|
Джангаир |
||||
|
Идеика Повесть-сказка по мотивам двух то ли сказок, то ли повестей ;) Ариэль и Маугли, школа учителей и школа джунглей, возносящий полёт и животная страсть - такие вот ипостаси любви задумывалось здесь задействовать... На сегодня, 04.06.2009, готовы две первые, старт-вводные части и примерно наполовину прописана третья... Игровое поле ... ... К семнадцати годам он начисто забыл о реальности людей, исторгнувшей его в этот удивительный мир. Отголоском людской той реальности осталось лишь его новое имя, чем-то схожее с прежним, ныне уже напрочь забытым. Теперь его звали Ариэль и он чувствовал и понимал, что это имя является его именем куда более верным, чем имя прошлое, заслужено истёртое из памяти. Мир его окружавший уже большую часть его жизни назывался школой и в своё время резко перечеркнул все его представления о школе. Здесь не учили, но учились. Учились ученики и учились учителя. Сложность проходимых в школе предметов и задач могла бы привести человека далёкой обыденности в стихийный ужас, но граница школы с зелёными джунглями была посыпана чистым речным песком и на ней не было ни одного отпечатка человеческой ступни: школу не покидал никто. Лишь изредка нарушали границу дикие звери, принимавшиеся школой с неизменным почётом. Они гостили недолго, бывали накормлены и обогреты в случае необходимости, делились с человеком несомой ими информацией и снова уходили в свободный предел своей дикой родины. Ариэль сидел на потёртой циновке своей кельи-комнаты и смотрел без тени смущения в глаза заходящего солнца. В упражнении-навыке упорядочения секторов памяти перед его внутренним взором ещё раз вставали картины прожитого дня. Удар гонга возвестил о начале нового дня с первым лучом солнца. Все ученики и учителя обратили глаза встречь восходу и совершили первое утреннее омовение в его нарастающих токах. По окончании обряда Восстановления Утраченного был завтрак в общей столовой под открытым небом. Выбор в пище был широк номинально, но крайне скуден традиционно. Перед каждым учеником стояла чашка сырых земляных орехов и лежала сухая лепёшка-лучи, небольшой глиняный кувшин с водой окончательно довершал этот изысканный набор блюд. На обоих концах длинного стола в мире покоились фрукты, орехи и мёд, даримые джунглями, а также многие виды избранной пищи приносимой паломниками из далёкой людской реальности. Мало кто обращал своё внимание на дальние концы стола, разве что окидывая случайным взглядом присутствующих и их окружающий солнечный простор. Даже начинающие ученики владели искусством созерцательного насыщения и плоды их свободных творений превосходили любые уже существующие земные формы плотского насыщения пищей. Многие же из учителей и вовсе питались «лишь солнцем», обращая во внутреннюю энергию ток чистейшей всё проницающей праны. Но сегодня один малыш, прибывший в школу лишь несколько дней назад, отложил в сторону лепёшку-лучи и выбрал себе взамен одно из возникших тут же перед ним свеже-воздушных пирожных от царственного стола Намкадир-Шаха, давнего доброго друга и помощника школьных учителей. Несколько учеников разного возраста, сидевших рядом с малышом, лишь осторожно улыбнулись его поступку: этикет не допускал проявления любой возможной формы несогласия с действиями младшего человека. Только Ариэлю, сидевшему напротив, стало настолько жаль малыша, что он вдохнул чуть глубже, расправляя сжавшееся сердце и покачал головой, глядя прямо и с укоризной маленькому гурману в глаза. «Ты уйдёшь сегодня в ночь со мной!..», тихо сказал Ариэль малышу по окончании завтрака и тот согласно кивнул. Уроки древней теологии, практической теософии, новейшей астролирии и классической физики. Практикум самоотрицания после напитанного солнцем обеда и сон Созерцания Основных Искрометий. Лёгкий танец Достижения Совершенства в одной из форм планетной любви и ужин в сени веющих прохладой широколистных пальм. В танце Достижения Совершенства сегодня Ариэль любил девушку с огромными в пол лица тёмными глазами и стройного темнокожего юношу. Их имён он не мог ещё постичь своим пониманием, но уже давно между ними установились тёплые дружеские отношения. Они чаще обычного встречались друг с другом в своём небольшом составе на протяжении разных занятий, они помогали друг другу в процессе обучения уже гораздо свыше традиционного и скорее всего уже зарождали в своём маленьком обществе начало одного из великих кругов вращения всего сущего. Отведя глаза от уходящего к людям мира солнца, Ариэль обнаружил стоящего перед ним малыша, уже довольно нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу. Ариэль улыбнулся, вспомнив ещё раз забавный утренний случай. «Ариэль! – произнёс малыш сокровенным шёпотом. – Покажи мне… тигру!..» – Как тебя зовут? – Ариэль тепло заглянул малышу в глаза. – Шарад, – ответил малыш сияя глазами в возбуждении от предчувствия видимо «тигры». – Ты молоко выпил? – Ариэль с трудом удерживал в себе открытую симпатию к этому распахнутоглазому существу. – Выпил! Розовое! Вкус карамели-амелии, – собравшись со всей присущей честностью. И тут же, без разбора: – И Найку-змею! – Хорошо! – Ариэль засмеялся и встал. – Только спать потом будешь один и в том дальнем углу! Не испугаешься? – Ух ты! – у адепта светлого будущего аж шёрстка на загривке приподнялась. – А грозу? – Нет! Грозу не могу, – Ариэль понял, что настал момент напомнить о небесно вкусном пирожном Намкадир-Шаха. – Кто возвращался за пищей в предел? – Ох… ой! – сразу даже чуть задохнулся малыш. – А я больше не буду же, Ариэль! – Ты это себе расскажи! – Ариэль собрал весь запас напускной строгости и был неумолим. – Нет! -Ох…хох!.. – вздохнул Шарад уже совсем жалобно, поняв, что эту стену не одолеть. – А только я правда не буду, Ариэль, даже не за грозу… Я сегодня касался Легкокрылия Вечности! У Ариэля мурашки пробежали по спине. Ариэль вспомнил себя впервые коснувшегося Легкокрылия. Он поцеловал малыша в лоб и сказал: «Ну пошли!» В просторной комнате, в которую вела дверь из комнаты Ариэля света уже почти не было. Его серый поток, струившийся теплом вечера в небольшое окно, постепенно ослабевал и тёмные углы комнаты становились всё больше. «Здесь!», сказал Ариэль, усаживая малыша в центре комнаты на почти вплетшуюся в каменный пол циновку, «Будь внимателен и осторожен в пути! Я буду рядом, но любой твой страх – это страх твой и я не смогу ему противостоять!» Шарад умоляюще посмотрел на Ариэля и подался вперёд в нетерпении. Ариэль вздохнул и сбросил полог. Малыш оказался один в полной темноте и тишине. Темнота плотным кольцом чуть сдавила его лёгкие и начала медленно и с прохладой под животом вращаться. Сонмы стай бегущих вокруг и внутри – малыш весь напружинился и застыл как живое изваяние Будды. Тьма сдавила сильней и быстрей закружила. В кругах малыш еле слышно попискивал. Ариэль невидимо и неслышимо коснулся ладонью его лба. Тепло исходящее было в норме и Ариэль спокойно проследовал в один из тёмных углов. В тёплом ласковом свете там ждали его уже прекрасноглазая девушка и добрый юноша их нарождающейся касты. За чертой приветствия камень холодного пола был обращён в ложе любви, достойное земного раджи, и руки друзей уже были протянуты Ариэлю навстречу… …Вращение замедлилось и постепенно совсем стихло. Лёгкий ночной ветерок шелестел за окном. Или не ветерок… Тёмные углы словно застыли не совсем и ещё продолжали какое-то смутное движение. Оттуда и доносился шелест, похожий на шум ночного ветра. Змеи!.. До чего же много здесь змей… Шарад медленно опускал взгляд и видел, как из темноты устремилась к нему большая жёлтая полоса. Он прикрыл глаза и коснулся пальцами пола. Когда он разнял веки, раздувшая капюшон Наи застыла в расстоянии ладони от его лица и встретила его взгляд. Поединок начался. Отважные воины, подданные ночной охотницы, приблизились вплотную и двигались, почти задевая малыша своими охлаждёнными о ночь телами… – Занятный леи! – сказала девушка, с тёплой улыбкой взирая на Шарада. – Ты проводишь его, Ариэль? Она коснулась кончиками пальцев обнажённой груди Ариэля и очень медленно повела коготки свои вниз по его крепкому торсу. – Да! – сказал Ариэль, целуя её нежно в лодыжку и наблюдая возникновение страстного вихря под животом сжимающего её талию юноши. – Просил показать ему тигру… …Ариэль сжал в кулаке вихрь страсти воспламеняющегося юноши, когда собственный его аскет чистого пламени оказался в крепких объятиях нежной точёной руки девушки, нефрит которой в свою очередь уже пылал в ладонях его достигшего юноши… Мягкий ласковый свет переплёл их тела и слегка отдалил их сознание от движений их собственных тел в танце чарующей нежности… Имея эту возможность лёгкого отстранения, они имели возможность любоваться всей эстетикой полувоздушного соития их губ с телами любимых друзей… Согласно правилу танца нежным поцелуем покрывалось любое возникающее перед лицом тело, не исключая и собственного, как и любая из его прекрасных частей… Они переставали иметь представление об индивидуальности растворяясь в единой и неделимой любви… Наслаждение созерцанием прекрасного нарастало в плавном, но уверенном темпе до тех пор пока лёгкий экстаз не сотряс одновременно их юные тела… оставив лежать чуть взмокшими на ложе любви в слабо проскальзывающем по телам трепете… …Не нарушая моста тёмного льда, прочно ставшего меж их глазами, Шарад взял Наи чуть ниже распахнутого плаща и сжал в руке. «Шарад, это же не кошка!», услышал он в воздухе голос невидимого Ариэля, «Нельзя мучать Наи!» – Я не мучаю! – негромко произнёс Шарад. – Мы с ней говорим о любви… Как бы в подтверждение его слов большая очковая змея чуть сбросила капюшон и приникла своей головой к уху Шарада покрыв капюшоном его плечо. Ариэль только покачал головой: он сам уже очень давно не боялся ничего и сам был очень храбр при первом своём знакомстве с мудрой Наи, но говорить с ней о любви ему ещё не доводилось. Девушка лежавшая рядом улыбнулась, а юноша привстал на постели, поцеловал Ариэля в плечо и сказал: «Тигру значит?..» …Наи-мудрая исчезла из рук, не успев рассказать о любви всё что знала, ему… Комната вновь исполнилась пустоты и Шарад с удивлением обнаружил, что циновка одной из стен комнаты не скрывает за собой собственно стены… Её качало ветром так, словно за ней не было ничего… Малыш подошёл и отдёрнул циновку… яркий свет… ударил в глаза так, что он долго безуспешно пытался уже больше не жмуриться… А когда глаза его привыкли к свету, то он стоял на пороге в ярко освещённую комнату, по сверкающему полу которой к нему медленно шёл огромный бенгальский тигр… Малышу сразу понравились его длинные усы, округлыми прутиками ниспадавшие вниз… «Это – кошка!», произнёс Шарад и протянул руку к усам тигра… Тигр мотнул свирепой башкой и чуть не отхватил малышу руку… Ариэль, оторвавшись на миг, взглянул на малыша… …Смуглый юноша возлежал рядом с девушкой полурасслабленно и под его ладонью, почти не касающейся её тела, девушка загоралась новым источником пламени… Ариэль улыбнулся и возложил свои руки на них обоих… Лучистая энергия пламени заплескалась внутри в нём, переливаясь во взаимных потоках любви между их телами… Он один теперь был в отстранении, любящие же друг друга забылись в порывах любовного ветра… Юноша потянулся к истокам губами и, достигнув алых всполохов исходящейся в беспомощной влаге пещере нефрита, сам оказался вихрем страсти в плену губ девушки более сухих, но более крепких в пожатии… Пробравшись и трогая глубину её пылающих нежных стен, он напрягся в руках и внизу и с трудом сдерживал порыв безумия рвущийся из-под лобка… Она, распахнувшаяся и желанная, стонала и билась в крупной дрожи предчувствия… Ариэль прижал ладонь к телу юноши, заставив разойтись в стороны половинки его, и ладонь к крестцу тонкой талии девушки, так что её чуть приподняло вихрем неги и чуть прогнуло вперёд… Взрыв страсти сплавил их тела в один шар энергии, и они засветились звездой у Ариэля в руках… Девушка лежала прекрасным небом ночи спустя многие и многие мгновения рядом с возвращающимся с этого неба юношей… По густым чёрным её волосам был проложен им млечный путь звёзд прекрасного жемчуга… Ариэль, оторвавшись на миг от сбора прекрасных жемчужин с висков любимой девушки, взглянул на малыша и подумал, что любые предостережения будут явно излишни… Шарад уже вовсю катался с огромным тигром по полу и в борьбе был подобен льющемуся телом мангусту… …Сразу две пары рук коснулись его тела в обесточивающем щёкоте пылкой ласки и Ариэль, изнемогший в одно мгновение, рухнул в мягкий розовый пух… Теперь он больше не принадлежал себе… И теперь он был живою игрушкой прекрасной любви в нежных его ласкающих руках и телах… Девушка всем теплом своих огромных бездонных глаз заглянула Ариэлю в глаза и Ариэль поцеловал её в горячие губы прежде чем вихрь любви скрутил их обоих в порыве любовного неистовства... Сразу и очень легко его нефритовый стержень оказался в традиционно гостеприимных плотных объятиях нижних покоев души девушки… Ощутив всю её глубину под собой он коснулся своим воспалённым виском прохлады её виска и почувствовал прикосновение к своему плечу… Объятия не менее пылкие привлекли его сзади и он оказался зажат между двух огней страсти и нежности укачивавших его лишённое воли сознание в колыбели беспамятства… …Шарад шёл по бесконечному коридору из тьмы и мог лишь чувством неизведанного определять наличие тёмных стен по сторонам… Страх начинал щекотаться внутри, но малыш судорожно сглатывал, набирал полные лёгкие воздуха и не замедляя осторожного шага пробирался вперёд – Ариэль всё же позволил ему увидеть сегодня грозу… Под ногами что-то тревожилось, хлюпая, и по стенам сбегала капель… Шарад почувствовал всем позвоночником, как далеко позади возникло устремлённое по его следу страшное движение… Невероятная мощь и сила движения стремительно сокращали расстояние между ним и малышом… Шарад вскрикнул и побежал… Неверная зыбкая основа его пути топила его ступни и шаг становился неверным и призрачным, словно в липком вяжущем волю сне… Но он успел… Страшная сила опровергла себя всего в нескольких шагах позади его и исчезла, так и не прояснив своих контуров в непроглядной тьме… Задыхаясь, Шарад присел передохнуть у одной из стен и с ужасом почувствовал, что стена начинает стремительно нагреваться… Отпрянув от исходящей паром стены, он услышал как в темноте позади начинает вновь обретать силу движение… Силу ещё большую нежели сила прежняя… Шарад встал на ноги и побежал изо всех сил вперёд… Сразу стало очень и очень жарко… Малыш увидел, как начинают светится алым светом накаливания горячие стены… В этот раз он опередил погоню лишь на один шаг, когда позади всё иссякло словно его и не было… Но дальше бежать было некуда… В алых отблесках пламенеющих стен Шарад стоял на самом краю бездонного обрыва, а перед ним расстилалось бескрайнее поле ночи, покрытое геометрически правильной сеть-развёрсткой фосфоресцирующих линий… Малыш позабыл от удивления об уже набиравшем силу позади преследующем его движении и смотрел, как зачарованный, на голубые энергетические всполохи, расчерчивавшие пространство во всех направлениях и исходившие из точки-центра в середине чёрного поля… Процесс загадочный и непостижимый целиком завлёк малыша… Когда позади из раскалённых стен вырвалось мягкое открытое пламя и чуть подтолкнуло его вперёд… Вспыхнув глотком ночного прохладного воздуха, он стал падать всем собой вверх, туда, откуда рвались навстречу ему призрачно-голубые всемогущие молнии… Очнулся Шарад на руках Ариэля в его келье-комнате. «Спасибо…», прошептал он и поцеловал Ариэля в губы, после чего уснул сразу же сном глубоким и беспробудным. Ариэль отнёс его в дальний, «самый страшный» угол, чтобы утром не возникло смертельной обиды, и бережно укрыл плотной рогожей детское тельце. Утром после обряда смешения памяти Ариэля попросил зайти к себе Чон-Гва, наставник высокого класса и когда-то проводник Ариэля по начальным ступеням обучения. Ариэль согласно своему внутреннему обычаю склонил голову при входе в смиренные покои им глубоко уважаемого учителя. Учитель сидел перед окном в лучах играющего с ним света и со всем вниманием созерцал одну из проекций людской реальности подрагивающую в воздухе перед ним. Определив по положению мизинца левой руки надлежащее место, Ариэль сел рядом с учителем и всё своё внимание также сосредоточил на проекции. По диким джунглям шёл красиво сложенный юноша примерно одних лет с Ариэлем. Большие тёмные глаза его напоминали глаза близкой девушки Ариэля, а стройное смуглое тело походило на тело юноши-друга. «Кто это?», задал себе мысленный вопрос Ариэль. «Это Маугли!», прервал его размышления мысленный ответ учителя, «Лягушонок Сионийских джунглей. Брат свободных зверей, завершающий путь одиночества. Скоро ему потребуется помощь…» Ариэль встал и склонился в почтении и благодарности за оказанную ему честь. Абу Чон-Гва чуть заметно улыбнулся в ответ. Мысленно прижавшись щекой к коленке учителя как когда-то давно совсем маленьким, Ариэль вдохнул глубоко и растворился в воздухе. Этой же ночью Ариэль поднялся в свой первый полёт… Я сидела в разделе пятого разряда инфотеки, зачем-то трогала напряжённый контакт и просматривала потешные мультяшные реляции на небольшие игры сказочно-исторического контекста. Беспокоил Dvar, чуть искрил контакт, всё больше нравился малыш в белых трусишках бегавший по джунглям какого-то сказочного века. Я сбросила загрузочные кристаллы других игр и развернула более подробную реляцию второго порядка. «Произведено под протекторатом школы Nic`hто… Маугли… Часть 1.1. «Путь домой»… Часть 1.2. «Путь в школу»…», замелькали информационно-технические параметры. «Почему сначала домой?», возник вопрос. «Одна из традиций школы Nic`hто», высветилось напоминание на экране инфовизора, «Учениками принято считать школу основным местом своего сознательного существования. Дом же в любой своей ипостаси относится к внешнему относительно школы миру». Впрочем это меня не сильно беспокоило. Больше волновала необходимость барахтаться в пелёнках лет восемнадцать игры пока тебе не выдадут, наконец, трусы того завлекающего формо-размера, которые красовались уже на герое части один-два. Надо бы вскрыть мультяшку и войти сразу во второй подуровень. Я бросила в личную инфосеть запрос на какой-нибудь мало-мальски схожий крэк и выудила нечто сомнительное, но весёлое в применении. Крэк искрился и переливался всеми цветами популярных энергопродуктов, когда я искала порты для его применения. С обескураживающей улыбкой на экране инфовизора появилось лицо Дежурного Учителя школы Nic`hто: «Эйльли, игра свободна практически от всех возможных ограничений! Крэк не нужен...» Кажется я даже сказала «Спасибо…» от неожиданности. Да, они там это умеют в этой школе! Во всяком случае проблема была снята и я взялась за оформление параметров полной загрузки части один-два… *** Скин принял очень приветливо и понравился сразу. Дикий и одновременно ювелирно точёный образец чуть отдавал мускусом крайней свирепости и был наполнен энергией просто невероятно. Я с удовольствием осматривала моё новое тело, принюхиваясь, мои ноздри широко раздувались. И ещё раз пришла к согласию с собственным мнением о том, что настроечные этапы игры, конечно, милы, но часто служат только помехой. Если б я провела в обнимку с этим моим скином восемнадцать лет не вполне осознаваемой жизни, то я бы уже наверняка не смогла б оценить все столь очевидные прелести и достоинства своего тела. Теперь же, когда во мне кипел не остывший ещё нрав юной леди далёкого будущего, я оценить смогла… То ли из особой симпатии к этому снежно-белому контрасту, единственно выделявшемуся на бронзовом теле, то ли по своей этой дурацкой привычке постоянно теребить контакт при случае и не при случае… Но моя правая рука оказалась на белом лоскуте материи ещё раньше, чем пришли в движение мои мозговые центры… На что белый лоскут отреагировал мгновенно и даже чуть пугающе – он вздулся под ладонью глобальным горбом… Я счастливо засмеялась – он почувствовал меня как женщину, но не мог определить моего места расположения… Мне тут же захотелось пожалеть его безумно-безмозглую голову, в которую, конечно, и прийти пока не могло, что объект его страсти теперь является его хозяином… Я оттянула левой рукой край этих набедренных стрингов и чуть не засмеялась опять – настолько импонировало мне моё новое совершенство, уставившееся на меня со всей преданностью доброго одноглазого циклопа седой древности… Погладив, как и собиралась, его по надутой голове, я уже просто не выдержала и, прислонясь к какому-то баобабу, просто отдрочила его без всяких дальнейших сантиментов… Только это позволило мне немного успокоиться и прийти в себя… Теперь я могла продолжить более-менее спокойно исследование моего буйного естества и окружающего меня мира… *** С живым и неподдельным интересом были изучены мною мои рельефы живота, груди и конечностей. Конечно плохо было видно замечательную поджарую попу, пришлось удовлетворится крепким сенсорным её восприятием. Проведя ладонями и по другим важным для меня участкам моего нового места жительства и от избытка чувств поцеловав себя в предплечье, я, наконец, огляделась по сторонам. Зелёная стена, окружавшая меня, превратилась в исполненные видового разнообразия тропические джунгли. Воздух оказался наполненным всевозможными трелями, цокотом и щелчками. Источники этих дифирамбов (видимо тоже в честь моего неземного прибытия!) сидели, висели и перелетали с места на место тут же в ветвях раскидистых деревьев. Спиной я опиралась на какую-то умопомрачительной высоты секвойю. Под ногами лежала, мурлыкая, огромная чёрная пантера. Обворожительно мягкий даже на взгляд и покрытый лёгким узором подобно муару мех которой я только что и украсила некоторым бисер-млечным дополнением слов нет как последний камшотер. «Маугли», промяукало это пластичное чудо просыпаясь и лакомо облизываясь, «минуло три сезона дождей с тех пор, как я ввела тебя в твою первую Весну Любви. Твои братья по крови трижды уже успели образумится и обзавестись семействами. Ты же всё никак не вернёшься из первой весны и ведёшь себя как глупый Бакки!» Я полюбовалась немного на её розовый язык с аппетитом убирающий мои нежные сливки и сказала: – А, так ты и есть та глупая кошка, которая не пожалела целого буйвола на Совете Стаи в уплату за моё никчёмное существование? – Маугли, ты перегрелся на утреннем солнце? – Багира зевнула и чуть улыбнулась: – Да, это я… Она блаженно зажмурилась и, положив голову мне на колени, замурлыкала дальше песню дремлющей в полном покое пантеры. Я перебирала чёрно-золотистый мех у неё за ушами и вспоминала имена, которые должны были быть мне знакомы ещё с первой, пропущенной мною, части. «Мудрый Балу, седой Акела, грозный Каа, трусливый Табаки, поганый Шер-Хан, никчемные Бандер-Логи, колючий Сахи, дикий слон Хатхи, …», напоминания приходили довольно легко и быстро, я ещё раз с благодарностью вспомнила о школе… О школе, названия которой вспомнить уже не смогла… Память уже адаптировалась понемногу и стирала моё истинное «я». Обнаружив это, я тут же попыталась вспомнить цель игры, но было уже поздно – видимо она стёрлась из памяти одним из первых экс-факторов. Смутно представлялось, что следует куда-то идти, но возможных направлений уже виделось немногим более трёхсот шестидесяти. Я вздохнула про себя и подумала, что во всяком случае я совершила попытку, а раз у них всё так зашифровано, то пусть сами теперь и выстраивают цепи направляющих и подсказок. И я решила не трогаться ни в какой путь до появления первых вестников направления и цели. Тем более что меня уже сильно интересовали все эти мягкие игрушки, попавшие в мои лапы, и теперь бывшие моими настоящими друзьями и врагами. Им я была знакома с моего солнечного детства, а мне надлежало ещё постараться не выдать своего удивления при встрече с кем-нибудь из них. *** Пока я предавалась техническим воспоминаниям и размышлениям произошло событие положившее начало целой стезе моих дальнейших исключительно весёлых приключений. Я поначалу даже не обратила внимания на то, что мурлыкающий шарик головы моей Багиры слегка приподняло и подвинуло в сторону вновь воспрянувшей силой низа моего живота. Я и предполагать не хотела столь быстрого возвращения только что успокоенного мною приятеля. Багира повела ухом во сне от щекотки им и проснувшись куснула своего притеснителя через трусы. Я засмеялась и вскочив схватила Багиру за её огромную башку и поцеловала в чёрный усатый нос. Она опрокинула меня на спину, извозила в пыли, как щенка, и ушла спать в тень каких-то мохнатых мимоз. Я, оставшись одна, повторила уже пройденное однажды мной упражнение по укрощению моей розовой детской мечты. Разочарование, которое постигло меня по достижении финала нет сил описать: мой приятель остался стоять… Лишь чуть сократившись в размере, он энергично подрагивал и смотрел из-под этой белой набедренной повязки мне в глаза и после третьего, и после четвёртого раза. Складывалось впечатление, что именно по глазам он меня и узнаёт!.. И что теперь делать?.. Но ответ на этот вопрос я найти пока не успела: подоспело ещё одно большое приключение. С несколько усталой рукой я сидела под всё тем же плющом, когда на полянку вышел такой огромный мишутка, что я без всяких сомнений обрадовалась и бросилась навстречу моему дорогому воспитателю и учителю. – Балу, я добыла орехов тебе и нашла гнездо диких пчёл любезно согласившихся поделиться мёдом с тобой и со мной! Ты пойдёшь со мной в гости к диким пчёлам сегодня на краю заходящего солнца или нет? Если тебя вновь ждут твои медвежата, то не успеет солнце окрасить самых высоких горных вершин в розовый цвет, как я принесу тебе и твоим малышам мёд диких пчёл в своих ладонях! Я несла этот ласковый бред повиснув на шее моего могучего наставника и тёрлась о его густой чёрный мех поближе глазами, чтобы не успевать различать совсем немногих серебристых сединок на смоляной шерсти… Балу стряхнул меня и заурчал добродушный: – Человеческий Лягушонок, растративший добрую половину всех моих медвежьих нервов и подаривший радость всему моему существованию! У меня к тебе ровно три вопроса, и постарайся не прыгать вокруг старого Балу, как Бандер-Лог вокруг бананового куста, до тех пор, пока не ответишь мне на каждый из них! – Я вся внимание! – притаилась я в мягкой шерсти у него на коленях, как только что Багира у меня и подняла вверх уши в подтверждение своих слов. – Вопрос первый. Почему Сын Джунглей говорит со мной так, как говорила бы со мной Багира? Разве Сын Джунглей обратился в их дочь? Мне показалось, что я прижала уши к спине. Действительно я совсем забыла от радости о своём мужском статусе. – Нет! – сказала я твёрдо, чтобы ложь исторгаемая из моих уст не выдавала себя своим дрожащим хвостом. – Сын Джунглей остался Сыном Джунглей. Тебе изменил слух, неуклюжий медведь! – Хм! Старею… – Балу почесал лапой за ухом, а я чуть не укусила себя за змеиный язык. – Вопрос второй, Лягушонок. О чём хотел ты спросить старого Балу, когда тот пробирался за сладкой ягодой через ручей? – Так ты услышал меня! – я была искренне удивлена. – Да. И вот старый Балу здесь в ожидании твоего вопроса! – Спасибо, мой тёплый медведь! Я хотел спросить тебя о той ветке, которая выросла на мне словно на дереве и не даёт мне покоя с самого утра. Для чего она и как долго собирается мне мешать? – А-а! – засмеялся огромный мой вождь. – Ветка говоришь? Эту ветвь пожалуй можно назвать ветвью любви, потому что любовь – её единственное предназначение. Она будет тревожить тебя до тех пор, пока ты не достигнешь своего рода. Ха-ха, боюсь, что тебе придётся охотиться на людей, Лягушонок! – Но охота на человека вне закона, согласно Книге Джунглей! – Нет, эта охота не знает никаких законов, ей правит не закон джунглей, а закон Вечной Весны! Пришло время обучить тебя главной охоте всей жизни – Охоте Любви! – Ты научишь меня, Балу, охотиться на людей? – Поверь мне, Лягушонок, ни один из человеков не уйдёт из твоих объятий, после того как ты постигнешь искусство вечной охоты! Но сейчас я занят и не могу приступить к обучению, пока не получу ответа на третий вопрос! – Я слушаю тебя, повелитель совсем медвежат! – Где находится гнездо диких пчёл, пожелавших преподнести нам с тобой добрую толику своего янтарного мёда?.. *** …«Есть три искусства, способных обратить самый слабый любовный порыв в неистовое пламя вечности», вспоминала я слова моего доброго старого учителя, когда пробиралась тропой своей первой Охоты Любви, «Три умения, каждое из которых стоит целой жизни, овладев которыми ты становишься истинным ловцом человеков. Первое искусство – это искусство одарения любовью. Умение принести радость тому на что нацелен твой взор и обращено твоё внимание. Умение игры на нежнейших струнах живущих душ и тел. Второе искусство любви – это искусство принятия даров её. Умение нахождения радости в окружающем тебя её источнике. Умение быть звонким, послушным инструментом в руках играющего на струнах твоей души и твоего тела. И третье искусство великой охоты – искусство сотворения игры. Умение играть совместно, слажено и бесконечно…» «Три порога-экзамена определят твою готовность в Охоте Любви. Запомни, когда пчела будет кружится в порывах танца страсти на твоём языке и ты сможешь быть причиною этого танца – это верный признак того, что ты овладел первым искусством любви. Когда же три пчелы совершат обряд лёгкого трепета над твоим юным Каа и вонзят три жала в его горящую голову, но ты при этом будешь испытывать лишь величайшее из наслаждений любви – это знак о том, что тебе подвластно умение достижения удовольствия. Если же ты встретишь на своём пути глаза, малая искра которых заставит вспыхнуть пламенем над тобой само небо, знай – это очередное начало постижения третьего искусства, искусства не имеющей окончания игры…» Старый Балу водил меня по джунглям и показывал диких птиц и зверей в разных стадиях их Охоты Любви. «Смотри, учись, но помни, маленький Брат: в каждом из зверей есть какая-то часть от любви человека, но лишь любовь человека может вобрать в себя всё разнообразие форм и способов великой Охоты Любви!» *** Я достигла двух искусств любви и теперь направлялась на поиски начала третьего искусства. Бег мой был лёгок и стремителен. Моё почти никогда не остывающее копьё словно несло меня на себе… Женщина наклонилась над ручьём, когда тенью скользнула я в зарослях сууджука. Её гибкий стан и налитые бёдра мелькнули ещё передо мной до того, как я оказалась на берегу рядом с ней. Женщина выпрямилась и увидев меня вскрикнула и выронила кувшин с водой. Он бы так мог разбиться, если бы я не подхватила его уже у самой земли. Я поставила кувшин на плоский камень, наблюдая, как красиво мелькают смуглые икры несущейся прочь от меня во весь дух по берегу женщины. И тогда вытянулась в струну подобно готовой порваться под тяжестью лиане и запела песню раненного во время Охоты Любви чёрного оленя. Женщина почти сразу замедлила бег, потом остановилась и обернувшись в пол оборота слушала звуки терзаемого о вечерний ветер сердца. Я окончила песнь, женщина стояла не двигаясь. На кошачьих лапах Багиры я подошла и заглянула ей в глаза. Женщина обернулась ко мне полностью и ладони её чуть дрогнули подаваясь ко мне. Я припала к кромке её платья, покоившейся в пыли и первый поцелуй моей нежности проницал собой её лёгкое одеяние и объял её током моей бьющей через край энергии. Словно вдруг обессилев она ещё согнулась надо мной и поцеловала меня в склонённую перед ней голову, а потом опустилась со мной рядом в траву и уже на своих сильных руках я сопроводила её движение вниз пока она не распростёрлась совсем передо мной, беззащитная и прекрасная как воспламеняющееся уже над нашими головами небо… И в первую ночь я скользнула губами в её лишь начинающую черпать бортами небесную влагу нефритовую лодчонку и ощутила вкус, который покончил с последним укрытием моего тела… Белый набедренный лоскуток был разорван приапом-тала на глазах начинающей восхождение по тропе прекрасной любви женщины… Как безумная она вскрикнула и обвилась руками вокруг моего тела прижимаясь грудью к приапу-тала… Тела наши скрестились, но горячий огонь чуть ожёг и женщина отстранилась немного в изумлении рассматривая мою горящую устремлённую к ней плоть… Я вложила свой длинный язык на всю длину и ручьи… Ручьи побежали быстрей обходя мой язык и туманя моё пылающее сознание… И женщина, вздрогнув, подалась навстречу моему огню и поглотила его своим маленьким ртом… Я застонала с губами переплетёнными о её жаркие губы, прижала всю её теперь для меня почти невесомую к себе и легко встала на ноги ни на миг не прервав наших уз… Широко расставив ноги я ощутила всю прочность земли подо мной, развернула её и погрузилась в её подающееся мне навстречу лоно, она же прогнувшись подобно не знающей жёсткости кобре охватила меня за талию и впитывала ртом мою начинавшую заходится в мелкой дрожи энергию… Колесо светлой любви проложило свой путь в наших телах замкнув кольцо проливаемой нами друг в друга радости… Когда женщина вскрикнула чуть я ослабила хватку моих губ и почувствовала, как восходящая сила стремительного, бьющего вверх, водопада переходит из меня в её плотно сжавшийся рот… На последних не знающих измерения силах моего могущества я вницалась всею собой в её разверстую нутрь и мы забились в бесподобном водовороте бессмертия… Очень осторожно, уже полусонную, я обратила её лицом к себе и охладила в поцелуе её пылающие уста… И, обратив взор свой вниз, я увидела, что мои, схожие с корнями молодого дуба, ноги по колено вошли в землю во время великой и первой моей Охоты Любви… Она выпила столь долго не знавшую исхода энергию мою до капли. Я положила её рядом с собой, ослабленную и кажется всё же счастливую, поцеловала благодарно ещё не один раз и взглянула себе туда – вниз… Всё спокойно и безмятежно настолько было там, что мне показалось даже, что я лишилась полностью моего бывшего неугомонным естества. Успокоенные мы уснули, я – до утра, а прекрасная женщина до следующего вечера. Но уже утром ко мне вернулось желание, и весь день я просидела встревожено охраняя покой сна вожделенной мной женщины, не решаясь коснуться даже в ласке её цветущего тела… И в вечер второй она очнулась от сна и, увидев меня, раскрылась сразу, не обронив ни слова, ни вскрика… Только протяжный, словно измученный ожиданием, вздох сорвался с её губ, когда её алая лодочка распростёрла нежные свои борта и дала течь пред глазом давно устремлённого к ней взора моего немого охотника… Я сомкнула объятья свои за спиной у неё, усадив к себе под живот и мы стали целовать друг друга в уста, лишь несильно покачивая своими телами в такт лёгким порывам ветра и ночному посвисту сов… Мы утратили время в себе и всю ночь не могли разомкнуть наших губ… И только к утру, когда первый луч уже рвался достичь пиков снежных далёких вершин, она положила голову мне на плечо и тихо вскрикнула чуть содрогнувшись всем телом… Я вдохнула воздух утра и почувствовала, как дрожат мои бёдра под ней, под горячей любовью моей, уже засыпающей у меня на плече… Не вмещающаяся внутри млечная пена хлынула берегами из неё по моему вновь успокаивающемуся приапу на благодатную почву… И в вечер третий она собралась уходить уже… Но чуть задержалась в кустах проливая из себя нежное золото… Обернувшись спиною ко мне… И как дикий зверь джунглей я овладела ею быстро и со спины… Она только лишь успела, заслышав меня, чуть приподнять свои бёдра и прогнуться навстречу мне… Золотой дождь струился в переплетении с потоком млечных ручьёв по ногам её, когда оба мы вздохнули свободно ещё один раз… И ушла она, совершив омовение в хрустальных водах и наполнив кувшин… Не взявшая в рот ни ягоды за эти три вечера и не испытывающая голода… И осталась я с получившим столь долгожданный отдых моим лишённым последней одежды охотником… За три вечера я так и не вымолвила ни одного слова, хоть и был мне известен человеческий язык… Слово не было вмещено временем… *** Так я ступила на тропу овладения третьим искусством любви. Следующим за уходом женщины вечером я вернулась из джунглей на берег того ручья, чтобы вспомнить ещё раз прекрасную Охоту Любви. Я не собиралась охотиться этим вечером ещё и мой милый друг ещё не беспокоил меня. Я сидела на берегу и смотрела в бегущую серебристую воду. Узкая женская ладонь легла мне на плечо и обернувшись я увидела, что передо мной стоит совсем другая женщина. «Тамира сказала, ты – демон!», произнесла незнакомая женщина. «Нет», ответила я, «Меня зовут Маугли!». И я любила её всю ночь напролёт. И весь день. И ещё одну ночь. А потом она ушла и вечером пришла ещё одна женщина незнакомая мне. Потом ещё. И ещё. Моя Охота Любви стала входить в бесконечность. И тогда пришла совсем юная женщина и сказала, чтобы я спасался, потому что мужчины человеческой деревни начали охоту на меня… Что-то во мне даже обрадовалось – я так давно не имела дела с настоящими мужчинами. Но судя по встревоженному голосу девочки мужчины деревни вышли совсем не на Охоту Любви, они просто хотели, чтобы меня больше не было в джунглях. И тогда я ушла глубоко в джунгли и предупредила джунгли о людях, вышедших на охоту за мной словно за глупым (каири?) оленем или дикой свиньёй. Джунгли укрыли меня и я лишь с интересом наблюдала за беспомощными охотниками. А однажды, когда я сидела на высокой пальме и покачивала ногой прямо над головой одного из них, расположившегося на ночлег под деревом, мне в голову пришла одна заинтересовавшая меня мысль. Я решила противопоставить обычной охоте Охоту Любви. Я спустилась с пальмы и стараясь не причинить вреда ему привязала его лианами к дереву. А потом я дала ему для сравнения короткий урок Охоты Любви, чтобы он мог убедиться в её преимуществе над всеми другими видами охоты. Когда я развязала лианы он уже не дрожал ни от страха, ни от гнева и был скорее растерян. Я села рядом с ним и нежно погладила по плечу: – Всё просто! Нет необходимости убивать!.. Но он ещё никак не мог прояснить свой ум, затуманенный клочьями страха. Тогда я спела песню всегда побеждающего в любовных играх орла Сага, растёрла его тело ласкающей огонь-травой и пила из его недр энергию, даруя радость и наслаждение его душе и телу. Но когда он вернулся с неба после короткого сна я заметила на его глазах слёзы. – Что с тобой, отважный охотник? – спросила я у него встревожено. – Разве не встретило небо тебя счастьем и радостью? – Ты заставляешь любить себя, – был его ответ. – Но ты мужчина и меня мучает невозможность любви к тебе. – Разве имеет это значение в Охоте Любви? – спросила я, подумав, что этот вопрос надо будет задать моему мудрому Балу. – Я прежде всего человек! Я Сын Джунглей и я вышел на Охоту Любви. Оставь тени глупого страха и присоединяйся ко мне. Даю слово младшего брата всего живого вокруг – мы славно поохотимся! Для начала попробуй сделать то же, что я делал тебе, а любовь не заставит нас себя ждать… – Нет! – печально покачал головой он. – Я не могу. Закон рода в котором я вырос не даёт мне разрешения… – Закон рода? – я поневоле задумалась и передо мной встала картина Совета Стаи чуть не погубившего жизнь седого Акелы и мою собственную чудесную бронзовую шкурку. – Ты знаешь, один раз мне пришлось столкнуться с законом рода, разрешавшим мою смерть. Когда этот жёлто-полосатый людоед подставил свежего оленя и Акела промахнулся. Хромой кот потребовал моей жизни на Совете Стаи и волки, обращённые им в шакалов, не посмели ему возразить. И закон Стаи уже разрешил мою смерть. Вот тогда я понял, что пришло время изменить закон Стаи, разрешающий смерть. И я припалил хвосты этой дикой своре Алым Цветком, чтобы они согласились с новым вступающим в силу законом. Законом, который больше не разрешал никому меня убивать, но зато разрешал сколько угодно меня любить! И ты знаешь, ни разу в жизни после того Совета Стаи я не пожалел о том, что отменил закон мешающий жить. Если твой род живёт по закону запрещающему тебе любить, то у тебя действительно остаётся только один выход. Иди же, и измени закон своего рода. Обо мне же скажи всем охотникам и всем жителям деревни, что я покидаю джунгли. Я не смогу больше ни мешать, ни помогать вам, так как вспомнил о цели своей и меня уже ждёт теперь мой путь!.. Сказав так, я оставила его у костра и растворилась в сгустившейся тьме. Оглянувшись же из-под ветвей я увидела, как всё-таки трясутся его плечи, и мне было очень сильно его жаль… Моя цель возникла перед моим внутренним взором, как необходимый уже, но по-прежнему не имеющий определённого направления путь. Но я почувствовала всей своей бронзовой кожей, что не смогу больше существовать вне пути и одного дня. Я нашла и потрепала зубами за огромное мягкое ухо своего Балу, я застала на ночной охоте и расцеловала в отфыркивающуюся морду мою Багиру, я попрощалась с братьями-волками, с матерью-волчицей и с отцом-волком. Я сказала им всем, что скоро вернусь всё равно и они не стали напрасно тревожиться. И выбрав из трёхсот шестидесяти направлений показавшееся мне наиболее верным этой же ночью я отправилась в путь. Ариэль летел на север всю ночь. Не до конца овладев ещё искусством полёта, он часто сбивался в высотных порывах ветра, менял высоту и скорость, будто пробуя полёт на вкус. Поэтому к утру Ариэль основательно вымотался и усталый заснул на несколько часов глубоким восстанавливающим силы сном прямо в джунглях. Когда же он проснулся, то с удивлением обнаружил, что внутренний зов ослаб и почти не ощущается. Предстояло подумать о выборе места временной стоянки до возобновления зова. До вечера Ариэль ещё летел на север, высматривая по дороге какое-нибудь удобное место, пока не увидел внизу развалины старого храма. Полуразрушенные колонны ещё прочно держали крышу и лучшего места искать необходимости не было. Ариэль сперва устроил себе постель из сухой травы на коленях храмовой статуи Индры, но собравшиеся давние обитатели руин, змеи, разбудили его после первых же минут сна. Они ворочались под боком и постоянно переползали через него, словно не успели наползаться по джунглям за день. Тогда он забрал охапку сухой травы и, взлетев, устроился на плече созерцающего мир Индры. Во сне Ариэль увидел себя в комнате учителя. Ариэль был невидим и нем, а Абу Чон-Гва стоял в центре, обращённый, как и в последний раз, взором к окну. Но между ним и окном теперь стоял бледный двойник его. Ариэль понял, что с учителем говорит его смерть. Абу был как и обычно непроницаем лицом, ни одна черта не приходила в движение. Но и свет долготерпения и любви не исходил от учителя. Он словно сжимался в точку от слов произносимых его двойником, зяб и кутался в не спасающие определения, уходил в несуществование. «Твоя жизнь пуста и не нужна никому, даже самому тебе», говорил бледный двойник. «Твой последний оплот – любовь – схож с пиром во время чумы. Ты же смотрел на север, на запад, на юг, на восток… Что увидел ты, кроме царств насилия и жестокости? Кроме рек проливаемой крови и обезумевших в кровавых бойнях стад инвалидов всех этих «войн»? Как посмел ты принести им огонь и дать тонкое и беззащитное грубому и жестокому? Они же тут прокажённые все! Им здесь боль поёт колыбельные песни и боль приветствует их по утрам. Они больны, грязны и несчастны, а ты смеёшься в счастливых лучах восходящего солнца!.. Любовь во время уносящей детские жизни холеры! Ты жесток гораздо более любого из них и всех их вместе! Боль причиняемая тобой не может сравниться ни с одной из их болей обычных и поэтому они лишь бояться тебя!..» Плечи учителя чуть заметно приопускались и Ариэлю показалось, что он видит, как стареет его добрый учитель прямо на глазах и седина идёт степенным уверенным шагом по короткой стрижке его волос. И тогда Ариэль не выдержал больше покоя. Он материализовался у ног учителя и, глядя снизу вверх почти невидящим от жалости к учителю взглядом прямо в глаза его бледному мучителю, обнял за коленки и прижался всем телом к Чон-Гва. «Ариэль?», улыбнулся учитель и погладил его по голове. «Всё это не так!», не отводя глаз от того, что казалось не поддавалось видению сказал Ариэль, «С вами говорит Ваша смерть, мой учитель! А смерть не может быть ни советником, ни критиком жизни, как учили вы нас. Ни один из доводов смерти не достоин ни опровержения, ни замечания! Лишь любовь может быть оппонентом в споре мудрых!» Слова Ариэля падали каменными глыбами и вызывали странные превращения в образе двойника учителя. Сначала он обратился в древнюю посмеивающуюся в беззвучном хохоте старуху. Потом старуха стала стряхивать с себя пепел лет и выпрямилась в холодную белую красавицу. Красавица же не остановив обратный бег своих лет легко присела и обратилась не обращающей внимания на смысл жизни девчушкой в белой тунике и с трепещущим воробьём в руках. «Смотри, глупый абу, это твоё сердце!», закричала она, убегая по открытому зелёному пространству со сжатым в кулачке воробьём, «Ты окружил себя стаей таких же глупых волчат как и ты сам, и они меня не пускают к тебе! Я люблю тебя издали! И попробуй меня догони!..» Абу Чон-Гва нежно отстранил Ариэля, выпрямился и засмеялся. Ариэль посмотрел на своего учителя снизу и увидел, как слетает, словно горный снег в ураган, груз лет с плечей Абу Чон-Гва. Молодой и сильный, со сверкающими как два солнца глазами бросился учитель в погоню за уносившей его сердце… Проснулся Ариэль со светом на душе и ощущением полёта в теле. Он сладко потянулся и вдруг обнаружил, что во сне утратил опору и теперь висит в воздухе на расстоянии добрых двух локтей от плеча бронзового Индры. Эта ночь оставила ему в подарок ещё одно умение – умение спать в открытом пространстве. Несколько дней Ариэль провёл под гостеприимной сенью разрушенного храма, оттачивая искусство полёта и гоняясь за радостно визжащими серыми обезьянами, которые порхали в лианах высоких деревьев столь ловко и бесстрашно, будто тоже умели летать. На восходе же солнца в один из дней, вылетая в арку нёсшую когда-то врата храма, он увидел стоящую перед храмом девочку, которая нимало не удивилась его появлению и даже словно ожидала его. Совершив пирует вокруг девочки, Ариэль погасил набранную скорость и опустился на землю перед ней. – Кто ты, прекрасное дитя? – улыбнулся Ариэль. – И что привело тебя в этот дикий край? – Я Лолита! Меня дедушка Низмат прислал! – сказал тоже улыбнувшись ребёнок. – Прислал? Дедушка Низмат? – Ариэль совсем ничего не понял. – Да. Дедушка сказал… Сейчас… – оно потешно наморщило лобик вспоминая. – «Орден танцующих умиротворяюще дервишей приветствует и предлагает скромный кров ученику школы уважаемой многими»! Вот… И дедушка сказал, чтобы я без тебя не возвращалась! – Хорошо, – сказал всё ещё удивлённый Ариэль и взял в руку ладошку девочку. – Но давай познакомимся до конца – меня зовут Ариэль. – Знаю! – засмеялась девочка отбирая ладошку. – Мне дедушка сказал. Он знает всё на свете и от имени его произошла низшая математика – умение считать сердцем! Дедушка Низмат и его правнучка Лолита жили в хижине на краю клочка обрабатываемой земли в сказочной нищете и культовой чистоте. Последний из париев в своём рождении на свет, дедушка Низмат так гордился своим происхождением, что не допускал к порогу хижины на расстояние тридцати трёх локтей любого, кто мог показаться ему представителем высшей касты или высшей ступени его касты. Оставивший род человеческий на самопопечение ещё в далёкой молодости, он ни разу не вернулся к нему и даже не попытался ни разу узнать о состоянии его. Собою отверженный, он постигал устройство вселенной сидя на пороге своей хижины, ласкаемый солнцем и часто любимый богом. Бог и подарил ему прекрасную внучку Лолиту. Дети Низмата не пошли по стопам веры отца и давно пропали в далёких каменных джунглях людских городов. Так и не научившись пониманию своего происхождения они считались низкими среди людей и сами считали низкими себя. Поэтому Низмат никогда не смотрел в их сторону также, как не смотрел он и в сторону оставленного им на произвол судьбы всего человеческого рода. Внучка ушла от родителей и пришла к нему сразу же как только осмыслила возможность преодоления дальних дорог, потому что помнила тёплые дедушкины руки покрытые сеточкой морщин и глаза, в которых за завесой полного покоя и безмятежия она всегда умела находить весёлый играющий лучик. У этих добрых людей и нашёл Ариэль приют на время ожидания по пути в Сионийские горы. [связь] …С высоты своего положения он стоял и поливал розовые кусты, задумчиво глядя на красного какаду, опрокинувшего вверх ногами свою подругу на высокой лиане. Пол метра отделявшие пернатого ловеласа от земли не причиняли неудобства и не смущали его ни капли. – Ой! – раздался вскрик совсем рядом и совершенно неожиданно. Ариэль чуть нахмурился, но достоинства своего не уронил. – Это ты, прекрасная Лэйла? – спросил он завершая орошение и крепко сжимая себя в правой руке. – Это ты, маленький, вздорный ребёнок, смеешь нарушить покой созерцателя? – Нет, это не я! И я больше не буду! Ариэль, а что это у тебя такое? – выпалила прекрасноокая Лолита сумев, наконец, вернуть себе утраченный было дар речи. – Как бы тебе сказать… – Ариэль заправил объект детского удивления в набедренную повязку. – Видишь ли, я совсем забыл тебе сказать – я волшебник. Настоящий, ну ты знаешь, дедушка тебе в сказках рассказывал. А это моя волшебная палочка… – Ариэль перестань! Я не маленькая! – рассмеялась, а потом чуть не обиделась даже Лоли. – Волшебников не бывает на самом деле! – Да? – с сомнением покачал головой Ариэль. – Может это этого твоего «самого дела» не бывает? Ну ладно, маленькое ты моё отрицание отрицания, не бывает так не бывает. Странно только: волшебников не бывает, а волшебная палочка есть!.. Ариэль походя заметил себе, что напрасно издеваться над младшим поколением становится дурной привычкой. Всё никак не находящее покоя юное существо, нечаянно узревшее новое в своей светлой жизни, крутилось теперь рядом, не отводя глаз от набедренной повязки, скрывшей самое интересное от его любопытного взора. – Ариэль, а покажи мне ещё волшебную палочку. Я никогда такого не видела. Это вам в школе такие дают? – Да, ещё в подготовительном классе, – согласился Ариэль. – И каждый удостоившийся должен беречь её пуще глаза, а не показывать направо и налево! – Ариэль, ну покажи! Пожалуйста! Один только разик! – оно не собиралось сдаваться. – Нет! – сказал Ариэль. – Заплачу! – предупредил ребёнок. – Плачь! Сил уже никаких на твоё воспитание! И до первой слезинки Ариэль действительно был твёрд как гранит и стоял на своём. Но первые же росы на глазах влюблённой в него уже много дней девочки положили предел его решимости. – Ну ладно! Один раз, и ты не мешаешь мне медитировать до самого вечера! – Ага! – закивала Лолита молниеносно высыхающими глазами. ... ... ... ... ... ...
|
||||
|
Версия 0.0 2004 |
||||