть?». Впоймал себя на мысли «Ага!» уже у дверей дома Касима и промолвил: - Тук-тук! Касим быстро открыл, всё узнал и не огорчился нимало: - Сорок наложниц? Мечта одинокого путника! Сделаем так – Фатима будет на кифаре играть и сказки рассказывать, Марджана будет петь и иногда танцевать, если захочецца, а мы с тобой по очереди будем их ублажать!.. Я покажу там как… В Индии, младший мой брат Али сын Баба, надо чаще бывать! - Ты бывал? – усомнился слегка обрадованный уже найденным братом выходом Али-Баба. - Я родился там!.. Пришли-вернулись они в дом к Али-Бабе и ладно устроились. Фатима тысячу и одну ночь до сорока и одной сокращает-рассказывает, Марджана напевает тихонько, чтобы вслух не хихикать над ними, а Али-Баба с Касимом по очереди подают друг другу флаконы под набегаемый мёд… Вот одна отдоилась разбойницов, в неге платье всё позабыв так ушла… Другая… И третья… Когда Марджана не выдержала: - Али дядя Баба! Сын Сим-Симы Касим! Посмотрите – это не наложницы вовсе: вон как звёзды сверкают золотом выше лона под платьем их! Это точно так много разбойницов напало на наш бедный дом! - Ой, подумаешь! – произнесла входящая с пиалами чая как раз Шари-Зада смуглостатная. – И не напало, а в гости, может, случайно заехали!.. По своим по купецким делам, познакомицца… - Не верьте ей, дядя Али! – Марджане петь надоело уже и теперь её было не остановить. – Она не гостья-купец, а самый главный атаман тех разбойницов! Вот давайте посмотрим у ней заодно, что под платьем окажется!?.. - Марджана, не стыдно тебе? – вошедшая вслед за Шари-Заде Зейнаб с укором взглянула юной Марджане в глаза. Али-Баба же был отвлечён немало в тот миг – думал как бы одновременно не пролить через край и не отлакомиться самому выше меры тот чудо-мёд от седьмой уж разбойницов… А Касим вовсе вышел за следующей – ему было невтерпёж… - Ну и как хотите! – надулась Марджана-юна. – Я сама тогда проверю её, как только они с Зейнаб уснут хоть на капельку! И лишь только выкурили другой кальян-фимиам Шари-Зада и Зейнаб, да чуть сомкнули глаза от утомления, так и сделала: забралась вся под платье к прекрасной Шари-Заде и всё узнала о ней: какая сверкает звезда у неё выше пояса, как нежна и прекрасна она и каков на вкус липовый сок… Утро первым лучом лишь коснулось окошка дома Али-Бабы, когда побудил он с Касимом уснувших за ночь и Зейнаб, и Шари-Заде, и Марджану, и Фатиму: - Вот сорок ровно флаконов сладко-липовых мёд и ещё вместо ровно одного Марджана-сама! Отдавай хвост Касиму, наездница, что обрубила ты у него, а замка не надо пока мне совсем! - А он был у него?.. – прекрасноокая Шари-Зада с трудом продирала прекрасные очи свои на двух братьев и круг из флаконов на подносе из золота. - Был – только невидимый! – ответил Али-Баба. - Вообще-то я пошутил… - попытался вмешаться Касим: - Ведь без замка сейчас же останемся!.. - Чтобы каждую ночь мои девочки теснились в пыли на дворе?! – Шари-Зада вся проснулась уже и вспомнила где она и толком кто. – Нет, всё – замки, хвосты – как обещано и как положено… И воздвигла прекрасный, вширью-высь необъятный дворец внутри маленького домика-дувал Али-Бабы. И стали они там жить – Али-Баба, Зейнаб, Касим к ним перебрался с Фатимой и Марджаной, и сорок ровно разбойницов и их атаман-краса Шари-Зада. Али-Баба сразу бедняков пошёл звать: «Приходите, - говорит, - и других бедняков бедняков приводите: у меня теперь сорок разбойницов таких, что поделицца хватит на всех и ещё сколько хочешь останецца!..». И фсех как вставило!.. Хотели хвост ещё – хоть невидимый – приставить обратно Касиму, но он всё не прицеплялся никак: ведь у него и по правде же хвоста никада не было, чё ото! Так начиналась Вечность…
		Версия 1.0 2007 - 2009