|
Дежурный |
||||
|
Идеика Произведение возникло из дежурных эроген-записей того периода (отсюда и название, которое сразу же плавно влилось в арт-сюжет первой главы/части). Но почти сразу же пошла тенденция к «просыпанию» произведения на отдельные искры: вторая глава («Геморрой» - название на тот момент уже видно было, что не игровое, поскольку семантика лексемы не обрабатывалась; стоит либо заменить, либо понять…) постепенно стала выходить за рамки устного рассказа героини и стала запрашивать либо автономности, либо удержания-коррекции; третья глава («Вовка») точно уже, вроде, оказалась «не отсюда», а четвёртая («Именины») блеснула лишь искрой (также никак пока не связанной с первой частью)… В принципе, понятно – изначально это был документ просто дежурной арт_эроген-идеики. Но вполне возможно, что на данный момент фишка состоит как раз в том, чтобы объединить эти «случайные искры» каким-то изящным оборотом в общем ходе создания… На данный момент (04.06.2009) существует три главы в художественно не доведённом состоянии и одна в зачаточном... Игровое поле Бабоньки, конечно, сначала не поняли. Нововведения. До такой степени, что даже жаловаться приходили к заведующему баней. Мол, что это такое, и стыда никакого не хватает. Заведующий поэтому забюллетенил до утряски ситуации, а кассирши объяснявшиеся с особо ретивыми делегатками складывали как умели свои версии: «веяние цивилизации», «из центру пришло, там везде теперь так», «сидит – хай сидит, сами тут моемся и не в тревоге!». А тема была самая обычная. В женском отделении была учреждена должность дежурного, на которую был благополучно назначен по совместительству двадцатипятилетний монтёр Серёга. Монтировать Серёга тут же перестал, зато дежурить начал во все глаза, чем и привёл женский пол в некоторое смущение. Работёнка бесспорно перепала – не бить лежачего. Полагалось сидеть в особо отведённом углу большой женской раздевальной и чутко реагировать на все просьбы и пожелания, по пути всячески предупреждая возникновение аварийных и авральных ситуаций в водотрубопроводном хозяйстве женского отделения. А потому отнёсся к новой должности своей Серёга философски и на вопросы интересующихся обнажённых особ «Чё, бабу-то не могли вмест тебя посадить?» отвечал задумчиво «Иде её взять – бабу-то?». Чем баб почему-то несказанно веселил. Потихоньку и притерпели, пообыклись. Постоянный контингент не шарахался, а новый в массе своей на фоне общего настроения лишь слегка косился, изредка уточняя у подруг - не привиделась ли им в углу Серёгина должность дежурного. .. *** Серёга поначалу и сам слегка перепуган был своей односменной обязанностью, хоть женщин с детства не боялся, а больше любил. Но неделю уж точно просидел лишь в полоборота на выданном ему по случаю должности мягком клеёнчатом стуле. Видимо так в счастье сразу не верилось, и торчал поэтому он в своём углу, как пень на поляне. Только на второй неделе стал сам приходить в себя и порядок в секторе своём понавёл: поставил обстоятельный стол, шкаф с затаённой на всякий про всякий поллитрою, невзначай добавил пару стульев из общего коридора. Вид его угла преобразился чуть не до кабинетного. Вдобавок Серёга освоившись стал приторговывать банными принадлежностями. Жизнь пошла. И на первом уж месяце вышло что! «Познакомились»! …В раз тот с утра началось. Девки сисясты по перед очами маячили уже часов с десяти по случаю какого-то предпраздника. Приходили к Серёге за вениками, за мочалками, за мылом. При этом свои мочалки выставляли так, что Серёге чуть не по носу проходило кудрявою волоснёй. Серёга лишь жмурился на тихоря в удовольствии. Одно было беда – хуй торчком. К случаю и не к случаю. Встать подать чего, а тут девкам смех – бугор через мотню. Ну скрывать Серёга его приспособился, такой жёсткий трусняк себе надысь откопал, что хуй только в тугую покряхтывал. Но с без понту стояк – яйца потные. Надо делать чего-то, а у Серёги на ту незадача ещё – не женат. Ему с смены прийти, да вдуть крепкого в приветливые объятия, а никак. Как удастся кого залучить, так ещё ничего, а то сдрочит сколько сумеет и спать по ночам. И вот с этой бедой, у штанах накрепко сжатою, любовался Серёга на матово-белые жопы своих посетительниц и думал «Ох, впердолить бы ей, в жопу – красного! Со слегка фиолетовым!». Бабы же в бане окончательно осмелев позабыли за его существование, как мужика, и такие выделывалили па, что были б на хуе глаза – пиздец, выпрыгнул бы посмотреть не взирая ни в что …Вот одна лебедь, лет сорока, с жопою толстою, так загнулась ноги кремом тереть, что пизда волосатым зраком из под жопы наружу и выпятилась, на Серёгу смотрит, румянится, у Серёги в штанах снова же – ералаш… …Вот другая, молодка совсем, только замуж идти налилась, так вся вымылась и озабоченно трогает у себе за пизду, что-то смотрит там, а у самой волосня рыжая, и в бровях, и в подмышках (видал когда свитер тянула с себя), и в паху. «Ещё в жопе бы посмотреть!», Серёга думает. Вам пожалуйста: сама подошла, у Серёги полотенце промыслила, а как уходить невзначай зачесалось у ей лодыжка, так она так телевизор свой здесь же и выставила, что Серёга увидел и круг и кружок. Волосня в жопе редкая, но тоже рыжая и глазок сраки розовый, лакомый, дюже мани?т… …А подружки! Собрались на помывку три крали, только мужиков с собой не прихватили, а так вся амуниция: вино-водка, маслины и радости. Поперва мылись, пили, да хохотали в углу своём. А как время пришло на ногах не стоять, так две улеглись нараскорячку во всей красе, а на третью Серёгу и вызвали – провожать на в уборную, чтоб не убилась нах по дороге, потому как уже и так убитая, куда же ей… Ну, Серёга под мыхи её горячие подхватил голую и в сортир поволок. Сиськи мял, за жопу хватал, благо баба хихикала, да вырывалась чуть и потому всё соскальзывала. Перед самым сортиром взял за пизду: «Проходи уже!». В сортире два очка кафельных. На одном баба толстая ссыт, само - голая. Сиськи на стороны, раскорячилась, живот на пизде. Процесс увлекательный, жаль смотреть некогда, такого Серёга не видел ещё. Ну да ладно. Свою пациент-клиентку поставил рачки над очком, держит левой рукой за пизду, а правой тревожит живот «Блюй давай!». Та исполнила понемногу все свои дела, Серёга её умыл, за пизду уже вдоволь налапался, взял за сиськи ещё ажн разок и до подруг её выпроводил. Самому бы теперь подрочить, а вот негде же. Надо вечера ждать, как домой придёт. Серёга поссал, слегка пригорюнившись, а тут ещё малолетка какая-то заскакивает - «Ой! Можно?». «Можно…», Серёга с грустью трухнул концом над унитазом. Малолетка расправилась над сиденьем вприсядку, кучеряшки совсем ещё лёгкие. Припустила струйку из нежных ещё своих лепестков и при этом лепестки так близко и внятно чуть-чуть приоткрылись на стороны, да сама на Серёгин отвесок таращится, что Серёга аж снова задыбился. «Всё, пиздец! По углам!», сам себе. Заправил конец куда следует у штаны и ходу к себе, на рабочее место. Дежурный. Бля… Вот на такие особые случаи у Серёги надумка взялась – доска шахматов. Ведь никогда не умел! А тут сядет и смирно сидит сам с собой. Помогало, и даже выигрывал. Ну так вот. Праздник далее. Рабочий день к вечеру, девки теплеют прям на глазах по количеству приносимого с собой. Из помывочного в раздевальню выходят розовые, приговаривают меж собой чего-нибудь интересного разноградусного, да млеют здесь же на лавочках. А у Серёги уже все дыбы? не дыбы?: сил нема. Хуй стоит не запрятываясь и беспокоит в трусах. А бабы сзверели совсем, тут и там отсыпаются впьянь, дым стоит. Хоть дитёв добро к вечеру не стало-то, а то ж просто срам кругом какой-то нараскарячку лежит. А вокруг всё жарко, натоплено, да бабий ещё духмянистый пар идёт по раздевальне всей, в общем есть что порадоваться. И тут – ситуация. Прибегает одна из помывочного, вся румяная, сиськи болтаются, ладошкой пизду сгоряча прикрывает: видно по делу что. «Там в парной вентиль сорвало! Пар не останавливается!». Это дело прямое его – Серёге смотреть за инвентарём с оборудованием. А только совсем закрывать отделение, бабам праздник портить, не хотелось. «Чего-нибудь выдумаем», подумалось и пошёл посмотреть что там к чему. В парилке, конечно, бедлам: пару не проглядеть, жар кромешный и от всей публики только листики берёзовые пооставались – всех жаром вымело. Серёга дверь первым делом открыл нараспашку, чтоб жар поунять. «Понапарит слегка, но зато может починим его», объяснил бабам в помывочном зале. Но состав уже оставался самый тёплый, пришедший не столько помыться сколько отдохнуть перед праздником, туман у них стоял перед глазами уже давно и основательно, так на Серёгины извинения и внимания никто не обратил. А как добрался Серёга до вентиля – делов грош. Ничего там и не сорвало, жаром забило лишь, что не провернуть. Серёга уладил в недолгую: «Всё, можно пользоваться». И тут как облапило. Сзаду как он на карачках сидел ещё, собирал свой струмент, навалилось горячее, мягкое, аж Серёгу в дыбки дело ясное. «Наш ты соколик!», жарко в ухо ему, «Чай управился? Значит помог. Пойдём с нами теперь посидеть? Праздник всё же, отметим… Чего?». Обернулся – да ты же красавица! Ядрёностью своей ведь давно уж за пятьдесят-шестьдесят! Жопа в три обхвата, сиськи ведёрные и прочее ни в какие рамки ведь. Серёга, пояснялось уже, не из пугливых был по части баб, но тут слегка перебор, он и сконфузился видно чуть. «Да ты не бзди!», горячо зашептала ему обладательница неюных телес, «Я одна там за шестьдесят, а так девки что сочные. Да и не ебаться ж зову, так посидим, отдохнём. Меня Клавой зовут. Клавдия Петровна значит. Заебал ты в углу своём о стул скрипать». Последний аргумент был заковырист своей непонятностью, чего там скрипать? И Серёга согласившись пошёл. За переваливающимися розово-белыми огромными полужопиями Клавдии Петровны. В помывочном уже почти никого не было, а в раздевальной – словно сюда переместился весь жар, веселье в самом разгаре. Основная часть посетителей уже благополучно добралась до дому, а здесь повсюду организовались тесные кружки отдыхающих баб и гул стоял почище кабацкого. В один из таких злачных углов и вплыла Клавдия Петровна. – Бабы, это монтёр наш, чинитель и дежурный! Тебя как звать? – Сергей, – Серёга представился небольшому киряющему хороводу голых баб. – О! Сергей! Он нам кран починил. А на той неделе мне такую мочалку продал, что я об неё всю пизду исчесала! И вдруг Серёга увидел, что женщины бабы Клавыного уголка подавляюще интеллигентны. Лишь одна девица прыснула в ответ на дикий пассаж Клавдии Петровны, остальные конфузливо поджали губки, а девушка с тонкими красивыми чертами лица и с мокрыми смоляными волосами до пояса неожиданно вспыхнула и строго сказала: – Мама, тебе больше не нальём! – Зря, – Клавдия Петровна тут же как спряталась, села меж товарок своих, таща за собой рядом и Серёгу. – Я может тише воды, ниже травы уже. В женском коллективе видимо происходило обсуждение какой-то проблемы или просто что-то рассказывалось «вкруговую». Серёга с Клавдией Петровной своим вторжением как раз прервали одну из рассказчиц, худенькую женщину лет тридцати пяти – сорока с остро торчавшими коричневыми сосочками небольших грудей и с волосатыми икрами довольно стройных ножек. – Всё, не мешайте! Дальше, Саша, – к обладательнице острых сосочков обратилась пышнотелая яркая блондинка лет двадцати пяти с широким розовым ореолом околососковых областей, с мягкими волнами шикарных белоснежных волос и с аппетитной расплывшейся в деревянном кресле задницей. – …Ну вот мы помыкались-помыкались и решились. Надо, так надо, само не пройдёт. Через знакомых нашли хорошего проктолога, записались на приём. Поликлиника далеко, собрались, заставила подмыться босяка своего («Андрюха, говорю, в школу сегодня тебе не идти, так хоть на радостях веди себя поприличней и чистым будь!»), одела в чистое и поехали. Приехали, очереди нет и вообще не приёмный по расписанию день. Но кабинет не закрыт. Я зашла, хоть спросить, когда, что и как. Но всё в порядке оказывается и нам специально, мол, на неприёмный день назначено, как своим и «по отдельному случаю». Мне бы тогда уже неладное заподозрить, слишком вид у него, у проктолога («Пал Сергеич!», – представился) улыбчивый да ухватистый какой-то был. Но я за своими бедами все впечатления в сторону, мне ж Андрюху моего надо лечить. – Ну что тут у нас? Показывайте! – говорит этот Сергеич, Пал. А сам руки потирает и улыбка в усах. – Похоже на геморрой, – поясняю я, что смогла понять с путанных объяснений Андрюхи. – Шишечка маленькая вылезла и чешется всё время. Дома руки с задницы не спускает. – Замечательно, – говорит. – Только я сказал не рассказывайте, а показывайте. Снимай штанишки, дружок, и ложись вот сюда. А там кресло у него наподобие гинекологического. Андрюха стал расстёгивать штаны. – Мне в коридоре пока подождать? – спрашиваю. – Нет-нет, вы как раз возможно будете нам нужны. Останьтесь, пожалуйста. Вот тебе и раз. Нужна им! А я Андрюху своего голым уж года три или четыре как не видела, шутка ли – уж двенадцатый мужику пошёл. А я натуру свою скабрезную знаю и его потому от себя как могла берегла, держала в любви, но строгости. Ну осталась, делать нечего. Стою как дура, глаза девать некуда. Андрюха из-под края рубахи розовой жопой мелькнул, стал, стоит перед доктором. А тот вместо того, чтоб по делу смотреть, край рубахи задрал ему спереди и хозяйством любуется. – Молодцы! – это мне говорит. – Развитие раннее. Меня в краску аж бросило. Мне откуда знать какое там у Андрюхи в штанах развитие. Что ли я за развитие то ответчица? А тот за хозяйство Андрюху теребит, Андрюха лишь переминается смущённо с ноги на ногу и блаженно пожмуривается. У меня дух захватило с такой наглости, да не успела высказать. – Вот сюда, – говорит этот Пал Сергеич Андрюхе. – Забирайся и ноги наверх. Расположился Андрюха, я чуть успокоилась. Вообще что-то нервная со всеми этими новопроблемами ты, милочка, думаю о себе. Подумаешь – пацана голого увидела. Проктолог Андрюху осматривает, что-то мнёт, оттягивает, языком тихо цокает, потом запишет что-то себе коротко и дальше обследовать. При этом с Андрюхой о чём-то в пол голоса. И вдруг разворачивает кресло это с раскинутым Андрюхой вполоборота ко мне и отдвинувшись оборачивается ко мне. А там… У Андрюхи жезл стоит красноголовым конём. Он ему надрочил! Писюн-то не очень большой ещё, но стараниями «доктора» во всей красе: кожица спущена, голова чуть не слюнявится и яйца розовые болтаются. А этот Пал Сергеич как ни в чём не бывало: – Подойдите, – говорит, – Александра Леонидовна на минутку. Вот здесь? И разведя булки в стороны на что-то показывает в Андрюхиной заднице. Меня стыд пробрал всю, но подошла, посмотрела и не видя ещё говорю: – Да. А про хуй Андрюхин торчащий, как под гипнозом заговорить не могу, что это безобразие и что это такое. А он берёт Андрюху за писюна и начинает прямо на глазах у меня подёргивать его. – Что это такое? – наконец я промолвила. – Это половая зрелость, – он мне объясняет, а Андрюха начинает поёрзывать в кресле. – Дома он не дрочил ещё, я спрашивал. А очевидно пора. Сейчас спрыснет в первый раз. Можете подставить рот. Но рот я только раззинула от такой наглости. – Как вы смеете! – говорю. – Это же… Это же… Онанизм! – Совершенно верно, – поддерживает он и заключает в свободную руку Андрюхины яйца, отчего Андрюха ёрзает жопой уже откровенно. – Прекратите немедленно! – почти срываюсь на крик я. – Сейчас! – с полной готовностью соглашается проктолог-сексопат и Андрюха выбрызгивает тоненькую струйку молофьи из его кулака прямо мне на платье. – Вот, я же говорил! – фальшиво сочувствует Пал Сергеич. – Лучше было бы подставить рот. Одежду запачкали. – Вы специально направили! – бурно парирую я и соображаю, что несу что-то несусветное вместо того чтобы навести здесь надлежащий порядок. – Успокойтесь ради Бога! – говорит этот маньяк. – Ничего страшного с задницей у вашего сына не приключилось. Гемороидальных узлов нет и следа. Лёгкое кожное воспаление, от которого спасёт недельный курс процедур. Будет приходить ко мне по вечерам, после восьми. Раньше, к сожалению, никак не могу, всё расписано. У меня как отхлынуло. Причём, что поразительно, моя нервозность по поводу сексуальных домогательств доктора и мои полумесячные тревоги по поводу Андрюхиного заболевания схлынули одним разом. – Ну уж нет! – на остатках гнева, но с колоссальным облегчением внутри, которое не дало сказать всего намеченного остального. – После восьми мы будем приходить только вдвоём! Он в ответ ничего, рецепты выписывает, да в карточку что-то заносит. Андрюха слез с кресла. Я сделала вид, что у доктора на столе что-то рассматриваю пока Андрюха там одевался. А как уже из кабинета нас выпроваживал, так вдруг взял Андрюху за задницу, а мне говорит «Вас выебу в среду. Сегодня понедельник, за два дня подготовьтесь противозачаточно. До свиданья!». Я аж вспыхнула, но дверь закрывалась уже и я лишь со всем вновь всплеснувшимся негодованием сказала «Досвиданья!». Мысль о том, что доктора надо сменить была настолько очевидной, что я просто не допускала в тот момент вариантов иных. Об этом не думалось, в голове носились вихри мыслей представлявших предстоящие объяснения о произошедшем с Андрюхой. Всю дорогу домой я молчала в паралитическом ужасе и кажется даже ни разу не посмотрела на бежавшего рядом сына. – Мам, а что такое «противозайчаточно»? – спросил Андрюха дома ещё в прихожей. «Началось!», подумала я. И неожиданно вся буря невыраженных в кабинете доктора чувств вылилась на Андрюху: – Против зайцев таких глупых как ты! Чтоб меньше подобных делалось! Ты значит сам не знаешь, что такое «противозачаточно»? А что такое «выебу» ты значит знаешь и даже не спрашиваешь, малолетний засранец! – Ну, это у нас каждый знает! – засмеялся Андрюха. – Это девкам в дырку писюн свой засовывать, когда стоит. – Ах ты…, – у меня перехватило дыхание. – «Когда стоит»! А то что «писюн в дырку» собираются «засовывать» не девке, а твоей собственной матери, тебя не тревожит? – Тревожит, – Андрюха опустил наконец свои бесстыжие глаза. – Думаешь не влезет? Гонялась я за ним весь вечер с сеткой для дранья, а ночью мне приснился его безволосый хуй стоящий торчком. Я проснулась в жарком поту и не смогла заснуть до утра. Я сгорала от стыда вспоминая ситуацию в кабинете, пыталась успокоиться, но на ум приходили то Андрюхин брыжжущий член, то беспардонное докторово напутствие. Утром я чувствовала себя полной развалиной и совершенно непонятно для себя и почти не заметив того поставила себе вагинальные противозачаточные свечи. Ебаться с этим кретином я не собиралась, но вечером мы с Андрюхой пошли к тому же проктологу как-то позабыв сменить врача на курс лечения. Он удовлетворённо ухмыльнулся, когда мы вошли в кабинет. – Сегодня только вторник! – сказал мне зачем-то «доктор» и пояснил тут же: – Ваша процедура, Александра Леонидовна, завтра. Сегодня один Андрей. Чтоб не выразиться нецензурно при сыне я потянулась к уху доктора и сказала ему: – Вы – мудак! – Благодарю Вас! Очень польщён! – тоном таким будто я вложила в свои слова комплимент отреагировал он и подошёл к раздевшемуся уже до рубашки Андрюхе: – А ну-ка, Андрей, наклонись. Как у тебя здесь дела? Андрюха задрал рубашку и наклонился почти до пола. Ягодицы разошлись. Доктор одобрительно похлопал Андрея по заднице и вдруг всунул ему указательный палец в анус. – Что вы делаете? – возмутилась я. – Анальный массаж. А вообще вы, конечно, правы. Выебать его тоже бы следовало. Но к этому позже. На всякий случай сделайте в четверг ему клизму перед визитом ко мне. А пока разденьтесь там за ширмой, мне нужно осмотреть вас на предмет наследственных проявлений. – Каких проявлений? – вскипела я окончательно. – Зачем? Андрюшка, одевайся-пошли! Это же безобразие какое-то! – Перестаньте устраивать цирк! – строго сказал доктор-проктолог. – У вашего сына лёгкая форма, но довольно сложной болезни. Вылечить сейчас её легко, но через полмесяца она может перейти в форму уже хроническую. – Мы вылечим её у другого врача! – в запале выдохнула я. – Другое дело, – словно успокоился сразу доктор. – Только не оттягивайте до завтра. Начатый курс нельзя прерывать. Его спокойствие подействовало на меня угнетающе. – То есть как это «не оттягивайте»? Где же мы в это время найдём доктора? – Вы сами создаёте себе проблемы, от которых не знаете способа избавиться, – сказал доктор и кинул коротко: – За ширму и раздевайтесь! Он стал делать процедуры Андрюхе, а я прошла за ширму, решившись терпеть ради Андрюхи любые осмотры. – Низа достаточно? – спросила я, сняв обувь, колготки, юбку и бельё. – Достаточно, я сейчас подойду. Он зашёл за ширму, и я машинально прикрыла низ живота под своей короткой сорочкой. Он молча развёл в стороны мои руки и критически осмотрел весь мой низ спереди. Чтоб Андрюха не заподозрил чего неприличного я не решилась издать ни звука. – Так! Развернитесь! И вот сюда, поджалуйста, на стул! – громко сказал врач. – Облокотитесь на спинку и руками разведите в стороны ягодицы! Попку выше! Я с ужасом подумала о том, что может представиться там обо мне Андрюхе. – Шире, пожалуйста! – громко комментировал доктор. – Ещё немного! Тревожась лишь за то чтобы до Андрюхи долетало как можно меньше слов, я забыла о всяком стыде перед самим доктором и отчаянно выпятила ему все свои припампасы. ... Идея потаскать Вовку за хуй возникла как-то сразу вдруг, ни с того ни с сего, и у Леночки непроизвольно поджались ножки. Она протянула лапку под партой и положила Вовке пятерню на мотню. Вовка вздрогнул и посмотрел на Леночку, но та продолжала писать как ни в чём не бывало. Вовка отвёл взгляд и почувствовал, как напрягся в штанах его струк. Леночка нащупала вздымающийся вожделенный объект и сжала мягкий ствол двумя пальчиками у самой головки. – Врёшь ведь! – не поверил Пауль, когда Вовка по дороге домой описывал ему возникший между ним и Леночкой эксцесс на уроке английского. – Ленка – дура! Она мне мой бэг порвала позавчера. Чё б она трогала тебя за твой хуй? -Паха, ты сам дурак! – резонировал Вовка. – Ты Ленку за сиську зачем в коридоре при всех схватил? Чучело! Вот и схлопотал по лохмам. А я тебе говорю, как другу и чтоб не распиздел никому, а ты мне «врёшь», «врёшь». У меня чуть балда в сапог не вывалилась! Не хочешь – не буду рассказывать. – Э, не! Не гони, Вовка! Давай дальше двигай. – А чего дальше? Потискала-потискала в кулаке и отпустила. А сама всё пишет и пишет. Я хотел ей руку на коленку положить, а тут звонок – не успел. Она и стартанула, как будто ничего не случилось! Даже не оглянулась на меня… – Во даёт! Жалко не я с Ленкой сижу. Я б, наверно, успел! Тема всплыла заново, когда Вовка сидел уже у Пауля дома за уроками. Физика и химия ещё кое-как уложились в их бедовые головы, но на заданном для чего-то наизусть отрывке из «Евгений Онегина» их окончательно заморозило. Сидели, бормотали друг другу про занемогшего дядю, но больше трёх строк кэш не выдерживал и то концовка забывалась, то начало выпадало из нифига не оперативной памяти. – Знаешь чё! – не выдержал, наконец, Пауль. – Я твоего аса Пушкина в окне видал! Расскажи лучше как тебя Ленка за хуй таскала. – Чё тут рассказывать! – Вовка облегчённо откинулся на стуле, с удовольствием переходя от книжных мытарств к греющей душу теме. – Сидим мы с ней, значит, как с тобой вот сейчас. Она чего-то там упражняется, я конфету грызу. «Мишка на Севере», Дункан угостил. Вдруг чувствую что-то меня за мотню – цап! Я конфету и проглотил. Смотрю на Ленку – она ничего, пишет себе. Я тогда под парту косяк кинул чуть – точно: её рука. Держится и немного поглаживает. У меня аж дух захватило. Чувствую, а у неё под рукой мой писюн зашевелился… Тут у Вовки от нахлынувших воспоминаний и в самом деле стала подыматься дыбом мотня, и Вовка поспешил прикрыться ладонью. Пауль с пониманием хмыкнул. – Ну и чего? – А она как нащупала, так пальцами прижала и не отпускает… – Вот так? – Пауль нырнул своей ладонью под Вовкину и сжал в кулаке его член. – Уф! Нет, не вот так. Она нежно держала и чуть подёргивала. – Ну это ты уже гнёшь! – кулак Пауля чуть поослаб и стал пожимать Вовкин член. – Ты в тот раз этого не рассказывал. – Кончай теребить! Прикольно же! – засопротивлялся Вовка. – Давай Пушкина учить. Он памятник себе воздвиг нерукотворный! – Слушай, чего ты пристал ко мне со своим Пушкиным? Я вообще больше Толстого люблю, – убрал ладонь Пауль. – Гы, – поддержал Вовка тропу в стёб над классиками. – Эт про войну и мир что ли? Там же от одного количества страниц рехнуться можно! – Сам ты война и мир! – не согласился Пауль. – «Баня», слыхал? Вот про баню как раз и люблю. – А чего там в бане? – Вовка был тот ещё букинист по жизни (три книги, одна из них «Азбука»). – Повесть такая. Или роман, я фиг его знает. Наверно роман – про любовь всё-таки. Как один барин, ещё крепостной, сразу трёх девок драл! – пояснил Пауль. – Я тут у мамки нашёл в шкафу, под бельём. – Давай почитаем! – подожгло Вовку в момент – было тепло и полупонятно хотелось чего-то необыкновенного… – Поздно уже, – сказал Пауль. – Скоро мамка с работы придёт. Часа полтора осталось. – Успеем! – Вовку уже завело. – Хоть децал там почитаем и спрячем потом! – Ну ладно, – было по всему видать, что Паулю и самому хотелось почитать. – Только дверь пойди на щеколду закрой, чтоб не засыпаться. Вовка дёрнул щеколду в коридоре, Пауль добыл в ворохах женского белья на полке запретный фолиант и чтение началось. «Роман», отбитый на ксероксе в несколько страниц и скреплённый двумя скрепками, сперва пытались читать по очереди. Но как только «заржал барин победно над упруго-белым задом Малашки и стал ожесточённо двигать низом туловища», так от нетерпения сбились башками и читали уже вместе с одной страницы. Вовка читал медленнее и Паулю приходилось ожидать, пока Вовка дочитает очередную страницу. Чтоб не терять времени он перечитывал заново особо жгучие места и мял себе бен под штанами. На месте, где «Фроська, завороженная невиданным зрелищем, не смогла преодолеть желания пощупать член барина», он не выдержал и потрогал торчащий кол у Вовки. Вовка довольно охнул и не обратил внимания. А когда, под конец, барин, напутствуемый девками, поднёс красавца Фроськиному песцу «и стал водить головкой члена по всем его частям от низа до верха и обратно», Вовкин хуй не выдержал и пустил струю прямо в штаны. – Вот дурак ты, Паха! – испугался Вовка. – Это что у меня? Блин же – мокро… Ну и чё теперь делать? – Классно всё, не бойся! Это молофья у тебя потекла. Сымай штаны и помыться надо. Вовка быстро сбросил штаны и побежал в ванну. – Садись сюда, – Пауль показал на какую-то странную раковину, навроде унитаза, и без бачка. – Это биде. – А на хрена оно? – Не знаю, моя мамка всегда в нём подмывается. Наверно, чтоб в душ не залазить. Ты держи шланг, а я тебя вымою. – Я сам! – сказал Вовка. – А шланг кто будет держать? – Скажи лучше, что это тебя прикололо мой шланг держать, а не этот! – Ещё бы! Смотри, опять напрягается! – Ага, встаёт! А ты откуда знаешь, что твоя мамка в этой беде подмывается? Видел? – Два раза… Один раз из школы рано пришёл, а она дверь оставила приоткрытую. А в другой раз она ночью пошла поссать и не возвращается долго. Я пересрал – думал украли мамку. Я тогда только в третьем классе был. Вышел, а дверь приоткрыта и она ко мне жопой сидит, подмывается. – Здорово видно было? – спросил Вовка уже в комнате, натягивая штаны. – Не очень, только задницу немного. В ванне лучше. – А ты чё – и в ванне видел? – Сколько раз! Меня мамка спину попросит помыть, а я и смотрю, когда она не видит. – Врёшь! – Да не. Она один раз за мылом при мне наклонилась, думала, что я уже вышел. Так я даже разрез у неё увидал под жопой. Розовый… – Ну и как? – Классно! Там волосатое всё… А ты видал у своей? – Не, я не видал… А твоя тёть Ника мне очень нравится. Вот бы у неё посмотреть! – Не, тебе мамка не даст спину мыть. Ты ж ей не сын! И вообще она строгая. – Ага, строгая, а чего ж тогда у неё такое в шкафу лежит? – напомнил Вовка про прочитанный рассказ. – Точно! – Как ты думаешь, она часто это читает? В это время послышалось вращение ключа в замке и звонок. Пришла тётя Ника. Пауль чертыхнулся и умчался отпирать не открытую вовремя щеколду. – Чего это вы законопатились? – спросила она, раздеваясь, и вдруг увидела потрёпанные самиздатовские листки в спешке позабытого пацанами рассказа. Глаза её округлились и лицо покраснело в гневе и смущении: – Ого! Вовка замер. Пауль сделал вид, что усиленно занят уроками. – Пауль, где вы это взяли?! – В шкафу, – буркнул Пауль. – В твоём! – Знаю, что в моём! Я спрашиваю, что вы там делали, в моём шкафу? – «Что делали», «что делали»! Ну, почитали немножко, – чувствуя, что мама смущена не меньше их самих, Пауль переходил в лёгкое наступление. – И что – понравилось? – Конечно, – решил видимо не сдаваться Пауль, и уже откровенно нахамил изложением прочитанного: – Особенно когда Наташка Фроське показывала! – Что показывала? – озадаченно спросила Ника. – Как барину хуй сосать! – выпалил Вовка. – Вова! – ахнула тётя Ника. – Откуда ты знаешь такие слова?! Но смущение в женщине окончательно пересилило гнев. – Вы оба – отъявленные мерзавцы! Мыть руки и я жду вас за столом! И вымойте рты! – Зачем? – ошарашено заморгал Вовка. – Чтоб вся дрянь вашего грязного лексикона вымылась! Тёть Ника спрятала злополучный рассказ на полку и пошла готовить ужин. Ужин проходил в гробовой тишине. В конце ужина тетя Ника неожиданно спросила: – Вова, ты сегодня у нас остаёшься? – Не знаю, – ответил, не поняв вопроса, Вовка. – Мы с Паулем ещё не договаривались… – Ничего, договоритесь, – совсем уже непонятно сказала тёть Ника. – Я позвоню твоим, сообщу. Вовка с Паулем переглянулись. Собственно остаться с ночёвкой у Пауля всегда было можно, но обычно об этом они договаривались между собой, а Пауля маму ставили в известность о своём решении лишь постфактум. Вовка даже немного струхнул – подобная, никак не объясняемая тёть Никой, инициатива попахивала грозой. И разряд шока не долго заставил себя ждать. Сразу после ужина, ни улыбкой не разрядив всё более напрягавшуюся атмосферу всеобщего безмолвия, тёть Ника ушла в ванную. Пацаны, притихшие, сидели в комнате и реально учили не в шутку занемогшего Пушкина дядю. В голове он, по-прежнему, не укладывался, но мысли, навеянные легкомысленным Леночкиным поступком в школе, совсем улетучились и больше не беспокоили. – Ты как думаешь, что теперь будет? – спросил Вовка. – Нагоняй! – однозначно определил Пауль. – Она всегда странная, когда хочет мне всыпать. И тебя вот оставила ещё… – Думаешь и мне? – у Вовки перехватило дух. – Всыпет? – Запросто! По первое число! Вообще-то вливаний как таковых Вовка, в силу привычки, не сильно боялся. В панику вгоняло то, что всыпать может тёть Ника. Страшно было даже не за себя, а за неё: это ж до какой степени надо разозлить и довести всегда нежную, добрую и такую красивую тётю Нику, что она собирается всыпать не только родному Паулю, но и ему, Вовке? Вовка откровенно поёживался. – Оба сюда! – раздался голос тёти Ники. «Началось…», подумал Вовка. «Оба» без всякого энтузиазма побрели в коридор. Но тёть Ника оказывается ещё вовсе не вышла в коридор, как они подумали, а звала их в открытую дверь, прямо из ванной. Те же «оба» замерли в коридоре. – Я жду! –голос тёть Ники ни капли не сбавил настойчивости. Потоптавшись в нерешительности, Вовка с Паулем зашли в ванную. Тёть Ника уже вымылась и сидела в пустой ванне, скрестив ноги и лицом к ним. Не зная куда деть глаза, виноватые Пауль и Вовка уставились в пол. – И что же вы, господа? – строгий голос тёть Ники даже немного дрожал от лёгкого гнева. – Обладаете столь обширными познаниями и столь развитым лексиконом, и вдруг! «Очи долу пред царствием неги»? Нет уж, придётся смотреть! Раз уж сами того возжелали, по возможности дополним вашу богатую эрудицию. Тётя Ника вышла из ванны и села на её край прямо перед их опущенными носами. – Внимание на меня! – громко сказала тётя Ника и с усилием подняла подбородки, сначала Паулю, потом Вовке. Оба попытались обратно опустить головы, но от увиденного даже раскрыли рты: так близко и «вживую» видеть ещё не доводилось. Распахнувшиеся глаза притянуло, как магнитами. – Вот, уже лучше! – прокомментировала тётя Ника. – Присутствие духа, я вижу, понемногу возвращается. Итак начнём! Она села поудобней и приступила к подробному разбору собственной анатомии указывая пальцами на демонстрируемые экспонаты: – Тело женщины (и девочки) устроено примерно следующим образом. Голова и лицо. Обычно длинные, мягкие волосы различных оттенков; гладкий лоб; красивые, яркие глаза; правильный, маленький нос; изящные ушки; мягкие, нежные губы и рот; маленький подбородок. Голова и лицо нужны женщине, чтобы думать, видеть, слышать, обонять, говорить, улыбаться, а также, как выразился наш чрезмерно эрудированный мальчик-Вова, для того, чтобы «сосать хуй» или, если выражаться научно, «орально коитировать полового партнёра». Далее следует изящная, тонкая шея, предназначенная для поворотов головы. Ниже находятся плечи и груди. Груди женщины упруги и имеют по одному соску. Форма груди, размер и цвет сосков разнятся у разных женщин. Грудь предназначена для вскармливания подобных вам, господа, единственно разве что не столь ещё смышлёных в эротических вопросах. В половом акте грудь применяется как дополнительное стимулирующее эрогенное средство. Живот женщины – мягок и округл. Предназначен для вынашивания впоследствии вскармливаемых, в период беременности значительно растягивается и сильно увеличивается в размерах. Ниже живота находится лобок, на который мы и переводим наши слегка обалдевшие взгляды. Тёть Ника подвинулась на самый край ванны и широко раздвинула ноги. Вовка и Пауль синхронно судорожно сглотнули. – Лобок женщины покрыт особого рода короткими, вьющимися волосами, которые скорей можно назвать мягкой шёрсткой. Шёрстка может отличаться по цвету, мягкости и кудрявости, от волос головы. Такая шёрстка находится у женщины под мышками, на лобке, далее она плотно обрамляет большие (или «срамные») половые губы и заканчивается слегка прореживаясь на колечке анального сфинктера или ануса. Ника ладонями немного развела в стороны ягодицы давая возможность убедиться ошалелым наблюдателям и неожиданно закончила: – Также женское тело состоит из двух изящных рук и двух стройных ног. А для изучения столь заинтересовавших вас женских половых органов мы пройдём для удобства в спальню. Вовка и Пауль захлопнули рты. Ника завернулась в большое полотенце и вышла в комнату. Слегка приглушённые и решительно ничего не понимающие, они поплелись за ней. Нагоняй явно присутствовал, но оба начали потихоньку размораживаться и понимать, что даже если это и нагоняй, то второго такого нагоняя возможно захочется очень скоро, но, возможно, уже не будет. Следовало срочно, пока не закончилось представление, развивать активность или хотя бы не упускать ни малейшей подробности. – Прошу сюда! – Ника забралась на софу и устроилась на подушках в изголовье. Пацаны забрались на софу рядом с ней и она сняла с себя полотенце и развела в стороны ноги. Рты у Вовки и Пауля снова, как по команде, округлились. – Ближе-ближе! Вот так. Здесь будьте особо внимательны. То что находится под лобком женщины называется влагалищем. Влагалище имеет четыре губки, две малые и две большие. Вверху губки соединяются в маленький бугорок, который словно в капюшончике скрывает головку женского клитора. Тёть Ника, перебирая и оттягивая, по очереди продемонстрировала свои большие и малые губки, затем раздвинула верх губок двумя пальцами и оттянула кожицу с клитора, демонстрируя розовую бусинку его головки. – Также влагалище имеет две дырочки. Первая (вверху), совсем маленькая, называется мочеиспускательный сфинктер. Через неё женщины писяют. А вот под ней находится дырочка уже большая. В неё женщин «ебут», выражаясь Вовочкиным языком. Или, по-научному, коитируют либо совершают половое сношение. ... – Ибут иё в задницу! – заключил Кондратыч свою поздравительную речь. По причине всеобщей подпитости, никто на этот речевой пируэт особого бы внимания не обратил, если б Леночка конфузливо не хихикнула: «Как это?!» Тут и началось. Сконфуженную Леночку лапали за перёд и за зад, хватали за мокрые маленькие сиськи и многие лично норовили растолковать – «как». – Выебут!.. – охнула Наталья, пытаясь прорваться на помощь всё слабее отбивающейся Леночке. Но внезапно стало поздно: один друг усадил уже Леночку прямо на стол и, раздвинув широко ножки, просто стёр с неё лёгкие кружевные трусики. Леночка взвизгнула и бросилась ему на шею, попадая своей маленькой дырочкой на рвущийся ей навстречу конец. «Блядь такая!», иронично цокнула языком Наталья и почувствовала у себя уже под жопой чью-то ладонь. ... ... ... ...
|
||||
|
Версия 0.0 2002 |
||||