|
Поликлиника |
||||
|
...Три счастливых дня... Я встретил его совершенно случайно на улице, когда по старой памяти двинул за хлебом не в ближайший комок под домом, а в районный универсам, который теперь ещё круче, чем в моём детстве, сверкал неоном и на стекле входных дверей скромно именовался супермаркетом. Ебануться, за десять лет совместной учёбы я не встречал здесь Миху ни разу, хоть он и жил напротив этого нашего “супермаркета”, а тут приехал в родной город на какую-то неделю и всего один-то раз и пошёл по этой топтаной когда-то асфальтотропе… Ну встретил и встретил, мало ли… В школе Миха был у населения на счету хуже некуда. Нет, не в смысле дисциплины. В смысле развития. Улыбался, не дрался и на турнике висел, как колбаса. Знаниями тоже, впрочем, не блистал, хоть и носил непропорционально большую башку на угловатых плечах. Вообще – похож был на птенца птеродактиля, вылупившегося в двадцатом веке, и вылупившегося сразу в оба два больших своих глаза на этот самый двадцатый век. Классная шантропень называла Миху двумя стандартными клише (“рахит” и ”дистрофан” – хотя признаков означенных болезней Миха за собой не обнаруживал) и одним замысловатым (“шклевотик” – термин лично мной и до сих пор до конца не расшифрованный). Ну что ещё? Ничего особо примечательного, вроде. Ну застукали его раз – дрочил в сортире… И всё. За годы прошедшие с нашей последней встречи Миха мало изменился, казалось бы: та же нескладуха в движениях, та же невтыкающая в мир башка, очки ещё, блин, какие-то от Enni Marco… И хоть было в его этих, вечно не в такт со всеми, движениях что-то уже совершенно безумное, но я поначалу и внимания не обратил. Я за хлебом, если не помнит кто, и поэтому думал ещё – вряд ли с Михой такое ведь может быть, чтоб упиться весь вечер от радости встречи типа школьных друзей? Шли, трепались почти без фраз с его стороны, я думал уже авоськой-пакетом сверкнуть, чтоб тактично срулить. Ну вот тут он и дал начало тому лихому выморозу, воспоминание о котором до сих пор пробирает мою сексуально прослабленную натуру… Проходили как раз мимо шопа какого-то. «24 часа». Он и говорит: «Погоди, мне надо…». И срулил на этот шоп. Я не до конца понял, вообще-то: сказано было тоном понятным ещё, но вот что после этого делать в круглосуточном? Сортир там у них платный, что ли? Но Миха (я предупреждал-нет?) он же ебанутый трохи, так что я недолго терялся. Стал, покурил, а тут и Миха как раз выруливает с такой тёлкой, что у меня всё похорошело внутри: знакомую может встретил? Тогда поебём… Ну, поебём не поебём, а вечер у нас тут же закрутился как бы сам собой – организованно и слаженно. Как обычно и так прикольно, что я даже иногда удивляться забывал: Миха бухает? Миха с тёлкой? Лет десять не виделись? Очнулся я ближе к утру у тёлки в ногах – одеяло сползло стороной, оказывается, мимо нас обоих на пол, и у меня жопа замёрзла. Миха входит, как глист без трусов (ох уж это моё утреннее мировоззрение!) и говорит: «Заебали, я кофе сварил!». От ненорматива из его уст (в школе ж не матерился, бля!) я очнулся чуть скорей зябнущей подо мной биксы, и минут через полчаса мы уже поприходили немного в себя голыми задницами на табуретках под бутерброды. Вот тогда что-то и ворохнулось в моей слегка продырявленной памяти. «Мих!..», вывел его в коридор и спрашиваю тихо, чтоб тёлка не слышала, «Мих, а ты вчера куда делся тогда у магазина?». «Когда?», Миха тоже с утра по ходу притормаживал. «Ну, вчера. Когда мы только шли и ты типа поссать зарулил…». «Поссать?», полный у него невтыкон. «Ну! Ты сказал – надо мне – и срулил. Я не понял ещё, где это у них “надо” там может быть». «А!», вспомнил он, «Ну?». «Чего – ну? Ты поссать ходил?». «В магазин?». «Ну!». «Нет, за девочкой». Меня чуть колыхнуло – начинали сбываться обеспокоившие меня предчувствия. «За какой ещё девочкой? За ней? Она кто? Твоя знакомая?». «Ну да… Теперь…». «Стой!», говорю, «А не теперь? А вчера? Ты знал её хоть каким-нибудь боком?». «Откуда?». Коридор явно не выдерживал такого количества идиотов на небольшое количество квадратных метров. «Миха!», сказал я, собравшись, и почти сурово от серьёзности, «Ты сказал – надо! Надо было чего?». «Ебаться…», просто ответил Миха, даже пожав в нескладуху угольниками своих плечей. Вот тут я полностью и охренел! Даже не от скоропалительности его съёма (сам как-то на спор снял подругу за двадцать четыре минуты), а от полной обыденности действий: человеку оказывается просто было “надо”, возможно не первый раз за день, и он, ни секунды не медля, нашёл применение своим способностям и потребностям. Причём применение весьма достойное (я начинал вспоминать минувший вечер), которое сидело сейчас с фиолетовыми кругами вокруг глаз на кухне и под обжигающие глотки кофе вспоминало, как зовут его, и как зовут его папу и маму... У Михи я завис плотно. Большую часть оставшегося времени я был разыскиваем родителями по телефону и находим по одному и тому же, до того неизвестному им, адресу. И первое же утро общения с Михой привнесло две существенных коррективы в моё мировоззрение. Во-первых, я понял, что толком никогда не знал Миху. А, во-вторых, до этого утра я считал себя знатным ёбарем… То, что скучать с этим пассажиром и парадоксом мироздания, не приходилось, писать, наверное, уже не имеет смысла. Остаток того отпуска до сих пор бередит душу и не даёт покоя уму вместе с руками. Но эта повесть посвящена не нашим с Михой приключениям, а порождена она была следующим обстоятельством. Сидя как-то за вечерним семейным чаепитием, Миха ничтоже сумнящеся вдвигал мне историю про то, как его милая мамочка водила его на приём в районку к сексологу и как удачно насадилось ту сексологу к Михе на хуй. Миха был рад в рассказе своём, как ребёнок, и говорил, что их семья тогда расширилась, как минимум ещё на одного члена. А напоследок притащил распечатанную на принтере рукопись и сказал: «Точно! Тебя это заинтересует же!». Точно! Меня это заинтересовало так, что мы с женой чуть не сломали нашу тахту, читая дневник-описания женщины бывшей сексологом у Михи Мироненко. Лишь слегка и только технически подкорректировав записи уважаемой Нины Михайловны, мы решились на их публикацию… Короткая справка о себе: «Ильина Нина Михайловна; 53 года; брюнетка; 168/90/110/5/12,5-21,5 (рост/талия/бёдра/размер груди/размер влагалища); сангвиник; официальное высшее – Мединститут им. Павлова; неофициальное высшее – русско-английский Интернет конца 90-х/начала XXI в.; профессия – врач-терапевт; место работы – городская районная поликлиника; дополнительная освоенная специальность – врач-сексолог». Короткая справка о пациенте: «Миша Мироненко; 27 лет; шатен; изредка носит очки; меланхолик; 3-18,7 (в зависимости от настроения); образование – холост; место работы – явно не голова; увлечения – сексуал-парадигма». …То утро обещало быть солнечным и прекрасным. Я сидела у распахнутого окна своего кабинета и с высоты третьего этажа любовалась весенним цветущим городом. Невольно приходили лёгкие порывы воспоминаний о двадцати годах трудового стажа проведённых мной в терапевтической практике. Работа полезная и многим, наверное, действительно нужная. Но только в последние годы я стала приходить к некоторому пониманию того, насколько, мягко выражаясь, малоэффективны наши общепринятые методы профилактики и восстановления. Одно только высиживание долгие часы в нацелившейся поболеть очереди чего стоило для многих практически здоровых людей. И редко кого утешал беспомощно-прохладный стетоскоп дежурного терапевта. Чаще людям утешение приносил выписанный на подольше бюллетень, освобождавший от тягот индустриал-режима. На моей новой работе никто за бюллетенями не являлся, а за дверью кабинета зачастую пустовала и одна-единственная банкетка. Сама же работа уже три года приносила вместо профессиональных заболеваний всё новые открытия и доставляла довольно ощутимое творческое удовольствие… Я хлебнула последний глоток горячего кофе, с наслаждением вдохнула утреннюю свежесть пахнувшего ветерка и подумала о том, что мне уже третьи сутки совершенно не хочется курить. Это был добрый признак – может быть в этот раз удастся продержаться подольше обычных двух с половиной дней… Я улыбнулась тишине кабинета и уже собиралась позвонить моей бывшей медсестре Леночке, которая продолжала выписывать рецепты в терапевтическом, чтобы она срочно занесла мне бористый кадмий в ампулах. Для чего бы он мог мне понадобиться я ещё не придумала, но очень хотелось отвлечь немного Леночку от латыни рецептов и заодно подлечить унылые тамошние очереди видом урезанного по ягодицы Леночкиного белого халатика. Но спасти от рецептурной деятельности мою длинноногую очаровашку этим утром мне не удалось: в дверь негромко постучали, и лохматая голова пробасила, просунувшись – «Можно?». «Можно! Только очень ласково и крайне осторожно! Ну, и смотря кому, конечно…», мелькнула в моей голове какая-то электронная абракадабра, перецепленная мною в каком-то ночном чате, а из глаз моих уже струилось вежливое тепло, и пациента встречала непринуждённая приветливая улыбка на моём лице: – Проходите, пожалуйста! На что лохматая голова скрылась за дверью и громко произнесла: «Ма, заходи уже! Можно, сказали!». В светлом проёме показалась хрупкая фигурка женщины средних лет, которая так и замерла в нерешительности на пороге. – Здравствуйте, проходите, пожалуйста! – столь колоритной смены индивидуальностей я не ожидала и мне, в самом деле, захотелось при виде этой нерешительности хоть чем-то скорее помочь женщине, хотя, как врач, я пока с трудом представляла цель её визита. – Здравствуйте… – женщина ещё чуть помялась у порога, осторожно прикрыла за собой дверь и присела на самый краешек стоявшего почти у дверей дивана. – Не волнуйтесь, пожалуйста! – я присела на середину дивана и с трудом удерживалась от того, чтобы не проявить избыточно-преждевременную фамильярность и не погладить женщину по чуть заметно дрожащей коленке. – Не волнуйтесь и рассказывайте… – Что рассказывать доктор? – женщина посмотрела на меня с признаком робкой надежды в глазах, и её худые плечики попытались прижаться к тонкой шейке, как от озноба. – Ну, что-нибудь интересное… – я вполне естественно сама пожала плечами. – Например, как вас зовут. Или анекдот какой-нибудь про Штирлица… – Ой, я не знаю!.. – испуганно запнулась женщина в полной растерянности. – Точнее, пожалуйста! – я, улыбаясь одними глазами, строго взглянула прямо на неё: – Чего не знаете – как вас зовут? – Нет! – рассмеялась, наконец-то, она. – Анекдота! Про Штирлица… А меня зовут Ирина Георгиевна… – Хорошо, Ирина Георгиевна, – я, наконец, расслабленно перестала улыбаться как умалишённая. – Про Штирлица я знаю и без вас. А вы мне скажите, пожалуйста, какая проблема привела вас к врачу-сексологу в сопровождении оставленного вами в коридоре мужа? – Это не муж… это мой сын… – Ирина Георгиевна, которую мне уже искренне хотелось называть просто Ирочкой или даже Ирчей, легко и на полную огорошила меня и, горестно вздохнув, вновь чуть подёрнула плечиками. – Это я его к вам привела… – Сын? – вообще-то, не очень верилось. – Да, это Миша. Мой старший сын, – она посмотрела на меня так, будто размышляла, стоит ли ей просить прощения за сообщённый факт уже или подождать ещё совсем немного. – То есть проблемы у него, а не у вас! – проявила я профи-догадливость. – Почему же он тогда всё ещё в коридоре? – Нет, доктор, проблемы всё-таки у меня… – похоже, Ирина Георгиевна дала зарок вздыхать весь этот день напролёт, – …с ним. – И в чём же? Ну-ну, говорите… – я всё же отважилась и слегка провела ладонью по краю её платья. – Он… – Ирочка до жути мило запнулась, как перед прыжком в воду и очень негромко произнесла: – Он меня коитально третирует!.. – Кои… Как??? – я чуть не обалдела, если честно, от подобной терминологии из уст этой теряющейся в скромности женщины: – То есть… Вы хотите сказать… – Слишком часто, доктор! У меня темперамент нормальной активности! Мне достаточно двух иногда даже неполноценных актов в день. А он… – Мгновение, Ирочка! – мне резко стало не до внутренних разграничений моих ролей. – А муж? Вы, по всей вероятности, живёте с сыном одни? Хотя, если, вы сказали – старший… – Нет, доктор! В том-то и дело, что не одни! Помимо Миши у меня совершенно невероятный муж, любимая дочка-школьница и горячо любимая собака Джерри. И я им сто раз говорила уже, что меня не хватает на всех! А Миша… Миша… он… – Он вас заебал… – подсказала я, по всей видимости, верное определение, и Ирочка согласно кивнула: «Ага…». «Мне б ещё тебя, Ирочка, выебать!..», мелькнуло уж совсем неуместное в голове, я сколь могла сосредоточилась и поправила свои новые очки в роговой оправе. – Ну, что ж, ничего страшного! – я погладила её по напряжённому худенькому бедру. – Рядовой случай узконаправленной гиперсексуальности! Проведём обследование и решим, что делать. Позовите, пожалуйста, Ирина Григорьевна, вашего сына. Теперь я сама пребывала в лёгкой растерянности, но, стараясь не подать виду, перешла на дежурный тон и даже забыла на миг о том, что «рядовой случай» вообще-то имеет место в инцестуальных отношениях сына и матери. – Доктор, а мне возможно не присутствовать при обследовании? – Ирочка чуть покраснела кончиками ушек. – Мне так неудобно всё это… И потом… на работу… У меня очень строгий начальник… – Конечно-конечно, мы сами тут разберёмся с вашим Мишей! Зовите его, Ирочка, и можете быть свободны, – я первая встала с дивана и направилась к своему рабочему креслу за столом. – Миша, заходи! – Ирочка приоткрыла дверь. Лохматая голова на этот раз оказалась в кабинете в сопровождении близоруких перекошенных очков, потрёпанных джинс, полуистлевшей футболки и диких классических кед. – Здравствуйте! – очки блуждали по углам и поздоровались, видимо, с одним из них. На мгновенье фокус оптики задержался на светло-голубой ширме отгораживавшей место для переодевания. – Доктор, а разве маме не надо раздеваться? Я думал… – Доброе утро! Sit down, please, молодой человек! – прервала я наметившиеся мыслительные потуги фривольного характера в этой лохматой башке. – Ирина Григорьевна, вы можете идти, если Миша даёт слово не покидать этот кабинет до завершения обследования! – Ага! – пациент сел на стул напротив стола и напряжённо переводил взгляд с меня на Ирчину задницу. – Чего это мне покидать – на третий этаж без лифта пёхали! «Наверное, очень устал…», подумала я и услышала от дверей: – До свиданья… спасибо большое… Миша, если ты будешь плохо себя вести – дай, пожалуйста, тёте доктору мой телефон, и вы позвоните, пожалуйста, мне! Хорошо? Ирина Григорьевна скрылась за плавно прикрывшейся дверью, и мы остались с моим утренним пациентом один на один. Я склонилась над формой карточки регистрационного учёта. «Фамилия, имя, отчество, год рождения…». Двадцать семь… Блин, она что его в девять лет родила?! Ирочке в своём сознании я никак не могла дать более тридцати семи лет. «Пол» – понятно какой; «адрес»… Он отвечал на вопросы, иногда чуть заикаясь или просто слегка притормаживая, и при этом ёрзал-вертелся на стуле, что я определяла по доносящемуся до слуха скрипу. – Доктор, а мне не надо раздеваться? Секунд десять я пристально смотрела на него сквозь очки, и мои строго обрамлённые линзы пересекались с его перекошенными и перемаргивающимися стёклами. – Во-первых, зови меня Ниной Михайловной! – я отчего-то сильно сжала перо ручки и плотно сдвинула коленки под столом. – А, во-вторых, всё что будет нужно сделать – я скажу! Хорошо, Миша? – Хорошо… Нина Михайловна… А вопросы можно задавать? – Можно… – я строго улыбнулась. – Раз уж ты их всё равно уже задаёшь! Хотя этим обычно занимаюсь я! – Нина Михайловна! – в голосе скользнула едва уловимая жалобная нотка, мне показалось, что пациент пытается с ходу выйти на психологический контакт, и я нахмурилась: – Что? – Нина Михайловна… Можно я вас выебу? – Нельзя! – я облегчённо вздохнула внутри: это была попытка выхода совсем не на психологический контакт. – Миша, ты берёшь ручку, вот чистый лист бумаги, и излагаешь по порядку события вчерашнего твоего дня. Затем мы вместе с тобой разбираем получившийся материал. Описывай всё самое важное на твой взгляд, не вдаваясь в мелочи и подробности. Понял? – Я писать не умею! – выдвинулся слабый контраргумент, но я ожидала чего-то подобного. – Ничего, научишься! Пиши, как умеешь! – Нет, по правде! Я ручку в руках уже столько лет не держал! Поломаю ещё… Можно я на ноте на вашем? Я быстро тогда напишу и понятно, наверное… – А, вот в чём дело! – вообще-то я собиралась поиграть в шарики, пока пациент будет мучать бумагу, но раз такое дело… – Держи! – я развернула раскрытый ноутбук к нему. – Но тогда в твоём распоряжении не более получаса! Максимум – сорок минут! – Как в школе, ёбт… – пробурчал пациент, но мне было уже всё равно: я решила навестить в появившееся свободное время свою милую медсестричку Леночку. – И, пожалуйста, следи за своим языком! – напутствовала я ещё втыкающегося в клавиши писчего и тут же обернулась опасливо на него: видимо для того, чтобы убедиться, что он не воспринял мою просьбу буквально и не высунул перед носом для созерцания свой язык… Леночка, как нельзя более кстати, оказалась тоже свободна, что случалось в её работе крайне редко. К тому же Зинаида Ивановна, новый врач-терапевт, уже вышла на вызовы, и мы с удовольствием попили чудесного цейлонского чая с «наработанной» Леночкой шоколадкой. Как всегда Леночка пыталась убедить меня в противоестественности лесбийской любви, а я в ответ горячо соглашалась и говорила, что у меня было всего только два опыта подобных встреч, и они мне совсем не понравились, просто специфика новой моей работы требовала освоения новых отношений и какого-то развития. Меня всё ещё даже немного шокировала сама мысль о сексуальных контактах девочки и девочки, но Леночку я любила совсем не как женщину, а просто как прелестное, милое мне существо. Что, правда, не мешало мне постоянно пытаться забраться к ней под юбку или в глубокий разрез халатика к весело выпирающим вперёд грудкам. Леночка же, испытывая свои стойкие предубеждения к однополой любви, всё же почему-то не могла отказать именно мне, что объясняла иногда, под невероятное смущение, чувством глубокой ко мне симпатии и привязанности. Так или иначе, но я вдоволь налапалась в этот раз за её тугую горячую письку и оставила под пышными белыми локонами на шейке самый настоящий засос… В пылу чаепития Леночка в который уже раз под моими расспросами поведала историю своего скромного девичьего грехопадения (онанизм с двенадцати лет) и показала, как она это делает. Впрочем, напрочь отказалась снять трусики, и я с наслаждением посасывала шоколадку, прихлёбывая из чашки и наблюдая, как тихонько постанывает моя медсестричка, раздвинув ножки и активно шевеля пальчиками под резинкой. Наконец, Леночка, чуть всхлипнула, страшно покраснела и мелко затрясла коленками, кончая в трусы. Я наклонилась, поцеловала её в коленку и одёрнула на ней халатик. Очень своевременно – в дверь как раз постучались… Пациент мой с усердием матёрого сетевого дятла стучался в кейборд. «Получается?», я проскользнула, казалось, почти незамеченной позади него в уголок для переодевания (после подобных визитов к Леночке я регулярно меняла трусы) и задёрнула за собой шторку ширмы. Совершенно спокойно я сняла халат и стянула вымокший насквозь предмет туалета, на миг запутавшись тканью об острый каблук. «Нина Михайловна… Вас, да, уже выебали?», громом среди ясного неба раздался сзади вопрос. Я застыла как вкопанная, но быстро собралась и нашла силы обернуться: позади абсолютно непринуждённо стоял, распахнув во всю ширь занавеску, мой пациент и заглядывал мне в очко. Мелькнула совсем ни к делу мысль о том, что я до сих брею жопу с пиздой только к пляжному летнему сезону, и какие мокрые красоты предстали там, пока я стояла раком, этому моему пациенту-придурку, можно лишь догадаться… – Нет («Ёб твою мать!..»), Миша! – я спешно одёрнула юбку и накинула свой халатик. – Ты уже закончил своё сочинение? Присаживайся! Он послушно сел на свой стул. Я прошла за стол и развернула нотер к себе. С ходу оценив разорванный вдребезги грамматичский стиль новейшей сетевой литературы, я вынуждена была ещё и оценить набросанный штрих-эскиз, внедрённый фоном в Word’е: под всем текстом изложенного письма теперь пролегал погрязший по самые яйца в красотке-пизде крепко вздувшийся хуй. Я поневоле укоризненно покачала головой и поджала губы, принимаясь за изучение «документа».
«Вчера проснулся я довольно, поздно. на фирме меня искать уже точно перестали. В постели моей младшей тринадцатилетней сестры спать мне всегда было неудобно у меня ноги в нее не вмещатся. Хорошо хоть Иришка, была подвернута под меня своей маленькой попкой отэтого было тепло и хуй встал. я не стал будить сестренку потому что она, устала ебаца со мной до двух часов ночи. а в ее возрасте наверно еще надо спать в девять часов сразу после спокойной ночи малыши. Но она все равно ебалась с нашей овчаркой Джерри, поэтому я пришел и мы поебались с ней немного еще. Я засунул хуй, прямо в штаны нах и подумал что все равно кого-нибудь отъебу а Иришка осталась спать с голой лысой пизденкой высунутой изпод простыни. я не мог ее оставить и чтобы не мерзла поцеловал ее, прямо в пизду и прикрыл ее задницу. она даже зачмокала во сне как сосет и я пошел на кухню поесть. Я пошел на работу потому что спешил а хуй полусдулся и так стоял как не понятно что. Я вспомнил соседку с верхнего этажа мать игоря и как она вешала белье на площадке и что игорю все равно надо диски отдать которые у меня второй месяц в борсетке на работу со мной ездиют. она когда вешала у нее платье короткое и задиралось над толстыми ногами а я видел и проходил и тогда еще подумал что хорошо бы такую отъебать и что у нее много волос на пизде потому что под мышками волосня было видно как растет обильная и сочная когда она задирала руки с трусами на проволоку. я пришел и поздороволся (здрасте а игорь дома?) и думал что врядли она мне даст сопляку хоть мне и слильно хотелось. Поэтому я сказал что игорь диски мне хочет дать а не я ему принес. Она оказалась очень милой женщиной лет сорока пяти и вежливо сказала входи игоря нет пока а все диски у него все равно в одном ящике свалены. мол там найдешь. Я пошел искать и немного поправил при ней хуй в штанах чтоб она какбудто случаянно увидела что там торчит у меня и смутилась. Но она не смутилась а только задергала жопою очень большой и мягкой когда пошла на кухню чегото варить (оказалось у нее там было белье и она стирала). диски я нашел довольно, быстро и выбрал три штуки себе на обмен. А потом пошел на кухню сказать что уже ухожу и думая что может быть выебу ее но больше не веря себе. Она стояла над тазом как раз раскарячившись и выжимала какуюто большую белую колбасу. И неожиданно для себя я сказал ей чтото и взял всей пятерней за пизду и за сраку огромную сразу. Она быстро, выпрямилась и выдала мне по полной сначала по роже но не очень больно а так мягкой рукой а потом еще и сказала что я молокосос еще и гавнюк. я согласился но не отставал и лапал ее за все что нипопадя пока не убила думаю возьму хоть свое. она покраснела вся и растрепалась от стирки еще и толкалась руками мне в грудь так что я думал все силы кончились уже так ебаца с ней. И тут она пернула!!! Не громко но мы хохотали как два дурака сразу вместе. А потом она посмотрела на хуй мне торчащий (у меня всегда залупа вылезает иза пояса когда сильно стоит) и перестала смеятся сразу и говорит ты что првада хочешь. и я сказал да. Ну давай я тебе подрочу тогда смиластивилась моя пэрия. Я растегнул и сам забрался ей пальцами во всю пизду. Она текла уже как из банки и я за волосы ее тягал и за клитор который нашел сильно скользким. Она была горячая и у меня уже давно торчал как сучок поэтому я непривычно, быстро слил для себя. А она натрухала в трусы и на пол так что подумал бы что обоссалась если б она при этом глаза не закатывала и не садилась всей пиздою на руку ко мне. В общем она горячая оказалась штучка как говорят. Я ее там же на кухне рака поставил и выебал еще один раз в зад и в перед. А потом в спальне ей дал отсости и уже на пороге цеплялась она за меня и просила еще заходить чтобы вдул. Я сказал неперменно приду готовь мандень. И ушел с чуством опустошения и внутри было даже немного грустно: такая она мне показалась красивая и добрая в самом деле. на работе если я приходил и во бед то был празник. на фирме все знали это и я пошел сразу в столовую на перерыв…»
Я отвлеклась от всего этого бреда, совершенно неожиданно почувствовав, что щёки мои непривычно пылают. Перипетии этого галимоидного текста просто заворожили мою пизду, невзирая на все явные упрёки здравого смысла! Я чуть прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться. – Нина Михайловна… нравится? – долетел издалёка вопрос. – Чему же тут нравиться, Миша! – я старалась быть максимально спокойной. – Текст полуграмотный, наверняка всё враньё… – Нина Михайловна, у меня встал на вас, когда вы читали! Можно я вас… – Нет! – я слегка сорвалась. – Подрочи, если не терпится! Ну вот что ты здесь написал? – А что? – я изумлённо увидела, что он тут же последовал моему исторгнутому сгоряча совету, расстегнул брюки и вывалил в ладонь свой надувшийся бэн; ладно, сама упорола, дальнейшая беседа происходила под его степенное поддрачивание. – Ну как что? У тебя действительно были межвозрастные половые отношения с соседкой, мамой приятеля? – спокойно смотреть на онанирующих молодых людей я ещё всё-таки не научилась и потому стала делать вид, что вдаюсь в тонкости написания экранных шрифтов, пизда же моя адекватности в поведении проявлять совсем не собиралась и всё ощутимее чухалась. – Ну да… Конечно межвозрастные… Мы её тётей Машей звали, когда были ещё писюнами и окно ей разбили раз, хоть и высоко… – «Ну да»! – я передразнила его. – И первый твой сексуальный опыт с ней произошёл именно вчера, а не год назад, два или вообще никогда! – Не. Вчера! Вы ж просили про вчера написать! Можно я суну вам? – Нет. Хорошо – значит вчера. Мишенька, ты соседок что, каждый день ебёшь? Или через день? – попыталась иронизировать я. – Это по-разному, я же не автомат! – моя ирония осталась незамеченной. – Иногда, вообще, все деваются кто куда, кого уже можно ебать, а раскрутить не каждый раз ведь получится! И сидишь тогда, яйца мнёшь об писюн, как сейчас… – Ладно… Ну а сестру? Тоже правда чистейшая скажешь, небось? – я потёрлась жопой о мягкое кресло, увидев, как болтается под кулаком его левое отвисшее до неприличия яйцо. – Если это правда, Миша, то это – инцест! И потом: тебе – двадцать семь, ей – тринадцать!.. Не стыдно?.. – Не, не фига! – не согласился мой оппонент, до предела сдвинув до корня кулак. – Какой там инцест – она первая начала! То в душ заходила ко мне, когда я дрочил, то с голой жопою бегала, как нудистка! Я терпел-терпел… А потом мы пошли с нею в парк, а она говорит я боюсь там поссать одна в туалете, может там кто, передачи видел показывали? Какие там передачи! Пошёл с ней, сам рядом отлил, ну и тогда уже… Уболтала, дал раз пососать. Ну и с тех пор началось… – Надеюсь, это было не позавчера?! – я подумала, что совершенно зря в поспешности не одела трусы: сейчас промокнет и юбка и мой халат. – Нет, четыре года назад! – очень просто и с хуем в руке… – Нина… Михайловна… – Суй! – я быстро приподнялась над креслом и закинула ногу на стол, выкорячив навстречу ему разверстое лоно. Мой пациент вмиг оказался рядом, как выпрыгнувшая из часов пружина. Сильно взяв за живот и за талию, он вогнал по горячие яйца и быстро забился во мне. Пизда заиграла в этой увеселительной процедуре, а я почувствовала приступ накатывающего на меня стыда. Такого оргазма я действительно в жизни ещё не испытывала: вместе с быстротечной горячей волной удовольствия меня охватывало чувство полной профессиональной оконфуженности. «Бля, гандон!..», это я вовсе не заботилась о контрацепции, это я так сильно досадовала на Мишу. Через полторы минуты всё резко оборвалось сразу с двух сторон, по ногам моим потекли обильные струи его молока, и я увидела, что чувства крайней неловкости испытываю совсем не одна: глаза под очками растерянно перемаргивались и совершенно не знали куда деваться… – Миша, сядь на место, и мгновенно забыли о том, что только что произошло! – я торопливо подтёрлась медицинской салфеткой и выудила чистые трусики из своего стола. Он заправил свой хуй под ремень и уселся напротив тише воды, ниже травы… Вернулась я домой ещё засветло, но солнечный день, как часто бывает весной, вполне спокойно перешёл в полусумеречное ожидание грозы, и ужин я готовила уже под аккомпанемент далёких раскатов грома и проблески лёгких зарниц в тёмных свинцовых облаках. Отец сидел у себя в комнате и читал что-то под мирный рокот своего старенького радиоприёмника, а дочь Танечка ещё не вернулась со смены. Я села перекурить у окна, отставив довольно урчащие сковородки и кастрюли, используя эти чудесные несколько минут перед ужином, когда готовить уже ничего не надо, а созывать всех ещё не время. В памяти сразу всплыли события моего сегодняшнего трудового дня. Парадоксально, но одновременно с некоторым чувством негодования на себя и неудовлетворённости своим собственным нечаянным фиаско в деле коррекции поведения обратившегося за помощью пациента, одновременно с этим чувством присутствовало какое-то невероятно умиротворяющее, словно стелющееся по глубине души тепло, оставшееся от встречи с этим нескладно-нахальным и продвинуто-безграмотным молодым человеком неопределённого возраста. Я со стыдом вспомнила, как не удалось мне восстановить должностного контакта после нашей скоропалительной “стычки”, и пришлось просто выставить Мишу за дверь через каких-то двадцать минут нашего совместного невнятного блеяния над выстроенными мною уже на бумаге вопросами тест-обследования. Пришлось сослаться на занятость (впрочем, я действительно после обеда выезжала на чтение двух лекций по сексологии – в школе и в институте). И я со слегка замирающим сердцем вспоминала, как волнующе и приятно беспокоили меня воспоминания о нём в течении дня, когда я несколько менее, чем обычно, уверенно читала материалы о вреде чрезмерной половой жизни в юном возрасте и о пользе развивающейся контрацепции. Пациент со своими повадками питекантропа и интеллектом вообще не понятно кого произвёл на меня, я вынуждена была это признать, довольно милое впечатление – я определённо ему симпатизировала. «Эй, а не влюбилась ли ты, старушка!?», поинтересовалась я у себя. И надув губы (я не люблю, когда кто-то мне пытается напомнить о возрасте, пусть даже этот кто-то – я сама!), я сердито потушила сигарету о сверкающую чистотой пепельницу и только тут сообразила, что два с половиной дня жёсткого никотинового голодания для меня успешно закончились… Я радостно выскочила в коридор, навстречу звукам поворачивающегося в замке ключа, и огорошила вернувшуюся домой Танечку, повиснув у неё на шее: – Доченька, милая! Как я рада!!! Твоя любимая мамочка больше не мучается! Мама продолжает курить! Уже стемнело почти, когда мы, наконец, собрались за столом. Отец, по своему обыкновению, занял угол за кухонным столиком и присутствие своё выдавал лишь шорохом переворачиваемых газетных страниц, а мы с Танечкой делились новостями прошедшего дня и обсуждали смежные вопросы наших профессий (дочь пошла по моим врачебным стопам и уже второй год работала гинекологом в городской женской консультации). Я лишь отмахнулась сегодня («Один пациент, но смесь параноика с сексуальным маньяком! Достал!»), приняв вид, что этот единственный визит утомил настолько, что на обсуждение его уже никаких нервов… На самом деле я просто чувствовала, что если начну рассказывать, то рассказ мой будет слишком пространен и не в меру оживлён, особенно если я начну описывать как, чем и до какого места конкретно «достал» меня мой сумасшедший визитёр. Танечке подобное выслушивать от своей матери определённо было ещё рановато. Поэтому она сидела, разметав распущенные светлые волосы по плечам, касалась периодически тарелки приборами и оживлённо рассказывала мне о новейших достижениях в области гинекологического маткостроения. Слушать её птичий щебет я тренировалась с детства и могла это делать часами. Умение тонкое – слишком долго задержанный на её симпатичном личике взгляд мог обернуться катастрофой и длительным молчанием, а пропущенный мною мимо ушей вопрос вызывал столь широкое распахивание глаз, что я иногда не могла сдержать приступа смеха, что тоже продолжению диалога не способствовало. Ужин пролетел незаметно, и ближе к чаю Танечка мимолётом сообщила мне, что «снимки на диске, я вчера сбросила, мам». Ей это было почти всё равно, а для меня это была единственно необходимая инфа во всех её обворожительных трелях. Дело в том, что несколько месяцев назад я нечаянно стала внешним корреспондентом кафедры сексологии одного из американских университетов. Знакомясь с текстовыми материалами этого калифорния на их интернет-сайте, я обратила внимание на бедность графического сопровождения в их галлереях, и в голову мне пришла интересная мысль. Я попросила Танечку использовать её служебное положение в целях развития американского и мирового здравоохранения. А именно – поснимать немножко разверстающиеся пред её взором “женские половые органы” с помощью телефонной камеры, благо её телефон-медальон постоянно болтался у неё на шее в виде электронного амулета бесплатной рекламой новейших технологий. Ой, и какую же бурю эмоций от опешившей доченьки мне тогда суждено было перенесть! Танечка краснела, бледнела и смотрела на меня, как на профессиональной почве тронувшуюся. На что я спокойно и обстоятельно внушала ей необходимость и целесообразность научных изысканий, равно как и их наглядного сопровождения. Дочь выдвигала аргументы от слабых («Мама, но это же не этично!») до сильных («Не буду и всё!»), но за несколько вечеров мне её уболтать удалось. В результате я получила вначале десяток перекошенных и полупонятных снимков, которые могли порадовать лишь широкоформатным качеством камеры (руки у Танечки, что ли тряслись?); а чуть позже пошли просто великолепные серии снимков женского естества из трёх выбранных ракурсов. Снимки порадовали американских коллег-сексологов, заодно были распространены среди наших соотечественников из института строения человеческого тела, а с месяц назад pussyslot.com предложил по червонцу в web-money за каждую, по их выражению, «модель». Червонцы тоже сгодились, но больше увлекла заинтересованность секс-сетевиков процессом, и я стала вносить дочерними стараниями свой скромный вклад в становление новой науки, попутно способствуя развитию виртуального секса и интернет-рукоблудия :). Танечка совсем привыкла к моим постоянным запросам и относилась к своим действиям во время осмотров уже действительно как к одному из элементов профессионально-медицинской деятельности. А я составила для себя даже нечто вроде собственной классификации женских «цветков любви», отмечала особо любопытные образцы и подумывала о том, что хорошо бы найти кого-нибудь из знакомых и наладить подобную же деятельность в кабинете урологии или проктологии… В конце концов, они не так уж больны, как им кажется! Я уже позванивала подаваемыми на стол чайными чашечками, когда на пороге кухни возник (или правильнее: нарисовался, не сотрёшь!) мой ненаглядный зятёк Антоха. Он работает на «Скорой помощи», и Танечка утверждает, что врачом. Я же придерживаюсь мнения, что – санитаром или даже водителем (а ещё быстрей – “шо́фером”). Потому что с его плечами кузнеца с Урала, с его рыжей улыбкой парня из Рязани и с его фамилией Антропович не скажу откуда – с этими данными вполне можно носить носилки или даже успешно выступать в цирке, но быть Доктором-Айболитом… Одним словом я была не согласна с институтом вручившим ему диплом, как не согласна была и с совершенно дикими манерами Тохи, в числе которых была и привычка появляться и исчезать в непредсказуемое для домашних время. – Антон Арнольдович, спрячься в углу спротив бати, чтоб тебя я не видела, пока ешь! – вместо приветствия, чтобы не слишком улыбаться ему (как дура!), посоветовала я, хоть на самом деле его отчество, конечно, Александрович, а никакой не Арнольдович. – А мимо тёщиного дома я без шуток не хожу! – согласился Антон Александрович, присел на табуретку и вынул из-за пазухи подобием драгоценного букета свою дежурную колбасу обёрнутую в упаковочный полиэтилен. – Московская! Всем раздавали в отделении по случаю. Взял одну… Это Вам! – …Он крайне редко дарит цветы. И каждый день – колбасу. Тогда за что же мы его, Танечка, обе так любим?.. – восточные танка вырывались из уст моих крайне редко и всегда исключительно по поводу любимого зятя; впрочем ни Танечка, ни тем более отец уже не обращали на нас с этим Тохой-балбесом никакого внимания – привыкли. И почему-то с приходом Антохи в голове, в груди и чуть ниже у меня сразу активизировались воспоминания о сегодняшнем сумбурном посещении моего пациента Миши. Этот аномалик не давал мне покоя всё время, пока я полоскала посуду и с неприсущей мне терпимостью дожидалась окончания весёлого хруста и чавканья уже в одиночестве моего зятька. А потом Тоха пошёл в душ. А я пошла пописять. Вообще-то, стену “ванная-туалет” в нашей трёхкомнатной “брежневке” мы снесли уже достаточно давно, превратив «санузел раздельный» в хоть сколько-нибудь просторный уголок облагороженного по евростандарту комфорта. И пользовались мы им по системе «полный пофиг», за исключением отца, который соседства в этом интим-салоне не терпел и либо терпеливо дожидался кого-нибудь, либо изгонял нас с Танечкой от ванного зеркала одним коротким, но экспрессивным «Кыш!». И обычно пописать под шум душа за занавеской большой проблемы не составляло, но сегодня… Сегодня я сидела со спущенными трусами и с чуть не выворачивающейся назад башкой в крайне неудобном и со стороны, вероятно, чрезвычайно живописном положении: сама занавеска была непрозрачной, зато в зеркало позади меня были отлично видны две упругие (или даже поджарые), чуть мохнатые мужские ягодицы, по которым стекала стремительными струями слегка парящая от температуры вода. Я не могла оторвать взгляд от Антохи и лишь беспомощно (совсем уж, как дура) теплела внизу животом. А когда он наклонился за какой-то ботвой, я почувствовала, что у меня стало тесно в пизде между широко раздвинутых ног… Потом Тоха обернулся, повтыкал немного на мой приоткрытый рот и рассмеялся мне в зеркало, приветливо покачав писюном. Я сказала ему: «Сам дурак!»; и быстро поддёрнув трусы, выскочила от этого маньяка в прихожую. Опять же о “брежневке”. У всех отдельные комнаты, как у людей, и только через мою все шароёбятся (я подозреваю, что этот неологизм зародился как раз примерно в таких обстоятельствах) друг к другу в гости: отец к внукам – играть с Тохой в шахматы, дети к деду – смотреть телевизор. Я зависаю в углу со своим «бортовым компьютером», как дразнит Тоха моего скромного, но верного целерона, и не вижу их всех в упор, если они мне не нужны. И средства ведь есть на существенные перемены в жилплощади, и вопрос ведь уже пыталась поставить не раз, но почему-то никто не согласен расставаться с этой нашей родной трёхкомнатной распашонкой-трамвайчиком. И соседи как-то свои и район… Впрочем, проходной в иных случаях можно считать не только мою комнату: балкон находится за пределами Танечки и Тохиной “половины”, на нём я вешаю бельё, пью вечером кофе, а также изредка курю на свежем воздухе. Под вечерний кофе очень смотрятся виды на брачное ложе моих третий год уже молодожёнов. Жаль только, что у них очень тусклый ночник и любовью они занимаются под одеялом. Однажды я заметила зятю, в пылу их вечерних утех пыхтевшему над Танечкой под простынёй, что «Так ведь я на вас диссертацию не напишу!», на что получила в ответ чуть испуганный Танечкин писк, резонное Тохино «Зато не холодно!» и вынуждена была срочно ретироваться с горизонта событий. Но этим вечером меня вело вовсю и не столь просто было заставить меня исчезнуть от любой из эротических развёрток. К тому же: во-первых, Антошке удалось уговорить мою пуритански стеснительную доченьку встать перед ним попой вверх, а это всё-таки уже было “раком” и никаких одеял-простыней не подразумевало. А, во-вторых, я тут же постирала недельный набор своих трусиков и принялась по очереди выносить их на вывешивание на балкон. На первых трусах моя Танечка была ещё слегка взволнована моим фланированием по комнате («Мам! Ну опять? Потом повесишь!»), но Антон, видимо, этим вечером тоже хорошо наддавал: в последующих моих «рейдах» ей было уже всё равно, что творится вокруг, доченька лишь тихонько поойкивала при особо мощных толчках его голой задницы и зарывалась лицом поглубже в обнятую ею подушку. Когда трусы кончились, я просто прислонилась к дверному косяку балкона, с наслаждением затянулась и выпустила дым прямо в комнатный потолок, что было уже, конечно, верхом моей распоясанной вольницы: взгляд от их размеренно раскачивающихся тел я отвести уже не могла… Я стояла и пыталась успокоить взметнувшееся во мне тепло мыслями о том, что я ведь видела за последние годы подобный процесс так много раз. Ну вот что из того, что грудки моей дочи трясутся, как сумасшедшие и иногда втискиваются плотно в сминаемые простыни? Что из того, что её соски довольно очевидно набухли и просто сияют в своём розовом возбуждении? Что из того, что яйца Тошки размахивают так, что вылетают порой из-под жопы? Ёханый зять!.. Думать мне явно не помогло, только сильней захотелось подойти и взяться ладонью за его снова мокрую задницу. Я выстрелила окурком в ночное небо и закусила губу: их ритм стал безумным, и Танечка захрипела в подушку, кончая. Я сделала несколько шагов и оказалась за спиной у заходящегося в порывах чувств зятя. Мою надкусываемую губу свела судорожная улыбка отражением боровшихся ещё во мне сомнений, но ладонь моя уже ринулась к нему между ног и впоймала его за яйца. Одновременно осторожно и сильно я потянула мягкий Тохин мешочек вниз, и он всхрапнул, как молодой жеребец. Над моими пальцами забилась жила в его хую, и поток семени ринулся в Танечку… – Спокойной ночи! – я потушила свет в их комнате и вышла, предоставив им возможность целоваться уже в полной темноте. А за компом меня ожидал лёгкий сюрприз. С мыла нежданно выпало послание под темой «тетенька доктор я себя хорошо тут веду». Подписи, правда, не было, и е-мэйл автора мне ни о чём не говорил, но я сразу почему-то сообразила, что моему пациенту хватило времени нашего с Леночкой общения не только на то, чтобы сочинить свой эро-трактат, но и на то, чтобы обнаружить мой электронный адрес. Текст гласил:
«Вернулся я поздно вечером домой. Все уже разошлись по кроватям. Я раздевался на ходу и побросав одежду в гостиной пошел в ванную. Приняв душ я решил провести ночь со своей матерью. У меня с ней в течении недели практически не было секса и я загрустил. Минет и куни не в счет. А мне хотелось любви и материнского тепла и ебаца. Я прошел к спальне родителей. Там уже доносились скрип кровати и перемешенные вздохи. Кто там был. Хуй их поймет. Отэтого открыв дверь комнаты я увидел, свою мать между двух мужских тел. Один из них был мой отец а второго я так и не знал. А потом подойдя я увидел сосед. –привет, я поздоровался, надеюсь не помешал? –здорово, сказал отец, присоединяйся ты или чего? Третьим будешь? Он редко бухает а спрашивает как алкаш я еще прикололся с него. –как дела дядь Вить, обратился я к соседу который хоть и ебал мамочку в жопу но был оказывается вежливым –ты бы с мамкой хоть поздоровался миха пиздюк! Сказал строго он мне когда я уже начал совать свой хуй прямо ей в огнедышащий рот и тут я вспомнил все! Как мамочка жаловалась шо заебали уже все и что у нее оргазм прологированый иза нас. Тогда я сразу хуй вытащил и вспомнил как она водила меня к вам врачу. –ну и ебитесь тут! Посоветовол им и отец аж ахуел на меня глядючи – мишк ты чего? А я поцеловал маму и пошел сестренку ебать – ведь ей все равно а маме отдых нужен и сон. Я пишу вам когда уже один или два раза отебал свою Ирку-сестру не помню. И уже мне не сильно так хочется как всегда и я пишу а не ебусь с ней а ирка над ухом зудит давай и давай. Я сказал что давай то давай только потом и тебе надо к доктору будет врачу. А она хоть и сказала а на хуя но притихла немного. Ну все досвиданья пойду иру всетаки отебу а то совесть будет болеть а ведь совесть не хуй не просунешь и сразу прошло.. зы. а вы помните как мы лихо бахнулись? я тоже забыл как сказали вы мне хоть мне и очень с вами понравилось потому что у вас пизда теплая и была уже без трусов. ну все-все правда забыл. :)»
Миша с его дегенеративными ужимками тут же встал перед глазами, как живой. Отчего-то мне совсем даже не подумалось, что этот текст он сочинил ни с чего и с «не фиг делать». Вместо этого мне почти явно представились сцены совместно усердствующих над Ирочкой мужа с соседом Виктором и пристраивающегося почему-то именно на четвереньках сзади к малолетней сестрёнке взрослого обалдевшего от счастья олуха Миши. Моя писка и без того растревоженная немало этим вечером издала немой стон-позыв, и я поняла, что без вибратора этой ночью мне попросту не уснуть… Я забралась под плед на кровати, полуоткинулась на подушку в углу, нащупала гибкую трость упругой резины под матрасом и пошире развела коленки. – Мам, ты спишь? – Танечка даже не подозревала, сколь вовремя она оказалась рядом: в её присутствии заниматься скрытой мастурбацией было для меня просто какой-то сказкою на ночь! – Нет ещё! Из головы не идёт сегодняшний рабочий день! Вот – мечтаю о завтрашнем… – отчасти посетовала, а отчасти оказалась близка к истине я, сомкнув чуть поприличней коленки под пледом и вводя в своё лоно вибратор поглубже. Танечка присела на угол софы, прижав попкою пальчики на моей левой ноге. – Мам, я хотела тебе рассказать… – она подняла на меня глаза и тут же нерешительно опустила. – Что, Танюш, приключилось? – я чуть помедлила, стискивая рукоятку между ног: вдруг на самом деле что-то серьёзное… – Мам… Ко мне Витька опять пристаёт!.. – она упёрлась кулачками в диван и задрала лицо к потолку. Витька Суслов был известен мне со школьных лет моей дочери, он был одноклассником Танечки, её воздыхателем и личным вуайеристом (пытался шпионить за ней в раздевалке и в туалете). Теперь он работал медбратом в одном заведении с доченькой. Я тронула кнопку фаллоимитатора, он бесшумно завибрировал, и по телу разлилось привычное снимающее истому тепло. – Ну и что? Что придумал он на этот раз? – Ничего он не придумал! – Танечка только вздохнула. – Третий день заладил одно и то же, как попугай… – Что же именно? – я попыталась проявить заботливое внимание на лице, но резиновый хуй нечаянно проскользнул куда-то совсем глубоко и я напряглась, полуприкрыв глаза. – Что же он говорит? – Ничего!.. – дочка сосредоточилась. – «Танюш дай хоть разок»… И так каждый раз! Вместо «до свиданья» и «здравствуйте»! – Настойчивый! – оценила я и стала дополнительно слегка подёргивать кистью. – А за жопу он тебя не берёт? – Ма! – Танечка даже обернулась ко мне, и кисть моя застыла на завораживающей глубине. – Ты с ума сошла! Перестань, так нельзя говорить! – Прости, вырвалось! – я возобновила незаметные движения. – Тоже пойми – Интернет, дурное влияние Запада… Но ты тоже! Ты мне про Витьку уже раз двести рассказывала! Я, если хочешь знать, на твоём месте ему бы уже просто дала! – Как – дала? А Антон? – моя очаровашка взбрыкнула попкой и по ноге моей пробежал лёгкий ток. – Что – Антон? – я почувствовала, что теку. – Ну отъебёт лишний раз, ну и что! Тебе же полезнее! Из-под вибратора хлынуло на руку и на постель. Я прикрыла глаза. – Мама! Мамочка, что с тобой? Тебе плохо? – моё сокровище бросилось ко мне и зажало в руках мои плечи. – Я опять тебя так расстроила!.. – Хорошая моя! Ничего… ничего… – я почувствовала соль её слезинок у себя на губах и в ответ расплакалась непонятно от чего, видимо от счастья. – Всё хорошо, моя маленькая! Ну его на фиг, этого Витьку! Скажи ему, что он козёл! Ах, да, ты же не сумеешь, моя хорошая. Ну хочешь, я ему скажу? Тоже нет? Мы ещё говорили минуты три, утешая и успокаивая друг друга, высыхая слезами друг у дружки на лице. И диалог наш принимал всё более сглаженную, тихую форму. Мне было небесно хорошо и тепло. Оставив вибратор в пизде ночевать, я высвободила вторую руку из-под одеяла и нежно обнимала стан сидящей рядом Танечки, пока слова наши не превратились окончательно в невнятный шёпот и меня не закачало на ласковых уносящих в сон волнах… На работу следующим утром я шла, как на праздник. Поражаясь внутри самой себе (подумать только, и вставило же меня на вчерашнего пациента как!), радуясь солнечному асфальту и исполненным зелёными отражениями листвы сверкающим стёклам витрин. Правда, в этот день посещаемость моего кабинета была несколько выше вчерашнего почти полного “отсутствия присутствия”. Уже к девяти утра заявился пожилой солидный мужчина, представившийся Вадим Павловичем и оказавшийся пожизненным эксгибиционистом. Привычно умостив кейс свой под животом, он поведал мне о «приступах», которые накрывают его на пляжах, в парках, в подъездах и на общественном транспорте. Причём, фроттеризмом, как это ни странно, он не страдал, то есть не прижимался, не лапался, не тёрся etc. Зато мог вполне безмятежно показать зазевавшейся девочке в трамвая свой фиолетовый хуй или продемонстрировать во всей красе процесс самоудовлетворения одиноко прогуливающейся по парковым аллеям даме с собачкой. Несколько раз удавалось заскочить «по ошибке» в пустующий женский туалет и начать пользоваться им при входе какой-нибудь спешно стягивающей на ходу трусы от нетерпения особи. Понимание встречал пока далеко не всегда, но удивлённо распахнутые глаза порой заставляли кончать прямо на месте «преступления», что было всё-таки не всегда подходяще (мокрые трусы и заляпанные штаны по выходу на остановке из транспорта или на этаже из лифта пред чьи-нибудь уже совершенно посторонние очи). Зато высоко котировался в среде маловозрастных блядей, которым стоило лишь прокатиться с ним в ближайшей высотке до верхнего этажа, строя наивные глазки (что получалось хуже) или задрав юбку над сракой (что получалось легко!) и они получали от «щедрого дяденьки» оплату обычной своей часовой секс-маеты к взаимному удовлетворению. Проблему изложил осторожно: «Скажите, пожалуйста, это нужно лечить?». И, подумав, добавил: «И, если нужно, то чем заниматься потом?». «Крышки от пивных бутылок коллекционировать!», попросился ответ в голове, но я сдержала себя. – Нет-нет, лечить это совсем не обязательно! Достаточно отрегулировать социально-психологические нормативы в себе самом, Вадим Павлович! – Нина Михайловна, но я не могу регулировать нормативы. Я люблю показывать! – он поёрзал кейсом по ногам. – Показывайте! – я не выдержала. – Нормативы мы сами урегулируем… Он тут же сдвинул свой чемодан и представил мне зажатый в ладони хуй. – Так легче? – спросила я, переводя взгляд с его лица на предмет беспокойства и гордости. – Значительно! – он быстро застрочил кулаком по довольно большому стволу. – Я покурю? – спросила я разрешения. – Нет, если можно – не отворачивайтесь! – хорошело ему всё очевиднее, и из ширинки выпросталось одно красное волосатое яйцо. – Блин, Вадим Павлович, вы мне документы заляпаете! Надо было над раковиной… – на документы мне было наплевать, но его это продолжение диалога с моими распахнутыми в мнимом ужасе глазами тут же привело к финальной точке, и в воздухе над столом взметнулась длинная струя из серебристо-млечных капель. – Я всё уберу… Извините… Нина Михайловна… – он прерывисто быстро дышал. – Фигня, медсестра уберёт! – перешла я на сленг, до приятного в писке представив, как Леночка, придя «по срочному делу» ко мне, видит весь этот бардак и начинает, ужасно краснея, вытирать капли спермы с полировки… – Ну что же, Вадим Павлович! – я достала из пачки долгожданную «R1» и щёлкнула зажигалкой. – Уже слегка веселей, не правда ли? Пройдём терапийно-психологический курс, совместно подкорректируем отношения с социумом. Это займёт несколько месяцев при посещениях два раза в неделю. Неплохо бы вам одновременно заняться поиском сексуальной партнёрши, которая была бы вуайеристкой или эксгибиционисткой. В первом случае вам всегда будет кому показывать в особо сложных случаях. Во втором вы найдёте единомышленника и сможете более спокойно относится к собственной склонности, а то и придумать что-нибудь интересное совместно. Ну а пока – только пляжи и медосмотры! Раздевалки, подъезды и парковые кусты пока отложить. И никаких туалетов, пока там не наведены элементарные санитарно-гигиенические порядки – это вредно для здоровья любого! Если совсем невтерпёж – устраивайтесь на работу в бассейн или в сауну. Пожалуйста, моя визитка и номерок на вторник! Вадим Павлович поблагодарил, заправив штаны, попрощался и вышел, ещё раз предложив из галантности помощь в уборке. Но я к тому времени уже вытерла стол и перебирала промоченные бумажки, почти все смело укладывая в корзину. Впрочем, один распечатанный вчера документ так и остался красоваться подсыхающим пятном в углу стола – с шедевром от этого троглодита Миши я расстаться так запросто почему-то совсем не могла. И ещё была одна девочка перепутавшая кабинет. Юная пери нуждалась в рядовой справке для поступления в высшее учебное заведение, а в регистратуре ей проставили на карточке номер кабинета, в котором я, не разобравшись в моменте, успела предложить ей первичную диагностику её сексуальных наклонностей. По выяснении неувязки мы смеялись, конечно, обои две, но девочка так и ушла с лёгким румянцем на щеках, а я под дежурное “до свиданья” предложила ей всё-таки «как-нибудь заглянуть», просто так, в профилактических целях. Мой хитовый пациент прибыл ближе к двенадцати и вновь в сопровождении своей милой мамочки, на лице которой никак не читалось утомление от участия в скромной домашней оргии минувшего вечера. Я попыталась заглянуть в глаза Ирочки, но в них читалось лишь очарование и искренняя встревоженность судьбой сына. «Наврал, пиздюк!», мелькнула скоропалительная мысль, но тут же была встречена внутренней иронической усмешкой: «Тогда чего же ты так стремительно обкончалась накануне, милая, если наврал?». Я приветливо наулыбалась Ирочке, выпроводила её за дверь, получив обещание зайти чуть позже за Мишей и мысленно пообещав ей в ответ, что если всё, что я знаю о ней, действительно окажется правдой, а не художественным вымыслом, то я нахально приду по известному мне из карточки адресу и самолично её отъебу. Пациент к моменту прощания с его чудесной мамочкой сидел за столом, развернув к себе мой ноутбук, и внимательно изучал мои узкоспециальные документы. – Да, это покруче секса с внутрисемейными извращениями – рыться в чужих бумагах! – такого “интима” я вообще переносить не могла. – Поворачиваем нот лицом ко мне и продолжаем обсуждение ваших тест-набросков, Миша! – Нина Михайловна, – он со вздохом вернул ноутбук на исходную. – Вы действительно согласны с автором препринта, считающим, что фригидность женщины обусловлена её природной асексуальностью? – Ч..что? – я опешила. – А, по-моему, этому мудаку просто никто не даёт! Да и то, только из-за того, что ему брать лень… – Так! – строго прервала я его. – Разворачиваем компьютер обратно, но придерживаемся, по возможности, темы нашей дискуссии, а не каких бы то ни было ещё… Миша тут же вновь слился с экраном, а я взяла минутный тайм-аут, от только что услышанного нервно щёлкнув зажигалкой. Пуская дым в распахнутое окно, я украдкой бросала взгляды на моего пациента, чувствуя совершенно уже безумный сумбур в голове и ставшее привычным со вчерашнего дня тепло в животе, чуть ниже и чуть выше. Ко всему мы ещё оказывается ещё и невесть какими путями образованы! Ну что ж, я аккуратно положила окурок в пустующую на подоконнике колбу, тогда попробуем сделать ход с моей стороны, мой милый новоявленный интеллектуал. Стараясь ступать бесшумно, я вернулась в своё кресло, коснулась перепачканной спермой машинописи, полуотвернулась к окну, делая вид, что он меня сейчас нимало не интересует и приступила к тихому, но довольно внятному чтению вслух:
«Столовая у нас в соседнем здании на третьем этаже в ней питаются сотрудники большинства окружающих фирм и магазинов. Там довольно уютно и очень скромные цены. Есть мне хотелось конечноже потому что я взъебся, с утра но я взял только второе и салат нехер жрать если цены бесплатные. Устроившись за угловым столиком я немного поковырялся в картошке и всю съел. Туда же пошла и сосиска и я принялся за салат. В этот момент на мой столик упала тень и я офигел. Подняв голову я узнал в подошедшей Наташу – двадцативосьмилетнюю продавщицу из цветочного павильона в фойе. Спросив не занято ли она со своим подносом устроилась рядом со мной. А какое же занято когда мы познакомились с ней хуй кода в Новый год на вечеринке здесь же в столовой и тогда ее и отъебли вместе с нашим кладовщиком Сеней Палычем прямо на кухне на газовой плите. Ей было неудобно, сидеть на комфорках и Палыч принес тада каку то доску но тогда стало ему неудобно давать ей в рот. В общем накуролесили мы под бой как говорится курантских часов. Я и еще ее раз ебал в ее магазинчике сразу после закрытия. Она повесила какую то табличку – пошла на хуй наверное – и отдалась мне под запах цветов так и теперь ей хотелось тоже небось в дырку заполучить вот она и приспособилась за моим столом а не есть. Как свербело у нее в одном месте я понял как она все поела со мной торопливо и мы вместе пошли на выход. Наташа сама потащила к задней лестнице которой редко кто пользуется. Оказавшись на площадке между вторым и третьим этажами она деловито задрала на себе узкую юбку и отвернулась загнувшись на кран. Я сдвинул в сторону ее трусики и попробовал языком но она и так была мокрая и я резким толчком насадил и почувтствовал как хорошо ебаца после обеда. Зная по прошлым встречам о том что Наташа предпочитает анальный секс я еще раз удивился и немного подвигавшись в ее пизде обильно смазал нашими выделениями вход в ее анус. Почувствовав меня в своей прямой кишке девушка явно затащилась и в зеркале на стене я увидел как затуманился ее взгляд. Я сунулся было к ее розовым соскам под блузкой и лифчиком как видел в кино но поза оказалась не очень удобной и сам себе я напомнил в зеркале мультфильм про собаку какую то. Я снова выпрямился и уже очень спешил волнуясь что нас могут застать здесь в таком виде и напиздеть на нас. От одной этой мысли я задвигался как водный мотор ветерок и кончил первым. Я опустился на корточки и заменил, свой член языком теребя по пути двумя пальцами ее клитор. Девушка потерпела потерпела еще минуту или две после чего бурно кончила. Я подумал вот и удачный обед. Поправив одежду мы как ни в чем не бывало спустились вниз каждый на работу к себе. До семи я проторчал в интернете изредка отвлекаясь на разговоры с немногочисленными клиентами. В начале восьмого намылилась Оля моя “официальная” девушка. Встречался я с ней уже почти десять месяцев невероятно долгий срок для меня. Причина этого была не в ее какой то там красоте или обаянии она была довольно обычной девушкой хотя и привлекала внимание. Просто довольно часто когда мы занимались с ней сексом к нам присоединялась ее мать и этого меня невероятно возбуждало. Иногда они занимались вообще только вдвоем а я сидел и смотрел отдыхая над ними душой. Я мыльнул ей в ответ что уже скоро с работы иду. Около восьми я просто пизданулся – какой же длинный у нас рабочий день! Но тут появилась Светлана Данииловна жена нашего директора и он стал еще длиней. Это была представительная сорокалетняя женщина воспитавшая уже двоих детей с тонким вкусом в одежде и правильной речью. Ее ебать мы привыкли все а она во время этого любила очень чтобы ее называли “ебаной сукой” и мочились ей на лицо. На этот раз в свой кабинет она пригласила меня и Степана – здоровенного парня с пропорциональным ему хуем совмещавшего сразу три должности – водителя телохранителя и личного ебаря. Драли мы ее одновременно в жопу и пизду больше часа. Кому то покажется это смешным но я в ее сраке двигался как механизм не испытывая приближения земного блаженства может быть потому как раз что рабочий день нужно укорачивать уже подчиненным а не заебывать, до девяти. В это время мне чудом удалось свалить оставив Степана отдуваться за двоих и я так и не знаю чем они там кончили! На улице у входа меня уже ждала Ольга. Мы сходили с ней в кино погуляли по парку. Потом я проводил ее до дома и там на скамейке возле подъезда немного ей полизал. Проходящая бабка сказала пиздец и Ольга не выдержав кончила. А так двор у них тихий непроходной и к тому же уже стемнело давно. Кончив она стала сосать у меня но я больше прикалывался чем давал хоть и кончил потому что пора…»
– Ну и как тебе, Мишенька, стиль? – спросила я почти ласково, оборачиваясь, но остаток намеченной фразы («бесподобная грамотность, оригинальный язык») вместе с оттенками иронии зависли у меня на губах: Миша сидел передо мной в моём сменном белом халате, обычно висевшем в уголке для переодевания! – Что это та…? Но на выражение моих эмоций по этому поводу времени не оказалось: именно в этот момент послышался стук в дверь, и на пороге возникла молодая семейная пара с традиционным приветствием «Здравствуйте, можно?». – Проходите-проходите, пожалуйста! – мой оголтелый пациент встал со стула, уступая место, и отошёл к окну с видом профессора сексологии ведущего приём совместно с коллегой. “Коллега”, то есть я, захлопнула приоткрывшийся в изумлении рот, подумала про себя все, что сумела про этого «человека в белом халате» и, выдавив из себя дежурное пожелание здравствовать, расцвела в гостеприимной улыбке. Случай оказался довольно печально обыденным: поженились три года назад и за время супружеской жизни успели “наебаться” до частоты примерно раз в месяц и до целой кучи неутешительных умозаключений друг о друге. Юная леди была убеждена в сексуальной маниакальности супруга, потому что он «портит мне каждый выходной своими домоганиями», и к тому же считала его извращенцем, так как он «любит брать в рот мою грудь». Супруг же был до невероятного замкнут в беседе, и создавалось впечатление, что ему вообще уже проблема проблемой не представляется, потому что здесь найти поебаться он просто отчаялся. – Раздевайтесь! – донеслось кратко-энергичное из-за моего плеча после двадцатиминутных вопросов-мыканий в пределах темы семейного устройства четы. Я с трудом подавила в себе желание обернуться на этот нагло-уверенный тон, но выходить из роли “коллеги” было уже слишком поздно, и я продолжила спокойно взирать на молодых людей, обиженно дующихся друг на друга передо мной. – Как – раздевайтесь? – округлила глаза Лина Марковна (22 года, дизайнер-экономист). – Не “до трусов”! – раздалось в ответ. – Вы не в пионерлагере, девушка, а на приёме сексолог-консилиума! Здесь раздеваются полностью и беспрекословно, а иначе на секунду задумываются, куда и зачем пришли, а потом всё-таки раздеваются. Прошу вас! Врач-самозванец приветливо распахнул ширму уголка для переодевания перед слегка растерявшейся парой. Девушка чуть дёрнула плечиками и подтолкнула супруга: «Ты первый!». Анатолий Евгеньевич (25 лет, водитель маршрутки) пожал плечами в ответ, пошуршал штанами за занавеской и через пару минут оттуда вышел вполне приличный голый мужик со своим висюном. Издёргавшаяся нервная Линочка метнулась мимо спокойно зависшего у стены мужа за ширму и показалась оттуда стыдливой наложницей султана, прикрывая аккуратно подбритый по бокам лобок ладошкой и не находя места второй руке, явно испытывающей желание прикрыть обе груди с маленькими коричневатыми сосочками. К чести мужа у него при виде обнажённой жены сразу встал. Толик забеспокоился, но потянувшиеся было к хую руки всё же сдержал. – Вот видите! – не стерпела и молвила Линочка. – Я же говорила вам! Я улыбнулась. – Видим! – серьёзно произнёс Миша. – Эрекция у вашего мужа вполне нормальная. Теперь разрешите исследовать вас. Присаживайтесь! Он довольно умело обошёлся со смотровым креслом, усаживая в него её задницу и поднимая на необходимую, на его взгляд, высоту. Пациентка была ни жива ни мертва. – Успокойтесь, пожалуйста! – он раздвинул ей ноги до пределов допускаемых их мелкой дрожью, обернулся к Толику и произнёс: – Прошу! Покажите, пожалуйста, как протекает у вас половой акт. Анатолий, видимо, решил, что ебаться ему с супругой предстоит последний раз в жизни: хуй его слегка в росте сдал. Он подошёл, взял жену за коленки и двинулся было вперёд. – Секундочку! – почти взмолился мой “доктор”. – Анатолий Евгеньевич, родной вы мой, ну скажите, пожалуйста, ну что вы здесь собрались ебать!? «Анатолий Евгеньевич» застыл в лёгком недоумении. – У девочки сухо всё, как в Колахари! Мало того, что вам самим будет сложно ввести ваш половой член в пределы влагалища, для неё же это будет просто невыносимо! Анатолий Евгеньевич, вы не пробовали лизать? – Ч..что? Нет… – похоже, в самом деле даже не пробовал: темнота! – Какое «лизать»? – взвилась Линочка в кресле. – Вы что, доктор! Я тут голая перед ним и так! Обтрясётся! – Случай запущенный… – печально констатировал Миша. – Вы и голая перед ним в первый раз? – Ну конечно! – девушка, похоже, собралась встать и уйти. – Лина Марковна, не волнуйтесь! – я стояла рядом уже и чуть вжала её плечики в кресло, не давая привстать. – Линочка, перед вами обоими с вашим мужем сейчас стоит проблема, которая мешает вам жить и которая в действительности не представляет из себя ничего серьёзного с медицинской точки зрения! Вы за всю свою жизнь ни разу не испытали настоящей радости от того, что для радости только и предназначено. Поверьте, мы сможем помочь вам, только вы успокойтесь, пожалуйста. И просто полежите несколько минут полностью расслабленной. Приступайте, Демитрий Григорьевич! По губам моего самозванца скользнула едва уловимая улыбка (поймал!), и через несколько секунд он натягивал белые стерильные перчатки. – Анатолий Евгеньевич, вымойте руки и попробуем вместе! – Миша подождал возвращения пациента от умывальника и взялся за розовые чуть кудрявящиеся лепестки вульвы. – Смотрите, вот это клитор – основная эрогенная зона женщины. Для того чтобы вашей жене захотелось можно делать вот так, или так, или так… Он начал мягко вздрачивать, сминать, массировать и поддевать крохотный розовый клювик кончиками обтянутых белой резиной пальцев. Успокоившаяся было лишь для проформы Лина притихла, похоже, на самом деле, вслушиваясь в незнакомые ей ощущения. А у Толика бойко стоял – уж кому-кому, а ему самому на отсутствие смазки жаловаться не приходилось: при виде разверстой пизды своей благоверной хуй из кожи лез вон и сочился до прозрачной капельки на башке. “Доктор” умело заставил охнуть утихшую Линочку в первый раз и передал её пизду пальцам супруга. Тот неотёсанно (рулевой!) начал водить по показавшему голову клитору. Я озабоченно подумала о том, что грубый контакт сейчас похерит всё дело. Но неожиданно Линочка издала не удержанный сип и повелась всей пиздой: ей, по-видимому, как раз пришлось в самый раз подобное тесное перекатывание. – А теперь уже можно ебать! – произнёс Миша удовлетворённо и чуть приоткрыл губки Линочки, демонстрируя крохотные влажные росинки на розово-алых стеночках. – Попробуйте, Анатолий Евгеньевич. Может на этот раз не только вам, но и вашей супруге понравится… «Анатолий Евгеньевич» слил ровно через полминуты после того, как вошёл – на большее его перенапрягшегося в усердии естества не хватило. Но тут ещё одной неожиданностью порадовала Линочка. «Ещё…», тихонько простонала она. Я взяла сдутый хуй Толика в руку и потянула вниз. Он решительно вырвался вверх… После четвертьчасовой довольно оживлённой ебли они безумно смущённые пребывали в состоянии лёгкой эйфории и вместе одевались в углу, даже позабыв закрыть за собой ширму. Линочка обворожительно прыгала на одной ножке, пытаясь попасть ногою в трусы, а Анатолий ни к селу ей протягивал лифчик… – Может им ебаться негде? – озабоченно глядя в район Линочкиных грудок под майкою, произнёс мой коллега-на-час; Лина с Толиком собрались уже уходить и ждали только пока я выпишу им талончик на следующий визит: работы ещё предстояло с ними порядочно и порядочно. – Вы знаете, Нина Михайловна, в Пролетарском районе был аналогичный случай… (он, зараза, потёр задумчиво пальцами подбородок и нахмурил очки). Пара студентов симулировала сексуальную малограмотность и предавалась соитию в медицинских учреждениях! Им, видите ли, больше негде было… – Нет, что вы доктор! – горячо бросилась оправдываться Лина Марковна, а я дотянулась всё-таки и наступила на ногу под столом моему “размышляющему вслух” коллеге. – Мы действительно ничего не умеем такого совсем! Мы совсем не студенты! – Понятно! – “доктор” сурово улыбнулся и взглянул поверх очков. – Ну что ж, приходите без пропусков и опозданий. Рады были знакомству и, как говорится, всегда будем рады помочь! Всего доброго. – Вот мудак! – непроизвольно вырвалось у меня, как только дверь за Линой и Толиком тихо захлопнулась. – Извини, Миша!.. Да, это про тебя… Сними немедленно мой халат, закрой дверь и вернись с видом провинившегося школьника на своё место у моего стола! – Нина Михайловна, людям ведь помогли… – он действительно резко вышел из роли и теперь предо мною сидел всё тот же оболтус, что предстал в кабинете вчера. – Нина Михайловна, я хоть тот халат снял? А то вы сказали, что «мой», так я не очень понял – чей? А то свой снял, а ваш нет. А может вам надо уже для чего-нибудь… – Не надо! – оборвала я решительно. – Приступаем к разбору! Наташа, правда, была вчера? И Оля? И Светлана Даниловна? – Данииловна… – поправил он. – Ну конечно не правда! Я же не про вчера писал, а про позавчера, а вчера я у вас тут весь день проторчал… – Это пару часов-то? – Шутка такая. Для руководства на фирме – в самый раз. Я им так сообщил. Пускай думают, что чинюсь. Нина Михайловна!.. – Миша! – тон его голоса был уже хорошо знаком и ничего порядочного не предвещал. – Держите себя в руках, молодой человек, в конце концов! – Нина Михайловна!.. Можно я вас всё-таки уже выебу? А то меня пара эта завела, как… – Нельзя! – я отвернулась от него, схватилась за пачку сигарет и потёрлась пиздою о стул. – Обещай адекватно вести и оставить в покое всех родственников! В конце концов, это ты обратился за помощью ко мне или я к тебе? – Не, это не я. Это мама… – он даже вздохнул. – Вот маму в первую очередь и оставь в покое! – Так я же оставил! – Это с хуем во рту? – Когда? – Вчера! – Так только засунул же… – Так! – я вся подобралась и швырнула пачку в ящик стола, чтобы нечайно не смять. – Подойди ко мне и покажи! – Что – показать? – возле меня он оказался в долю секунды. – Как засунул! Следственный эксперимент – слыхал? Практический тест! Он с готовностью расхлобучил штаны и достал упирающийся в пояс джинс агрегат. Через мгновенье я смоктала вовсю. Он держал мою голову и напористо совершал коитальные движения в рот. Хватило минуты на три, но я успела взмокнуть, как несовершеннолетняя, и подумала, что если так работать, то придётся сменить плюшевое кресло на клеенчатый стул! Он задёргался тазом во рту и наполнил действительно здорово. Я еле успевала сглотнуть: до полноты сегодняшнего бардака в кабинете не хватало ещё моего перепачканного халата! – Кыш на место! – я попробовала пальцами уголки растянутого рта и приложила к губам носовой платочек. Пациент уселся вновь тише что не придумаешь, будто утихание после бурного оргазма было его сексуальной традицией. – Ну и что? – произнесла я с ярко выраженной ноткой укора. – Чего?.. – Так ты Ирочке сунул вчера? – Не, я же не кончил… – Сейчас только что убедилась в том, как ты умеешь «не кончать»! – Нет, по правде. Я вспомнил за Вас и от мамочки сразу ушёл… – Сестрёнку ебать? – Это скорее она меня! Из-за неё третий день не успеваю на ночь в нете здрочнуть! – А надо? – Прикольно же… – Мой Ай-Си-Кью у тебя? – Ну. – Заходи как-нибудь. – Ага, попробую… – Поебёмся? – А можно уже? – Нет, конечно. Я буду сопротивляться. – Тогда я выебу тебя на столе! – Мы уже на ты? – Нет, но у Вас пизда мокрая! – И хуй с ней… – Согласен. Садись уже. Шире карячься! – Пошёл ты в пизду, нахал! – Что и делаю… Трусняки сама снимешь? – Да ну тебя! Ещё чего! – Не, давай – я полюбуюсь… Хера себе у тебя пизда!!! – Нравится? Только не пизди! – Не вижу пока из-за волосни, а так ничего. Если бы не торчал уже, то на один запах бы вздыбился! Видишь, рвётся как? – Вижу! Давай уже! – А погоношить? – Ооо-оой… ох… уф-ф-ф-Ф! Ну тебя, милый мой, нах!.. Не могу… н..не м..могу… Пропихни! – Ага… – Ааа-ххх! – Проняло? – Зажигай!!! Он задрал на мне платье по самую шею вместе с бюстгальтером (трюк, вообще-то, невыполнимый в ординарных условиях!) и влип ко мне в тело всем жилистым торсом, ухватив руками за голую задницу. Внутри торкнулось так, что мне стало хорошо и мокро под мышками. Я почувствовала, как влага струящегося по всему телу моего пота пропитывает его футболку, принося ощущения будто обнажающегося полностью его тела. Я вцепилась маникюром в его худосочную задницу и тихонько завыла от полноты ощущений. – Ничтяк! – задыхаясь, он протяжно поцеловал меня в шею, наверняка оставив безумный засос на ней, и весело пукнул. – Ой, бля… Гандон ты, Мишенька!!! – Не, нихуя! Поражаюсь сам: сколько лет уж ебу, а всё одно – «Не перди за столом!». У меня может корни немецкие… – Хуев сын… Ааа-ххх! Заново не угадал… Корень у тебя не немецкий… пиздец… и не русский… Он у тебя интернациональный… Достояние человечества… Бля-я-я! Я почувствовала, как сжимается и одновременно распахивается всё внутри меня. Глаза мои дёрнулись к потолку, жопа бесконтрольно задёргалась и я закусила губу, чтобы не заорать на всё отделение. А под кайф мой толкались сильными вздымающими ударами прямо в матку мне упругие тёплые струи его малофьи… – Уу-ффх!.. Кажись отъебал! – он удовлетворённо дул щёки, не торопясь вытаскивать медленно сдувающийся свой хуй. Я всхлипывала у него на плече, приходя в себя, и с трудом лишь смогла молвить: «не… нихуя… знакомство с сексологическими… параметрами пациента…», решив, по ходу, насмерть стоять за свою девичью честь. Для чего мне это было нужно, я не объяснила бы и на Верховном суде, поскольку в том, что я люблю его, у меня сомнений уже попросту не возникало. Скорей всего атавизмом сработала профессиональная привычка. – Всё равно нормально… Ещё б раком Вас для острастки!.. – он старательно заправлял в штаны мокрый хуй. – Умылся бы… – кивнула я на фарфоровую чашу кабинетного умывальника. – Ага… – он с лёгкостью принялся обратно отвинчивать свои болты на штанах и, когда вывалил заново, я чуть вновь не обкончалась в трусы. Впрочем, это я уже так, фигурально: трусы мои всё равно ещё не нашлись пока. Я вынула из шкафчика судно и минут пять мы довольно весело плескались, подмываясь на глазах друг у друга и отпуская целебные для нервной системы каждого довольно меткие замечания по противоположному адресу. К приходу Ирины Георгиевны мы сидели уже оба сухие, в меру довольные и образцовые, как огурцы. Правда, мы целовались ещё через стол, и у меня горели и без того покусанные губы. Но Ирочка не обратила никакого видимого внимания на этот мой нечаянный эстет-макияж… В тот день в нашем рабочем коллективе случилось маленькое «внутрисемейное» торжество – у пятидесятисемилетнего ангеотерапевта Ибрагима Кареновича родилась дочка (поздний, но седьмой по счёту ребёнок в его большой армянской семье). Со слов Ники – медсестры Ибрагима Кареновича – он три раза в течении дня срывался с работы в наш новый фешенебельный роддом, который располагался на другом конце города, и к четырём часам вечера прибыл с раскосыми от очередного своего счастья глазами. Наспех извинившись перед скопившейся очередью из трёх человек и объяснив на весь коридор причину своего отсутствия, он принял у себя пациентов, получил от них поздравления и спешно командировал Нику на сбор коллектива третьего этажа для оформления своей радости. Но, увы, к тому времени (за половину пятого) на всём этаже активированным оставался только мой кабинет, да и то по чистой случайности (уже переодеваясь, я не утерпела, решила проверить почту и когда мой нот, поворчав, проснулся, в кабинет заглянула эта сероглазая, длинноногая коза Ника). Узнав об отсутствии штата на третьем этаже, Ибрагим Каренович послал Нику в поиск по всей поликлинике. Но поликлиника в этот день, как нарочно, опустела основательно и немного досрочно, что было вполне объяснимо: приближались праздники, и задержки на работе были большим исключением. Поэтому в кабинет ангеотерапевта Ника вернулась лишь с молодым окулистом Юрой Племянниковым и (к моей неописуемой радости!) с моей бывшей медсестрой Леночкой, дежурившей сегодня в регистратуре. Вот впятером мы и составили компанию тому маленькому, но непередаваемо ароматному бочонку армянского коньяка, который проживал у Ибрагима Кареновича в отдельном сейфе с инкрустированной ручкой на дверце. Тосты за неоцененную Матильду Ибрагимовну, появившуюся сегодня на свет, провозглашал неизменно сам счастливый отец, попутно сетуя на бдительность персонала роддома, который хоть и позволил ему находиться рядом с женой для моральной поддержки во время родов, но категорически отказал в нахождении вместе с роженицей в палате вечером и следующей ночью. – Я им так сказал – я врач, доктор, коллега ваш самый прямой! – горячо пояснял ситуацию ангеотерапевт. – А они мне: «В палате находятся ещё три женщины после родов, и им необходимы ночью сон и покой!». Вы скажите, пожалуйста, как могу я нарушить их сон и покой?! Рядом тихо-спокойно сидеть мог… – Ибрагим Каренович! Ну, подумайте сами! – я не удержалась и вступилась за медсестричек родильного отделения, противостоявших кавказскому напору нашего ангеотерапевта. – Когда и где вы «тихо-спокойно» сидели? Да от одного вашего ясно-пламенного взора вся женская палата не сомкнула бы глаз до утра! А вы бы всю ночь гладили Каринку по соскам, то и дело вызывали бы дежурную медсестру для проверки влагалищной температуры у рожениц и, ласково похлопывая измученную девушку по попке, просили бы показать вам через стеклянную дверь крепко ли спят малыши! – Ни, зачем ты так! – запечалился горным орлом Ибрагим Каренович. – …Зачем сказала «измученную»?! Из-под опечаленных век метнулся озорной весёлый взгляд. Со всем остальным из моего обличительного перечня он был, видимо, вполне согласен. – Предлагаю выпить за стойкость измученных ласками девушек! И за цветок в несравненном букете всей моей жизни – маленькую прекрасную Мати! Пили: хозяин всего торжества – из карманного хрустального рога, медленно, со вкусом, по определению питьевого прибора до дна; его сероглазая пассия – из фужера, с полным равнодушием к эстетике напитка большими глотками; мы с Леночкой – из коньячных стопок, я до конца, Леночка до начала; окулист Юра Племянников пил из согреваемой в ладони колбы, проникновенно и с постоянством не зависящим от частоты тостов. Но ритм установился неспешный, размеренный, обволакивающий и расслабляющий. Уже после второго тоста кабинет наполнился какой-то умиротворяющей и одновременно волнующей восточной музыкой из аудиоцентра скрывавшегося всё в том же сейфе у ангеотерапевта. И постепенно одинаково хорошо становилось всем – и обладателю горских навыков в питие Ибрагиму Кареновичу, и алкающей тягучий коньяк будто виноградный сок Нике, и лишь прикасающейся будто в поцелуе к своей рюмке Леночке. А после того, как бокалы отзвенели в третий раз и руки некоторых (!) уже потянулись к карманам и сумочкам за сигаретами, на пороге возник ночной сторож нашей поликлиники легендарный Саввелич. – Непорядок, как говорится, граждане докторы, служащие и врачи, на подведомственной мне территории! – сообщил Саввелич, задумчиво глядя из тёмного далека коридора куда-то Нике в глубокий разрез на груди. – Как говорится, во внеслужебное время и налицо нарушающий медперсонал! – О, Саввелич пришёл! – искренне обрадовался Юра Племянников. – Захх..ходи! – Не имею партийной возможности! – возразил Саввелич Юриной наивной обрадованности. – Нахожусь на посту! – На посту! – согласился Ибрагим Каренович, не меньше уважавший своего старого друга Саввелича, но внешне виду не подавший. – Но в преддверии праздника! Сделай шаг, Степан, и поздравь меня с праздником – у меня сегодня опять родилась дочь! – Врёшь! – с ходу поверил Саввелич и непроизвольно шагнул через порог. – Прекрасная Матильда! – подтвердил Ибрагим Каренович. – От меня ей низкий поклон, а тебе, Ибрагим, жить и здравствовать, раз умеешь так! – Саввелич только руками развёл. – Всё, теперь ты не на посту! – ангеотерапевт поднёс свой именной бокал дорогому гостю Саввеличу. – Теперь ты на консилиуме. И диагноз такой: регулярное неупотребление и систематическая нехватка. Давай! – Не пьянства ради… – Саввелич строго посмотрел в восседающий на его ладони янтарный рог. – Здоровья для! За всех девок твоих, за Каринку-красавицу-лапочку и за новую твою жемчужинку! Пусть им доброго свидится! Хх..ах… В Саввеличе рог уместился своим содержимым, казалось, в один глоток. На закуску Саввелич притянул к себе уже державшую рядом наготове тарелочку с салатиками Нику и поцеловал её в пламенеющие подведённые малиновым блеском уста. Ника вырвалась через полминуты отбрыкиваний и, смеясь, ретировалась на своё место, а Саввелич сосредоточился и всем подмигнул: – На посту! После чего, не обронив больше ни слова, развернулся по-армейски отлажено и растворился-пропал в коридорной полутьме. Мы попытались продолжить, забыв покурить, но губы Ники всё ещё слишком развратно сияли и дурашливо кривились в бесплодных попытках удержать хмельное хихиканье. Я увидела, как легла на туго обтянутую попку Ники ладонь Ибрагима Кареновича, когда его медсестра потянулась через весь стол за шоколадными трюфелями. Ладонь сжала аппетитную упругую булочку и поводила вверх-вниз, я почему-то вспомнила дочь Танюшу с её вчерашним ночным вхождением ко мне в комнату, и мне нестерпимо захотелось сидящую со мной бедро о бедро Леночку. – Ибрагим Каренович, мы на минутку! Я, кажется, забыла выключить компьютер! – сообщила я со столь неподдельной тревогой в голосе, что можно было подумать, что речь идёт о невыключенном утюге. – Леночка, выйди со мной, пожалуйста, мне нужно показать тебе кое-что кстати… Леночка лишь немного встревожилась (робкий блеснувший из-под ресниц взгляд), но послушно поднялась, чуть качнувшись, и впойманная мною за ладошку последовала за мной. Нот мой мерно жужжал вентилятором и скучающим вовсе не выглядел: на экране весело переливались новейшие анимационные достижения современного развития кама-сутры, которые были подарены мне в качестве хранителя экрана всё тем же американским университетом. – Момент, малышка! – я усадила Леночку в приёмное кресло у стола, чмокнула её в носик и присела рядом с нотом, сдёрнув мышью заставку и нажав на «Доставить» в е-мэйле. Текст, конечно, меня уже ждал. Нимало не сомневаясь в его содержании, я вывела строки письма в удобочитаемый формат и развернула экран так, чтобы обоим нам вместе с Леночкой было возможно проходить взглядом по листу. – Это от Миши. Я рассказывала тебе – тот самый мой вчерашний и сегодняшний пациент с выходом из-под контроля. Вот, почитай, что он пишет мне уже второй вечер. Мне необходимо твоё мнение на этот счёт! Я села на столе чуть поближе своей задницей к монитору и нагло всунула никуда не вмещавшуюся коленку к Леночке между ног. Следующие полчаса были посвящены сосредоточенному совместному чтению:
«LightFly!
Хроника пикирующего бомбардировщика (пылающий стиль, “моя 7-я весна”)
По дороге от Вас я немного рассказывал Маме и лишь только успел зайти в наш ларёк за коммерческим пивом и воткаю. Шутка. Я взял хлеба и сигарет, и пришёл домой максимум на пять минут позже моей милой Мамочки. За это время наша Очаровашка успела: 1. Раздеться с порога, побросав свои платье, туфли-шпильки и прямо на них трусы, по всему пути следования из прихожей в комнату. 2. Разбудить смотревшего телевизор папу своим видом и спустить с него до коленок штаны. 3. Вынуть за хуй дядь Витю из попки моей младшей сестрёнки и препроводить его в папину комнату совсем не для просмотра телепередач центрального телевидения. Поэтому я лишь глубоко иронично взглянул на это начинающее обретать черты устойчивости трио исполнителей и на затеваемый ими «концерт» в два смычка на виолончели. И прошёл мимо в спальню к Иринке. Открыв дверь спальни, я увидел, что моя сестрёнка вовсю забавляется с нашим псом-овчаркой Джерри. Джерри у нас ещё молодой, пылкий и глупый. Ещё более пылкой и глупой может быть только моя любимая сестрёнка: она стояла на карачках возле дивана, под брюхом Джерри, и хихикала, дёргая у себя под животом покорно замирающего от кайфа пса за большой, красный и скользкий хуй. Так она, видимо, пыталась направить его в свою письку-мокрощелку (на определение «пизда» её почти голый девичий орган ещё явно не тянет, хоть Иринка и ебётся просто напропалую уже пару лет). Я спас бедного пса от любовных мук, взяв его за ошейник и оттащив от Иринкиных притязаний. Спасибо мне, правда, Джерри за это совсем не сказал, а посмотрел на меня с тоской, преданностью и полным непониманием в глазах, а потом уставился с вывалившимся языком на Иринкин сверкающий зад. Иринка перестала содрогаться от хохота, повернулась и произнесла, увидев меня: – Миха, ебаная мама твоя, где ты ходишь опять! Джерри – щекотный гавнюк! Миша, Мишенька, покажи мне, пожалуйста, человеческий хуй! – Ринка, не матерись! Зубы чистить пойдёшь! – я скользнул ладонью по заднице ей, нащупывая маленькое коричневое кольцо. – Ну Миш… Ай! Хорошо… – она выгнулась навстречу мне, и мой палец словно сам собой оказался в её маленькой заднице. – Не пизди! – там было мокро уже. Я вытащил палец и поднёс к своим губам: запах явно радовал не только ароматом детских Иркиных какашек, но и вполне ощутимым благоуханием мужской спермы. – Вот кому ты уже умудрилась дать в жопу сегодня, моя малолетняя распиздяйка? – Никому я не умудрилась! – надулась Иринка и села в лотос, схватив меня за хуй через штаны. – Дядя Витя налил разок, да и всё… Мама с папой забрали его себе, а Джерри только щекотится… Мишенька, ну покажи! Делать было нечего, и я расстегнул. Причём, пока я копался в ширинке, я даже не успел увидеть свой член, опустив глаза, я застал на нём лишь уже жадно заглатывающий его ротик Иринки. Сестрёнка довольно мурлыкала и прикрывала глаза, пытаясь ухватить меня за яйца одной рукой и крепко сжимая ствол другой. Я сдёрнул подальше штаны, чтоб ей было удобней и только тут обратил внимание на волнующегося, поскуливающего Джерри. На пса, честное слово, жалко было смотреть. Он послушно сидел на месте, на котором я его оставил и тряс капающей на ковёр слюной, втыкая взором под сложенными в домик бровями в оттопырившуюся Иринкину щель. – Зоофил какой-то! – обозвал я его, притворившись немного рассерженным, и дал команду: – Джерри, ко мне! Джерри радостно запрыгал вокруг, облизывая мне нос. – Ну тебя на хуй, такой друг человека! – притворялся я дальше сердитым. – Вон у ней полижи, там, под задницей! Но из Джерри ещё был лизун никакой. Он бестолково бегал вокруг и иногда вспрыгивал на сестру, яростно наддавая задом, но не попадая ей внутрь. – Поймай его, Ирка, за хуй! Отсосёшь… – предложил я, и Ирка мгновенно обрадовалась перемене игры. После минутной вольной борьбы в партерах и перепрыгиваниях друг через друга Джерри оказался повержен на диван с распростёртыми к потолку лапами, а Иринка, выставив попу, принялась увлечённо со звонким похлюпыванием дурачиться и смоктать его заострённый красный шишак. Джерри вновь заскулил, но на этот раз в его звуках не было и признаков жалобы. Закайфовал наш огромный щенок, похоже, вовсю! Его зад лишь судорожно подёргивался в рефлекторных движениях навстречу рту моей младшей сестры. Меня же голая оттопыренная задница сестрёнки взвела на все сто (слипшийся лёгкий пушок возле сфинктера и пустившая слезинку из толстых валиков-губок писька с розовым клювиком клитора). Я подсунул ей хуй под задницу, взялся руками за талию и стал головкой нащупывать вход в её нежном, скользком и горячем ущелье. Ирка заурчала, проглотив по самый корень собачий член, сильно выгибая спинку навстречу мне и всем своим видом выказывая всё большее нетерпение. Я почувствовал, что попадаю уже, и сильно вжал её тело в ковёр, упёршись на глубине в мягкий зев её матки. Постепенно наращивая амплитуду, я начал долбить мою Ирочку, ощущая всё более явственно, что долго на этот раз не удержусь. – Уууммм..х! – Иринка надула щёки, жадно проглатывая, и я почувствовал сокращение мышц её небольшого влагалища у себя на хую. Я резко выдернул член, давая ей возможность легче освободиться и с наслаждением наблюдал, как из порозовевших раздолбанных губок струя за струёй выплёскивались на простыню и мне на ноги Иринкины выделения. Её животик ещё судорожно заходился в последних порывах оргазма, когда я произнёс: – В рот или в попочку? – В жопу! – её чуть хриплый порыв был похож на воинственный клич куртизанки XVIII века. – Хулиганка! – я крепко сжал напружиненный уже в предчувствии решающего выброса свой хуй и резко толкнулся ей в попу. Колечко ануса тесно раздвинулось, сильно сжало меня за головку и почти без усилий уже пропустило наполную. Я будто нырнул по самые яйца в эту жадно-прелестную попку. Ирка сжала меня колечком у самого корня ствола и доила мой фонтанирующий член, пока последние капли спермы не пролились к ней внутрь… Мы свалились набок на мягкий ковёр почти без чувств. Лишь минут через пять я обнаружил, что мой сдувшийся хуй по-прежнему отвисает в Иришкиной заднице, Иришка хихикает и пытается дотянуться до моего рта своими губами, а Джерри радостно сидит над нами на диване и в полной непонятке машет огромным хвостом. Я показал Джерри язык, вынул хуй и развернул сестрёнку к себе. Мы слились с ней в долгом обворожительном поцелуе. Наши языки сплетались и баловались друг с другом, наши губы хватались за что ни попадя, а наши то и дело цепляющиеся друг за друга носы улавливали дополнительно возбуждающий нас обоих запах спермы опешившего окончательно на диване Джерри…»
Да, Миша, целиком оправдал мои предчувствия на этот раз: мы с Леночкой обе сидели, озаряемые лишь голубоватым светом дисплея, и как завороженные вчитывались в последние строки его хронологического опуса. Я поёрзала попою на столе, вытягивая из-под юбки трусы, и повесила этот нескромный предмет моего туалета на уголок ноутбука. Леночка вспыхнула сиреневым взглядом и уставилась на меня. – Ну и как тебе? Сильно понравилось? – я пошла в лобовую. – Нина Михайловна… Что вы! Нет… – Леночка растерянно заморгала. – Вы специально всё это придумали? – При чём здесь я? – возразив, я раздвинула ноги так, что юбка врезалась мне в бёдра. – Это ж не я придумала, а всё он! Леночка, полижи… – Ч..что? Н..нет! – моя просьба вызвала у моей медсестры лёгкую волну заикания. – Почему? Ну Ленок! – я подпрыгнула попою на столе, задрав сразу до пояса свою юбку и переместившись раскрытой пиздой почти к Леночкиному лицу. – Это… противоестественно!.. – Леночка с трудом нашла вечное своё возражение, упёрлась в коленки мне и сильно выгнула спинку назад, отводя на максимальное расстояние своё личико и ощущая запах моего возбуждения (его ощущала даже я!). – Ну Леночка! Ну, пожалуйста… – я ласково коснулась её пылающих ушек и стиснула в ладонях её мягкие щёчки. – Я… не буду! – она решительно выгнула бровки вверх так, что моя пизда пустила слюни на стол и под задницей взмокло. Я чуть качнула эту прелесть в полутьме за плечики на себя. – В конце концов, Ленуленька! Я сто раз видела, как ты кончаешь в трусы! И я миллион раз показывала тебе свою красавицу! Не смотри на неё, как мимолётное виденье на гений чистой красоты! Сунь язык мне в пизду!!! Терпение моё дало сбой, и я нежно, но сильно прижала головку Леночки за затылок к пизде. Леночка обречённо прикрыла глаза. «Моя вкусная!», прошептала чуть слышно я, начиная водить её мягким личиком по своей до трепета взмокшей киске: ожидать мгновенной активности со стороны Леночки было бы просто глупо. Особенно завораживал её маленький носик – он по очереди бередил самые потаённые уголки, путаясь в волосках, а то и, моими усилиями, вовсе вжимался в заветную глубь… Мне становилось тепло уже и хорошо, когда я почувствовала ладошку Леночки, чуть слышно гладящую запястье моей сжимающей её затылок руки. Я непроизвольно ослабила хватку, а затем и совсем убрала ладонь. Леночка, всхлипнув, вдохнула полной грудью и подняла на меня полные какой-то ведомой лишь ей одной вины глаза. «Л..л..лиж..жи…», теперь заикание, казалось, постигло меня. Леночка сильно зажмурилась и высунула вперёд язычок. Остренький, горячий и робкий, он шершаво коснулся моих разверстых недр, и я задрожала жопою на столе. Пробравшись по всей щели, он добрался до клитора и только тут до меня во всей мере дошло, сколь полезна теоретическая подготовка на практике. Не пропали мои многократные объяснения Леночке под чаёк и её пунцовеющие щёчки о способах ласк чудо-органа прекрасной половины человечества. Через какую-то минуту своего первого орального погружения в женское лоно она сосала мой клитор, как профессиональная портовая соска (И откуда мне знать, как сосут у женщин портовые соски? Хм…). Я лишь всё сильнее разъезжалась перед ней на столе, мои губки уже вполне самостоятельно расходились в разные стороны, Леночке не приходилось даже удерживать их пальчиками. И очень скоро я всем животом почувствовала надвигающееся глубинное удовлетворение. Я застонала, кажется даже слишком громко, и вжала посасывающие Леночкины губки в себя. В последний момент мне показалось, что губками Леночка очень сильно куснула меня за него… Мой экстаз, казалось, затряс даже комп на столе, я забилась всем телом и, ахая, чувствовала, как опускается всё накопленное внутри тепло жаркой влагой в подставленный Леночкин рот… – Спасибо… хорош..шая… м..моя… – я с трудом произносила слова, хоть прошло уже добрых пару минут после финала, и Леночка теперь сидела подо мной, растерянно моргая глазами. – Я тоже… сделаю… тебе так… Но не сейчас… нету сил… – Ой, Нина Михайловна! Я не хочу! – встревожилось заново моё сокровище. – Посмотрим! – я, наконец, собралась и потянулась за трусами висящими на чуть не уехавшем со стола ноте. – Умойся немедленно! От тебя пахнет пиздой! Я склонилась, притянула её к себе и протяжно поцеловала в распахнувшийся было в жутком ужасе ротик, а затем уже отпустила, на самом деле, к моему умывальнику. Включив свет в кабинете, мы немного оправились, Леночка состроила пару ужимок зеркалу, восстанавливая утраченные косметические штрих-черты, и вскоре я уже тащила её за руку к продолжению нашего скромного торжественного мероприятия. На подходе к кабинету ангеотерапии мы встретились с «проверяющим посты» ночным сторожем. Саввелич тут же пощупал за жопу меня, я тут же не позволила ему проделать этого с Леночкой, и уже слившимся воедино коллективом мы открыли дверь в кабинет. Замереть пришлось всем троим… Одеяния на момент представшего перед нами эксцесса: Ибрагим Каренович – спущенные штаны, распахнутый ворот, галстук вокруг шеи; коза Ника – неглиже, лифчик выше грудей; Юра Племянников – штаны вместе с трусами в одном из углов, майка в районе плечей, “цепура” из неизвестных металлов болтающаяся на шее. Юра придерживал за уши отсасывающую медсестру и ухом лежал на каком-то толстом служебном журнале. Ибрагим Каренович оголтело пялил его в сраку, отдуваясь, пыхтя и джигитски покрикивая «Ай, малацца!». А Ника со своими распахнутыми серыми глазами изо всех сил дула щёки, беря Юрын хуй, и крепко держала яйца обоих по кулачкам, натягивая их вниз и доставляя видимое удовольствие совокупляющимся мужчинам. Три из нас не смогли слова вымолвить в течении добрых шестидесяти секунд. – О, спортсмены дают!!! – ожил первым из нас бывалый Саввелич. – Что, дурёхи, уставились? Или не видели? Неча людям мешать – наливай! Он подтолкнул нас под задницы мягким шлепком, и мы все втроём оказались сидящими за праздничным столом в тридцати сантиметрах от действа, которое на наше появление не среагировало просто никак. Я потянулась к кранику волшебно-коньячного бочонка и, передавая стопку Леночке, заметила, как чуть-чуть вздрагивают её пальчики… У Саввелича не дрожала рука. Он махнул тот фужер, из которого Ника пила на протяжении всей первой половины вечера, закусил початой Юрыной колбой того же содержимого и сильно прижал нас с Леночкой к себе с двух сторон, поцеловав по очереди в губы и пообещав: «Ника всё же у вас прошмандень… Отъебу!». Тем временем происходящее рядом двинулось в раж. Ибрагим Каренович ожесточённей заколотился под зад молодому окулисту. Юра выгнулся и взял на изготовку рот медсестры, засунув ей член, похоже, в самое горло. Ника не выдержала, разжала один кулачок и скользнула ладошкой к пизде. Я сидела, почти касаясь голенью её горячей задницы, и с этого расстояния мне уже прекрасно были видны подсыхающие пятна спермы на Никином болтающемся лифчике. От этих пятен меня просто бросило в жар, и я наклонилась со своего стула, просовывая ей ладошку под попку. Ника благодарно заурчала в ответ, подаваясь навстречу промокшей бритой пиздой. Её губки немного кололись, я наскоро запустила ей два пальца во влагалище, одновременно теребя мизинцем и безымянным за дутый и скользкий клюв клитора. Её ладонь вернулась к мошонке Ибрагима Кареновича и тот по-жеребячьи загоготал, спуская семя в Юрыну попу. Юра поднапрягся в ответ и серые глазки Ники жалобно закатились: она снялась ртом с хуя до самой залупы и принялась быстро сглатывать бьющий через края ротика фонтан. Через несколько секунд полилось и внизу из-под неё… – Извините, девочки! Мы тут расслабились… – Ибрагим Каренович подтягивал с трусами штаны и пытался найти на шее правильное положение для галстука. Юра Племянников прыгал в углу, пытаясь попасть с пьяных глаз второй ногой в первую штанину. Ника одна оставалась в полнейшей беззаботности. – Скорей напряглись! – молвила она, сосредоточенно трогая себя за липкую промежность и рассматривая добавившиеся к старым пятнам на лифчике новые капли. – «Напряглись» – это будет потом! – заново пообещал ей суровый к своим словам Саввелич. – Оденешься по форме перед уходом и загляни ко мне в «офис»! Пойду пока… – Лады! – Ибрагим Каренович щёлкнул по попе разливавшую уже по «бокалам» коньяк Нику. – Хороший вечер! Красивый и радостный. Так пусть же вся жизнь нашей крохотной Ма будет красивой и радостной! – Правильно! – поддержал Юра Племянников. – Я только за. И пусть солнце прекрасное озарит её светлый путь! Пить не буду – устал… – Это правильно, – согласился наш лихой тамада. – Устал – не пей! Лучше споём! И остаток вечера у нас прошёл относительно мирно уже под перекатистые горские напевы перемежаемые былинами от «Гражданской Обороны». Забирала опьяневшего не от вина, но от счастья, Ибрагима Кареновича его мать, Агния Ашотовна, работавшая главврачом поликлиники. Было весело. – Опять эту шалаву ебёшь! – Агния Ашотовна критически осмотрела по-прежнему сверкавшую голой задницей сероглазую Нику и хозяйски сунула руку ей между ног, сильно сжав сочную молодую пизду медсестры своего сына, на что Ника лишь томно завела к небу взор и нервно дёрнула пару раз своей попочкой. – Ну-ну, цыпочка, ты меня эпатируешь! «Цыпочка» только сильней выгнула навстречу строгой ладони очко, принудив рассмеяться или заулыбаться всех присутствовавших. – Ну-ну, моя милая! Не спеши так! В другой раз! У меня будет с тобой отдельный разговор! – Агния Ашотовна убрала руку и обернулась к Ибрагиму Кареновичу: – Ирик, родной, стыд совсем потерял! Твои дети чуть не съели живьём свою бабушку, пока уложила их спать, а ты даже не позвонил, что задержишься! Каринке как сказать мне теперь? И тут только я и сама вспомнила, что наш спонтанный праздник застал меня врасплох, и домашние наверняка уже несколько часов пытаются найти меня по отключенному телефону. Мысленно пообещав себе все награды за эту несносную привычку по случаю и не по случаю отключать телефон, я выскочила в коридор, набрала номер, отдышалась и произнесла: «Па? Не волнуйтесь, я сейчас буду…». Утром следующего дня я вполне естественно проспала свой обычный выход на работу. Поэтому меня нисколько не удивила непривычная тишина в комнатах, я лишь вздохнула, представив свои вынужденные извинения перед кем-нибудь из пациентов, и вместо положенных полутора часов потратила на сборы двадцать минут. И если учесть, что в это время я вместила приём душа, молниеносный приём пищи (который завтраком ни в коем случае не назвать!) и сложнейший процесс элементарного восстановления женских черт моего антуража, то вполне простительной выглядит, мягко выражаясь, моя некоторая рассеянность по пути следования в полубеге от моего дома до поликлиники. Смутные подозрения начали тревожить уже на подходе к месту работы – что-то явно было не так… И когда в пустом фойе поликлиники меня встретил заспанный, исполненный удивления взгляд Саввелича, все мои неясные предчувствия оформились в полнейшую неутешительную ясность. – С добрым утром, Нина Михаловна! С праздником вас, как говорится, международной солидарности! Я пережила состояние лёгкого внутреннего шока. Нельзя было сказать, что я редко опаздывала на работу. Я очень редко опаздывала. Но прийти на работу в выходной, тем более в праздничный день, совершенно о том не подозревая – подобное со мной случилось впервые за тридцать лет моего трудовой деятельности на благо Родины! В течение полуминуты я внутренне собралась и перестала пугать Саввелича своим распахнутоглазым, задыхающимся от быстрой ходьбы видом. – А что ж не упредили, что подойдёте? Я чуть до фельдшерицы не побежал, на пироги! У ней знатные, с пудрою… Я, наконец, поздравила Саввелича в ответ и сколь могла связно обронила какую-то фразу, пояснявшую цель моего прихода. Нужно было хотя бы попытаться избежать ситуации полного идиотизма с моей стороны и теперь с моих слов выходило, что в то время, как ветераны спешат на демонстрацию, а молодёжь на шашлыки, передо мной стоит неотложная задача по выведению отечественной медицины из кризиса, настолько срочно мне необходимо поработать часок именно в праздничный день. Впрочем, Саввелич сам ещё не до конца был отпущен вихрем событий минувшей весёлой ночи: из нагрудного кармана его потёртого пиджака почти правильным треугольником белоснежно казался край Никиного лифчика, который я первоначально приняла за носовой платок, и только полнейшая несовместимость его белизны с суровым тоном кожуха нашего сторожа заставила меня присмотреться внимательнее. Усмехнувшись в ближайший угол, я оставила Саввелича наедине с его изумлением моему визиту и поднялась по лестнице. И что теперь делать? Сказать, что я уже ожидала очередного посещения моего невероятного приключения, было мало – я просто ощущала какую-то физиологическую потребность в его присутствии здесь и сейчас! Я обречённо уставилась в дисплей разбуженного мною нота и не увидела в нём ничего хорошего для себя: словно в подтверждение полного неприятия любых работ в праздники “упал” рабочий стол, сменившись белым экраном предложения о восстановлении десктопа. Пошарив в ящике, я нашла Мишину карточку и задумчиво посмотрела на обозначенный в графе номер домашнего телефона. «Он сейчас дома, по-твоему?». «Ну и что?». «Вызывать пациента в поликлинику? Это не признак ещё череды нервных расстройств со сложно прогнозируемым диагнозом?». «А если, вообще, трубку возьмёт кто-то другой?». Я укусила сигарету за фильтр и потянула трубку телефона к себе. «Почта!», мелькнула совсем уж шальная мысль, и я, отпустив соскочившую со стола трубку, ткнула мышью в коннект. «Ага, сидит и ждёт прямо тебя неотрывно!», я злорадствовала над своей оголтелой наивностью, восстанавливая попутно десктоп, «Давно на реку укатил или ебётся по подворотням!». Я нажала “Отправить”, выведя лишь до предела лаконичное «Где?» в своём запросе. К моему крайнему удивлению ответ пришёл через четыре с половиной минуты, когда я перестала ходить по кабинету, решила идти домой и нечаянно чуть не сломала щеколду в зажигалке, высекая искру. Ответ был не менее лаконичен: «В пизде!». Заработало! Мне показалось, что от счастья на самом деле бывает сходят с ума. Последовавшая экспресс-переписка стоила жизни ещё одной сигарете.
–---– Original Message (Reversed)----- >Срочно на приём! >Ты с ума сошла! В поликлинике же выходной! >У кого выходной, а у кого Ленинский коммунистический субботник, не выёбывайся! >Прямо сейчас? >Не позднее, чем через пятнадцать минут! >Мне носки только одевать десять и по району – я ж не телепортируюсь! >Может скорую помощь послать? >Люблю, буду через тридцать четыре минут!
Я сидела в состоянии близком к нирване и думала, наслаждаясь видом чуть заметного огонька крадущегося к моему поблёскивающему ноготку: И чего любит он после этого? Меня? Ага, запросто! Может, всё-таки, когда за ним скорую помощь посылают любит очень? С него станется… Ну что ж, как раз было время привести себя в порядок и придать своему образу надлежащий праздничный вид. «Саввелич, тащи цветы!», попросила я по линии внутренней связи на телефоне и занялась собой. Сняв с себя платье, я надела свежий халатик, подумала, вытащила из-под него колготки, а потом и трусы. После этого я принялась строить зеркалу все известные мне косметические гримасы, но в самый разгар очнулась и попыталась снять лифчик с себя. Для этого пришлось сбросить плечи халатика и, путаясь попеременно то в одном рукаве халатика, то в другом, вытягивать лямки бюстгальтера из одежды, на что не преминул заявиться Саввелич с охапкой разноцветных тюльпанов в руках. – О, Нина Михаловна, как говорится, лучший сорт домашнего производства! – Саввелич, не обращая внимания на мои переодевальные мучения, протягивал мне букет нарезанных на поликлиничных клумбах цветов. – Спасибо, Саввелич, уё… уже! – я перехватила букет и прижала его к своей оголённой сиське на великую радость сторожа. – Да, Саввелич, сейчас ко мне пациент придёт! Пропустишь… – Well! – смекнул на чисто английском Саввелич и стал привычно серьёзен: – Как говорится, служба такая! Придёт – пропустим, уйдёт – выпустим! Счастливого праздника весны и труда, Нина Михаловна! Я закончила, наконец, свой макияж и присела за стол. Ждать, судя по обещанию, оставалось совсем недолго, и я принялась размеренно сбрасывать самые томительные последние минуты, вскользь пробегая глазами заключительные строки «тест-изложения» всё ещё валявшегося у меня на столе.
«Дома я появился только в половине, двенадцатого. Я открыл дверь и тихо вошёл в коридор чтобы никого не будить. Но за дверями сестры стонала сестра и я понял что будить в этом ебаном заведении которым представал мне дом некого. Там же было довольное и заметное урчание отца и я подумал еще что им невремя мешать. Я пошел на кухню и удачно увидел там Мать. Моя мама полностью голая сидела на подстилке у домашнего пса и задирала нашему Джерри хвост суя свой язык ему прямо в зад. Я не очень одобрил это решение потому что с мамочкой случались иногда и более извращенные мысли. Однажды она уговорила меня извратица над ней сидя на карачках я потужился и немного наклал ей в рот. Нам обоим тогда не понравилось а теперь она взялась видимо вновь и опять за свое. Я поразился ее упорству в таких делах и захотел очень сильно хоть вообщето мне за весь день не было на пожаловаться что я без пизды как без пряника его где то провел. Стараясь не шуметь чтобы застать ее за такими делами враз плох я снял с себя нижнюю часть до колен и ткнулся головкой в пизду. Как я и ожидал она вздрогнула от неожиданности что моему хую пошло только на пользу – он сильно задрался находясь уже прямо в ней. Я сказал что уже хватит ей заниматься этим вон у Джерри уже шишка висит пососи. Мама как и очень часто послушалась развернула мордой к себе и потянула Джерри за хуй к себе в рот. У меня снова стоял хотя я уже и не надеялся на эрекцию. Джерри дёргался задом над мамочкиным ртом как над каким нибудь драным очком дворовой подставившейся ему сучки. Я со своей стороны долбил маму держась за ее мягкие и любимые мною с детства бока. Мы смотрели друг другу в глаза и я обзывался на Джерри что он мудоеб потому что слюну распустил мамочке до спины. Но ему очень скоро надоело все он закатил взгляд и бешенно заколотился кончая ей в рот а потом и вообще пошел спать. А мы с мамочкой еще долгих семнадцать минут раскачивались чтобы последовать за ним и целовались еще в ее отфафленный собакою рот. Мне понравилось и наконец мы приняли вместе душ и пошли спать в спальню к родителям потому что у Ирки сегодня явно было что не разляжешься…»
Во время этого краткого чтения я успела подумать о том, что совершенно некстати сейчас промочу халат на пизде, расстегнула его и аккуратно повесила на спинку стула позади себя. В дверь раздался неожиданно робкий стук. – Можно? – глаза в очках. – Угадай! – я выдернула зубами сигарету из пачки и нервно вонзилась в огонь. Он сдёргивал с себя свои более чем скромные одеяния, едва успев торжественно протянуть мне одинокий безумный тюльпан тёмно-фиолетового колора с ало-багряным отсветом изнутри («Нина Михайловна, это Вам! Поздравляю!»). Когда его джинсы с футболкой накрыли скомканным пригорком заткнутые в кеды носки, он голым присел напротив меня, смущённо прикрывая руками холм-палатку real-семейных трусов чёрного цвета. – А трусы? – строго спросила я. – Не, Вы чё? У меня хуй стоит! – он с интересом разглядывал мои обнажённые обстоятельства. – Ждал? – я встала из-за стола, демонстрируя уже всё и сделала вид, что меня что-то крайне волнует в окне. – Не-а! Просто компьютер не выключил! Ирку только поздравил с утра и ей ввёл, когда мамочка меня за жопу щупает: «Мишенька, вставай – у тебя на экране что-то пикает!». Пришлось встать… – Не пизди! – не вынесла я и метнулась к нему вокруг стола. – Снимай трусы уже! – Не, не могу! Ну чего я здесь буду сидеть без трусов перед Вами, Нина Михайловна? Скажете, что мудак и пошлёте, а я только пришёл… – Мишенька, прелесть, заткнись! – эмоций я больше не сдерживала. – Ты, пиздюк, здесь расселся в своих труханах, а кто меня будет в жопу ебать? Выпалив, я поубавила сразу напор и немного сама растерялась. Дело в том, что в отличие от Мишиной знакомой продавщицы Наташи я не только не отдавала предпочтение анальному сексу, но и вообще знакома блестяще была с ним лишь в теории… – Да? – Миша озадаченно смотрел на меня. – Почему в жопу? – Я не знаю… – произнесла я уже совсем неуверенно, чуть развела рефлекторно потянувшимися к пизде прикрыть руками и призналась отчаянно: – Я не пробовала никогда!.. – Ну тогда дело другое! – он с готовностью стал спускать цепляющиеся за хуй трусы. – Куй железо, пока горячо! Ты хоть покакала? Я и сама уже мысленно вынесла себе определение («Блядь!»), вспомнив о столь рекомендуемой во всех справочных пособиях процедуре предварения анального секса хорошей клизмой. – Только вечером… – я опечаленно глянула ему в очки. – Ничего, ещё лучше пойдёт! – заверил он и по-хозяйски развернул меня за бёдра: – Покажи! Я наклонилась чуть-чуть и ладонями развела в стороны свои пышные булки. Он засунул мне палец в обрамлённое волосиками очко, и я почувствовала сразу все неудобства возможно испытываемые на приёме у проктолога: было одновременно стыдно, неудобно и неуверенно в попе настолько всё, что казалось постоянно хотелось обкакаться. – Пока горячо… – повторил Миша и начал настраивать свой торчащий пылающий хуй, погружая его во влагалище и смазывая таким образом его о мою пускающую слюни пизду. – Наковальню не поломай, кузнец выискался! – я почувствовала, как показавшаяся на этот раз просто толстенной тёплая головка его коснулась моего растягиваемого в стороны анального отверстия и начала сильно вталкиваться ко мне внутрь. – Пукни на дорожку, пока не заткнул! – посоветовал он, и в зад ко мне въехало что-то сразу сильно ассоциировавшееся с понятием “скалка”. Я громко вскрикнула («Аа-й!») и вобрала воздуха полную грудь. – Наоборот же! Расслабься! Только чуть натянулась ещё… Я почуяла жопою вверзаемый ко мне внутрь горячий шланг. Я взмокла вся, продолжая стонать, и наконец-то расслабилась, когда почувствовала прикосновение его волосатого живота к моей заднице. Миша чуть потерпел без движения и стал потихоньку вдавать. Кайфа не было – казалось лишь, что я какаю наоборот. Я просунула руку к пизде и затеребила вовсю. Этого, как выяснилось, только и не хватало! Моя попритихшая было пизда обрадовано откликнулась чавкающим влажным хлюпаньем и заиграла, переливаясь в руке. Мне захорошело несмотря ни на что! Я выгнулась сильно спиной, протяжно застонала и кончила, брызнув разлетевшейся в стороны струёй на пол, на ноги и на валяющуюся под ногами Мишину одежду. Стало тихо и очень легко сразу… Я с облегчением облокотилась о поверхность стола и слышала лишь размеренные негромкие шлепки мужского пресса в мою потную задницу. Он зашёлся в нахлынувшем кайфе, не нарушив почти тишины – молча и вжавшись всем собою мне внутрь. Внутри у меня сладко и знойно текло… – Я люблю тебя! – сказал он мне всё ещё стоящей вверх-тормашками не в силах оторваться от приклеившего меня стола и поцеловал прямо в сраку. – Ты чудо… Мишенька!.. – молвила я, поднимая глаза к бьющему в окно солнцу. – Ага. На три буквы из буквы ха! – согласился он, и я, обернувшись, увидела его смеющиеся очки. – Пиздюк! – жалобно-экспрессивно выругалась я. – Не видишь, что ли – я тебя тоже люблю! Продолжим! Он резко уселся на стул, будто пришёл ко мне на приём. Я поставила ногу на стол и слегка почесала пизду пред его устремившимся на неё взором. Хуй моментально подал признаки жизни. Качнув жопой так, будто собиралась с крутого своего виража вылететь в окно, я обогнула стол и достигла своего кресла. – А чего продолжим? У меня же ещё не стоит, как следует! – он закинул ногу на ногу, демонстрируя то уставившееся на меня разрез-глазом «не как следует», которого лично мне бы хватило уже до дна. – Дайте мне папироску, пожалуйста! – Мал ещё! – я понюхала кончик своей сигареты, пыхнула зажигалкой и отдала сигарету ему. – Покурим, а то у меня припасы кончаются – бегать потом с мокрым хвостом на киоск! – Ты в рот часто берёшь? – он выпустил дым себе под ноги. – Только по средам и пятницам! У меня диета вообще! – Какая диета – я про никотин вывожу, а ты о чём? – А я про алкоголь – без разницы, в принципе… – Мне понравилось в жопу тебя, только хуй вот немного испачкался... Видишь? – он оттянул до предела кожу рукой. – Мишенька… – я полезла из кресла шпильками на босу ногу на стол. – Мишенька, полижи, а… – Хуй покуришь с тобой! Держи! С праздником! – он передал мне сигарету и двинулся ко мне всем голым телом прямо через стол, попутно накрыв животом иронично щёлкнувший застёжкой ноутбук. – Не удивлюсь, если вдруг на моём компьютере пропадёт ещё пару файлов или изменится системный реестр, хакер хренов! – подмащиваясь под его тянущийся рот пиздой, напомнила я ему о постыдном воровстве моего почтового адреса и о довольно профессиональном кряке моего скринсейвера (уже второй день каждый раз перед запуском заставки я наблюдала в течении минуты рекламу отсутствия трусов на мохнатой женской промежности в сопровождении цветущего счастьем слогана «Трусы промокают? Используйте либрес с вибрирующими крылышками! Гарантированный отжим!»). Тот, кто пробовал подниматься жопою на подлокотниках кресла, держась ногами за стол, вполне отдаёт себе отчёт в том, что этого делать нельзя: можно уебаться и вместе с креслом и со столом. Насколько же пофиг мне было всё до абсолютного! Я задиралась пиздой к его ныряющему вниз рту и ощущала лишь его обволакивавший, казалось, всё моё существование прилипающий к лону язык. Он громко чмокал меня в раскрытые влажные губы и влизывался на глубину, заставляя меня затаить на очень долго дыхание. Я затягивалась лёгким дымом и выдыхала лишь воздух – дым растворялся во мне. Как мне довелось докурить, я уже просто не помнила. Безумное блаженство солнца, радости и весны охватило мои запрокинутые к потолку глаза, кажется я затрясла мелко задницей и ахнула навзрыд… От кончиков пальцев на ногах до струящихся влагой ресниц покатился невероятной силы оргазм, и я рухнула всей мокрой задницей в жаркий плюш кресла, сцепивши до боли в ногтях лайковые подлокотники… Очнулась я, прижимая его лохматую голову к своей не менее лохматой пизде. – Интересно, чем он там дышал всё это время? – подумала я вслух, возвращаясь к истокам сознания. – Уум…ххх! Ну тя на! – из-под пизды показалось мокрое смешное лицо и полезло обратно к себе через стол. – Я с тобой, наверное, научусь нырять за жемчугом на огромную глубину! – Ни хрена, люди там по девять месяцев живут, и ничё! – парировала я, скромно приотворачивая лепестки в губах и рассматривая ещё вздыхающую от кайфа пизду. А потом я просто спала. Растянувшись на кушетке в лучах простирающегося по небу солнца и в лёгких ласковых дуновениях долетающего через распахнутое окно ветерка. Миша блуждал по ноту мышью, совершенно, казалось, забыв обо мне… – Нина Михаловна, непорядок, как говорится! На подведомственной мне территории учтён перерыв на обед, хоть и в праздники! – расслышала я, пребывая ещё в обворожительной пелене моих розовых снов, от одного инопланетного вида персонажа напоминавшего помесь юного гиппопотама с деревом радостных фаллосов. – Саввелич, пошёл на хуй, а! – промурлыкала я, улыбаясь по-прежнему слепящему меня солнцу. – Отставить рассматривать! – Саввелич сидел невдалеке от кушетки на стуле, держал перед собой столовый разнос и последнюю команду, похоже, адресовал самому себе. – Нина Михаловна, я яешню нажарил-принёс! Вы участвуете? – Милый мой! Саввелич! Да ты обалдел! – я подпрыгнула на своей медицинской банкетке так, будто меня не кормили три года. – Ну конечно участвую! Мне было нормально и так, а Миша, собравшись к столу, с галантностью ньюсентаунского кавалера нацепил свисавшие почти до колена измятые напрочь “семейники”. Кому было не совсем нормально, так это Саввеличу. Он всё время ёрзал по стулу, глядя на меня, пока мы с Мишей потрескивали ушами, уминая еду. Тёр себе что-то там сквозь штаны, а потом и вовсе не выдержал – выпростал. Его яичница с помидорами и малосольными огурцами была просто откровенным восторгом от кулинарии! Я добивала уже это, казалось бы, нехитрое житейское лакомство, когда Саввелич «гарно крякнул», отвёл своего ствола и пустил пролонгированную струю в сторону места моего недавнего возлежания. Мне понравилось это настолько, что я отложила в сторону изысканнейшую алюминиевую вилочку стиля а-ля Совьет Юньон’з Obschepit Классик и наклонилась к Саввеличу между ног. Взяв конец его в рот, я со вкусом вобрала себе на десерт последние капли с ещё пульсировавшего в моих губах члена… Саввелич ушёл, а мы целовались взасос, как двое свихнувшихся от сублимации влюблённых на парковой лавочке. Через каких-то полчаса этого «орального секса» губы мои по ощущениям напоминали два приличных вареника, а по всему Мишиному лицу можно было обнаружить следы моей стойкой помады. И прощались мы с ним всё так же неотрывно целуясь: он дул мне «на стояка», а я беспомощно висла у него на шее, задыхаясь в объятиях и подмахивая животом. Он кончил быстро и бурно – по ногам у меня потекло. И предложил отлизать. Но я чувствовала себя на седьмом небе и так. И лишь произнесла: «Милый мой… Мишенька… пиздуй, родной… пока я тут не съела тебя…». «Кто кого!», рассмеялся в ответ и принялся разыскивать носки, сотрясая подопустевшими яйцами воздух под своей задницей. Я накинула срочно халат и отвернулась к окну, чтоб не видеть этих красот… Когда-то очень давно один человек увлекавшийся, по-видимому, изучением чудесного мира животных не совсем справедливо, на мой скромный взгляд, заметил: все звери выглядят после соития устало и грустными… Звали этого человека Аристотелем, и ему принадлежала одна из моделей строения Вселенной. Мне неизвестно, к сожалению, как выглядел после соития Аристотель, но по моим, может и не столь тщательным наблюдениям, состояние животных после их брачных отношений скорей можно назвать состоянием глубокого удовлетворения с нотками лёгкой эйфории… Так вот, сама я по дороге домой тем праздничным днём как животное не подпадала ни под какую модель строения вселенной – ни под аристотелевскую, ни под свою собственную. Ни грустной, ни утомлённой я себя не чувствовала совершенно, а состояние глубокого удовлетворения, казалось, лишь начинало зарождаться во мне. Эйфория, правда, была налицо, но опять же не лёгкая, а какая-то воздушно-безумная – меня просто влекло по усеянным флажками и шариками улицам (возможно, именно это чудо-ощущение называется полётом «на крыльях любви»). А на подходах к родному подъезду мне, совсем уже по-человечески нестерпимо (животные не сталкиваются с этой проблемой), хотелось до сведения в животике ссать. Оставив в покое стремительность наших лифтов, замечу лишь, что вознесённая на третий этаж я чисто автоматически скорректировала действия ключа в замочной скважине и пулей влетела в наш туалет. Там было хорошо… Мерно струилась вода из рассеивателя душа за занавеской, и звонко журчала бьющая о фаянс моя не сдерживаемая больше струя. Блаженствуя на унитазе, я поневоле вспомнила свой “эксперимент” двухдневной давности и обернулась к зеркалу, полюбоваться на Тохину задницу. Предмет моей нечаянной страсти как нельзя более кстати находился в той же визуальной позиции, позволявшей наслаждаться его видом в полном инкогнито. Мне лишь показалось, что блестящие мокрые покровы выглядят несколько более смугло (загорел он, что ли, за один день?), когда я услышала над собой вполне привычное «Нинка, кыш!» и чуть не слетела с унитаза: в зеркало из ванны, обернувшись и прикрывая мочалкой достоинство, смотрел на меня вовсе даже не Тоха, а мой отец! Мне стало даже неловко за случившийся со мною переполох – в свои почтенные пятьдесят три я чуть не рванула сквозь двери, натягивая трусы на ходу, как нашкодившая школьница! – Не-а! – возразила я тем же нахальным тоном, каким лет сорок назад отказывалась от приёма рыбьего жира, поудобней уселась на стульчаке, делая вид, что лишь приступаю к самому для меня интересному, и совсем уже непонятно для чего пошире раздвинула ноги в сжимающих их трусах. – Ну и дура! – безобидно, как всё те же сорок назад, согласился отец и отвернулся, продолжив намыливание. Мне вожжа попала под хвост и я принялась играться с нашим чешским унитазом в биде. Сняла трусы, переобулась в батины шлёпанцы, задрала подол и сняла со стойки душевой шланг. Направленные на пизду острые струйки смешно щекотали и приносили привычное ощущение легчайшего купального кайфа. – Давай, Нин… – батя стоял весь в пене, зажмурив глаза, и водил рукой по стене. – Ну, не балуй… Я вложила ему в ладонь ручку душа, растёрла ноги себе полотенцем, повесила его и потянулась уже было к шкафчику за чистыми трусами, но замерла вполоборота. Занавеска ванны слегка распахнулась, и батя отфыркивался голый передо мной ничего не видя и не слыша вокруг – купаться он всё-таки очень всегда любил! Я почувствовала тревогу в животе при взгляде на его свисающий, в хлопьях пены, кофейного цвета болт. Я крепко стиснула себя за пизду рукой и опустилась голой задницей на мокрое сиденье унитаза… Отец кончил отфыркиваться и уставился на меня: – Нинк, ты чего? – Ничего… так… сижу… – посмотрела я прямо ему в глаза, хоть их строение у него, в отличии от всего остального, было мне прекрасно известно. – А рука твоя где? – отец выглядел страшно растерянным. – Это что? – Рукоблудие – ангельский грех! – вырвалось из меня нечаянно. – Не видишь, что ли, я занята! – Как знаешь! – отец только руками развёл, отчего его член соблазнительно качнуло на сторону. – Вот приспичило же… хоть бы помыться дала… – Не ворчи, пап! – я перестала стискивать вульву и действительно потрогала указательным пальцем приподнявшийся клитор. Батя потянулся за полотенцем и, убрав занавеску в сторону, стал вытираться. Я потянулась на унитазе и охнула. Ноги мои непроизвольно стали вытягиваться вперёд. Зажмурив глаза, чтобы не смотреть на него, я мастурбировала на его болтающийся член. – Нинка, стыд потеряла совсем! – донеслось до меня. – Я ж не железный всё это смотреть! Я приоткрыла глаза, увидела батю с выпирающим из густых волос фаллосом и потянула платье через голову. Шаркнув шлёпанцами, я подалась всей задницей к ванне и упёрлась руками в коленки: – Папа… Ага! Он опустился прямо в ванне и крепко взялся за талию, хер одним толчком вошёл внутрь. – Ох и справная ты у меня, Нинка, баба! – услышала я голос отца. – Иб..би! – его движения во мне заставили меня вцепиться зубами себе в плечо. Стало весело и хорошо изнутри. Захватило, и терпкий оргазм пробежал по телу мурашками изморози. – Ай..я… Ай! – я вскрикнула и расправила плечи от ласкового тока по позвоночнику. – То-то, что «ая-яй»! – наставительно жахнул отец ещё пару раз и прилип: внутри во мне разливалось его тепло. – Ууфх, доченька!.. – через минуту он уже мог говорить, а я ещё нет. – Ну, даёшь! Прелесть, конечно же, если только не кровосмешение… – Инцест… – еле молвила я. – Чего? – не понял отец. – Теперь это называется инцест… Научно… – А! – он вынул свой хуй. – Ну, инцест, так инцест. Не виновата же ты, что у тебя жопа ладная, белая! Я стала выпрямляться, и тут… – Мама! Дедушка! Что вы… – Танечка держалась всем телом за дверь. – Да как сказать… – начал было отец, и мне совсем стало жалко его. Жальче моей ненаглядной любимой Танечки. – Ничего! – строго оборвала отца. И помягче: – Танюш, не сердись! Получилось так… Ты пописять, наверное? Проходи, мы уже… Но Танечка в этот раз пропустила пописять. Она как-то противоестественно ахнула и испарилась совсем. Мы с отцом разбежались по трусам и через пару минут в относительно приличном виде покинули наш “интим-салон”. «Всё притихло в доме Облонских». Я обрела вид прилежной домохозяюшки и вполне образцовой мамочкой принялась хлопотать по кухне, готовя микроволновые лакомства к вечернему столу, за которым по случаю праздника ожидался сбор всех членов семейства, включая даже вечно выпадающего из всех расписаний Тоху. Мой зять, кстати, сегодня являл собой пример просто показательного семьянина – с утра обеспечил жене праздничный выгул, днём заехал за цветами и за продуктами, играл с дедом в шахматы до его похода в душ, а сейчас и вовсе вызвался помогать своей тёще по кухне. Тёща, то есть я, узнав о столь выдающемся Тохином расписании дня, тут же принялась латентно издеваться над всей необычностью такого зятева поведения, за что и была к окончанию приготовлений чуть прижата к мойке Антохиным торсом и ухвачена ладонью за зад. Впрочем, в целом мы вели себя более, чем скромно, и даже не перемигивались и не перебрасывались фривольными шуточками в нашем обычном стиле. Возможно, это затишье и послужило причиной взметнувшейся буре… После первого же традиционного батиного тоста «За мир!» я почувствовала себя просто сказочно хорошо в этой возникшей минутной тишине нарушаемой лишь цоканьем вилок о приборы и шелестом обрадованных вкусной сервировкой ушей. И тут же, за праздничным семейным столом, я тихо и умиротворённо “выдала”: – Предлагаю в честь праздника нам всем отодрать нашу Танечку! Антон Арнольдович уронил вилку под стол. В возникшей совершенно гоголевской немой сцене сплошным диссонансом звучали кряхтения и скрипения его стула не желавшего, похоже, отпускать перегибающегося Антоху за вилкой вслед. Я приподняла взгляд от цыплёнка и зелени, дабы узреть, что случилось вокруг. И утонула со своим шёлковым платьицем в бездонном распахе очаровательных глаз своей доченьки. В них было всё… Немой ужас, крик возмущения и готовность покинуть грань восприятия, отдавшись успокоительному обмороку. Через мгновенье писк-вопль «Мама!» до тонкостей прорисованный в милых глазках Танюшеньки был готов вырваться из её чудесного приоткрытого и чуть дрожащего ротика. Спас отец. Он шумно вобрал воздух ноздрёй, сотряс возникшую крайне неловкую паузу мощным «К..кга..эхмм!!!», накрыл ладонью поллитровый хрусталь «Небесного Флагмана» и произнёс: – Между первой и второй пуля не должна просвистеть! Вместо уничтожающего меня, как преступительницу устоев, отчаянного «Мама!» из уст доченьки вырвалось чуть менее экспрессивное, но всё ещё переполненное праведного гнева: «Деда!!!». Второй тост прозвенел в гробовой тишине… Антоха лишь успел встрять со скромным рацпредложением – «За любовь!». Мы выпили и зависли в тиши над своими тарелками. – Вот ты говоришь – отодрать… – произнёс рядом задумчиво, судя по тону, дед. – Какая свадьба без скандала! – горячо поддержал нарушение тишины Тоха. – Не перебивай, – попросил отец, и я переложила со своей тарелки крылышко зятю Антошке. Танечка сидела и смотрела на всех по очереди с видом случайного гостя попавшего на заседание президиума клуба профессиональных идиотов. По счастливой случайности место её находилось в дедовом углу, и удрать она могла только разве что под столом. Сидевший рядом Антоха гладил её по коленке. – А ты подумала о социальной значимости фактора снесения межродственных барьеров и о возможных психосоциальных последствиях? – продолжил укрепление убеждённости внучки в идиотизме её окружения дед. – Нет… – скромно потупила очи я. – Не подумала… – И правильно сделала, – одобрил отец. – Над этим институты работают, нечего башку забивать… Оттого предлагаю ещё по одной и берёмся за чай. Держись, внученька, я им так просто тебя не отдам! Мы пошлём твою мамку за тортиком в холодильник, чтобы думала наперёд, что несёт… – Фиг я его вам целым донесу! – обиженно надулась я, и Танечка, наконец, вышла из состояния глубинного ступора посредством мелькнувшей искрами по глазам улыбки. Но сидела по-прежнему напружинено и подозрительно взглядывала на всех. Но за чаем, действительно, всем удалось немного расслабиться, к тому же музыка… Мы уже сидели, непринуждённо болтая о всяком вздоре. Тогда я сделала вид, что меня окончательно развезло-уморило после всего. Потянувшись прямо за столом, чего не позволяла делать даже любимому зятю, я произнесла: – Совокупляться хочу! Антошка, пойдём… Зять приподнялся из-за стола на каком-то автопилоте. – Мама, это Мой муж! – Танечке всё-таки удалось сотрясти воздух по моему адресу. – Собственница! – согласилась с ней я. – Здесь муж, там инцест – и куда мне умной и красивой податься? Антошка, говорю, пойдём покурим… Танюш, у тебя никогда не хватает терпения выслушать маму свою до конца! Антон выбрался, и мы почти величественно удалились с ним на балкон под вновь устроенное позади нас нами молчание. На балконе он трогал меня за пизду и говорил неприличности, пуская дым в потолок. В ответ я обзывала его прыщавым юнцом и нахалом, обещая во всех подробностях рассказать обо всём его жене. На что он горячо уверял: если я немедленно не развернусь и не предстану перед ним раком, то подробностей будет крайне мало и рассказ мой получится очень коротким и невыразительным. Но ебаться с ним на балконе – неудобно и на скорый конец – я не хотела совсем. Хотелось обстоятельно, долго, со вкусом, по большой и красивой любви… – Антон, брысь! Ты мне лучше скажи… – я попыталась избавиться от его руки на моих трусах. – Мама, пожалуйста, не брыкайтесь так жопой! Вы мешаете мне попасть пальцем вам в сфинктер! – Куда? Совсем обалдел! – я изловчилась и всё-таки оставила его ладонь не у дел. – Это через трусы-то? Балбес! Слушай, Тошка, угомонись на минуту, пожалуйста! Тебе как моя мысль? – Какая мысль? – спросил он таким тоном, будто вовсе не подозревал за своей ненаглядной тёщей способностей к какому-либо мышлению. – Заткнись быстрей и очнись, по возможности! – я поцеловала его в наполненный дымом рот, и он поперхнулся, закашлявшись. – Прекрасно ведь понял, о чём я! – О Танечке! – он перестал кашлять и улыбнулся. – Не, это вряд ли… не даст… Да и дед… – Чего – дед? – я сжала его за торчащий под шортами хуй. – Что он – внучку не любит, по-твоему? – Любит, конечно… – Антон поднял глаза на меня. – Вот потому и надаёт нам обоим по сраке, если пристанем к ней! С такими мыслями… – Вот ты и пойдёшь его уговаривать, чтоб он по сраке нам давал мягче, а кому и нежней! – высказала я созревшее вмиг решение вслух. – А я буду убалтывать Танечку в вашей комнате! Пойдёт, Тоха? – Пойдёт… – он только пожал плечами, похоже, внутренне расценив всю справедливость распределения сил: лёгких участков у нас с ним попросту не было. – Если будет совсем край тяжело – добавь топлива (только в меру!) и жми на меня. Мол, мама просила до уссыканья в колготки! Он поймёт… – я подмигнула чуть опешившему от мелькнувшей в глазах догадки Антону, и напутственно шлёпнула его ладошкой по заднице… – Танечка, где мой Де Сент Экзюпери? – я подставила стул, укладывая томик на шкаф-антресоль. – Там, на столике, ма! – донеслось вполне беззаботно из кухни. – Ко мне! – единственно к чему я была невыносимо строга, так это к постоянным рассеиваниям моих бестселлеров с библиотечных полок по самым паутинным углам квартиры; Танечка знала об этом… Я поставила стул на место. – Ну, ма, вот же… – Танюша предстала на пороге комнаты и растерянно заозиралась вокруг. – Сокровище моё… – я вздохнула, вперяя взор в потолок в направлении томика. И произнесла жалобно: – Туда я уже попросту не достану! – Это Тошка закинул, когда убирал! – Танечка подставила тот же стул и потянулась за фолиантом. Я подошла и обняла её стройные ножки обнажившиеся по самые бёдра из-под короткого халатика. Во мне сразу же всё отдалось очень нежным теплом по отношению к дочери. Я очень легко приподняла за попку её, обернулась и вместе с ней рухнула на стоявшую почти у колен застеленную софу. Софа, обалдев, тихо охнула, а Танечка тут же принялась отбиваться от меня, как в нашей с ней детской игре в “кошки-мышки”. – Пусти, пусти, ой, мам, пусти! – она к моему удовольствию, по-прежнему, совершенно не выносила щекотки. – Не могу я тебя отпустить! – я навалилась всем телом, прижимая к постели её бьющийся стройный стан. – Ты попалась и я тебя съем, моя милая мышка! – Я не мышка, я кошка! – Танюшка ловко вывернулась из-под меня и через мгновенье я сама лежала с прижимаемыми к подушке руками. – Я сама тебя съем! – Не ешь меня, я тебе пригожусь… – прошептала я расслабленно-ласково и поцеловала дочь в изгиб прижимающего меня локтя. Изгиб дрогнул, и Танечка выпрямилась, усевшись попой у меня на лобке. «Мама!», прошептала она в ответ, «Ты опять, да? Я сейчас буду плакать…». – Зачем? – поинтересовалась я и потянула её упирающиеся плечики к своей груди. – Ещё придумай мне, как врачу-сексологу, рассказать про всю противоестественность! Не хочу – мне Леночка рассказывала уже вчера! – И что? – Танечка, наконец, поддалась и прижалась своими заострёнными лифчиком холмиками к моим большим мягким сиськам. – И сосала, как маленькая, потом! И ничего… Танюш, я тебя люблю! – Что сосала? – моя прелесть доченька была само недоумение. – Тебе грудь? – Нет… клитор… – я с трудом подавила в себе желание использовать более отвязное слово “секель”. – И было очень хорошо, но… Танюш, я тебя люблю! – Мамочка, я тебя тоже люблю! – заверило моё жизненное счастье. – Но я не буду сосать ничего! Мне не нравится это всё! – Правда-правда? – я чуть озаботилась, пытаясь сбить её жёсткую категоричность в вопросе, и потянула с её попки халатик. – Танюш, а ты сколько раз пробовала? Только честно… – Как это сколько? – она безуспешно пыталась вернуть всё заново и всё сильнее задираемый на ней халатик на место. – Нисколько, конечно же! – Бедненькая моя! – я искренне пожалела доченьку, забравшись ладонью ей в трусики и сжав одну половинку попки. – Ну давай хоть разик попробуем! Ну, Танюш! – Ну, мам, нет! – она замерла попкою и растерянно моргала в глаза. – Я люблю тебя уже всю жизнь, Танюш, и мы всегда пробовали, как бывает «нет». Ну давай хоть разик попробуем, как бывает «да»! – я поцеловала её в ротик и долго искала в нём её язычок в ответ. Но ответ последовал лишь после того, как я сняла до колен её трусики и осторожно погладила по мягким выпуклым полушариям. Язычок дочи зацепился, наконец-то, за мой, и на несколько бесконечных минут меня накрыло неописуемой негой… Мягко перевернув Танечку на спинку, я принялась распоясывать на ней голубой атласный халатик. – Тошка вкусно лижет? – я вела язычком по чуть заметному пушку на животике к выпирающим рёбрышкам. – Да… – Танечка, похоже, начинала терять возможность говорить пространно. – Я тоже попробую… – я качнулась на четвереньках к чисто выбритому лобку моей Танечки и коснулась губами складки в стрелочке. – Разведи… Вместе с речевыми возможностями доченька, кажется, утратила слуховые и двигательные: её ножки лишь чуть дрогнули в коленках, и мне самой пришлось отводить в стороны белые стройные ляжки. Розовая пизда со скромно сложенными губками приоткрывалась медленно, как бы нехотя. Я поцеловала её в тёплые гладкие губы и своим ртом чуть приоткрыла их зёв. Танечка чуть слышно ахнула, когда мой язык на всю длину вошёл в её небольшую подсоленно-кисленькую пещерку. Я подумала, что вряд ли при первой предоставившейся мне возможности смогу найти “точку G”, и потянулась губами к сладкому малиновому клиторку. Дочь сразу же напряглась в булочках, и дыхание её резко хаотизировалось. Я принялась нежно покусывать губами и оттягивать на себя крошечный капюшончик податливой кожицы, а когда мой язык заскользил вдоль и поперёк восставшего бугорка, я почти утратила контроль над собой и погрузилась вся целиком в радость доставляемого доченьке блаженства. Едва улавливая учащающиеся стоны и прерывающееся дыхание, я скользила в разрезе её своим языком и чувствовала всей собой, казалось, как накатывает волнами неотвратимого приближения её долгожданный оргазм. Я нежно сжала в одной ладошке её грудку под лифчиком, а другой коснулась животика и лишь чуть щекотнула пупок, когда Танечка прыснула в рот… Струйка короткая и горячая была проглочена мною с жадностью истомлённого жаждой странника в жаркой пустыне, и сама я оказалась почти на грани оргазма – в тот момент вполне достаточно было коснуться моей пизды пальцем, и она бы отреагировала по полной программе… Тоха чуть опоздал с его хуем. Через минуту мне было хорошо, но я уже соскользнула с той тонкой черты и теперь лишь сладко вытянулась, почувствовав позади вверзающийся в меня мужской член. Странным образом я узнала зятька, даже не обернувшись к нему, и продолжала целовать своим взмокшим ртом дочку-Танечку в лицо, в лобик и в плечи. – Ну-ка, внучек, пусти! – услышала я позади себя после минуты усердных накачиваний. – Пускаю, Сергей Иванович! – хуй исчез из пизды, и его обладатель почти сразу возник перед нашими с Танечкой лицами. Тоха принялся всовывать хуй между нашими потирающимися щёчками, и я чуть нечаянно не засмеялась, увидев пребывающие в сказочном изумлении глаза Танечки. Я улыбнулась и сразу взяла себе в рот, а Танечка всё никак не могла вернуться в себя и не пускала в губки подталкиваемую моим языком ей головку. Мне на талию легли крепкие руки отца. Я сильно прогнулась в спине и почувствовала преддвериями уткнувшуюся во влагалище мне залупу. – Эх, ядрёна-курёна! Пошли в рай! – голос отца заставил меня втянуть поглубже хуй в рот, и одним очень сильным рывком батя вдул, вжав свой живот в мой растопыренный зад. Ебал он очень размеренно, основательно, «на извод». Несколько раз я теряла хуй Тохи выпрыгивающий изо рта. Тохе это упражнение очень нравилось, он урчал каждый раз, когда приходилось вводить мне заново в широко раскрытые губы. Наконец-то, решилась и Танечка: на одном из рывков бати под зад мне удалось втиснуть ей в ротик обмоченный Тохин хуй. Зрелища выпирающей из-за щеки доченьки головки я уже просто не вынесла – захлебнувшись от чувств, я прильнула к Танечкиной шейке и протяжно заоргазмировала у отца на раскачивающемся хую. Возвращаясь из сладкого приступа, я увидела, что Танечка захлёбывается мне в ответ и совсем не от оргазма: мой бедный ребёнок ухитрился вобрать в себя хуй именно в тот момент, когда тот начал бешено фонтанировать. Я стремительно выдернула Тоху из неё и принялась в поцелуе отсасывать избыток спермы её обалдевшего муженька из её прелестного ротика, чувствуя, как от попы меня вновь накрывает безумной волной… Батя кончить то ли не мог, то ли и не собирался вообще! Я снялась с его хуя измотанная, как трава в ураган, обернулась и увидела его ретивого и неугомонного торчуна. Осторожно двигая подзанемевшим от оргаистических судорог телом, я полезла к нему лицом. Зять Тоха Арнольдович “помог” мне устроиться выебанной моей пиздой прямо над лицом доченьки и начал что-то ей страстно нашёптывать. Потянувшись за большою подушкой, я подсунула её под Танечкин зад и поцеловала дочуру в пупок. И подняла умоляющий взгляд на отца… – Ох! Держись, внученька! – отец щёлкнул меня хуем по носу и стал медленно аккуратно вводить свой торчун-агрегат в растягиваемую мною за губки в стороны розовую пизду. Щелка казалась не очень большой, но вполне уверенно тянулась на хуй, пуская по краям слюнки-выделения обильной смазки. Скоро волосатый батин лобок ткнулся в голые губки пизды и замер, будто прислушиваясь. Совсем потихоньку дед начал накачивать внученьку, и, наконец, я увидела, что хорошеет от этого и ему самому. Батя взвёл глаза вверх и прикрыл, осторожно дыша. Позади Тоха, похоже, уговорил мою дочь: по пизде моей будто крылья бабочки скользнули несмелые Танины губки. Вскоре ротик припал (скорее всего прижимаемый ладонью Антона) и я почувствовала себя нежно растаивающей. После батиного крепкого хуя нежный, хоть и совсем может быть неумелый, ротик дочери казался мне убаюкивающим меня мотыльком. Я взглянула в закатывающиеся в кайфе глаза отца над приоткрытым забывшимся ртом, посмотрела на едва уловимые движения в пизде Танечки его хуя, увидела мокрое пятнышко под ней на покрывале и почувствовала, что мотылёк её ротика вгоняет меня в очень нежный спокойный оргазм. Я застонала в голос, нарушая эту безумящую меня тишину, прильнула щекой к её горячему животику и потекла дочке в рот… Отец почти совсем замер, даже дыханием, и сквозь Танечкин мягкий животик я ощущала, как бьётся, пульсируя глубоко внутри дедын исторгающий обильные запасы спермы член… Отец вышел аккуратно настолько же, как и входил. Пизда Танечки прощально хлюпнула, схлопываясь, и по попке моей девочки побежали тягучие струйки на постель. – На сегодня достаточно, хорошие мои! – выразил общее мнение отец. – Все за стол и отметим знакомство! – Есть – за стол! – Тоха спрятал торчавший ещё свой неумеренный хуй и принялся поцелуями приводить в порядок жену. – Только мы в душ на секунды три! – Тош, можно я Танюшу покупаю сегодня? – спросила я, натягивая трусы и снимая измятое платье. – Нет! – строго за Тоху ответил отец. – Купаемся только по очереди, а то за столом никого не дождёшься! Покупает она… Ох, Нинка! Говорю же – на сегодня всё, хватит тут трахаться, как мартышки! Услышав непривычный из уст отца неологизм «трахаться» я поняла, что, похоже, действительно всё и, махнув на них всех широко растопыренной ладонью, пошла первою умываться. В 8.00 меня разбудил домашний номер. – Здравствуйте, извините, можно Нину Михайловну? «Со вчерашнего вечера в этом секс-отеле, похоже, можно всех!», мелькнула проворная мысль, заставив меня улыбнуться в трубку: – Да, я вас слушаю… – Нина Михайловна, это Ирина Георгиевна вас беспокоит. Если помните – мама Миши, вашего пациента. Извините, что рано утром и в выходной, но… – Ирочка, не балуйтесь со средствами связи! – прервала я, с “невероятным трудом” припоминая любимого пациента и его очаровашку-мамочку. – Мишенька тиснул и мой домашний телефон заодно, да? – Нет, что вы! – я почти видела всю сконфуженность и неловкость этой чудо-мамашки на том конце провода. – Это не он… это я сама взяла на всякий случай в регистратуре… вы мне очень понравились… А Мишенька… он заболел… – Как заболел? – вырвалось у меня. – У него жуткий насморк и температура! Я боюсь, что это какой-нибудь грипп из новых, а поликлиники не работают, ждать до завтра… Нина Михайловна, вы не могли бы к нему прийти, посмотреть? – Ирина Георгиевна, – я посерьёзнела: когда-то подобные звонки действительно были моим профессиональным кредо. – Но я не терапевт уже несколько лет. Я врач-сексолог! – Хотя бы поставить диагноз! Может быть пару уколов… – прекрасная Ирочка, похоже, в самом деле находилась в расстроенных чувствах на грани отчаяния. – Нина Михайловна, вы единственный знакомый мне доктор и со слов Миши очень хороший врач... Вы придёте? – Ага… – я пыталась представить себе эти «слова Миши» о моей профпригодности и отлично понимала уже, что приду в любом случае и в каком угодно моём амплуа. – Ирочка, выпейте валерьянки немедленно и ждите меня через полчаса! «И когда он успел простыть?», думала я, вторые сутки упражняясь в спринтерском эстет-марафете, «С его-то показателями…». Через двадцать восемь минут я удерживала кнопку звонка рядом с высокохудожественными граффити по дерматиновой обивке двери. – Утро доброе! – на пороге стоял мужчина в трусах на босу ногу с образом Ниффертити на волосатом предплечье. – Простите, доктора вызывали? – на миг мне показалось, что я ошиблась адресом. – Нина Михайловна? – мужчина отступил в коридор. – Проходите, пожалуйста! Я шагнула через порог, прикрыла дверь и по привычке наклонилась к застёжкам. – Нина Михайловна, что вы! Не надо, не разувайтесь! – талии моей коснулась рука. – Проходите, этот оболтус там, у себя! Выпрямившись, я невольно ещё раз взглянула на этого галантного кавалера с мохнатым пузиком над семейными неглиже. – Николай Иванович! – развёл руками мужчина. – Отец… Я процокала каблучками по ламинату в прикрытую дальнюю дверь. За дверью сцена напоминала островок-осколок семейной идиллии. Среди разбросанных книг на полу сидела девочка школьного возраста в топике и мини-юбке и обучала лежавшую в углу огромную овчарку складыванию паззлов. На кровати у стены лежал хворый мой пациент с повязанным шарфиком горлом и порозовевшим лицом. Лежал на боку, подставив руку под голову. У кровати его сидела на коленках мамочка его, Ирочка, Ирина Георгиевна. Жалела и гладила сына. Вся идиллия несколько диссонировала только с одним обстоятельством – мамочка больному сынуле сосала показываемый ей из-под одеяла хуй… – Ирина Георгиевна!.. – я чуть опешила. – Здравствуйте! Но что вы делаете? Миша? – Хоть чем-то помочь… – обернула ко мне мокрое, всё в оправданиях лицо Ирочка. – Здравствуйте! Вы посмотрите его, Нина Михайловна? Она вспорхнула с лёгкостью ласточки, и через секунду её уже не было в комнате. Мы с Джерри внимательно посмотрели друг другу в глаза и лишь плечами пожали. – Миша, что с тобой? – задала я не совсем соответствующий компетентности врача вопрос. – Заболел… – каков вопрос, таков был и ответ. – Температура вот… Я поставила на ковёр свою дежурную сумочку, извлекла градусник и сунула ему под мышку. – Когда ж ты успел… – я расправляла на груди стетоскоп. – На улице тепло, в доме ни сквозняка, вчера ещё нормальный был… – Не, не нормальный! – подала голос от собирания паззлов девочка, которая, наверное, всё-таки была той самой названной в честь мамы сестрёнкой Миши. – Он уже дня три ненормальный какой-то совсем… Я посмотрела на Иринку и перевела взгляд на сияющее неизвестно отчего выражение лица Миши. – Ирина… Кареловна! – Иринка подошла и протянула маленькую ладошку. – Тётя доктор, вы его вылечите? – Постараюсь… – я немного спуталась. – А почему «Кареловна»? – Папа – чех. Урождённый. Выросший в нашей стране, – заученным спокойным голосом начала пояснение «Ирина Кареловна», вновь принимаясь за разноцветные стёклышки, и я подумала, что ей уже приходилось обрисовывать фамильную особенность примерно тысячу и один раз. – У него двойное гражданство и двойная фамилия. Чешская фамилия – Вшжишка – его. А русская – Мироненко – мамина. И по-чешски его зовут совсем смешно: Карел Янович… – Три дня?.. – я водила чашечкой стетоскопа по его соскам, напряжённо вслушиваясь в абсолютно здоровые ритмы его сердца и лёгких. – Больной, а вы уверены… – Ирка врёт, не три, а четвёртый уже! – он продолжал улыбаться и мне надоел. – Больной, откройте пошире рот!! – я нахмурилась, чтоб не улыбнуться в ответ. – И скажите, если сумеете, «А!». Чистоте его гортани позавидовал бы тоннель под Ла-Маншем. Я прикрыла глаза и начала медленно приходить в себя от только что нахлынувшего на меня понимания всей величины осуществлённой надо мною разводки… Выручало моего симулянта лишь то, что я вполне осознавала: не придумай этого он, и мне пришлось бы идти к нему в гости без всякого повода – со вчерашнего дня я уже не могла видеть его реже одного раза в сутки… – Так… – я сняла стетоскоп. – Хорошо… Ну а температура у нас? Я дёрнула градусник легко выскользнувший из-под мышки. – Мишенька, здесь температуры нет! – А там и не было… – он опять улыбался, хлопая ресницами. – Где же была? – спросила я – сама заботливость о его состоянии. – Ну вон там, может быть… – он приоткрыл одеяло в направлении по-прежнему торчавшего хуя. – И ещё… – Что – ещё? – не поняла я и посмотрела на фиолетовую залупленную головку. – Нина Михайловна, я всё равно вас люблю, давайте поженимся! Термометр упал в сумочку, а не на пол потому, что я держала его над сумочкой, а не над полом. – Согласна, да? – Прямо здесь? – я взяла себя в руки. – Или сбегаем во Дворец бракосочетаний? Извини, я паспорт дома забыла! – Ерунда, с паспортом всё равно не получится! Я пробовал, больше не хотят регистрировать, а там мамка… – Где? – я непроизвольно приложила кончики пальцев правой руки к виску. – В паспорте. Ири Джорджиевна Вшжишка… – Ты чё, обалдел? А узнают если? Закон… – Да не… Я сам создатель… и законов в том числе… – Безбашенный! – Факт… – Как же тогда? – Просто так! – «Просто так»? – передо мной всплыли кадры весёлого ослика из любимого мультика, и я улыбнулась, наконец, этому своему глупо-милому “ослику”. – Просто так – это сила! Давай… Так неожиданно для самой себя я со всей ветреной стремительностью двадцатилетней девочки согласилась на приятие предложенных мне руки и сердца. – Мишка, у меня не получается! Ты уже не больной? – Ирочка потянула своего роста пса за непредусмотрительно вываленный язык, и лицо у Джерри чуть жалобно поглупело. – Ирка! – Миша даже вскочил и сел в постели. – Не мучь Джерри и, вообще, иди с ним гулять! Не мешай нам, мы теперь – муж и жена. – А как же картинка с оленями? – Ирка была ребёнком настойчивым. – Как-как! Я тебе потом соберу… – он залез мне под платье рукой и поцеловал в коленку. – Ну уж нет! – я одёрнула платье, защёлкнула сумочку и встала. – Мне надо поговорить с твоей мамой! Ирина Георгиевна сидела на кухне, возле плитки и внимательно созерцала вздымающуюся пенку кофе над туркой. – Ириш… – А? Ой! – она ухватилась за ручку своей кофеварки, снимая с огня. – Чуть опять не прозевала! Заснула… – Ирина Георгиевна! – поправилась я. – У вашего сына действительно сверхновая форма гриппа! – Как?! – хорошо, что она к тому времени поставила турку на стол. – Да, инфлюэнца секса́пилес… – равнодушно произнесла я, присаживаясь, роясь в сумочке в поисках сигарет и улавливая ноздрями знакомый тонкий аромат изысканного кофейного сорта. – Впрочем, за жизнь и здоровье пациента можно не опасаться. Точка острого кризиса, кажется, была достигнута только что. Хотя и поправка, вообще-то, ему вряд ли грозит… Я разлила кофе из турки по поданным Ирочкой чашечкам под её недоумевающий взгляд, отхлебнула глоток и с глазами на небе сквозь все этажи затянулась лёгкой струёй ароматного дыма. – Нина… Михайловна… – Можно просто Нина! Или Ниночка – в зависимости от настроения, Ирусь! – я взяла её сжимающую горячую чашку лапку и поцеловала в пальчики. – Но что это… значит?.. Инфлюэнца… сек… – «сапилес»! – подсказала я. – Да практически ничего! Просто Мишенька минуты четыре назад уже полностью сошёл с ума и предложил мне выйти за него замуж. И я не могу похвастаться тем, что повела себя в противоположность ему психологически адекватно! Я согласилась… – Правда? – одна из, похоже, самых активных участниц свершённой над мною разводки теперь, видимо, сомневалась, не коснулась ли эпидемия розыгрышей её самой. – Правда-правда! – в моих глазах была сама ясность сквозь туман наслаждения. – Ирочка, хочешь, я буду называть тебя мамой? – А я вас… тебя… доченькой… – Ирочка явно скользила по инерции моих слов. – И мы тебя вместе с Мишенькой отъебём… – я тоже вошла в плавный ритм. – Нет! – вспискнула Ирочка, и я поняла насколько глубоко в ней её «да». Очень нежно я охватила “свекровь” за талию и одним рывком сдёрнула её со стульчика к себе на колени. – Мамочка, ты ведёшь себя, как животное! Нельзя же так мучать свой и мой организм… – я пустилась ладонью ей под халатик и, конечно же, не обнаружила на ней трусов; мои пальцы впутались в её влажные кучеряшки. – А ты, доченька, просто свинья! – она спрятала голову у меня на груди. – Ведь нельзя же, наверное, с мамочкой так… Она ловко расстегнула три моих верхних пуговицы, скользнула ручкой в распах и извлекла на свет одну мою объёмную грудь. Пунцовый ротик тут же приник к коричневому надутому соску, и глаза Ирочки, блаженствуя, тут же прикрылись. Я попыталась добраться до щелки, но что-то сильно мне помешало… – Ого! – клитор у этой миниатюрной давалочки был ой-ё-ёй, и я не сдержала возгласа удивления. Ухватив за скользкий отросток, я осторожно задвигала пальчиками, сминая и всё больше напрягая его. – Ууу..ммм! – Ирочка счастливо посасывала, поёрзывая попкой у меня над пиздой. На финал она оказалась довольно скора. Мне достаточно было надавать немного шлепков подушечками пальцев по напряжённому её стволику, и мне брызнуло прямо в ладонь. Я заботливо подставила кораблик-ладошку под попку Ирочки. – Спасибо… – она щекотно поползла губами от оставленного соска к моей шее. Я поднесла кораблик к губам и лакнула набежавший глоток. – Прелесть… Не за что, мамочка! – я нашла губами её лицо, и мы влились в очаровательно-подвижный засос… – Ирка, блядь, что на кухне устроила! Опираясь собой о косяк и поправляя обеими руками волосы на затылке, в проёме стояла незнакомая женщина внушительных габаритов. Цветастый атласный халат её еле сдерживал мощную грудь, а из-под мышек выбивались на свет мохнатые чёрные заросли. – О, Мария пришла… – в лёгкой прострации Ирочка оторвалась от моих губ, оборачиваясь. – Мариш, заходи… – Да вроде зашла уже! – Ты за чем? – Так… за спичками… Витька на рыбалке уже второй день. Вот, хожу, побираюсь! Ирочка оторвала, наконец, свою симпатичную задницу от промокшего платья у меня в паху и сладко вытянулась: – Знакомься, это Нина Михайловна, доктор, моя невестка! – Внучатая? – шикарную Марию, похоже, было не прошибить подобными известиями, она с жёсткой иронией посмотрела на потягивающуюся перед ней Ирочку и потом совсем по-другому, с тёплой улыбкой, на меня: – Очень приятно, извините. Меня Машкой зовут! Она протянула пухлую широкую ладонь. Улыбаясь, я подала руку в ответ. «Машка» чуть наклонилась и поцеловала меня в коготки. Моя пизда вновь завибрировала. – Нин, один разик дай, а? – Мария скорей всего не очень серьёзно относилась ко всякого рода речевым прелюдиям в сексе. Я растерялась и произнесла: – Чего… Маш?.. – Отлизать, – запросто рассеяла моё некоторое непонимание Мария и заправски скользнула мне под юбку руками, присев возле ног. Трусы мои не оказали длительного сопротивления и легко стянулись до туфелек. Юбка задралась почти до груди, а коленки разъехались в руках Марии «на ширину плеч». И ещё через несколько секунд мне показалось, что пылающую жаром незнакомку я знаю если не всю жизнь, то достаточно долго… Мне стало весело и тепло в животе. Тепло разливалось волнами по всему телу, и поскрипывал под каблучками паркет. Ирочка дрочила на нас, бесстыже задрав свой халатик и сильно выпятив вперёд чуть подбритый лобок. Между пальчиками её оживлённо болтался из стороны в сторону залуплённый мизинчик её розового клитора. Увидев, что мне становится уже не по себе от накатывающего счастья, Ирочка полезла прямо через свою соседку, поставила задранную ножку на стол, приобняла меня за голову и качнула-сунула розовый похотник в мой подставленный рот. Я сжала губами, посасывая, Ирочка сразу же взорвалась нервным смехом и мелко задёргалась попкою. Через полминуты её хохотаний из неё вновь брызнула струйка мне на грудь, и я сама закатила глаза, испытывая сильнейший оргазм от шершавого Марииного языка… – Ааа..п! Чхи!!! Извините! – это Мишенька… С высот своего неземного блаженства я буквально свалилась в бездны раздирающего грудь смеха, испытывая уже какой-то ирреальный кайф и целиком оправдывая одну из известных мне теорий пользы здорового смеха во время секса. Я вжималась лицом в кухонный столик и даже не смеялась, а дико ржала. – Вот так он перепугал меня сегодня с утра!!! – жалобно простонала Ирочка, указывая на возникшего из ниоткуда Мишу в дверях. – А я думала насморк… доктора… Меня заносило, несмотря на то, что Мария всё ещё терзала губами за губы мою пизду. – Простите, девочки, а на этой кухне едят? – мой новый муж, похоже, заглянул к нам из чисто прагматических побуждений и теперь взирал на наш мокро-растрёпанный состав, как на гастролирующее трио безумствующих нимфоманок. – Если нет – я попозже зайду… Мы вынуждены были распасться на составляющие личности – в самом деле, не оставлять же ребёнка голодным! Я оправила платье и подтянула трусы, Мария подбила причёску, а Ирочка запахнула халатик и двинулась к холодильнику: – Тебе чего приготовить, сынок? – Ма, я сам… – супруг попытался пройти мимо меня, но совершенно уже некстати оказался, подобно папашке своему, в одних трусах. – Вот уж хуй! – возразила я, приостанавливая его движение, и состроила Ирочке просительно-напутственную гримаску: – Продолжай, Иришенька, не слушай его… Мария одобрительно сунула ладонь под трусы Мише и покачала, будто взвешивая, на ладони его крупные яйца. «За сколько же это я замуж успела выскочить?», подумав вдруг об этом головокружительном сюрпризе моим домашним, я взглянула на таймер распахнутого Ирочкой холодильника. Электронная строка подмигнула и сменила последнюю цифру: «02.05.2004 11:37». Я потянула вниз нетугую резинку трусов… Вспоминая то ветреное лето далёкого две тысячи четвёртого, я каждый раз ловлю себя на мысли: «Пора!». В смысле брать отпуск за свой счёт и навещать родителей, а заодно и приятеля Миху. Но, к сожалению, попадаю я в родной город всего пару раз в год, тогда как воспоминания накатывают гораздо чаще. Зато уж когда попадаю – к Михе сразу после нарадованных папиков. Собираемся мы по сложившейся между нами традиции в его давным-давно предназначенной под снос пятиэтажке. Пьём чай, глушим ганс-крекеры, входим в круговорот. Пятиэтажка его стоит позабытой ветхой избушкой среди сверкающих на солнце шестнадцатиэтажных новостроек, и нам только вечерами перепадает увидеть в их просвете лучистый закат. В ней никто не живёт постоянно уже и, пожалуй, одна лишь Мишкина квартира носит следы обжитости и хоть какого-то ухода. Мишка и сам вместе с семьёй давно перебрался на житие в просторный комфорт новостроек, а в старой своей квартире устроил себе подобие оперативного штаба по сбору старых друзей и знакомых. Снос, конечно, неотвратим, и Мишка утверждает, что на новом месте у него заготовлены позиции не хуже этих, но и мне и многим другим у него в пятиэтажке бывающим, да и самому Мишке, наверное, в первую очередь, хочется, чтобы снос, как обычно, в который уж раз перенесли на следующий год. Под ганс-крекеры очень неплохо идут истории о ветхих тех временах, когда люди называли телефоном пластмассовые коробочки с кучей варварски запрограммированных кнопочек и умудрялись, абсолютно не жалуясь, ходить по сетям на скоростях в десятки кило-, а не гигабит. А в поутихший круговорот часто вплетаются пересказы и байки о людях, об интересных случавшихся с ними случаях, добытых в истории, просто о разной любви. Там я знатный баюн… Я часами могу разгонять новый ритм или в несколько минут взвести в новый ранг какое-нибудь казалось бы поистёртое о время понятие. Я там много могу. И лишь немногие из старожилов знают и помнят мою собственную историю о том, как я из весьма посредственных менеджеров, которых в старозаветье было просто пруд пруди, нечаянно выдвинулся в скромные, но не знающие посредственности, ряды неолитеров. А о том, что этого не случилось бы, не встреть я тогда Миху, знаю только я сам. Миха же, в свою очередь, не признаёт никакого собственного влияния на перевороты в моей судьбе, говорит, что я гонщик, и что сам бы отлично пошёл, если б много так не пиздел по чатам… Но, так или иначе, а именно Михе тогда пришла в голову мысль сунуть в руки мне, тогда ещё только с усердием малыша в песочнице лепившему первые свои трёхстрочные рассказы в различных форумах, фрагмент дневник-рукописи Нины Михайловны – одной из самых близких его жён, “жертв” и соратниц. И именно он не забыл через пару лет поинтересоваться оформленностью материала в произведение и настоять на публикации. Я же на этом произведении только учился писать. Вклад мой в него был мизерным (устранение пунктуального датирования, состыковка эпизод-фрагментации и прочая ерунда), а извлёк я из него целый ряд полезных приёмов и уроков, послуживших становлению моего дальнейшего опыта. Через ребят я заслал его тогда на один из двинутых по тем временам форумов и на этом моё “титаническое” участие кончилось. Сейчас же, перечитывая в который раз этот некогда скрупулёзно “настраиваемый” мною материал, я могу только тихо завидовать любимой теперь и мною Нине Михайловне, которой удалось в одной из последних строк рукописи столь удачно зафиксировать точное время происходивших с нею событий. Ибо я сам, к сожалению, такой возможности не имею. И не потому даже, что у меня нет ни таймера на холодильнике, ни самого холодильника, как такового. А потому что называться это будет «петля времени», то есть понятие куда более табуированное сейчас, чем некогда безобидное по нашим временам слово «инцест». Хотя… 2004-2006-2017
|
||||
|
Версия 1.0 2006 |
||||