|
Изумралия |
||||
|
«Стеллс, отведи меня к Красной Шапочке!..», попросила Эйльли как-то, лёжа головой на коленях у задумчиво вглядывающейся куда-то ввысь Стеллс и неожиданно прервав какую-то средиземноморскую историю, которую сама же только что увлечённо всем и рассказывала. Стеллс взглянула на Эйльли и провела кончиками пальцев по её ставшим почти сердитыми чёрным бровям. «Эге!», усмехнулся Адер, «Двойной рывок! Никто в группе, включая даже меня самого, не может отказать Эйльли в чём бы то ни было. Стеллс же в чём бы то ни было не может отказать ни одному из членов группы, что с моей точки зрения всё-таки зря. Таким образом попытаюсь угадать грядущий исход предложенного Эйльли запроса. Ставлю с кем хотите, на что пожелаете – Стеллс ни за что не согласится! А?» «Не бери его Серым Волком, Стеллс», сказала Эйльли, «А то он меня съест!..» «Назревает полёт?», поднял глаза от какой-то из своих вечных книг Директор. «Очень на то похоже…», переместил шахматного коня в виртуальном кубике ХуРу, «Причём, судя по экспрессии первого порыва, без аварии на входе не обойдётся!»… «Это одна из красивых стран волшебной планеты… Вечное ласковое лето… Смешные и немножко необычные жители…», через несколько дней входила Стеллс в частоты нового сталкинга, «Кругом чудеса… и… И молниеносный прорыв!..» Что-то не сработало во внутреннем дистанцион-коммутаторе, и Эйльли оказалась выброшена волной доставки на величину Back-perefery подсознания. Основной сектор памяти отделался всего несколькими бэд-блоками, но система корреляции и определения ПВ-координат надёжно увязла в длительном самовосстановлении. Восемьсот тринадцатый этаж провинциал-центра «Канзас» мигал и манил огнями привычного её окружения и находился всего в нескольких мгновениях позади во времени, но в пространстве для неё он был уже не достижим. – Айова! – исторгла из нежной девичьей груди замысловатое матросское ругательство Эйльли и дёрнула ещё один раз себя за напульсник, дежурно ощетинившийся контактами. Напульсник жалобно промолчал. В голове потихоньку укладывались тайм-вихри, в пространстве рассеивался волновой шторм, окружение понемногу светлело и прояснялось. Сквозь неолитовый панцирь неистовства начинало постепенно приходить понимание: повезло! Вокруг мало того, что находилась вполне пригодная для жизни среда, а окружение было явно благожелательно и приветливо, но вдобавок всё вокруг выглядело просто каким-то сказочным. – Аптека! – Эйльли задумалась, но кроме «коктейль 77: иззоевер/рибентроп…» в голове ничего понятного не складывалось и она, встряхнув головой, оглянулась по сторонам. Вокруг стоял совершенно иррациональный в своей красоте лес, вовсю светило яркое голубое солнце, а сама Эйльли находилась на зелёной полянке какой-то причудливой мягко-шелковистой флоры, с повсюду разбросанными самыми разноцветными и неожиданными формами. В пейзаж со всей постиндастриал-тактичностью вписывался прибывший с Эйльли осколок коридор-отсека восемьсот тринадцатого этажа «Канзаса»… Визатор определил накопление движения в пределах черты леса. Эйльли настроила инфоинсайдер и уловила сосредоточение небольшого роста голубых сущностей на опушке. Они с любопытством фиксировали внимание на ней, но казалось, не решались покинуть укрывавшего их полога леса. Внезапно золотое сияние озарило их ряды, и сквозь них проступила высокая фигура белого света: на опушку вышла женщина с телом льющегося золота, в лёгких белых одеяниях, и направилась к Эйльли. Голубые сущности, уже не боясь, посыпали за ней и оказались весьма смешным маленьким народцем в голубых одеяниях. Эйльли вспомнила детство и взглянула на напульсник. Но тот молчал, как прошитый. – Доброе Утро, милое дитя! – произнесла в нежно-воздушных вибрациях золотая женщина. – Меня зовут фея Велена! В моём лице тебя рада приветствовать планета Эстэй и её страна Изумралия! Добро пожаловать в очередной твой мир сказок и грёз! – Меня зовут Эйльли, порядковый номер три-семь, запредельный уровень, отсек льюис-гамма, восток! – сказала в ответ Эйльли, стараясь насколько это возможно соблюсти хоть первые приличия ритуала приветствия. – И сорок девять на палубе в ряд, если я понимаю, как меня занесло в очередной мой мир! Милая фея, я даже не вбирала сегодня импульс-ускорителей! Я просто дёрнула за дверь падающего лифта в «Канзасе» и его разнесло в клочья с вероятностью подобного события близкой к нулю! Клянусь, я по дороге видела их мать! – Не волнуйся так, моя девочка! – молвила нежно фея Велена и откинула смоляную непослушную прядь с глаз Эйльли. – Ничего страшного с тобой не произошло и не произойдёт. ПВ-координаты уже восстанавливаются, бэды уходят, малыш твой скоро очнётся! Она коснулась кончиками пальцев напульсника Эйльли, и он ожил как от хорошего энергоразряда: ощетинился шипами блоков, осмотрелся экранами периметра и засверкал всей глубиной своего чёрно-металлического блеска. – Black-криэйтур! К бою готов! – доложил по форме, но столь неуместно, что Эйльли прикрыла ему ладошкой рот. – Спасибо! – молвила своё глубоко раритетное слово Эйльли. – Вы – настоящая добрая фея! Только в таких теперь буду верить! Но как же транс-трассировка? Как мне вернуться в «Канзас»? – А это будет действительно не так просто! – улыбнулась фея Велена. – Но разве ты уже хочешь покинуть эту волшебную по всем твоим оценкам страну? Разве влечёт тебя этот твой страшный искусственный мир? И разве необходим тебе уже твой знакомый до чёрточки, особенно восемьсот тринадцатым этажом, «Канзас»? – Необходим! – уверенно ответила Эйльли и чуть менее уверенно добавила: – Будь я умыта! – Ребёнок несносного Урбана! – засмеялась фея Велена. – Но выбраться от нас, с нашей планеты, тебе будет достаточно сложно! Никто не будет удерживать тебя силой, конечно, но ты оказалась вовлечённой в игру, кодировки которой разбросаны по всей стране великого мага и волшебника Гудвина. Тебе придётся найти код выхода самостоятельно, поскольку никто из нас не знает его, кроме Гудвина, Великого и Ужасного. А за прибытие своё в нашу страну ты, если можно, извини меня. В транс-броске виновата лишь я… – Вы? – Эйльли в изумлении потрясла ушами. – Вас я простила бы, даже если б вы были виновны в моём появлении на свет! Но как такое могло случиться? – Дело в том, что Гингема, одна из наших фей тьмы и хозяйка Голубой страны, окончательно ополоумев в одной из своих пещер, запустила реактор пси-децибел в расчёте на широкий диапазон атакуемых уровней. Я первой это почувствовала, но ничего серьёзного предпринять не смогла, так как являюсь самой младшей и ещё Переливающейся в клане. И я просто опустила ей на голову первый попавшийся под руки кусок утиль-пространства, числящийся как дежурно пустующий. Но по воле случая, с вероятностью чуть ли не зашкаливающей за ноль, ты, моя нежная девочка, оказалась в выхвате и прибыла к нам. Чему, если честно, я, из дозволенного моему нижнему рангу эгоизма, очень обрадовалась. Я буду помогать тебе во всём и везде в пределах нашей страны. – На голову? – Эйльли с интересом оглянулась на обломок коридор-отсека. – Но у нас давно так не делают. То есть эта ваша Гингема была жива и кушала морковку, до того как я обратила её в песок? – Ох, кушала она совсем не морковку! – вздохнула золотая фея. – Её рацион был куда менее этичен и эстетичен. В основном земноводные и тёмные насекомые. Но это не вы сокрушили злую колдунью, дитя моё, не огорчайтесь ни в коем случае! Всё это было сделано исключительно мною… – Good-bye, старушка! – подытожила Эйльли, обходя вокруг осколок. – Встретимся на Земле! А эти голубые малыши – вассалы исторгнутой разумом? – Это жевуны. Гингема с утра до вечера заставляла их жевать добываемую ею в недоразвитых цивилизациях жевательную резинку, и они оказались на грани психологической зависимости. Но теперь они спасены и смотрят на тебя, как на спасительницу их полуволшебного племени. – Действительно. Смотрят, – Эйльли обратила внимание на жующие мордочки, ловящие каждое её слово. Если честно, Эйльли это совсем не понравилось. – Добрая фея, а не могли бы вы сделать, чтобы они не считали меня своей спасительницей и смотрели бы куда-нибудь ещё? Ну, хоть друг на друга. – Для тебя – всё что угодно, моя девочка! – фея Велена взмахнула золотой ладошкой, маленькие жевуны обратили внимание на маленьких жевуночек, и голубой народец занялся любовью прямо на зелёной лужайке. – Ах, вот как! – слегка озадачилась Эйльли столь далеко идущей трактовкой её просьбы и попыталась ещё раз подумать. Было пусто, как в дежурном геликоптёре, маячило только какое-то идиотское «Ну тогда, милочка, раком!..». Эйльли вопросительно взглянула на сосредоточенную мордочку напульсника. «Не соблаговолит ли божественно обворожительная фея прекрасной и величественной страны Изумралии», засветилось на дисплее, «оказать нам, вновь прибывшим, ещё одну малую, но неоцененную для нас услугу, дав поцеловать обворожительную линию своего левого плеча?» – Не соблаговолит ли божественно обворожительная фея, – попыталась проследовать за электронной версией необходимой фразы Эйльли, – прекрасной страны… («и величественной»/проп./стил. ош./повт. – замелькало на дисплее) А, чёрт!.. Эйльли запнулась, покраснела смущённо и выпалила: – Лесбийская кровь я буду любить тебя на песке! Фея Велена тепло, ласково улыбнулась и прошептала: – Здесь нет песка… Моя нежная… Совсем-совсем… И, протянув уже обе золотые длани, погладила Эйльли по волосам и притянула к себе. Поцелуй феи оказался настолько снимающим напряжение и последние мозги, что Эйльли чуть не рухнула с подкашивающихся ног в мягко-зелёную флору. Судорожно она вцепилась в гибкую талию и обвилась вокруг обёрнутого в небесный шёлк горячего золота. Расплавленное золото втекало в рот, проницало насквозь тело, выступало капельками из пор. Мёд нагревался и плавился между ног. Эйльли отняла губы от испепеляющего ротика феи, вдохнула воздуха и погрузилась вновь… Горн готовил новый тугой лёгкий сплав из её тела и тела чистого золота… Тёмным маленьким демоном вниз… Тенью… вниз… По горам, по долам… Бы под сень от лучей этого всё прожигающего золота… Сень светла… Эйльли приоткрыла створки золотой раковины и сгорела дотла… Ветром памяти носилась она по рубиновым залам стонущей в её демонических порывах пещеры-ала… И почти надорвав возникающий стон-крик о себя, вдруг вспомнила свою суть… Осторожно… Возвращение и проявление себя в мечущейся от безумия внезапной тишине… Под животом Эйльли напрягся и стал корень-сан… Отыскивая укромное, всегда охотник на лань… Эйльли изогнулась над замершей в пароксизме своей золотой жилой и ввела глубоко, до самой нежно выгнувшейся ей навстречу страсти… Юная фея застонала так, что на деревьях зелёного леса затрепетали листочки… Апофеоз их скрутил словно ниточки в тугой корабельный канат… Только к вечеру смогли Эйльли и золотая фея Велена прийти в себя, разомкнуть объятия и развязать узлы своих тел… Проснулась Красная Шапочка в пронзительно-весёлых солнечных лучиках, падавших сквозь листву высоких деревьев. Сладко потянувшись, она увидела совсем недалеко, в просвете деревьев, полянку. Красная Шапочка вышла на её мягкий зелёный ковёр и улыбнулась. За время тёплого сна соски её мягко набухли и между ножек сводило, как у юной коняшки… Оглянувшись вокруг, она быстро нашла на полянке то, что искала и, словно не преднамеренно, а мимоходом, направилась туда. Она облюбовала достаточно эрегированный гриб-волнушку почти в самом центре полянки и стала делать вид, что собирает землянику вокруг именно этого места. Присев, и легко пощипывая щепоткой травку, она поглядывала украдкой на гриб-волнушку. Эрегированный молодой грибок почувствовал запах её припухших сосков и губок, напрягся изо всех сил и потянулся головкой к Красной Шапочке... Красная Шапочка оглянулась ещё раз по сторонам и быстро прикрыла грибок собой, присев над ним на широко раздвинутых корточках. Она продолжала собирать землянику, а грибок-волнушка алчно тыкался уже в её обезумевшие от восторга встречи маленькие губки. Своими губками гриб-волнушка целовал губки Красной Шапочки взасос и волнующе бродил по всей мягкой горячей глубине между распахнувшихся створок... Красная Шапочка не выдержала нежной ласки и обильно потекла губками на него. Напряжённая головка гриба-волнушки встречно щедро выделила сок на горячие губки Красной Шапочки. Сок смешался и алмазными капельками падал на землю вокруг грибка, отчего ему становилось невыносимо жарко, он начинал подрагивать мелкой дрожью... Внезапно грибок остановил свои лёгкие покачивания и замер, мягко ткнувшись в горячее лоно Красной Шапочки. Тогда Красная Шапочка приподняла немного подол и заглянула в самое укромное уголок-местечко творившегося действа. Гриб-волнушка стоял вытянувшись, как молодой дубок, крепко упираясь упругой головкой в распахнутые половые губки… Такого прекрасного зрелища Красная Шапочка долго вынести уже не смогла. Тихонько охнув, она опустила подол и сама опустилась на крепкий грибок... Гриб-волнушка затрепетал, пробираясь по узкому, выстеленному бархатом проходу в ласковую глубину Красной Шапочки. А Красная Шапочка глубоко вздохнула и, уже не оглядываясь из осторожности по сторонам, окончательно увлеклась сбором земляники на одном и том же месте, слегка поводя бёдрами взад и вперёд… Гриб-волнушка толкал мощно, словно ещё больше увеличиваясь в размерах внутри Красной Шапочки, Красная Шапочка слегка постанывала, пропуская его чуть ли не до самого сердечка, пока, наконец, не задрожала коленками и в бёдрах, спуская на землю струйки сока любви. Но гриб-волнушка не остановился, и Красная Шапочка, изнемогая, опустилась, поджимая коленки к животу и оказалась ещё более глубоко насаженной на завлечённый ею грибок. В таком положении ищут землянику только очень внимательные и очень страстные любители земляники… Не замечая времени, Красная Шапочка дрожала мелкой дрожью всей попкой над грибом-волнушкой, который делал свои заключительные толчки в Красной Шапочки вселенную... Предельно взвинтив себя, и не зная куда и деть себя от восторга, гриб-волнушка три раза проник фантастически далеко и там, в неведомой никому глубине, бросил изо всех сил высоко вверх от себя огромный заряд млечных спор… Грибное молочко смешалась с соком любви Красной Шапочки и в несколько капелек пролилось из распахнутых створок на землю рядом с грибом-волнушкой... Он ложился спать успокоенный. На земле из оброненных капелек на будущий год взойдут цветочки с изумрудными глазками, и будет тогда весело. А Красная Шапочка легко пришла в себя и, осмотревшись по сторонам, украдкой поцеловала ещё горячий засыпающий гриб-волнушку… Теперь идти стало легко и хотелось петь радостно, беззаботно и солнечно, как умеют петь птицы. Полянка стала большой, необъятной, а лес по сторонам находился словно в отодвинувшемся далеке. Красная Шапочка шла, любовалась солнцем и собирала цветы. Встречные грибы-волнушки тянулись к ней каждый раз, как только она наклонялась, чтобы сорвать цветок, а потом озорно помахивали ей вслед вздувшимися головками. Меховые лопушки шушукались невдалеке. Дикие розочки, похожие на её бутончик между ног, скромно поджимали губки и стеснительно приотворачивались. А важные орхидеи влажно улыбались вслед Красной Шапочке. Красная Шапочка, в конце концов, так увлеклась собиранием цветов, что не заметила юного эльфа, порхавшего над цветами. Верней, она его заметила, но было поздно, и спрятаться, как это полагалось, уже не успела. И ей пришлось встретиться бутон к бутону с известным маленьким проказником. Эльф легко парил над небольшим холмиком, густо поросшим травами и цветами. Важные орхидеи наперебой тянулись к его никогда не опускающемуся до конца юному хоботку. Розочки стыдливо отворачивали распущенные или сжатые губки. Юный эльф спускался пониже и опускал нахально торчащий из-под живота хоботок в плотоядно подставленные губки какой-нибудь орхидеи, и орхидея отсасывала у него из хоботка нектар его сласти, удовлетворённо сжимала растянутые губы и сладко млела на полуденном солнце. К стыдливо отвернувшимся розочкам эльф подлетал не менее бесцеремонно, чем к бесстыдно алчущим орхидеям. Не взирая даже на то, были ли лепестки у розочки уже порядком распушены или это был ещё лишь распускающийся нетронутый бутон в капельках утренней росы, он вставлял проворный пружинящий хоботок в яркий маленький ротик её нежности. И розочки были вынуждены отсасывать его сладкий нектар прямо на виду у всех цветочков на холме! А иногда эльф находил совсем уже скромную ромашку и поил её своим нектаром, завернув самый кончик своего хоботка в её мягкие белые лепестки. Увидев Красную Шапочку, весёлый эльф спустил тройную порцию своего нектара в ротик юной розочке, оказавшейся под ним в тот миг. Розочка, принимавшая всё впервые, обомлела, и её бутончик не удержал стремительные потоки. Капельки полувоздушного нектара жемчужинами застыли на её юном диком очаровании, и она стала, бесспорно, самой прекрасной розочкой на всём холмике… А эльф подлетел к Красной Шапочке, опустился на землю и подошёл уже прилично, не на крыльях, а на своих стройных едва касающихся земли ногах. Но хоть подошёл он прилично, выглядел он совсем не прилично! Эльфы вообще не признают никакой одежды, а этот маленький нахал ещё вместо того, чтобы как-то скрывать своё всем видимое достоинство, старательно выпячивал его как мог. Но Красная Шапочка старалась сделать вид, что не замечает явной неблагопристойности. – Доброе утро! Я вас еле дождался ведь!.. – сказал эльф, подпрыгивая на одной ножке. – А меня зовут Красная Шапочка! – сказала Красная Шапочка, стараясь не смотреть вниз совсем. – Я к бабушке иду. В гости. – Красная Шапочка, – сказал эльф почти жалобно. – Подай мне, пожалуйста, вон тот цветочек, а то я не дотянусь… – Как миленький дотянешься, хитрый малыш! – уловив его несложную хитрость, улыбнулась Красная Шапочка. Эльф улыбнулся пристыжено и сказал: – Ну ладно... И, видимо от стыда, опустил глаза вниз. Но подозрительно долго не поднимал их обратно… И Красная Шапочка, подумав, что в природе не бывает таких стеснительных эльфов, посмотрела вниз вслед за ним. И с ужасом обнаружила, что его выросший до невероятности хоботок вздутым кончиком уже легко трогает её под низ животика. Эльф легонько только подал вперёд животом, и хоботок уверено ткнулся через платье под упругий холмик. Красная Шапочка возмущённо отпрянула и зарделась, как та несчастно-прекрасная розочка на холме. Тогда эльф взял её за талию и притянул к себе. Его хоботок скользнул вверх и оказался зажатым между их маленькими телами, отчего ещё немного подрос, ещё немного, ещё… и оказался на уровне их лиц. Красная Шапочка стояла пунцовая, отвернувшись, но хоботок эльфа стал ласково гладить её по ушку, по пылающей щёчке, и всё-таки добрался до надутых обижено губок. – Я не хочу разговаривать с тобой, нехороший мальчишка! – сказала Красная Шапочка, а его хоботок, не упустив случая, тут же, как вьюнок, проворно забрался ей в ротик. – Тогда давай полижем молча его, малыша!.. – притворно вздохнул эльф и лизнул со своей стороны. Хоботок эльфа оказался сладким от осыпавшей его цветочной пыльцы и чуть солёным от жара почти уже полуденного солнца. Красная Шапочка выпустила его из ротика, в который он столь бессовестно забрался, и стала неуверенно подражать эльфу в тёплом обволакивающем облизывании крупной надутой головки. Потом они целовались через головку его хоботка и в этот миг эльф не выдержал и вспрыснул их носики нежным нектаром. Они задрожали оба в страстном поцелуе, и хлынувшая потоком река выплеснулась до истоков в их сомкнувшиеся над хоботком рты… После этого эльф слегка успокоился. Они пошли дальше и Красной Шапочке по-прежнему хотелось петь, так хорошо было идти в светлом лесу. Только цветы больше собирать было нельзя. Эльф парил сзади в терпеливом ожидании, когда Красная Шапочка не выдержит и наклонится. Но Красная Шапочка решила во что бы то ни стало сдерживать посягательства ветреного эльфа, чтобы не прослыть легкомысленной в деревне. Она не знала ещё в себе мужчины. А с цветами, грибками и меховушками играла потихоньку, подальше от любопытных глаз. Поэтому она ставила ножки узко при ходьбе, не раскачивала бёдрами и старалась не бросать беглых взглядов на напряжённый всё время хоботок эльфа, так сильно напоминавший хорошо эрегированный гриб-волнушку. Внезапно из-под одного из кустиков выпорхнула стайка возбуждённых птиц-членоголовов (Красная Шапочка всегда удивлялась: почему их называют членоголовами, если они были копией всего мужского члена, да ещё с крылышками на пушистых полушариях?). Членоголовы были безобидными и даже полезными существами. Всей стайкой они окружили Красную Шапочку и эльфа, явно просясь в ротики. Как принято Красная Шапочка пососала вздувающимся ротиком у нескольких членоголовов, почти все остальные кончили самостоятельно, и вся стайка уже готова была упорхнуть дальше по своим каким-то делам. Но тут проказник-эльф поймал одного членоголова на лету и запустил Красной Шапочке под платье. Бедный членоголов обезумел от случившегося с ним мига удачи и от нахлынувшего восторга. Проворным рывком он устремился вверх к едва пробивающимся кудряшкам вмиг вспотевших от ужаса маленьких губок. Ножки настойчиво боролись, коленки напрасно пытались сжиматься, но членоголов был настолько проворен и скользок в своём порыве, что сопротивление не могло быть оказываемо долго. Красная Шапочка одёрнула вниз подол и попыталась изо всех сил не утратить приличия, стараясь не выдавать того, что происходило у неё под платьем. Эльф улыбался и смотрел ей под низ живота, Красная Шапочка отворачивалась и пыталась всё-таки сжать ножки. Но, в конце концов, членоголов одолел и вошёл туго, обильно смазано, глубоко в разгорячённое борьбой лоно. Красная Шапочка охнула и напряжённо застыла. Тогда эльф подошёл к Красной Шапочке сзади, поднял подол её платьица и стал открыто наблюдать всю не вполне пристойную сцену, происходившую между членоголовом и Красной Шапочкой. Красная Шапочка в изнеможении облокотилась ладонями вперёд, став на коленки, и было хорошо видно её сильно растянутое в пылу страсти поле боя. Едва наметившиеся волоски лёгким пушком едва доходили до попки, а пушистые большие половые губки взасос целовались с проскользнувшим в них, заметно поправившимся, членоголовом. Членоголов ещё дулся, трепетал крылышками у входа, меховые полушария прочно прижались к лёгкому пушку половых губ – по всей видимости членоголов целовал и сосал Красной Шапочке матку глубоко внутри. Эльф захотел посмотреть на клитор Красной Шапочки и приподнял чуть-чуть полушария возбуждённого членоголова. Но только он успел приоткрыть вишенку головки маленького клитора, как членоголов не выдержал и задрожал в предоргазменных конвульсиях. Почувствовав их, эльф стал усиленно массировать в руке мягкие полушария, и членоголов зашёлся в трепете так, что Красная Шапочка обессилено опустилась на землю и приподняла вверх навстречу безумному возбуждению сияющую белизной попку. Членоголов кончил обильно, смочив спермой живот и весь низ платья Красной Шапочки. Эльф тут же попытался воспользоваться ситуацией. Он ловко выхватил из распалённого лона и отпустил на волю обмякшего членоголова и едва лишь не успел занять его место в обезволенной Красной Шапочке. Но тут сверху прыснул спасительный, прохладный, серебряный дождь: это все вместе обрадовались другие членоголовы. Лёгкие капельки их прохладной росы привели в чувство Красную Шапочку и она ловко увернулась от маленького проказника, погрозив ему кулачком… Вечер застал их уже в лесу. Они нашли оставленный дровосеками полупритушенный костёр и остались у него ночевать. Всю ночь образ округлой попки не давал уснуть эльфу. Он то и дело просыпался, посматривал на Красную Шапочку и улетал куда-то в ночное небо. Утром они вышли из лесу на широкий светлый берег лесной речки. Звонкий девичий смех сразу привлёк внимание эльфа. Недалеко у речки две русалки мучили пойманного членоголова. Одна держала его крепко двумя руками за напряжённый ствол, а другая, видя возбуждение членоголова от её обнажённого тела, щекотала пальчиками ему мохнатые полушария. Членоголов напрягался головкой, старался, сопел, но брызнуть никак не мог, что чрезвычайно забавляло юных проказниц. Эльф основательно уже истомился и потому отправил сразу свой раскалённый член в прохладную розочку одной из русалок. Русалочка выпустила из рук мохнатые полушария членоголова и покорно прогнулась навстречу горячему члену. Красная Шапочка пожалела членоголова, взяла его из рук у другой русалочки и пока сама страстно целовала её в прохладные милые губки, запустила членоголова ей сзади в раздвинутую узкую щёлку. Членоголов забился судорожно и у обеих русалочек потекло по коленкам… * * *Эйльли уже вторые сутки пыталась держаться тропы выложенной из жёлтого кирпича, как посоветовала ей фея Велена. «Эта дорога приведёт тебя в Изумрудный Город великого Гудвина. Он наверняка сможет помочь тебе. Вот тебе золотой колокольчик, в случае возникновения серьёзных опасностей он сам вызовет меня», говорила светло-золотая фея на прощанье, с трудом сводя вместе коленки и взирая на Эйльли с безумием сказочной принцессы созерцающей сказочного принца, «Ах, да! И вот ещё: тебе надо осчастливить три нуждающихся в помощи существа. Так гласит откровение в той части, которая открылась мне!». «А откровение не гласит, где я возьму три нуждающихся в помощи существа?», спросила Эйльли, монтируя золотой колокольчик в пупок. «Не гласит. Там вообще о нас с тобой, как это ни странно, очень мало написано! Но не стоит волноваться – по дороге всегда встречаются существа нуждающиеся в помощи. Стоит только их рассмотреть в окружении…». Эйльли рассматривала окружение с утра уже восемь часов, а эти сказочные тропики, сомкнувшиеся над её головой ещё вчера вечером, никак не заканчивались, к тому же тропинка жёлтого кирпича постоянно терялась и пыталась увильнуть куда-то из-под ног. Два раза Эйльли уже умудрялась потерять её и один раз битый час кружила среди хвойных фруктовых деревьев, пока не наткнулась на тропу вновь. Теперь Эйльли шла, стараясь хоть краем глаза постоянно держать в поле зрения жёлтую дорожку. На что кирпичная путеводная нить отреагировала уже совсем непорядочно и разбежалась на три аналогичные. Эйльли задумчиво остановилась у камня на распутье, читая информационно ёмкие указания в три стороны: «Направо!», «Налево!», «Прямо!». Что конкретно находилось справа, слева или прямо – не сообщалось. «Ну что будем делать?», обратилась Эйльли к весело насвистывавшему что-то напульснику. Тот замолчал, изобразил сосредоточенность и подмигнул погасшим от напряжения дисплеем. Внезапно вдалеке послышалась весёлая песенка. Эйльли в стремительном прыжке покинула перекрёсток, припала к земле ладонями и навела слух. Звуки песенки неуловимо напоминали птичьи голоса и постепенно приближались. Эйльли слилась с подвернувшимся обломком дерева. Ещё немного и из лесу, не придерживаясь ни одной из тропинок, вышла Красная Шапочка. Красная Шапочка присела у камня, она тоже сегодня проделала длинный путь с утра и немного устала. Оглянувшись по сторонам, она подозвала пробегавшего мимо лаповичка и попросила принести ей орехов-татушек и что-нибудь мягкое, немного поспать. Лаповичок ускользнул и скоро вернулся, таща на себе дующийся от нетерпения гриб-пуховик. Гриб распахнулся в перину, и лаповичок высыпал в него горку разноцветных орешков. Лаповичок ещё раз исчез и принёс целую охапку цветов раскрытого мака. Умостив цветами края гриба-пуховика, лаповичок сказал ему: «Уберёшь, когда Красная Шапочка заснёт!». После этого лаповичок попрощался и отправился дальше по своим делам. Красная Шапочка уютно расположилась в центре гриба-пуховика, посмеялась немного с упавшим ей на колени паучком-недомолвкой и взяла немного орешков, но попробовать их не успела: совсем рядом зазвенел волшебный колокольчик. Красная Шапочка удивлённо оглянулась по сторонам – никого рядом не было. Вдруг тёмная, лежавшая вблизи веточка на её глазах превратилась в смуглую, очень странно одетую девушку, а чуть позже лес озарило золотое сияние, и из воздуха вышла прекрасная фея. – Что случилось, моя крошка? – спросила фея Велена у Эйльли, стоявшей с ошеломлённым видом. – Где же опасность? – Вот… – сказала с полуотстранённым взглядом всецело на Красной Шапочке Эйльли. – Я люблю её! – О, Господи! Как ты меня перепугала, моя девочка! – фея Велена взмахнула рукой и стала растворяться в воздухе. – Или прикрепи колокольчик к более укромному месту или не вздрагивай животиком при каждом приступе влюблённости!.. – Но это раз и навсегда! На всю жизнь… – крикнула Эйльли вслед доброй фее, но золотое сияние уже окончательно исчезло. – Меня нельзя любить! – спокойно сказала Красная Шапочка. – Я ещё маленькая! – Я воспитаю тебя… вскормлю материнским молоком… и материнской грудью, – как завороженная произносила Эйльли, протягивая руки к смеющейся Красной Шапочке и беря её ладошки в свои. – А потом возьму тебя замуж… И никому не отдам! – Ой! – Красная Шапочка замолчала. – Как это? Так – не бывает! – Что не бывает? – переспросила Эйльли, садясь рядом на запыхтевший от удовольствия гриб-пуховик. – Девочки не женятся на девочках! – убеждённо произнесла Красная Шапочка. – Почему? – не поняла Эйльли и взглянула на напульсник. «Нравы и обычаи!», пожал контактами ручной информатор. – А, понятно! Одна из эволюционных брешей в развитии планетарной местности. Но, четыре тысячи чертей на хвосте автономного астероида, клянусь, это не заставит меня изменить моей любви! Я представлюсь населению твоей деревни кибером… – последние слова Эйльли прошептала уже в нежно целуемое ей ушко Красной Шапочки. – Ой! Щекотно! – улыбнулась Красная Шапочка и, повернувшись лицом к лицу с Эйльли, серьёзно спросила: – А что такое кибер и как тебя зовут? – Эйльли!.. – представилась Эйльли переходя в возобновлённом поцелуе чуть ниже и не находя уже в себе сил на перечисление прочих приличествующих первому знакомству регалий. – Эйльли, перестань меня целовать немедленно, я сейчас тебе что-то скажу! – Что, моя сладкая? – Эйльли с трудом оторвала губы от нежной кожи Красной Шапочки. – Эйльли, я тебя тоже люблю! – сказала Красная Шапочка. – Поцелуй меня, пожалуйста, в рот! Эйльли утонула в воздушно-клубничном аромате мягких податливых губ. Она утратила ощущение себя не только в пространстве и времени, но и в самой любви. Когда она вернулась, казалось, из вечности, дыхание её начинало перехватывать и срочно требовался вдох. Красная Шапочка засмеялась и легко запрыгала коленками на охающем грибе-пуховике: – Я тебя сильно-сильно люблю! – и добавила, скорчив озабоченную мордашку: – Эйльли, а ты дашь мне пососать материнскую грудь?.. …Я прошепчу тебе сказ..ску на спокойную ночь… вкравшись ласковой птичкой обернусь драгацен-змейкой в твоих волшебных снах… потрогаю за кожу… поцелую в веки… окажусь ненадолго в тебе… чтобы вернувшись на волю оказаться в объятиях засыпающей с плюшевым медвежонком вечнос..сти… взгляни ещё лишь разок на серебристый налёт моих чешуек и сон твой окажется глубоким и неповторимым… я поцелую т..т-тибя спящую в животик и в тебе забьётся настоящее живое сердце… огонёк запылает вдали поздним вечером, отметая пыль нам больше не нужных с тобою дорог… а потом я поцелую тебя в нежную ранку под твоим животом, и она заживёт навсегда, потому что мы никогда больше не проснёмся в мир боли и радости, нас заворожит ночь… пищащие и радующиеся игрушки – уже не наш мир… мы не видим, не слышим… летим… А потом мы попробуем друг друга на вкус и окажется, что мы неожиданно любим нас и везде… Мы немного приоткроем глаза и, увидев друг друга, испугаемся и убежим каждый к себе внутрь, чтобы выглядывая из себя наблюдать дотоле неведомое нам существо – себя наоборот… И лишь внимательно присмотревшись, я вновь прикоснусь языком к обворожительному пушку любой из твоих губок!.. Я задыхаюсь от внимания: рана мира расцветает несказанно красивым цветком… Боль теряет своё начальное предназначение и уже не в состоянии ни о чём предупредить… Мы вплетаемся и вплетаемся в сон… Красная Шапочка засыпала на маленьких холмиках груди девочки Эйльли в неге дурмана маковых лепестков. А Эйльли, обняв и легко покачивая её, остановившимся взглядом смотрела куда-то совсем далеко, не видя сказочных деревьев, не замечая сказочного леса, забывая о сказке окружающей её волшебной планеты. Так Эйльли всегда уходила в чуткий осторожный сон в своём мире. Она уснула так и забыв прикрыть глаза… Красная Шапочка проснулась от нежного прикосновения губ Эйльли к её нижним губкам. Она сладко потянулась на вздыхающем пуховике и вдохнула запах хрустально звенящего утреннего леса. – Ой, уже утро! – улыбнулась от удивления Красная Шапочка. – Эйльли, как хорошо, что ты мне не приснилась, а на самом деле есть! А ты мне про киберов вчера так и не рассказала. – А ты мне… – Эйльли вложила язычок в горячую пещерку, – …так и не рассказала, как тебя зовут! – Ой! – вздрогнула животиком Красная Шапочка. – Я совсем забыла! Меня все зовут Красная Шапочка, я очень люблю свою маму, а сейчас иду к бабушке! – Прямо сейчас? – с сомнением покачала головой Эйльли, беря в рот бусинку клитора и с интересом глядя Красной Шапочке в лицо. – Нет, конечно, – щёчки Красной Шапочки немного порозовели и она чуть сжала ногами забравшуюся ей под животик мордочку. – Но вчера вечером я шла к бабушке и несла ей пирожки, которые напекла любимая мамочка, пока они ещё не остыли. – И где же эти чудесные твои пирожки? Может быть это? Или это? – Эйльли выскользнула из объятий нежных ножек и схватила губами Красную Шапочку за попку. – Нет! Щекотно! – засмеялась Красная Шапочка, вырываясь из рук Эйльли и окончательно просыпаясь. – Эйльли, ну расскажи мне про киберов! – Расскажу! – пообещала Эйльли. – Но только сейчас нам уже пора в путь. Ещё вчера, до встречи с тобой, я шла в Изумрудный Город к волшебнику Гудвину. Куда мы идём с тобой сегодня – я ещё не окончательно определилась. Но в том что нам с тобой по пути я из-за тебя совсем не сомневаюсь. – Как это – куда? – сказала Красная Шапочка, укладывая успокоившийся гриб-пуховик на пенёк. – Ведь все дороги ведут в одном направлении! – В одном? – удивилась Эйльли. – Да, я во всяком случае ни разу не слышала о том, что бывают другие дороги, – сказала Красная Шапочка и убеждённо закончила: – Все дороги приводят туда, куда нужно путнику! – Здорово! – согласилась Эйльли и обратилась к напульснику: – Понял? Напульсник заискрился в изумлении. – Ой, а кто это? – восторженно захлопала в ладоши Красная Шапочка. – Смешной и столько ушей! – Инфокодер! – представила Эйльли. – Мой незаменимый друг и бесполезный соратник в пространственно-временных перемещениях. Я зову его Тотошка, когда он чрезмерно радуется. Напульсник тут же радостно замигал в согласие. – Эйльли, пожалуйста-препожалуйста, дай поносить! – глаза Красной Шапочки вспыхнув не гасли и не могли оторваться от напульсника. – Держи! – Эйльли сняла кодер и хотела надеть Красной Шапочке на запястье, но та отрицательно мотнула головой, взяла бережно доставшегося ей Тотошку двумя лапками и понесла его перед собой как неслыханное сокровище. На что тот отреагировал волнами лёгкого разноцветного свечения. Эйльли вздохнула с улыбкой, поняв, что ближайшие несколько часов её будут любить несколько меньше напульсника, и пошла вслед за Красной Шапочкой по одной из жёлто-кирпичных дорожек, даже не обратив внимание по какой именно из указанных на дорожном камне. Лес закончился довольно быстро. Дорога пошла по бескрайним полям, возделанным геометрически правильно, из чего Эйльли сделала вывод, что это плантации земледельцев. На одном из почти прямоугольных участков они и увидели это несчастье… Красная Шапочка всё ещё шла впереди, увлечённая перемигивающимся с нею Тотошкой и ничего вокруг не замечающая. Эйльли с интересом наблюдала местных зайцев, самозабвенно пялившихся с грибами-самородками, птиц столь странной формы, что Эйльли тут же захлопнула приоткрывшийся при их виде от удивления рот и других не менее причудливых представителей сказочных флоры и фауны. А оно висело, лежало или стояло – понять было нельзя… Формы почти отсутствующей и отчаяния почти бьющего через край… Ему трудно было и жить и быть… Оно взирало на всё и на небо чем-то, лишь неуловимо напоминающим глаза, и в глаза эти явно лучше было не заглядывать: там можно было и не отразиться… Страшила… Аморф… – Как же это тебя угораздило? – Эйльли застыла на месте. Красная Шапочка остановилась, глянула на аморфа и от жалости сжала лапками напульсник. Тот тоже смотрел на аморфа растеряно моргая. – Три сотни зелёных и прыгающих на стену мне каждый день, если мы не сможем ему помочь! – воскликнула Эйльли в сердцах. – Мы сможем, Эйльли, сможем! – сказала Красная Шапочка, пытаясь успокоить взволнованную Эйльли. – Запросто! – поддержал наученный Красной Шапочкой говорить инфокодер. – А как? Эйльли подошла к почти полностью автономному уже аморфу и очертила в инфоинсайдере возможные границы его расположения. Выдернуть его из гравитационного потока было почти немыслимо и практически не за что. – Помоги мне, моя ясная! – обратилась Эйльли к Красной Шапочке. – Нажми на этой мяукалке вот этот шток, когда я скажу «стоп». Эйльли собралась, захватила почти за чистый воздух аморфа и изо всех сил потянула. Но гравипоток совершенно неожиданно оказался настолько слабым, что аморфа почти выбросило из него. «Стоп!», вскрикнула Эйльли, от неожиданности сев на попу и Красная Шапочка прижала одно из ушек своего Тотошки. Оживший аморф зафиксировался и попытался робко улыбнуться своим спасителям. – Как же тебя угораздило? – Эйльли поневоле повторилась. – В практически нулевом потоке! – Мне всегда не везло… – печально оправдываясь, пожал возникающими и исчезаюшими в воздухе плечами аморф. – С утра ещё вчера всё было так прекрасно, а потом птица кара-кала сделала головокружительный кульбит в воздухе и мне очень стал нужен точно такой. Вы же понимаете, есть вещи, которых если нет у тебя, то жизнь можно уже и не называть жизнью!.. Мне был нужен такой же, если не лучший кульбит. И я поднялся и ввернулся в воздушный поток так, что из меня чуть не вытряхнуло селезёнку! Кара-кала, наблюдавшая мой эскапад, сказала ещё, что у меня совершенно нету мозгов. Но я засмотрелся на один правильный многоугольник, вдруг вспыхнувший перед моим внутренним взором. Видите ли, мне показалось, что я близок, наконец, к решению уравнения третьего порядка, тревожившего меня вторую ночь. Вместо решения я влип в эту яму и, по правде сказать, к вашему приходу окончательно попрощался с энергоресурсами: до вечера я бы просто растаял от невыносимости! Очень благодарен вам за моё спасение и спешу представиться: Селиций, вне-уровень, жанр отсутствия. – Нет! – решительно сказала Красная Шапочка. – Я буду звать тебя Страшила! Ты толстый, добрый и симпатичный. Хоть и немножко грустный… А меня зовут Красная Шапочка! Красная Шапочка с весёлой улыбкой протянула ладошку Страшиле. – А меня зовут Эйльли и звать тебя я буду только Аморфом! – предупредила Эйльли. – Завязнуть в нуль-потоке! Твоя энергетическая сущность полностью совпадает с характером. Только Аморфом! – Хорошо, – пожал плечами, улыбаясь, Страшила-Аморф. – А куда вы идёте? – Мы идём к бабушке и несём ей самые вкусные на свете пирожки, – сказала Эйльли, вставая с земли и отряхивая от пыли полоски вечно растерзываемых в дороге шортов. – И к волшебнику Изумрудного Города, Эйльли и сама не знает зачем! – поддержала Красная Шапочка. – Хм! В таком случае у меня к вам два вопроса в обратно порядке, – сказал, сосредоточившись в одном месте и почти напоминая человека, Страшила-Аморф. – Во-первых, можно ли мне присоединиться к походу Эйльли неизвестно за чем, поскольку аллогичность существования показана мне под любым предлогом? Во-вторых, где находятся самые вкусные на свете пирожки? – Это военная тайна! – сказала Эйльли поспешно, увидев чуть повеселевшие при упоминании о пирожках глаза Аморфа и проявившийся облизывающийся рот. И спохватилась: – Ой, а правда, Шапочка, где же наши пирожки для бабушки? – В корзинке! – сказала Красная Шапочка, любуясь ладно пристёгнутым всё-таки ей Эйльли напульсником и гладя его по блаженно прижатым датчикам. И подняла глаза на безмолвно взирающих на неё Эйльли и Страшилу, не видевших никакой корзинки: – Ну как же вы не понимаете! Все мамочкины пирожки будут лежать в корзинке. А корзинку мне принесёт ворон Варлей, когда я почти приду к бабушке. А иначе пирожки точно остыли бы, потому что мне долго же было идти, если считать от самого начала! Теперь поняли? – Поняли! – сказала Эйльли. – Мамочкин ты пирожок… – Нет! – обернулась она к Аморфу. – Ваша теория пройдена! Отрицание отрицания не ведёт к возникновению позитивистски настроенного мировоззрения! Алогичность нуждается в логике и более того – они немыслимы обе друг без друга! Аморф находит цель своих устремлений, и мы отправляемся в путь все вместе… – Не совсем согласен, но возражения не считаю уместными, – заметил Аморф. – Цель – в поиске... Цель зафиксирована! Рядом летящими как-то замечено, что мне не хватает мозгов. Итак, я иду к этому вашему волшебнику за мозгами. Раз уж ничто в мире быть не может доказано – пусть хоть он мне вставит мозги! И они пошли дальше по дороге из жёлтых кирпичиков вместе. К вечеру они снова оказались в лесу среди косматых яблоне-елей, росших среди апельсиновых кустарников. Стало темнеть. Эйльли включила ночной режим видения в инфоинсайдере. Страшила-Аморф вообще редко пользовался зрением, как, впрочем, также слухом и обонянием: он отдавал предпочтение осязанию и прекрасно чувствовал этот мир сразу всем собой. При этом спотыкался и падал он одинаково успешно как днём так и ночью, не испытывая от этого абсолютно никакого дискомфорта. Только Красная Шапочка всё хуже видела в сгущающихся сумерках. Вдобавок она сильно устала, и на пути её стали встречаться какие-то необходимые кочки, которые старались подвернуться под ноги и запутать их. Эйльли этого долго не вынесла и взяла Красную Шапочку на руки. – Ты что! Меня нельзя на руки! Я же уже большая! – сказала Красная Шапочка и обняла Эйльли за шею. – Странно! – подумала Эйльли вслух. – А вчера была маленькая! – Курс семнадцать-пять-семь! – вспыхнул всеми дежурными экранами напульсник на ручке Красной Шапочке. Эйльли взглянула на него укоризненно, Красная Шапочка улыбнулась, а Страшила-Аморф остановился и, повращав головой, сказал: – Верно! Семнадцать-пять-семь правее захода. Пустующий, пригодный для длительной стоянки объект системы «Избушка». Маленький лесной домик приютил их на всю ночь. Эйльли зажгла найденную керосиновую лампу и постелила постель из тёплых похрустывающих сухих листьев на высоком то ли топчане, то ли столе. Забравшись сама, она затащила на себя и Красную Шапочку. – Засыпай так! Я покачаю тебя немножко… Эйльли поманила Страшилу-Аморфа и что-то шепнула ему в возникшее полупрозрачное ухо. Страшила кивнул ухом и подошёл к Эйльли со стороны её разведённых ему навстречу ног. Сконцентрировавшись на основном органе своего осязания, он превратил часть себя в прозрачный довольно плотный сгусток энергии, который и ввёл Эйльли в раскрывающийся горячий зев влагалища. Эйльли тихонько охнула и Красная Шапочка вздрогнула у неё на плече: «Ты что? Боишься? А чего?». «Ничего-ничего, засыпай, мой цветочек…», прошептала Эйльли, целуя её в плечико. Страшила стал медленно и равномерно вводить и выводить член энергии. Эйльли закачалась на постели из осенних листьев колыбелькой. Красная Шапочка закрыла глаза. Эйльли сладко стонала про себя от находящих и отступающих волнами небесных ощущений. Паучок-семиглазка спустился с потолка и с интересом наблюдал, как что-то невидимо, но упруго раздвигает своды живой прекрасной раковины. Красная Шапочка, приникнув губками к шее Эйльли, видела седьмые сны уже, когда Эйльли неслышно и исполнено разрядилась в третий раз и, удовлетворённая полностью, уснула. А Страшила-Аморф, игравший роль искусного партнёра чуть ли не с высочайшим профессионализмом, но исключительно на альтруистических началах, без капли страсти в самом себе, застыл на одной ноге, в позиции, которой окончилось убаюкивающее сношение и провёл так всю ночь… Под утро странно-тревожащий сон приснился Эйльли. Ей казалось, что она лежит на облаке, а превратившаяся в красивую бабочку Красная Шапочка сидит у неё на левом соске и крыльями щекочет подмышки. Прилетевшая же местная пушистая птица с повадками доброго фаллоса настойчиво пытается устроиться ей между ног. Почувствовав, что просыпается, Эйльли с наслаждением потянулась и совсем уже неожиданно для себя чуть задохнулась в лёгком стремительном оргазме. Открыв глаза, она обнаружила насколько недалеко ушла реальность от сна: Красная Шапочка нежно целовалась с соском её левой груди, одновременно гладя шелковистый пушок её подмышек, а Страшила-Аморф стоял в том же положении, в каком Эйльли запомнила его засыпая, при этом член его соответственно также не уменьшился ни на дюйм и Эйльли, просыпаясь, кончила, просто пошевелившись и чуть поднатянувшись собой на эту толстую энергетическую дубину... – Доброе Утро, ласковая бабочка! – сказала Эйльли Красной Шапочке, пытаясь стянуть теперь себя с единицы тугой энергии. Наконец ей это с лёгким хлопком удалось: – Ох! Вы определённо гениальны и невыносимы, Аморф, в своей милейшей непосредственности! – О, простите! – Страшила-Аморф очнулся и страшно сконфузился. – Я совсем забылся вчера. Мне пришла в голову прекрасная теорема Бертольда-Дарца и я буквально замер ею нечаянно поражённый! Кх-м! Видимо действительно не помешало бы заиметь хоть немного мозгов, ещё раз прошу прощения… Красная Шапочка только хихикнула над ними обоими. Ей всё больше нравился этот добрый мягкий Страшила, который говорил непонятные слова, любил мамины пирожки и старался всем вокруг помочь. А Эйльли ей нравилась всегда. Они оставили прибранную за собой хижину и углубились уже в лес, но совсем немного, когда невдалеке послышался скрежет и стон. «Коррозия металла. Точка вне движения – четыре, два, два и пять!», чутко среагировал инфокодер, который вообще с тех пор, как Эйльли отдала его Красной Шапочке, стал вести себя настолько правдиво и своевременно, что Эйльли уже несколько раз с подозрением поглядывала на него: не затевает ли?.. – Посмотрим, что там такое, – сказала Эйльли, сворачивая в означенном направлении. За ней пошли Красная Шапочка и Страшила, которого Красная Шапочка учила держать её за руку, «чтоб не потерялась». Через несколько десятков шагов Эйльли замерла. – …Я обещала тебе рассказать про киберов! Кибер выглядит так… – сказала Эйльли тоном ментор-преподавательницы сексологии в старших классах школы XX века, стоя перед внезапно возникшим среди зелёной листвы железным человеком с занесённым вверх топором. – Как? – Красная Шапочка с любопытством пробиралась сквозь норовящие её погладить кусты нежень-жимолости в сопровождении старающегося уберечь её Страшилы. – Ой! – вскрикнула она, увидев железного человека с топором, и осторожно приблизилась к киберу: – Эйльли, а чего это он с топором? – Не знаю. Лесоруб, наверное, – предположила Эйльли. – Модификация древняя, но судя по контрольным датчикам ещё вполне жизнеспособная. Аморф, ты не видишь, что с ним? – Окисление внешних проводников по всему защитному контуру! По-моему его просто надо протереть активизатором. Но в этом лесу вряд ли водится активизатор… «Активизатор ионно-обменных систем Б-13 дробь 2. Местонахождение: дальний правый угол объекта “Избушка”», доложил инфокодер. Через полчаса кибер посверкивал на солнышке металлоидными платами как новенький, активный состав восстановил и запустил заново все повреждённые системы. – Представитель свободно-мыслящих систем, материал – металл в четырёх состояниях, индивидуальное наименование «Дровосек», – отрекомендовался кибер. – Благодарен вам за моё освобождение так, что чуть дрожат тормозные приводы на ногах! Искреннее спасибо и если потребуется моя помощь вам в любое время дня и ночи! – Это Красная Шапочка, – представила Эйльли. – Самое милое и красивое животное во всех существующих измерениях и просто чудесный ребёнок! Она будет звать тебя Дровосеком, потому что её и в самом деле очаровал твой топор. Это Аморф! Красная Шапочка называет его Страшила и полностью права. Он самый добрый на свете. А это – Эйльли! – Эйльли показала на себя. – Она будет звать тебя Кибером, потому что у тебя пальцы железные. Мы идём к бабушке и несём пирожки, которые скоро пожарит мама моего ненаглядного дитя. А потом мы пойдём в Изумрудный Город к волшебнику Гудвину. Кто за чем… Аморф за мозгами, я за билетами на обратный сеанс в один увлёкший меня кинотеатр, а Красная Шапочка – просто, со мной. Если у тебя есть какая-нибудь давняя мечта – пойдём с нами! – Давняя мечта есть. Иду с вами, – охотно согласился Кибер-Дровосек. – А какая у тебя мечта? – спросила Красная Шапочка. – О, это целая история! Я расскажу вам её по дороге, и заодно вы узнаете, как я попал в то печальное положение, из которого вы меня выручили. И уже вчетвером они продолжили путь, отыскав оставленную ночью тропинку из жёлтого кирпича. «Я был кибером не всю жизнь», начал рассказ Кибер-Дровосек, «Родился я человеком и рос в родной деревне, пока не повстречал однажды в лесу внучку-племянницу феи Гингемы прекрасную Адель. Мы полюбили друг друга и хотели пожениться согласно обычаям нашей деревни. Но фея Гингема, не сказав никому о причине, всецело воспротивилась нашему браку. Она произнесла ряд свирепых заклинаний, среди которых были такие восклицания как «Не бывать никогда!» и «Только через мой труп!». Адель очень уважала свою тётушку и немного побаивалась, в основном за её здоровье. Она плакала у меня на груди, а свадьба была почти расстроена. Я был молод и горяч, я пришёл к замку феи Гингемы и, не посмотрев ни на что, вошёл в её покои. Поверженная охрана позади меня превращалась в песок, сама Гингема сидела на деревянной ступе посреди тёмных покоев и, отшатнувшись, смотрела на меня: – Чего хочешь ты, человек? – крикнула она, когда я попытался приблизиться, и между мною и ней встала стена огня. Я рассёк огонь своим боевым топором и сказал: – Или ты оставишь нас в покое, успокоишь Адель и дашь справить нашу свадьбу по всей форме, или я заставлю сейчас тебя дрожать и трепетать, старая ведьма!!! О, я был молод и горяч. Я был очень молод и очень горяч! Гингема только усмехнулась на своём дряхлом горшке: – Из трёх предложенных условий я, пожалуй, согласилась бы лишь на второе. Но вряд ли это тебя устроит, прыткий скакун! Уж больно ты грозен! «Дрожать и трепетать», говоришь? Ну что ж… Отведаем на вкус, не изменился ли человек с тех пор, как я пробовала его в последний раз!.. С этими словами она чёрной кошкой соскользнула со ступы и, подпрыгнув, ударилась о пол. Всё вокруг потемнело вмиг, а когда рассвело, то не было уже ни ступы, ни тёмных покоев. Я оказался во дворце достойном роскошью далёких султанов. Я стоял посреди огромной залы, на ковре тончайшей работы, среди сверкающих драгоценными камнями и металлами стен, а передо мной на высоком троне сидела прекрасная властительница с ликом подобным звёздной ночи. Ибо звёзды глаз её были ярки и прекрасны, но на лице лежало такое плотное покрывало глубокого гнева, что ночь была бы светла в сравнении с выражением её лица. – Итак, ты заставишь меня дрожать и трепетать! – громко сказала властительница и первое подозрение закралось в мою душу. – У тебя будет на это семь дней и семь ночей! Не столь уж короткий, согласись, срок для такого отважного воина на одну единственную женщину! Каждый день у тебя будет один шанс заставить меня трепетать и дрожать! Ведь верно, что не знающий страха воин держит своё слово, чего бы ему это ни стоило? Сдержи слово и я выполню твои условия! Чего уж казалось бы проще! Но за каждый упущенный тобою шанс ты лишишься одной из частей своего бренного тела. Кто не может управлять живым, управляет камнем! – Проклятая ведьма! – вскричал я, уверившись окончательно по смыслу слов её в том, что вижу перед собою Гингему. – Ты не уйдёшь от меня! И я прыгнул, высоко занеся свой боевой топор над троном. Но вдруг мою руку свела страшная судорога, топор выпал, а сам я упал к подножию трона. – Глупости! – услышал я тот же голос над собой. – Так ты не заставишь трепетать ни одну из женщин... Это был первый день! Я поднял голову и увидел, что остался в зале один. Я перевёл взгляд на изменившую мне в бою правую руку и долго, не веря ещё, смотрел как крепко сжимает она боевой, надёжный топор своими похолодевшими пальцами, вылитыми из прекрасного, чистого мрамора… Позже пришёл Мастер Земли и, вынув боевой топор, отрубил мою правую руку и вмонтировал вместо неё кибер-протез. «Ты допустил ошибку в искусстве любви, – сказал он мне, – Любовь не приемлет насилия!» «Но я пришёл убивать, а не любить!», ответил я ему. «Напрасно, – сказал Мастер Земли, – Если завтра передумаешь губить свою любовь, то вооружись нежностью, огнём и терпением. Моргана пошла на игру и теперь её нельзя остановить, но вполне можно победить… в любви…» …На следующий день я передумал губить свою любовь. Прекрасная властительная Моргана пришла вечером и холодно взглянула на меня. Я сказал, что готов к испытанию. – Покажи! – сказала Моргана. И тут же я полностью опроверг свои слова. Я оказался во вне оружии. При мне не оказалось духа нефритовой власти. «Что же, могучий воин! Я на грани священного трепета?», громко засмеялась Моргана и эхо её смеха отразилось в высоких сводах, «День второй!». Она стала пропадать в воздухе, а я с ужасом увидел, как превращается в струящийся малахит моя правая нога. Вскоре пришёл Мастер Земли и, отрубив мне ногу, заменил её кибер-ногой. «Не достаточно согласия. Необходимо желание! – сказал Мастер Земли. – Желание жгучее как сам огнь вечности! Ты же безоружен и слаб. Твоя нежность уходит целиком на себя, твой огонь сродни мимолётной искре, твоё терпение граничит с толикой. Возжелай! И возжелай не удовольствия, а огня!» …К вечеру следующего дня я желал прекрасного тела властительницы как истощённый пустыней жаждет капли живительной влаги. Моргана пришла с первым лучом месяца, упавшим сквозь узор оконных решёток. Взор её больше не был холоден, но не был и тёпл. Внимательно посмотрела она на меня и произнесла: – Покажи! Я набросился на неё в любовном порыве подобно обезумевшему тигру. И только взорвавшись страстью, я увидел, что мой порыв выглядит не лучше, чем в первый день порыв боевой. Я иссяк, как мужчина, уже через мгновенье, она же только плотнее сдвинула брови и закусила свою прекрасную нижнюю губу. Даже не произнеся ни слова, она исчезла из моих объятий, и я почувствовал, как каменной плетью падает моя левая рука, обращённая в мёртвый гранит. Мастер Земли отрубил мне моим топором гранитную руку и вмонтировал кибер-протез. «Возьми завтра с собой чистое знание! – сказал Мастер Земли. – И сочетай его с обретённым умением. Делись нежностью, иссекай вечный огонь, будь готов вытерпеть всё. И помни – огонь иссекается лишь в содействии!» …Я владел к вечеру дня следующего всеми известными техниками и знал всё об искусстве любви. Она пришла и в первый раз улыбнулась мне. – Покажи! И я показал. Время длилось, и я играл идеально в любовь. Вместе мы достигали вершин, выше которых я не мог и помыслить себе… «Это всё?», спокойно спросила она уходя. «Но ведь во всём мире нет больше ни одного знания или умения недоступного мне!..», хотелось мне крикнуть, но кричать было уже некому, и тяжело каменела моя левая нога, обращаясь в литой кремень… «Возьми знание запредельное с собой завтра и умения перешедшие черту запрета! – сказал Мастер Земли мне, заменив мою ногу кибер-протезом. – Утрать саму возможность предела в себе. Ни огня, ни льда не оставь в себе, стань ничем и всем…» …В пятый день я узнал и постиг то, о чём непосвящённому сообщить невозможно, а посвящённому не имеет смысла. Скажу лишь, что страх был покорен, хоть и не нужен мне. Я смотрел сразу в три стороны. Она пришла одетая в бархат тёплой летней ночи, с глазами освещающими ей путь. Она пришла и поцеловала меня. «Ну же…», послышалось мне ободряющее. – Покажи! Чудовищные тени любви, которая возникла между нами, метались и стонали по стенам и аркам. Мы покинули мир живущих людей и находились по ту сторону всех возможных устоев и норм… «Не хватает совсем немного…», заметила она, выскальзывая из моих объятий и растворяясь в ставшем свинцовым для меня воздухе. «Чего же?!?», крикнул я уже себе самому, и моё туловище превратилось в агат. Мастер Земли долго копался внутри меня, отлаживая основной механизм моего нового кибер-организма. И молчал. «Не хватает – чего?», тогда не выдержал и спросил я сам. «Да никак не пойму! – ответил он, пожимая плечами. – Вроде всё на месте… А флэш-балансировка пошаливает… Может из-за охлаждения?..» Мастера Земли со мной больше не было. Я остался с собою один. …День шестой я полностью посвятил подготовке к своей смерти. Она пришла совсем ранним вечером, когда белые лёгкие облака ещё проплывали в светлом небе. …А очнулся я только следующим утром, не совсем понимая за какие прегрешения меня из Эдема, куда я попал после смерти, выгнали обратно в жизнь. Она лежала рядом, подарившая мне ночь, в которой я постиг существование рая. – Это был образец! – сказала она. – Я показала тебе, как именно «заставляют трепетать и дрожать», если следовать твоему выражению. Надо признать, тебе не хватило совсем немногого. Но не хватило именно того, без чего весь процесс теряет всю свою высоту даже при совершеннейшей виртуозности и изощрённости исполнения… «Надо любить… – прошептала прекрасная Моргана мне на ухо. – Любить, всецело рассеивая себя в предмет своей любви, во всё окружающее. Любить надо всем собою, всем сердцем!!!» – И, уж конечно, любить нужно совсем без головы! – говорила Моргана, сняв с меня голову и разговаривая с ней, уже обращающейся в сиреневый аметист. – Голова порой просто мешает любви! В ночь шестую я умер как человек. В день седьмой я воскрес как кибер-машина. Я покинул дворец феи Гингемы в сокрушительном поражении, оставив в нём где-то одним из коллекционных экспонатов бывшее моё живое тело, теперь обращённое в камень. Адель умоляла меня не принимать всё случившееся близко к сердцу и говорила, что согласна на свадьбу при любых обстоятельствах и уже не взирая на наложенные бабушкой-тётей запреты. Но у меня больше не было сердца. Я понял, что любить не смогу. И я ушёл в лес, чтобы не тревожить живые сердца напоминанием о мною утерянном. Бедняжка Адель, я слышал, и до сих пор ждёт моего возвращения. А фея Гингема и в лесу не оставила меня за мою дерзость. Она часто превращалась в Моргану и прилетала ко мне по ночам, вытворяя что-нибудь, чтобы насолить мне. И именно благодаря ей я попал в озонно-грозовой шквал без запаса активизатора, который она вытащила утром у меня из кармана и поставила на дальнюю полочку. Окислы закоротили меня настолько, что я был вынужден провести почти целый год единственно лишь в размышлениях, без малейшего движения!» Так закончил Кибер-Дровосек свою историю. Это была грустная история, и Эйльли со Страшилой очень жалели беднягу Кибера-Дровосека лишившегося сердца. А Красная Шапочка три раза усаживала Дровосека и гладила его по металлоидной голове. – Да, старушка была с темпераментом! – заключила Эйльли повествование Кибер-Дровосека. – И с нравом. Обязательно отыщем её на Земле! – Разве… была?.. – удивлённо переспросил Кибер-Дровосек. – Да. Так уж получилось… – сказала Эйльли. – Несчастный случай на производстве. Для планеты фея Гингема безвозвратно погибла на своём трудовом посту! – Жаль… – сказал Кибер-Дровосек и на глазах его блеснули слёзы. – Я успел так привязаться к ней, и она была не только Гингемой… – Эй! Ты что?! Выше голову, юнга! Откуда морская влага на впадинах? Погоди, а может у тебя как-нибудь случайно уже завелось сердце? – Эйльли подошла к Киберу и, хлопнув его по блестящей груди, прислушалась. А потом вздохнула: – Нет!.. Пока не завелось! Но, кажется, я уже начинаю догадываться, о чём твоя давняя мечта… – Да, – сказал Кибер-Дровосек. – С тех самых пор я мечтаю о сердце. Может мне когда-нибудь повезет, и я смогу обрести его вновь. Ведь я знаю теперь, что такое любовь и мне не хватает только горячего сердца, чтобы самому полюбить! – Не горюй так на палубе! – сказала Эйльли ему. – Волшебник Гудвин выдаёт всем сердца по первому требованию и какого нужно размера. Ты женишься на своей прекрасной Адель, и мы все вместе отправимся навестить вашу экстравагантную тётю и бабушку на наш уровень! Эти слова Эйльли настолько успокоили Кибер-Дровосека и вернули ему жизнерадостность, что сама Эйльли даже немного обеспокоилась, а не хватила ли она лишку, потому что ведь бабушку-тётю ещё нужно было найти, а она могла оказаться на Земле где угодно. Солнце на небосводе приближалось к зениту, когда им повстречалось ещё одно приключение этого леса. Сразу за одним из поворотов дороги на пеньке сидел огромный львёнок и рассматривал кончик своего хвоста. Рассматривал он его давно и тот ему уже порядком надоел. Поэтому львёнок зевнул во всю пасть… Тут как раз наши путники и вышли из-за поворота. Красная Шапочка шла первой и замерла на одной ножке от ужаса при виде прямо перед ней раскрытой пасти, в которой она помещалась тютелька в тютельку, с шапочкой и башмачками. В одно мгновение Эйльли, шедшая сразу за своей нежно оберегаемой пассией, оказалась между ней и этой непонятной угрозой чудовищного масштаба. Львёнок захлопнул пасть и обнаружил перед собой всю весёлую компанию, выросшую словно из-под земли. Он озадаченно потряс головой, и Эйльли рассмеялась: – Львёнок! Настоящий львёнок! Неожиданно даже для самой себя Эйльли запрыгала и захлопала в ладоши. Когда Эйльли была совсем маленькой, она мечтала как раз о таком львёнке, быть может только чуточку поменьше. И спросила: – Ты чего здесь сидишь? – Я занят! – сказал Львёнок, взглянув на кончик хвоста. – Я храбрею! – Ч..что? – не поняла Эйльли. – Мама-львица сказала, что когда вырасту большим, то сильным я стану и так. А храбрости мне надо набраться самому, пока я буду расти! Только я пока не знаю, где набирают храбрость. Поэтому я сидел и думал над этим. – А разве у тебя сейчас нет храбрости? – спросила Красная Шапочка. Она перестала бояться сразу же, как только увидела перед собой спину Эйльли, а теперь вышла из-за неё и погладила Львёнка по кисточке хвоста. – Ни капельки!.. – вздохнул Львёнок. – Сегодня утром я испугался зелёного лягушонка, а вчера увидел в прозрачной луже другого Львёнка и просто дал дёру! – Пойдём с нами в Изумрудный Город, малыш! – потрепала Эйльли Львёнка по ушам, каждое из которых было с небольшую тарелочку. – А там есть храбрость? – спросил Львёнок. – Да, по всей видимости там находится целая куча самых замечательных вещей. Мозги для нашего Страшилы-Аморфа. Сердце для нашего Кибер-Дровосека. И маленькие цветные жетончики на один неописуемый аттракцион для Эйльли и Красной Шапочки. А волшебник Изумрудного Города, добрый Гудвин, сидит на входе и всё это раздаёт в подставленные ладошки. И найти немножко храбрости для маленького львёнка для него такой же пустяк, как договориться со звёздочкой о встрече в полночный час. Пойдём! Львёнок встал с пенька, лизнул Эйльли в плечико, Красную Шапочку в носик и сказал: – Пойдём! Относительно начала пути идти стало веселей в пять раз. Эйльли с Красной Шапочкой теперь шли впереди взявшись за руки. За ними шли Львёнок и Кибер-Дровосек. Львёнок беззаботно щурился от яркого солнца и пугал своим видом сказочных зверушек, то и дело возникавших по дороге со всех сторон. Когда на пути попадались завалы или небольшие буреломы, Кибер-Дровосек выдвигался на расчистку дорожки из жёлтого кирпича, которая теперь всё больше забиралась в сказочную чащу. А Страшила-Аморф перемещался в полёте, стараясь находиться над Эйльли и Красной Шапочкой: так он мог предаваться сразу трём увлёкательным занятиям – созерцать равновесие сред в уравнении Заййеца-Брехта, иногда принимать участие в весёлой болтовне Красной Шапочки с Эйльли, и прикрывать всю компанию с воздуха на случай непредвиденных обстоятельств. Непредвиденные обстоятельства не заставили себя ждать. В чаще колючих иглосеквой от одного из сухих стволов отделилась тёмная худая фигура, и к путешественникам стремительной рваной походкой подошёл Волк, давно уже ожидавший здесь Красную Шапочку. Остальных участников экспедиции Волк видимо совсем не ожидал, потому что, бросив хмурый взгляд в их сторону, оставил их в дальнейшем безо всякого внимания. – Ровно два вопроса. Куда ты идёшь? Где живёт твоя бабушка? – с его интеллектом обращённым в пустой скептицизм он знал ответы на любые вопросы ещё до того, как они приходили ему в голову – абсолютно безучастная интонация его вопросов с головой выдавала это его полнейшее равнодушие к будущим ответам. Так что даже становилось не совсем понятно: для чего же Волк тогда спрашивает?.. Он как бы выполнял какую-то давно самим на себя наложенную повинность, взаимодействуя с этой жизнью. – К бабушке… – растеряно заморгала Красная Шапочка. – За лесом, вон там, по дорожке, по дорожке… – Это самый короткий путь? – он смотрел куда-то чуть выше головы Красной Шапочки глубоко-тёмным неподвижным взглядом. – Невежливо перебивать ребёнка… – попыталась завести себя Эйльли на поединок с этим чудовищем, непрошено вступившим в диалог с самым дорогим для неё, но Волк был безмятежен и отрешён настолько, что у Эйльли остыл весь приступивший было к горлу запал. Волк, задав вопрос один раз, продолжал ждать ответа, в то время как Красная Шапочка уже чуть не забыла об этом самом вопросе. – Ах, да, да – это самый короткий!.. Путь… – спохватилась она. – По нему не ходи. Пойдёшь правее, через лещину, дальний запад и быстрый ручей. – А почему нельзя по тропинке? – спросила Красная Шапочка. – Там всё… пере… копано… Так… перекопано!.. – устало, как будто на грани яви и тяжёлого сна проговорил Волк и, повернувшись, стал удаляться по тропинке. – Код доступа! – обернулся он ещё. – Как узнать бабушке долгожданного гостя, утратившего силы в пути? – Там верёвочка такая, маленькая, – потянулась к нему Красная Шапочка, как намагниченная. – Дёрнешь за верёвочку – дверь и откроется! Не попрощавшись, Волк исчез за кустами и деревьями. На глаза Красной Шапочки навернулась крошечная слезинка – ей стало жалко отчего-то совсем Волка. Все стояли и смотрели в ту сторону, куда только что ушёл этот сильный, суровый ангедонист-биосапиенс. – Что это было, моя маленькая? – спросила Эйльли, вытирая язычком слезинку Красной Шапочки. – Волк… – грустно вздохнула Красная Шапочка и засмеялась вдруг: – Эйльли! Щекотно же! – Зато весело, – сказала Эйльли. – А то мне эта минута молчания совсем не нравится! И ты считаешь, он прав, этот твой Волк – нам действительно придётся идти в обход? – Конечно! – ни мгновенья не сомневаясь, ответила Красная Шапочка. – Ведь он должен прийти к бабушке первым! – И что ты думаешь, он хочет с твоей бабушкой делать? – спросила, не понимая почти ничего, Эйльли. – Ну уж точно не есть! – сказала Красная Шапочка. – Ты видела его глаза!?! Ой, Эйльли, щекочи мне ресницы опять быстрей, а то они снова собираются плакать!.. И они пошли в обход по длинной дороге, чтобы Волк мог успеть к бабушке Красной Шапочки по известному ему одному поводу. Дорога через лещину оказалась довольно сносной, кусты, которые росли в ней почти не мешали идти, а на макушках у них росли орехи в скорлупках из какого-то шоколада. Налёт лёгкой грусти, возникшей у путников после встречи с Волком, улетучился, и уже Красная Шапочка весело ехала на Львёнке, до колик в животе потешая Эйльли выдумываемыми ею на лету новыми сказками, в которые сама сразу же и больше всех верила. Когда лещина сменилась опять настоящим лесом с высокими деревьями её разыгравшееся воображение целиком поглотили только что возникшие, но уже огромные и чудовищно кровожадные Калидасы (Эйльли присела немного от одного только их имени, но старалась сдерживаться и не хохотать вслух, чтобы не обидеть ребёнка). С телом медведя, с головой тигра, с клыками крокодила, эти звероящеры обитали в лесу, через который лежал сейчас их путь, и нападали на одиноких, да и вообще на всех путешественников. Через некоторое время один из одиноких путников как раз пробирался через сказку Красной Шапочки и находился уже под пристальным вниманием выследивших его Калидасов. С глазами широко и ярко освещающими чрезвычайно невыгодное положение одинокого путешественника Красная Шапочка изо всех сил старалась не бояться, приводя в состояние ужаса Эйльли. – Они ка-а-ак прыгнут!!! – Красная Шапочка чуть пошатнулась даже на спине Львёнка, изображая ужасных животных. И в этот момент в лесу раздался дикий рёв и послышался нарастающий звук ломающихся веток. Эйльли подхватила выпадающую из седла Красную Шапочку на руки и молниеносно двинулась вперёд. Прикрывая её, автоматически выровняла по ней скорость вся компания. – Калидасы! – закричала Красная Шапочка, сжимаясь в клубок на руках Эйльли и крепко вцепляясь ей в шею. – Ой! Мамочка! «Какие Калидасы!?», пронеслось у Эйльли в голове, и она обернулась на бегу. Замедлила бег. Остановилась. Поставила на землю и отряхнула от насыпавшейся хвои Красную Шапочку. – Моя умница! – сказала Эйльли, приходя в себя и целуя Красную Шапочку в лобик. – У тебя получилось! Красная Шапочка оглянулась назад. Калидасов там не было, возможно они уже ушли. Вместо них на опушке леса мирно паслись два обыкновенных бергамота. Красная Шапочка огорчённо вздохнула. – Ещё раз так сделаешь, и Эйльли описается прямо с тобой на руках! – предупредила Эйльли. – Активизация животных систем биовида «Бергамот Обыкновенный»! – предупредил Страшила-Аморф, наблюдавший за бергамотами. – Возможен гон! Животные системы биовида «Бергамот Обыкновенный» были непредсказуемы и подвижны во время гона. Хорошо обученные бергамоты применялись населением планеты для прокладки просек в молодом подлеске и при прокладке лесных дорог. Они могли вытоптать всё на своём пути. Поэтому Эйльли решила побыстрее оказаться подальше от них, но не прошли они и сотни шагов, как путь им преградил овраг, глубиной напоминавший пропасть средних размеров. Не было и речи о спуске и Кибер-Дровосек, посовещавшись с Аморфом, просто срубил дерево побольше и перекинул его через овраг. Эйльли с Красной Шапочкой уже ступили на ствол дерева, когда позади послышался топот бегущих бергамотов. По всей видимости путь их совпадал с дорогой путешественников. – Бегите, я их задержу! – крикнул Львёнок и, пропустив на самодельный мост Кибер-Дровосека, зарычал громко-громко, как только умел. Бергамотов это не остановило. Тогда Львёнок бросился вслед за перешедшими уже на другой край оврага и дожидавшимися его друзьями. Немного не дойдя до края, он остановился посмотреть, что собираются делать бергамоты, и обернулся назад. Но бергамоты не останавливались показать, что они собираются делать. Первый из них, мчавшийся почти по пятам за Львёнком сразу же влетел в круглый животик Львёнка и Львёнок прибыл на нужный край оврага, кувыркаясь через голову и изо всех сил стараясь опуститься на лапы, как учила его мама-львица, объясняя это тем, что львам не пристало падать на попу. Бергамот от неожиданности высоко подпрыгнул и взлетел. Второй же бергамот в это время был уже на середине дерева-мостика и грозил смять всю компанию. Молниеносно придя к нужному выводу, Страшила-Аморф вложил информацию в Кибер-Дровосека и тот со словами «И не такое рубили!» одним взмахом отсёк топором верхушку у дерева. Дерево рухнуло в пропасть. Зависший в воздухе и ничего не понявший бергамот, сначала перебирал ещё лапами по инерции, с интересом взирая на удаляющуюся из-под лап опору. А потом выпустил крылья, посмотрел в небо и взлетел, догоняя в высокой синеве своего удаляющегося товарища. – Куда ж ты полез, дурашка? – спрашивала Эйльли Львёнка потом уже по дороге. – Как и зачем ты собирался задерживать этих мамонтов? – Эйльли! – сказал Львёнок. – Мне очень-очень нужно стать храбрым!.. Вечерело уже, когда они подошли к широкой, стремительной речке. – Это, наверное, и есть быстрый ручей! – сказала Красная Шапочка, сидя на Львёнке с озабоченно-серьёзным личиком и показывая протянутой лапкой с высокого берега на закатные воды. Эйльли она в таком величественном положении очень понравилась. – Я ещё совсем плохо умею плавать… – грустно сказал Львёнок. – Не грусти, старина! – подбодрил его Кибер-Дровосек. – Я плавать вообще не умею. Договорились вместе перебираться? Львёнок улыбнулся во всю пасть. Но переплыть через реку действительно не представлялось никакой возможности. – Утро вечера мудренее! – глубокомысленно произнёс Аморф-Страшила. – Тогда будем готовиться к ночлегу! – сказала Эйльли. К ночлегу готовились все вместе. Страшила-Аморф тряс кроны подходящих деревьев. Эйльли собирала опавшие листья и устраивала постель для себя, Красной Шапочки и Львёнка. Кибер-Дровосек сооружал из веток над постелью шалаш. Львёнок носил в пасти из лесу каштаны Красной Шапочке. А Красная Шапочка сидела на высоком берегу, свесив ноги, и пела всем песню. «Про коню…», сказала она им всем и немножко попела первый куплет: Ходют кони за рекою! Ищут кони водопою! А – К речке не идут… Больно… берег… крут… А когда они все уже набегались и сидели, свесив языки, она им попела немножко второй куплет: Ни тропиночки пологой!.. Ни ложбиночки убогой!.. А как же коням быть?... Кони… хочут… пить… – А третий куплет я вам завтра ещё попою! – сказала Красная Шапочка. – Потому что сегодня я больше не могу – я уже сонная! Эйльли только тут заметила, где сидит Красная Шапочка, с пошатнувшимся сердцем вытянула её с высокого обрыва и отнесла в достроенный Кибер-Дровосеком шалаш. Шалаш получился довольно просторный и удобный. Но забираться в него пока не хотелось, и Эйльли присела на пороге, усадив Красную Шапочку к себе на коленки. Рядом прилёг Львёнок. Кибер-Дровосек разводил костёр недалеко от входа в шалаш. А Страшила-Аморф переливался красивым серебристым мерцанием в воздухе. Небо было уже усыпано звёздами и на него можно было смотреть до бесконечности. В голове Эйльли плавно покачивались и сменяли друг друга лёгкие разноцветные мысли совсем ни о чём, когда Красная Шапочка повернулась, потянулась к ней и поцеловала в ямку над сводом ключиц: «Эйльли, поласкай меня!». Эйльли, продолжая наслаждаться звёздным небом, тихонько развела в стороны лапки Красной Шапочки и положила ладошку на её тёплое, нежное место. Красную Шапочку тоже заворожили звёзды. Она даже не заметила, как узкая тёплая ладошка Эйльли осторожно уступила место влажному мягкому языку подползшего к ней Львёнка. Очнулась Красная Шапочка лишь когда по всему телу проливалась уже сладкая полусонная истома, а сама она оказывается давно уже прижимала к себе и гладила голову Львёнка, горячий язычок которого ещё плескался под ней и, длинный, добирался до самой попки. – Эйльли, я вас всех люблю! – сказала Красная Шапочка, закрывая сонные глазки. – Спой мне самую грустную песенку на свете, я буду спать и не бояться никого и никогда! «…Будет тёмная ночь после долгих боёв… – произнесла Эйльли чуть слышно, почти себе одной, раскачиваясь потихоньку из стороны в сторону, вспоминая горящие слова, образ, эпизод… – Броненосец сгорит и под воду уйдёт… Поплывут по морям… по бескрайним волнам, бескозырки к далеким, родным берегам… Не сумел утонуть одинокий матрос… Продолжает он плыть в край, где много берёз… Все. Уснули. Давно. В километрах глубин… Никого… Ничего… Он… остался… один… Кто сказал, что нельзя переплыть океан?.. Это грустная шутка!.. Это хитрый обман!.. Я сумею доплыть под сиянием звёзд! Я хочу… увидать… край, где много берёз…» – Эйльли, он… доплыл?.. – слезинки из чуть ли не просыпающихся от горя глазок. – Да. И стал адмиралом самого дальнего плавания сначала, а потом самым отважным пиратом на всей Земле! Спи, мой котёнок! – язычком собирая слезинки, целовала, провожая в волшебные сны Красную Шапочку Эйльли. Костёр догорал на ночной остывающей от дневного зноя земле. В высоких кронах деревьев прогуливались и шелестели молодые ветерки и пожилые глазастые филины. Лагерь путников укутанный в тёплую летнюю ночь крепко спал… Утром Страшила-Аморф изложил свои ночные наработки Кибер-Дровосеку. И пока Эйльли с Красной Шапочкой и Львёнком устраивали завтрак из орехов, сиреневых груш и цветов-меховушек, оба неомеханика корпели над сооружением плавсредства, вышедшего в результате очень напоминающим первобытный плот. После завтрака Эйльли и Красная Шапочка сели на плот впереди, чтобы удобней было болтать свешенными ногами уже вдвоём. Кибер-Дровосек стал к пульту управления, а Львёнок растянулся на всё оставшееся свободное место. Кибер-Дровосек тронул судно, Страшила-Аморф залетел немного вперёд по курсу, и путешественники медленно двинулись в опасное плавание: ветер был боковым и порывистым, а течение довольно стремительным. Болтать ногами от этого было только веселей, лишь Львёнок немного порыкивал на встречные волны, тревожась за Эйльли и Красную Шапочку. Отличился Страшила-Аморф… Примерно на середине реки он был поражён неожиданно удачным разрешением сразу трёх занимавших его процессор задач. В этот момент Страшила-Аморф: блестяще завершил выигранную у виртуального гроссмейстера партию в электронное домино; нашёл наиболее нелогичный на его взгляд и потому, видимо, верный ответ на загаданную Красной Шапочкой ему и Эйльли загадку: «В воде не тонет, в ведре не сидит»; как навигатор увидел быстро надвигавшуюся по реке спину какого-то речного чудовища, грозившего опрокинуть низко идущий плот, и немедленно идентифицировал опасность. – Рыба!!! – крикнул Страшила-Аморф изо всех сил. Виртуальный гроссмейстер признал поражение. Красная Шапочка засмеялась, а, увидев серебристую спину внизу, потянулась её погладить и была подхвачена Эйльли. Кибер-Дровосек спокойно обошёл давно запримеченное им препятствие. А Страшила-Аморф повис в воздухе, болтая развевающимися ногами: он не заметил очередной гравитационной аномалии и был втянут в обесточившую его воронку. – Страшила, Страшила, держись! – кричала ему Красная Шапочка. – Мы сейчас приплывём, вернёмся и спасём тебя! Если захочешь тонуть – ты мне больше не друг! Держись, милый Страшила! «Держусь», высветил на дисплее сообщение от Страшилы-Аморфа Тотошка, «Никогда не тону – лучший друг. Возвращайтесь скорей. Буду очень скучать». Скоро путешественники выбрались, наконец, на противоположный берег. Вдоль берега они пошли в обратном течению направлении и вскоре увидели Страшилу-Аморфа, печально мерцающего в аварийном режиме красноватым сиянием на самой середине реки. Занятия по спасению Страшилы распределились следующим образом. Кибер-Дровосек занялся инфообменом с интеллект-центром Страшилы-Аморфа, совместно с ним проектируя понтонную переправу. Эйльли занималась настройкой дистанционного энергоуправления на инфокодере. Львёнок бегал по берегу и рычал на все встречаемые волны, чтобы Страшиле не так страшно было сидеть над мокрой водой. А Красная Шапочка сидела на высоком берегу, свесив вниз ноги, и пела песенку «…про коню». Третий куплет: Вот и прыгнул конь буланой… Прямо в речку… Окаянной… А! Бурная река… Ох, как глубока!.. Расхаживавший поблизости Ангел-птиц с интересом наблюдал всю эту занимательную картину, в надежде самостоятельно разобраться, чем занимаются столь увлечённо неожиданно появившиеся умопомрачительные персонажи. Но всё ж не выдержал и обратился к Эйльли, сосредоточенно крутившей ушки настройки втягивающего её запах Кодера-Тотошки: – Прошу прощения, не смогу ли быть полезен? Эйльли только рукой махнула: кодер безнадёжно вис. Он старался изо всех сил, иногда пыхтел и вспыхивал сетками настроечных таблиц, даже пару раз запросил разрешение на полную перезагрузку граничившую с самоликвидацией. Но настроиться на рабочий лад он не мог... – Нет-нет, действительно! – настаивал Ангел-птиц. – Вы только скажите мне, что вы собираетесь делать, и я помогу вам советом. Если вы собираетесь удить рыбу, то поверьте мне – это делать лучше чуть выше по течению. А если вы снимаете кино из жизни водоплавающих пернатых, то главный герой должен взять несколько ниже в пространстве и несколько выше в мировоззрении. Здешние пернатые на воде держаться с непременной долей оптимизма в глазах! – Мы Страшилу спасаем! – сказала Красная Шапочка. – Он в воздухе снова застрял!.. – Да? Хм! – Ангел-птиц принял чуть озабоченное выражение. – Но не проще ли вам было бы спасать Страшилу на берегу? Или условия спасения требуют находиться ему над водой? – Требуют!.. – вздохнула Эйльли, оставляя в покое измученный напульсник. – Мы его вытащить не можем… И вдруг её осенило: «Крылья!» Ангел-птиц, не говоря ни слова, уже взлетел и направился к Страшиле-Аморфу. – Вливайся в меня и держись крепче! – крикнул он тающему в воздухе без тени чувств Страшиле-Аморфу и влетел в его поле. Страшила-Аморф тут же включился внутрь и Ангел-птиц понёсся с ним к берегу, переливаясь и сверкая на лету, как северное сияние. – Спасайте его лучше здесь! – сказал Ангел-птиц, доставив Страшилу-Аморфа на землю и, взмахнув крыльями, полетел по своим делам. – Спасибо! – крикнула уже вдогонку ему Эйльли. – Вы очень добры! Страшила-Аморф был спасён. Путешественники двинулись дальше. Места здесь были удивительно красивые. Лес кончился, вовсю светило солнце и пели птицы. А впереди лежало большое поле обворожительно диких маков. – Мечта моей зрелой юности! – сказала Эйльли, когда они все оказались окружены безжалостно испаряющими себя в волшебные грёзы алыми маками. – Здесь можно было бы уснуть навсегда! Э, да ты уже спишь, малышка! Глазки Красной Шапочки и правда начинали смыкаться. Начинал потряхивать головой и Львёнок. Тогда Эйльли взяла Красную Шапочку на руки, а Львёнку сказала: – Беги что есть сил, малыш! Если ты уснёшь, нам тебя не вытащить с этого поля! И Львёнок бросился вперёд. Он бежал, и маковое поле раскачивалось у него под ногами, как ненадёжная речная вода. Он бежал всё быстрее, а маки тянулись навстречу и качались всё более сильно и плавно. Наконец Львёнок взлетел, и танцующие в хороводе вокруг него маки взлетели вместе с ним, и понесли его в кольце сказочных радужных снов: не добежав до края поля не больше сотни шагов, Львёнок спал с мордочкой на передних лапах, среди склоняющихся к нему ласково-алых цветов… Принципиально отвергали действие дурманящего запаха только Кибер-Дровосек и Страшила-Аморф. Красная Шапочка вовсю посапывала на плече у Эйльли, а сама Эйльли к концу макового поля готова была поклясться, что если бы не ребёнок на руках, то цель её путешествия уже давно и совершенно достигнута. Глаза её сами собой закрывались, Эйльли начинала засыпать на ходу, видя сон, что стойко идёт с широко раскрытыми глазами, борется со сном и не спит. Эйльли вздрагивала и просыпалась, чуть не теряя равновесия. На третий раз она уснула совсем, но к счастью это было уже в нескольких шагах от оставшегося позади макового поля. Находясь уже в далёких снах, Эйльли очень бережно положила Красную Шапочку на мягкую траву, и сама бессильно опустилась рядом. Вслед за ней прибыли Страшила-Аморф и Кибер-Дровосек. Кибер-Дровосек сходил за Львёнком и принёс его, мирно спящего, с макового поля. Слегка передвинув весь лагерь подальше от поля никогда не заканчивающихся грёз, Страшила-Аморф и Кибер-Дровосек сели ожидать пробуждения своих уснувших друзей. Страшила устроился в ветвях раскидистого дерева и решал задачу линейности выходящей из-под контроля плоскости, а Дровосек просто жевал соломинку и смотрел на далёкий голубой горизонт. Эйльли видела сон. Она шла по маковому полю с Красной Шапочкой на руках и с беспечно прыгающим вокруг неё Львёнком. Она старалась не уснуть, а Львёнок смеялся над ней от души, ни за что не хотел убегать скорей с опасного поля и, в конце концов, ускользнул в мышиную нору. Эйльли очень обеспокоилась и проследовала за ним. В норке было тепло и сухо, пахло коврижками. Но Львёнка нигде не было. Вместо него навстречу Эйльли, прижимающей к груди Красную Шапочку, вышла очаровательная белая мышка с розовым бантиком на хвостике и представилась: – Поночка! Принцесса мышей! И смущённо опустила огромные ресницы, которые чуть ли не легли на её прекрасные щёчки. Эйльли слегка оторопела. – Эйльли! Принцесса всего остального зоопарка! – пробормотала она в ответ на высокое представление. Красная Шапочка проснулась и вскрикнула: – Какая красивая мышка! Эйльли, я тоже хочу бантик и хвостик! Можно? С этими словами Красная Шапочка превратилась в мышку с красным бантиком и исчезла в уголке норки. Эйльли огорчилась окончательно. Растерянно стояла она посреди норки, перед белой изящной мышкой и не знала, что и делать. – Что же мы стоим! Мы же приглашены на бал! – вскрикнула Поночка и, схватив Эйльли за руку, состроила ей огромные раскосые глазки и увлекла за собой в невесть откуда взявшуюся дверь. За дверью Эйльли стало легче: в огромном сверкающем зале среди сотен мышей бегал и резвился Львёнок с Красной Шапочкой в виде мышки сидящей у него на плече. И хоть Красная Шапочка категорически не желала расставаться с обликом мышки и со своим красным бантиком, Эйльли немного успокоилась. К тому же располагало и нежное гостеприимство Поночки, затащившей Эйльли на чудесное ложе посреди сверкающего зала. Поночка целовала Эйльли в распускающуюся pussy, а Эйльли играла рассеянно с её розовым бантиком, стараясь подтянуть к себе попку принцессы за хвостик. Львёнок тем временем проводил состязания и устраивал аттракционы для мышей. Мышка с красным бантиком оживлённо участвовала во всех его начинаниях. Эйльли смотрела на них и улыбалась, чувствуя как безвольно струится она под язычком чудо-красавицы мышки. Пирамидки из мышей собирались в самые причудливые фигуры, на американских горках стоял восторженный писк, а принцесса Поночка нежно обволакивала своими алыми губками полуоткрытый ротик Эйльли и шептала: «Я дам тебе серебряный колокольчик… Если понадобится моя помощь позвони в него или просто вспомни обо мне!..» И Эйльли увидела у себя на ладошке маленький колокольчик, точь-в-точь такой же как ей подарила фея Велена, но сделанный из неугасимого серебра. Эйльли поймала в одном из безумно скачущих хороводов Красную Шапочку, поставила перед собой и продемонстрировала ей свой новый драгоценный амулет в виде пополнения к своему гардеробу. «По-моему этот гарнитур должен комплектоваться бронзовым колокольчиком! Как ты считаешь? Ему как раз нашлось бы место вот здесь…», Эйльли задумчиво коснулась клитора. Оба колокольчика по сторонам её пальчика чуть вздрогнули и нежно зазвенели. «Эйльли, ну ты же не ёлочка!», раздалось в воздухе и из золотого сияния вышла фея Велена. «Ой!», пискнула мышка с красным бантиком и, воспользовавшись случаем, умчалась помогать Львёнку строить звёздочку. «Теперь носят примерно вот так…», говорила фея Велена, снимая с Эйльли оба колокольчика и размещая их по-своему: серебряный в дырочке пупка, золотой на левом ушке. «А бронзовый я попрошу у волшебника Изумрудного Города», сказала Эйльли. «Попроси-попроси, у него наверняка найдётся!», с лёгкой иронией кивнула фея Велена, ещё раз критически осмотрела свою девочку и, поцеловав Эйльли в лоб и в губки, исчезла. Эйльли обернулась и увидела, что принцессы Поночки тоже больше нет. И всё окружение вокруг Эйльли стало приобретать неверные призрачные формы. Но Львёнок и мышка с красным бантиком не обращали внимания уже ни на что и вошли в самый раж. Львёнок запряг в королевскую карету не меньше тысячи мышей и путешествовал по огромному залу с обличьем короля объезжающего свои владения. Мышка с красным бантиком сидела на козлах с видом заправского кучера и правила путь. «Королевская охота!», закричал Львенок, впряжённые мышки закусили удила и встали на дыбы как взнузданные горячие кони. Карета короля помчалась влёт по широким полям и бескрайним лесам в поисках королевской добычи… Эйльли открыла глаза и посмотрела на Кибер-Дровосека: – А где мыши? – Мыши? – переспросил Кибер озадаченно, огляделся по сторонам и даже заглянул в нагрудный карман. Нет: у него мышей не было. Эйльли повернулась и увидела сладко похрапывающего Львёнка и тихонько посапывающую ему в гриву Красную Шапочку. «Вернулись с охоты!», подумала Эйльли и потрогала себя за пупок. Серебряный колокольчик всё-таки был на месте, как, впрочем, и золотой. Но это было всё, что осталось от чудесного сна. Эйльли поймала себя на желании позвонить в серебряный колокольчик немедленно, чтобы ещё немножко так мило поспать. Она отдёрнула руку, потянувшуюся к животику, и улыбнулась. Рядом просыпались уже Львёнок и Красная Шапочка. Так и не отыскавший мышей, Кибер-Дровосек собирал со Страшилой-Аморфом пирожные цветы какого-то раскидистого дерева в дорогу. Пора было трогаться дальше в путь. Дальше дорога шла по негустому весенне-зелёному лесу вдоль бескрайних полей. Идти по ней стало совсем легко и приятно. Путь стал сворачиваться котёночком у путников под ногами. За очередным его плавным изгибом на высокой берёзе сидел большой чёрный ворон и держал в клюве корзинку горячих маминых пирожков. – Варлей! Варлей прилетел! – закричала Красная Шапочка и помчалась на Львёнке к берёзе. – Мама просила передать, – прокаркал большой чёрный ворон Варлей, – чтобы ты не бегала босиком! – Я не бегаю! – сказала Красная Шапочка, сосредоточенно пытаясь запомнить мамину просьбу. – Я – езжу! – Передай от меня привет бабушке! – прокаркал Варлей взлетая. – Как-нибудь к ней загляну… – Хорошо! – помахала ему вслед Красная Шапочка лапкой и сказала всем, что раз Варлей прилетел, то значит деревня бабушки уже где-то совсем близко, надо её только найти. – Найдём! – уверено сказал Кибер-Дровосек. А Страшила-Аморф поднялся над деревьями и сказал: «Вот она», указывая на домики, начинавшиеся за лесом не далее, чем в сотне-другой шагов от них. Деревушка приветливо встретила путников своими сказочными разноцветными домиками с резными окошками. На пороге бабушкиного дома стояла бабушка и улыбалась очередному надвигавшемуся на неё стихийному бедствию. – Бабушка! – Красная Шапочка спрыгнула с Львёнка и бросилась к бабушке на шею. – Бабушка, мы принесли горячие мамочкины пирожки, мама сказала, чтобы ты не бегала босиком, а ворон Варлей как-нибудь к тебе заглянет… Красная Шапочка очень торопилась рассказать бабушке об открывшемся ей мире всё. Бабушка еле успела пригласить и провести всю компанию в домик, который сразу наполнился движением и звуком как встревоженный улей. – Бабушка, это Львёнок! Он вёз меня всю дорогу, облизывал один раз и спас нас всех от двух, нет от трёх, от трёх больших Калидасов! А это Страшила, потому что он висел посреди поля, а потом укрывал меня по ночам и придумывал, как нам дальше идти! А это железный Дровосек, он может всё, даже любить всех-всех-всех, но у него нет сердца и он плачет из-за него по ночам и ждёт, когда оно уже появится у него скорей!.. А это Тотошка, он звенит по ночам, когда хочет, чтобы ты проснулась и посмотрела не проснулся ли он! Он вот здесь вот заводится, смотри… – Ну, погоди, Шапочка! – перебила бабушка. – Но кто же это дикое существо, которое, если судить по его глазам, любит тебя без памяти – или я ничего не понимаю в людях, усохший о камни корвет!!! Эйльли, которой бабушка понравилась сразу и безоговорочно, хмыкнула и отвернулась к окну, не желая принимать участия в разговоре о всяком вздоре. – Это Эйльли… – тихо сказала Красная Шапочка. – Она их всех спасла!.. – От чего? – спросила бабушка. – От одиночества… – вздохнула Красная Шапочка. – Бабушка! Эйльли растила меня всю дорогу и кормила материнской грудью. Можно мы с нею поженимся? – Так я и знала, океан вперемешку с туманом! – сказала бабушка, опуская Красную Шапочку на пол с коленок и подходя к Эйльли, с равнодушным видом взирающей в окошко. – Разрази меня молнией шквал, если предо мной не точная копия моей жуткой юности! У вас действительно столь серьёзные намерения, юнга? – Я не терплю сомнений и капитанов кораблей! – подтвердила Эйльли и, повернувшись, поцеловала бабушке руки. – Аморф! Он утянет сейчас пирожки! – Ой, правда! Как же это я?! – всплеснула руками бабушка. – Морю вас голодом! Присаживайтесь все за стол! У меня всё готово, ведь жду уже вас со вчерашнего вечера. Как Волк сообщил… – Где он? – встревожилась Эйльли при упоминании о сером от врождённого скептицизма Волке. – Да где ж ему быть! – сказала бабушка. – В лесу, знамо дело. Хворосту пошёл набрать, да разных сучков заодно для мультяшек своих. Уж скоро придёт. Ждать его всё равно не позволю, так как с дороги! Проходите к столу… * * *Три дня и три ночи прогостили у бабушки наши друзья. Время пролетело весело и незаметно. Львёнок подружился с Волком, и они по целым дням пропадали в лесу, зачастую захватив с собой и Красную Шапочку. Эйльли подружилась с бабушкой и, оставшись дома, строила с ней планы потопления вражеских фрегатов и уничтожения никчёмных больше флотилий. Страшила-Аморф целыми днями просиживал у гения этой деревни в поисках порой призрачно им показывавшейся истины. А Кибер-Дровосек подружился вообще со всеми в деревне. Он ходил по деревне и чинил кастрюли улыбавшимся на него хозяйкам. Но пришло время продолжить путешествие и совсем ранним утром четвёртого дня бабушка стояла на пороге своего домика, смахивая слезинку и провожая своё очередное покидающее её стихийное бедствие в дорогу. Идти оставалось совсем немного. Чуть ли не за околицей деревеньки становились видны чудесные изумрудные блески высоких остроконечных башен Изумрудного Города. Восходящее солнце освещало стены и башни покрытые лучистым зелёным камнем и город волшебника Гудвина на всём протяжении пути представал перед путниками во всём своём чарующем великолепии. Солнышко ещё только близилось к полуденному часу, когда путешественники уже стояли перед воротами Изумрудного Города. Согласно традиции, с которой не принято было спорить, городским привратником все были облачены зрачками глаз своих в светло-зелёные линзы. Привратник пообещал, что они будут светится в темноте и Эйльли подумала, что это довольно презабавная фишка со стороны жителей Изумрудного Города обладать такими знатными фенечками: ночью в городских кварталах определённо становилось смешней. – Дворец великого Гудвина под надёжной охраной! – сообщил им городской привратник напоследок. – Будьте внимательны и постарайтесь убедить Стража Врат в необходимости вашего визита к Великому и Ужасному. Страж Врат сидит у ворот, не присутствующих в этом мире. И отрешение его поистине глубоко! Золото Лотоса, доступное его степени, делает его Не-Взирающим и Не-Внимающим. Достичь его понимания достаточно сложно и доступно не всем! – Но если, как вы говорите, ворота не присутствуют в этом мире, то нельзя ли просто пройти мимо, не обратив внимания и на них и на их отсутствие сразу?! – сгоряча высказала предположение Эйльли: у неё всегда немного хромал дар старательного убеждения. – Каждый получает ответ на этот вопрос только при собственном прохождении Врат, – сказал привратник. – Ибо нет смысла искать ответ о вкусе этого горчичного зёрнышка, но всегда есть смысл попробовать… Привратник поклонился путешественникам и чуть отвернулся, давая понять, что беседа исчерпала себя и не может быть продолжена. Путешественники пошли к дворцу великого Гудвина, сразу же по входу увлечённые сверкающей роскошью изумрудных улиц и покрытых зелёным мрамором мостовых. Обширная площадь отделяла дворец от всего остального города. Она была покрыта столь искусно уложенным малахитом, что поверхность её казалась срезом одного невероятных размеров камня. – Эйльли, что-то я боюсь этого Великого и Ужасного! – сказала Красная Шапочка, подъезжая на Львёнке к большой мраморной арке. – А ты хоть немножко? – Ни за что! – сказала Эйльли, поправляя Красной Шапочке бретельку на платьице и взглянула на надвигающуюся на них арку: – По-моему это и есть Врата дворца… Она озадаченно огляделась по сторонам, но никого вокруг не было и путники, не сбавляя шага, вошли под никем не охраняемую арку, в ворота, которые, наверное, попросту забыли построить… Обширная площадь отделяла дворец от всего остального города. Она была покрыта столь искусно уложенным малахитом, что поверхность её казалась срезом одного невероятных размеров камня. – Эйльли, что-то я боюсь этого Великого и Ужасного! – сказала Красная Шапочка, подъезжая на Львёнке к большой мраморной арке. – А ты хоть немножко? – Ни за что! – сказала Эйльли, поправляя Красной Шапочке бретельку на платьице и взглянула на надвигающуюся на них арку: – По-моему это и есть Врата дворца… Она озадаченно огляделась по сторонам, но никого вокруг не было, кроме одинокого дервиша присевшего отдохнуть в тени дворца и выглядевшего скорей его тенью. Путники, не сбавляя шага, вошли в никем не охраняемые ворота, совершенно не присутствующие в этом мире… Обширная площадь отделяла дворец от всего остального города. Она была покрыта столь искусно уложенным малахитом, что поверхность её казалась срезом одного невероятных размеров камня. – Эйльли, что-то я боюсь этого Великого и Ужасного! – сказала Красная Шапочка, подъезжая на Львёнке к большой мраморной арке. – А ты хоть немножко? – Ни за что! – сказала Эйльли, поправляя Красной Шапочке бретельку на платьице и взглянула на надвигающуюся на них арку: – По-моему… Стоп! Я уже видела его! Эйльли во все глаза смотрела на Стража Врат, сидевшего медным сфинксом у ворот дворца. – Это и есть Врата дворца! Мы проходим в них третий раз!.. – Как это? – воскликнула поражённая Красная Шапочка на замершем Львёнке. – Ты в третий раз уже боишься этого Великого и Ужасного, а я в третий раз касаюсь твоего плеча! И кажется я теперь немного представляю себе принцип действия Стража Врат… Она озадаченно огляделась по сторонам и подошла на расстояние вытянутого луча к Стражу Врат. – Простите, нам нужно попасть к волшебнику Гудвину, Великому и Ужасному! – Эйльли по-честному собрала весь запас своих способностей к убеждению. Страж Врат не привёл в движение ни чёрточки на лице, лишь ветер чуть трепал его ниспадающую до пояса узкую бороду. Совершенно растерявшаяся Эйльли уже думала, что, наверное, придётся вызывать фею Велену, чтобы спросить, не знает ли она нужных для обращения слов, когда в воздухе словно сами собой повисли отчётливые негромкие слова: – Код доступа! Эйльли только плечами собиралась пожать, когда Красная Шапочка спрыгнула с Львёнка и подскочила к Стражу Врат. – Дяденька сфинкс пустите нас пожалуйста нам очень нужно у Эйльли Тотошка барахлит а мы всю неделю к волшебнику шли-шли!.. – выпалила Красная Шапочка на одном дыхании и добавила с искренним благоговением перед ею придуманным образом волшебника: – К Великому и Ужасному!!! – Мудрость сиятельной истины лишь может пройти во Врата, либо же сама непосредственность, – молвил Страж Врат. – У вас нет и отголоска сиятельной истины: код доступа не известен вам! Но сама непосредственность находится среди вас, и вы допускаетесь к вхождению во Врата! Следуйте же, вас давно ждут!.. Эйльли поцеловала Красную Шапочку в лобик, сказала «Умница ты моя!» и путники вошли в столь надёжно охраняемые ворота, казалось бы совершенно не присутствующие в этом мире… Как только черта магических Врат была пересечена, путешественники обнаружили себя, без каких бы то ни было переходов, посреди причудливо украшенной залы, центр которой был ярко освещён, а края утопали в полной темноте. В центре стоял большой стол резного дуба, на котором не было ничего, кроме небрежно оставленной рукописи и пера положенного на чернильницу, с которого будто собиралась упасть капля ещё не остывших чернил. Но текст рукописи был столь выцветшим, а сама рукопись столь ветхой, что можно было сделать вывод о том, что возраст написанного измеряется как минимум веками. Страшила-Аморф поднялся в воздух над столом и, определив по почерку тон, тембры и выдержанность голоса писавшего, стал читать громовым голосом, раскатисто отдававшимся в тёмных углах залы: «Миры волшебника Гудвина, Великого и Ужасного, приветствуют вошедших под их своды! В день будет оглашено не более одного желания! Следуйте в отведённые вам покои и ведите себя по возможности приемлемо! OZ». В отведённых покоях, куда путников проводил не обронивший ни слова слуга, Эйльли организовала тактико-стратегический совет. Решено было идти к Гудвину в той последовательности, в какой и собиралась вся наша весёлая компания. В первый день должен был идти Страшила-Аморф, во второй – Кибер-Дровосек, в третий – Львёнок. Эйльли же с Красной Шапочкой должна была пойти после всех на четвёртый день. И Львёнок, и Страшила, и Дровосек уговаривали её идти первой, потому что по их мнению у неё было самое важное желание – вернуться домой. Сама же Эйльли считала, что желания у них у всех примерно одинаковые, а со своим желанием она ещё не смогла окончательно определится: так ли уж сильно она хочет домой? «И к тому же, добавила Эйльли, ужасно хочется посмотреть на ваши мордашки по возвращению от этого волшебника Изумрудного Города! Сдаётся мне у него не плохо развито чувство юмора, и я буду ждать вас всех здесь в нетерпении и в полной готовности к оказанию первой психологической помощи на случай неумеренной радости или безмерного горя!» На том и постановили. Утром следующего дня Страшила-Аморф пошёл к волшебнику. Он открыл дверь, через которую они вчера покинули полутёмную залу, и утратил гравитационную опору. Залы больше не было... Он завис в правильном кубическом пространстве огромных трёхмерных шахмат. Необычной силы и ловкости гравитационный поток скрутил Страшилу-Аморфа, сжал до предела и превратил в рядового пехотинца чёрных родов войск. Армия таких же как он пехотинцев готовилась к началу активных боевых действий, за спиной разворачивался штаб сражения, а далеко впереди и в условно-относительном низу видны были верхушки боевых шатров белой армии. Там и взметнулась красная ракета, известившая о начале наступления – белая пехота пошла в наступление. Страшила не был ни старшей, ни центральной, ни фланговой фигурой. Он был рядовым из рядовых, простым безымянным солдатом. Но стратегическим планом сражения он был в силах управлять полностью. Его одинаково хорошо слушались ноги и высокопоставленные фигуры. Он был чистой мыслью своей Игры. Организовав более-менее сносную защиту, Страшила-Аморф попытался тут же перейти к активно-опрокидывающей тактике в трёх основных направлениях. Когда наголову оказались разбиты полки в двух из них, он отказался от плана накатывающегося наступления и организовал уже многоступенчатую оборону, настолько глухую, что в неё не могла проникнуть даже сверхлёгкая разведка неприятеля. Враг, вынуждаемый к игре с самим собой, стал завязать в собственных позициях. И тогда Страшила-Аморф в нестандартном решении лёгким броском конницы проложил глубокий тоннель, самолично подошёл к Белому Императору и произнёс: – Вашу шпагу, Император! Лицо Белого Императора потемнело от гнева. – Я не император. Я – Гудвин, Великий и Ужасный! Вы можете изложить вашу просьбу! – произнёс он громовым голосом. – Прошу прощения, Великий и Ужасный Гудвин! К сожалению не имел чести вас знать лично, а потому не узнал! – сказал Страшила-Аморф с вежливым поклоном всё ещё горящего одержанной победой чёрного пехотинца. – Мне нужны мозги. За этим я и пришёл. – Нет! – лязгнул сталью Гудвин, запахиваясь в белую мантию. – Я не могу вам их дать! Ни сейчас, ни когда-нибудь! Вы свободны! Опешивший Страшила-Аморф увидел себя утрачивающим контуры воздушным шаром на руках у Эйльли. Эйльли успокаивала его и гладила по расстроенным очертаниям. Не было шахматного пространства, не было Белого Императора Гудвина, не было полученных мозгов… «Возможно я ошибся в расчётах!», воспалённо бормотал Страшила и пытался вновь и вновь что-то просчитывать… На следующий день Кибер-Дровосек осторожно открыл и прикрыл за собой двери волшебной залы. Она ничуть не изменилась с момента первого их прихода в неё, только в центре света теперь стоял не дубовый стол, а трон, настолько прекрасный, что Кибер-Дровосек сразу узнал его. На троне сидела и нежно улыбалась ему величественная и прекрасная Моргана. – Как? – воскликнул Кибер-Дровосек. – Разве вы не погибли здесь навсегда? – Глупости! День седьмой! – воскликнула Моргана и, чуть разведя в стороны ножки, протянула к Кибер-Дровосеку свои изящные гибкие руки. Кибер-Дровосек почувствовал, что он от счастья сходит с больше ненужного ему ума… …Он задыхался в последних порывах своей охватившей весь мир любви, когда изнемогающая в беспрерывных уже целую вечность судорогах Моргана закричала будто из очень отдалённого далека: «Теперь можно! Люби!!!...» Её крик звенел и проливался звездопадами в космосе, а Кибер-Дровосек, оледенев в огне искренней радости, не мог шевельнутся, наблюдая как прекрасная Моргана у него в объятиях превращается в его ненаглядную Адель… Мгновенье и в его объятиях не было никого, остался лишь нежный шёпот Адель «Я… буду… ждать…» А на троне восседал человек в красном смокинге и в белом, накинутом на одно плечо пальто. Высокомерно и с оттенком иронии в полуобороте взирал он на Кибер-Дровосека низлежащего у подножия трона. – Я – Гудвин, Великий и Ужасный! Ваша просьба! – Мне нужно сердце… – промолвил Кибер-Дровосек, не желая верить в нереальность только что с ним произошедшего: этого бы он просто не выдержал… – Без сердца я не умею любить… – Нет! – просто сказал Гудвин. – Встаньте, мой друг. Ваши чувства сумбурны, ваша поза нелепа! Я мог бы дать вам сердце, но я не дам. И с тем разрешите откланяться. Ваш покорный слуга! «Эйльли, так получилось…», успокаивал потом Кибер-Дровосек чуть не плачущую из-за него Эйльли, «Наверное, мне просто случайно немножко не повезло!..» А вечером перед сном Эйльли на ушко Красной Шапочке дала страшную клятву, что если этот волшебник завтра посмеет обидеть Львёнка, она камня на камне не оставит от его волшебного и жестокого дворца. А Львёнок на третий день вошёл в залу и увидел себя в зеркале. В зале больше не было сумрака. Все шторы и занавески на окнах были отдёрнуты, и солнечный свет лился смешными полосками на мягкий зелёный ковёр, похожий на лесную травку. А посередине стояло огромное зеркало и сверкало оправленными в серебро краями. У бабушки Красной Шапочки было точно такое же, только гораздо меньше. Красная Шапочка учила Львёнка смотреть в зеркало. Первый раз было очень смешно, а потом всё время интересно. Сейчас же было интересно особенно. Дело в том, что Львёнок в зеркале, похожий на нашего Львёнка как две капли воды, не хотел повторять движения Львёнка. Львёнок подошёл к зеркалу и сел, а зеркальный Львёнок подошёл к зеркалу и остановился. Тогда Львёнок улыбнулся ему и протянул лапу. Зеркальный Львёнок не улыбаясь отпрыгнул и немного взъерошил гриву. Львёнок растеряно моргнул глазами. И тут Зеркальный Львёнок зарычал. Оглушительно так, что содрогнулись стены и задрожала поверхность зеркала. Львёнок испуганно присел на задние лапы и чуть не уписался. А Львёнка за зеркалом больше не было. Он превратился в огромного льва и продолжал расти, превращаясь в невероятное ужасное чудовище. Львёнок понял, что это чудовище готовится съесть его, и вспомнил маму. Мама гладила его языком между ушами и говорила: «Не ходи за овраг к речке, там берег очень крутой. Твоя сестрёнка в прошлом году кубарем укатилась вниз, я её еле-еле достала за шиворот мокрую из речки потом!» От мамы вкусно пахло молоком, и Львёнок понял, что больше не увидит маму. Он вздохнул и посмотрел на чудовище, которое с налитыми кровью глазами готовилось к прыжку сквозь зеркало. И вдруг Львёнку стало жалко маму. Очень. Мама ходила по берегу речки и думала, что Львёнка больше нет и не будет. Львёнок присел на задние лапы и тихонько зарычал. Чудовище в зеркале ощетинилось. Львёнок понюхал воздух. Воздух ему не понравился: здесь пахло чудовищем. И тогда Львёнок не разбегаясь прыгнул в зеркало на раздувшееся до огромных размеров чудовище и подмял его в головокружительном вихре. Очнулся Львёнок лишь когда чудовище бешено уносилось от него, а он, не чувствуя лап под собой, стремительно преследовал его. И ещё чудовище уменьшалось. На бегу оно съёживалось, сдувалось и серело. Львёнок видел ещё как преследует маленького серого мышонка и уже не понимал зачем. «Королевская Охота!», вспомнил он и, протянув лапу на бегу, осторожно поймал мышонка, а сам покатился и растянулся на зелёной траве. Разжав лапу, Львёнок поставил мышонка перед собой и сказал отдуваясь: «Теперь твоя очередь!» – Я – Гудвин, Великий и Ужасный! – звонко и весело пропищал мышонок. – Чего ты хочешь, малыш? – Я ищу храбрость! – сказал Львёнок. – Не огорчайся, пожалуйста, малыш! – мышонок подошёл к Львёнку и положил обе передние лапки на его лапу. – Я не могу дать тебе храбрость! Правда!.. Совсем не могу… И мышонок печально вздохнул и положил на лапу Львёнка мордочку, так что Львёнку захотелось успокоить его и полизать между ушками, как лизала его самого мама. «Эйльли, но я не мог полизать его – у меня слишком большой язычок!», объяснял потом Львёнок ничего не понимающей Эйльли. «А как же твоя храбрость?», спросила она. «Эйльли! Когда я видел мышонка, который был весёлым, а стал грустным, я забыл думать о храбрости…», признался Львёнок. * * *«Сама выясню, что это за волшебник, от которого ничего не добьёшься!», сказала Эйльли на следующее утро, помогая одеться просыпающейся Красной Шапочке, «Пойдём, моё солнышко!» Они вошли в большую залу и остановились на пороге. Нестерпимое сияние било им в глаза казалось сразу со всех сторон, они утонули в сиянии и крепко зажмурились. Но Эйльли первая почти сразу же заставила себя открыть глаза и смотрела в постепенно стихающее сияние, словно навстречу ветру. Сияние сомкнулось в кольцо пронзительного голубого света и исходило теперь из центра залы, а под ним расстилалось безбрежное белое поле снежной пустыни. Было видно, как поднимаются и опадают снежные буруны, как искрится на солнце снег и как взметает то там, то тут снежные вихри позёмка. – Я Гудвин, Великий и Ужасный! – послышался пронзительно юный голос. – Как осмелились вы нарушить установленный мною порядок и явиться вдвоём!?! Эйльли и моргающая как только что нечаянно прозревший котёнок Красная Шапочка во все глаза смотрели на вращающийся одновременно во всех направлениях шар голубого небесного света. В центре этой безумной энергии, не замирая ни на мгновение, танцевал шестирукий сверкающий юноша. Весёлый гнев был изображён на его тонких чертах лица. – Мы не вдвоём, мы – один! – крикнула Эйльли громко, словно пыталась перекричать ураган. – Взращённые в нас индивидуальности пересеклись и оставили нас! Теперь наши индивидуальные облики лишь две грани целого! Одного! И у нас одно желание! Правда, мы ещё не знаем точно какое… – Отлично! Значит, сегодня мы займёмся выяснением именно этого! Танцующий юноша исчез, а голубое сияние стало приближаться и окружило Эйльли и Красную Шапочку со всех сторон. Эйльли почувствовала, как расползается и тает на ней trax-комби, и осыпаются, словно вмиг вытертые уже до конца, шорты. Она взглянула на Красную Шапочку – с неё слетали последние лоскутки платьица. Обнажённых полностью, сияние подхватило их и внесло на снежный простор… …Они стояли друг против друга, забывшие обо всём на свете, и снег в лёгком вращении кружил вокруг них, сверкая на солнце, и падал у ног… Холмики смуглой груди Эйльли касались белых маленьких грудок тянувшейся к ней Красной Шапочки, а когда Эйльли отвечала на нежный полудетский ещё поцелуй между касающимися сосками проходил голубой сверкающий ток… Эйльли первая не выдержала этой сводящей с ума пытки, подхватила Красную Шапочку под попку и опустилась в снежный сугроб… Снег взметнулся пушистыми хлопьями и заискрился на ресницах Красной Шапочки… Эйльли животом почувствовала свой вздымающийся корень-сан… Разряды голубого сияния стали сплошными, они окутывали тела и пронизывали их насквозь сверкающими молниями… Эйльли положила обе ладошки на спинку Красной Шапочки и прижала к себе, Красная Шапочка мурлыкала белым полярным котёнком и играла снежинками на плече Эйльли… Корень-сан входил внутрь и Эйльли следила спокойно и отстранённо за удаляющимися нартами больше не необходимого ума… Корень-сан нежно захлебнулся внутри и Красная Шапочка затрепетала всем телом и засмеялась «Эйльли, смотри!»… Под ладошками Эйльли задрожали и сбросили с себя ладошки, расправляясь, прозрачные голубые крылья… На крылышках Красная Шапочка приподнялась над Эйльли, чуть не лишив её чувств, и вновь опустилась на сверкающий корень-сан исторгающий жемчужины радости Эйльли… Но корень-сан растопил собой лёд и Красная Шапочка смеялась над Эйльли, сдувая растаявшую слезинку с её ресниц: «Эйльли, мы же хотели домой!..»… Словно завороженные смотрели они как в сполохах переливающихся, играющих сияний наступает уютная полярная ночь… – Эйльли! – тронул за плечо, животик и рот, подошедший сверкающий мальчик. – Я нашёл!.. Они лежали, утопая в пушистом снегу, и смотрели на звёзды, которые превращались в снежинки и опускались на землю. – Эйльли совсем не хочет попасть навсегда в один из миров! – сказал играющий мальчик, присаживаясь рядом, проводя ладошками одновременно по животику и попке Красной Шапочки и по лобку Эйльли. – Любой, даже самый прекрасный, мир будет клеткой для Эйльли! Эйльли с её Красной Шапочкой нужен тоннель, соединяющий миры, и возможность существования в любом из миров! Сверкающий мальчик наклонился и поцеловал Красную Шапочку в алеющий горячий цветок. – Это ответ дня-сегодня! А смогу ли я подарить Эйльли и Красной Шапочке возможность сказочных путешествий по тоннелю, соединяющему миры, на этот вопрос вы получите ответ в день-завтра! С этими словами мальчик-молния подхватил под попку Эйльли, поцеловал её внутрь и исчез. Эйльли медленно, словно во сне, опускалась покинутая его руками на мягкий снег. Когда движение её завершилось, они лежали уже с Красной Шапочкой, крепко обнявшись, на своей постели в отведённых покоях, и их окружали друзья… Открывая двери второго визита, Эйльли обнимала за плечики Красную Шапочку и была готова уже ко всему от этого сногсшибательного юного сорванца. Зала же оказалась словно погасшей вовсе, будто противясь любому возможному действу в своих стенах. Она была той же огромной, старинной и обветшавшей комнатой, которая встретила друзей по приходу, только сейчас она совсем уж выражено напоминала старые никчёмные декорации опустевшего давным-давно театра. Всё сон… Утопающие в темноте окраины и чуть освещённый стол резного дуба посреди. Над столом стоял согбенный старец и писал на том же древнем пергаменте никогда не остывающим пером. Буквы горели огнём под кончиком его пера и тут же выгорали дотла, ложась на пергамент уже ветхими и запылёнными… – А где же Гудвин? – спросила Красная Шапочка, раскрывшая ротик от удивления. – Я – Гудвин, Великий и Ужасный! – сказал, чуть разгибаясь и с видимым усилием оборачиваясь, ветхий старик. – Разве что-то имеет саму возможность перемен в этом мире и разве что-то изменилось настолько, что меня невозможно узнать? – Здесь был мальчик! – возмущённо закричала Красная Шапочка. – Он был красивый! – А-а-а! – проскрипел старик. – Мальчик… да-да… кхе-х… Он любит… любовь… А я люблю власть!.. Он меня не понимал и стал не нужен в игре… Но вы что-то хотели просить… Просите же, кхе-х, проклятый кашель! Он порвёт мне лёгкие… – Верните его!.. – Красная Шапочка почувствовала подступающий к горлу ком. Эйльли взглянула на неё и отчего-то вспомнила, что у неё самой всю жизнь слёзы были алого цвета… – Вернуть?.. Его?.. Странная просьба, кха-хм!.. Но он – я!.. – Он был – красивый и сильный! А вы жадный и больной! Зачем вам столько мёртвого золота? По старику сверкающими песчинками начинали струиться золотые потоки, словно ветхая пыль всех земных кладов прошлого осыпалась по его одеждам и оседала у ног сверкающим барханом. – Красота и сила… – улыбнулся старик и обернулся полностью. Спина его разогнулась и превратилась в мощный торс, а черты стали из ветхих прекрасно спокойными. – Не правда ли они всё ещё присутствуют у меня?.. Не тревожься, дитя моё, я всегда – только я… Моя власть – власть любви!.. Старик свёл вместе пальцы рук у пояса под кончиком своей белой бороды и развёл их уже над головой. Искра, скользнувшая при первом соприкосновении пальцев, обратилась в пламя, и через мгновение старик превратился в обугленное дерево, которое тут же исчезло в ало-золотом сиянии. Эйльли и Красная Шапочка стояли посреди золотой раскалённой пустыни, и горячий седой суховей уносил их обрывки одежд… Эйльли опустилась на колени перед Красной Шапочкой, стоявшей как звёздочка на широко расставленных ногах… Она положила язык ей на всё… «Ой, я уписяюсь!», глупый ребёнок… Горячая, ласкающая голени ног и босые ступни пустыня золотого песка… Горячий и ласковый ток ручейка неудержимого золота к Эйльли на пересохший язык… И закономерный конец – Красная Шапочка задрожала животиком от счастья чуть ли не сразу по окончании извержения лёгкого зноя… «Повернись…», Эйльли во всю грудь вздохнула горячим головокружительным воздухом, «Наклонись»… Эйльли утешала своим язычком сразу всё… «Немножко присядь»… И вошла сзади в горячий цветок… Красная Шапочка свернулась в клубочек под ней и тихонько покусывала Эйльли в обнимавшие её лапки… А Эйльли ещё раз втянула воздух и почувствовала меняющийся ветер… Расправив всю силу огромных своих золотых крыльев, она поднялась в воздух, бережно прижимая к своему животу замершую от восхищения Красную Шапочку… «Эйльли, смотри сколько солнца!»… А Эйльли старалась лишь удержаться в воздухе как можно дольше и корень-сан изводился в недрах её до нежного обожаемой девочки… Красная Шапочка задыхалась от смеха в прекрасном полёте, а Эйльли извергнув любовь и оставшись без капельки топлива вела себя на посадку на отсутствующих полностью силах к подножию потерянного в песках древнего сфинкса… Он сидел на песке в асане почтения к ещё существующему времени, был велик, вечен и сед… «Эйльли, это же он…», почти шёпотом, «А он живой?..»… И потом Эйльли улыбалась без сил к движению, глядя как Красная Шапочка возится и обнимается с приводящим её в восторг смуглым приапом одного с нею роста, а возможно и возраста… Но бодаться с приапом нельзя было… Красная Шапочка поняла это лишь когда её отфыркивающуюся и довольно улыбающуюся Эйльли извлекла из молочной волны, застилающей собой пустыню… «Эйльли, ты млекопитающееся!», смеялась Красная Шапочка, когда Эйльли вылизывала её и сладко облизывалась… – Мне нужны ключи от всех возможных дверей! – послышался громовой голос, и Эйльли с Красной Шапочкой замерли и посмотрели вверх. Прошло много времени, прежде чем бронзовый сфинкс заговорил: – Эйльли, я, к сожалению, не смог добыть ключей от тоннеля соединяющего миры! Их хозяин не отдал их мне, так как совершенно забыл, что они у него во владении! Я не в силах тебе помочь, Эйльли! Прости… Мир горячего солнца и золотого песка закружился вокруг, волны белого света залили всё пространство, и Эйльли прижимая к себе Красную Шапочку очнулась от сна. Вокруг стояли их друзья и старались делать весёлые мордочки, но не у всех и не всё время получалось. Выходило, что грусть скользила по их лицам по очереди… В тот день они собрались в пустой большой зале все вместе. Зала была пуста и темна. Даже на дубовом столе не было совсем ничего, ни рукописей, ни чернил… Тогда Эйльли посадила на этот никчёмный деревянный стол Красную Шапочку, а сама села на пол у её ног. Так можно было время от времени целовать нежные, покрытые золотистым пушком ножки Красной Шапочки, чтобы хоть на мгновенье отвлекаться от исполненных печали лиц друзей. Львёнок, увидев Красную Шапочку на волшебном столе, и сам забрался на него с лапами и спокойно растянулся рядом со своей любимой наездницей. Страшила-Аморф забрался вверху под потолком в какой-то совсем уж тёмный угол и когда говорил что-нибудь выглядел доисторическим опечаленным привидением. А Кибер-Дровосек сел, опёршись спиной на одну из тяжёлых резных ножек стола, жевал невесть где раздобытую травинку и смотрел в горизонт. Даже Тотошка, обычно использовавший любой удобный случай, чтобы байтом-другим перемигнуться с Красной Шапочкой, даже Тотошка затих и пригасил дежурное мерцание. – Что будем делать? – спросила Эйльли, прижимаясь щекой к тёплой ножке, и чуть прикрывая глаза. – Я пугалом пойду работать! – после возникшей небольшой паузы донёсся голос Страшилы-Аморфа из-под потолка. – Без мозгов я не имею возможности мыслить, а следовательно не существую. Найду какую-нибудь гравитационную ловушку покрепче среди поля и лягу в неё насовсем – птица кара-кала говорила, что я ужасен в моём расстроенном положении. Так что за пугало я вполне сойду. В конце концов во всём есть и свои положительные стороны: в гравитационном обесточении почти совсем забываешь о настоятельной необходимости мышления!.. – А из твоего оптимизма сделать антигравитационный оптимизатор… – вздохнула Эйльли. – Могучая штука получится!.. – Есть одно лишь несущественное неудобство при жизни в лесной избушке, – сказал Кибер-Дровосек. – Иногда хорошие люди набредают на неё. Это совсем не трудно исправить. Я лишь построю избушку себе под землёй. Хорошие люди не должны встречать тех, кто решается жить без сердца. Иначе бессердечность может попытаться завладеть и ими… – А я всё равно найду храбрость! – сказал Львёнок и лизнул Красную Шапочку в носик. – Если мама говорила, что храбрость где-то есть, то я найду её обязательно. А если не найду и стану большим трусливым львом, то всё равно буду защищать маму и всех, кто слабее меня! Только мне очень жалко волшебника Гудвина. Он очень добрый и немножко грустный, а совсем не великий и ужасный. Жаль, что у него не нашлось ничего для нас, но он всё равно хороший… Несколько долгих минут Эйльли не могла оторваться губами от спасительных ножек Красной Шапочки… – Я поняла, я никогда и не хотела в Канзас!.. – сказала она, наконец, слизнув солёную, но к её удивлению обычную, а совсем не алую, слезинку с лодыжки Красной Шапочки. – Ни в Канзас, ни куда-нибудь ещё!.. Мы будем жить с тобой в маленькой хижине… на берегу очень тихой реки… К тому же я всё равно не поехала бы ни в какой Канзас без мозгов, сердца и искромётной отваги… Видела я такие канзасы на карте мира!.. – Один Львёнок не плачет! – сказала Красная Шапочка. – Фу, какие же вы все глупые! Мы будем работать с ним в цирке, а вы будете несчастные зрители, чтобы смеялись, а не плакали! – Я в том цирке буду уборщицей! – пообещала Эйльли. – Смеяться им тоже можно, только их ещё и к артистам пускают. Не сердись, малышка, у меня действительно немножко взъерошилась шкурка, когда я вспомнила, что обещала тебе показать этот никогда не существовавший канзас!.. Ничего, я тебе что-нибудь другое придумаю и обязательно покажу… – Завтра!!! – раздался громовой голос, заполнивший всю залу. – Попрошу всех быть, тем же составом, на этом же месте, с первыми лучами солнца! И запомните все – меня зовут OZ! – А голос как у Гудвина!.. – непроизвольно дерзко отреагировала Эйльли, но всех уже заплетал туман сновидений наступающей ночи, и залы вокруг них больше не было… Четыре разных двери впустили друзей в большую залу ранним утром. Первые лучи восхода озаряли её наполнявшийся светом простор и окрашивали в легко-розовый цвет её стены. В зале никого и ничего не было. Друзья озадаченно посмотрели друг на друга. – Сейчас-сейчас! – послышался голос из дальнего конца залы, в углу открылась потайная дверь в стене, и навстречу им вышел человек небольшого роста с лучезарной улыбкой на лице и тривиальнейшей лысиной на голове. – Извините за опоздание! Прошу проходить! Быстрым шагом он подошёл к Страшиле-Аморфу и потряс ему руку: – Великий Гудвин! Прошу проходить! Меня потряс Ваш марш-бросок, Мыслитель! Обещаю реванш! – Великий Гудвин! Прошу проходить! – потряс руку он Кибер-Дровосеку. – Вы гениально бестактны в любви, Lover! На прощанье перед рвущей сердца разлукой девушку принято целовать в верхние губы! – Доброе Утро, малыш! Я и есть тот Гудвин, который не дал тебе храбрости! – он потрепал сидящего Львёнка по гриве. – Но я был у твоей мамы неделю назад и предупредил, что ты задержишься! – Эйльли! Я видел тебя во сне! Не от этого сна у тебя столь прекрасное дитя? – он наклонился и взял в руки лапки Красной Шапочки. – Я Гудвин, Великий и Ужасный, моё солнышко! Добро пожаловать в продолжение этой никогда не заканчивающейся сказки! Он подмигнул Красной Шапочке как единственно способному его достаточно глубоко понять собеседнику и проводил слегка опешивших друзей в центр залы, где в перекрестии солнечных лучей стоял обычный стол и обычные, разве что очень удобные, кресла. – Итак, в преддверии неизбежных вопросов разрешите произнести краткий ориентирующий спич! – произнёс снявший с себя регалии былого волшебства и могущества Гудвин. – Прежде всего, конечно, позвольте мне изложить вам немного правды о себе. Моё настоящее имя OZ. Я родился в Канзасе. Единственное умение, которое действительно принадлежит мне по праву, это умение играть на электрогитаре, я окончил музыкальную школу по классу электрогитары и этого у меня не отнять. Остальное всё фикция и чистейший обман! Мама очень любила меня и называла не иначе как Ozzy, и она говорила мне «Ozzy, твоя страсть к надувательству тебя погубит!» Но к стыду своему я не послушал маму, хоть также её очень всегда любил. Не послушал только один раз, но этого хватило на то, чтобы жизнь моя изменилась сразу же и радикально. И вот история поучительная и назидательная для тех, кто всегда слушал маму, но собирается один раз отступить от этого верного правила. Как-то раз я шёл по родной улице родного для меня навсегда Канзаса и беспечнейшим образом лузгал семечки. Полисмен, который наблюдал за мной с самого перекрёстка не внушал мне опасений: я знал переулок, находящийся между нами и выводящий на параллельную улицу. «Эй, ты!», окликнул меня полисмен, «Приготовь двенадцать гульденов, хороший веник и задницу!» Чем нимало меня не смутил: я был наслышан о некоторой грубоватости и неотёсанности в выражениях наших стражей порядка. Я продолжал движение, не обращая внимания на неучтивость правоохранителя. Кэп поправил форменную фуражку и со словами «Ну, держись!» бросился мне навстречу. Совершенно спокойно я свернул в известный мне переулок и увидел хороший мебельный грузовик, разместившийся в переулке в притирку со стенами – путь был закрыт! Спокойствие моё как рукой сняло. Я выскочил обратно из переулка и побежал по улице куда глаза глядят, под глубоко бередящий душу аккомпанемент тяжёлых шагов нагоняющего меня полисмена. Следуя с моим темпераментным провожатым мимо городского парка, я вдруг вспомнил, что культурный отдых является необходимым элементом в жизни каждого члена общества, и решил посетить собрание-слёт уфологов, как раз шумевшее за оградой парка. Очень быстро я пополнил ряды любителей летающих тарелок, но меня по-прежнему немного беспокоил рыскающий в толпе полисмен. Тогда я забрался в один из наглядных экспонатов, который изображал летающий объект таким, каким его представляли себе уфологи. В этой посудине я немного успокоился и стал смотреть в окошко на служебные забавы полисмена, который продолжал метаться в бесплодных поисках. На сам экспонат я особого внимания не обратил, успел только подумать, что творческий идиотизм наших уфологов не знает границ. Придумать такую кастрюлю в качестве межзвёздного летательного аппарата и рассчитывать, что он улетит дальше соседнего забора мог только полный кретин. Каково же было моё удивление, когда я, дождавшись окончания слёта и убедившись в отсутствии опасности, уже собирался выйти наружу, но вдруг обнаружил, что дверь на том месте, где она находилась, полностью отсутствует, а Канзас во всех окнах машет мне на прощанье рукой. Как выяснилось позже, среди наших мирных уфологов присутствовали и иноземные атташе в качестве военных наблюдателей. А сарай, который я принял за макет летающей тарелки, оказался межзвёздным лайнером среднего радиуса действия представителей цивилизации Майя с Центуриона Кентавра. Вот эти-то милые люди и объяснили мне по прибытии в открытый космос, где я нахожусь. Я сказал им, что они ошибаются, я не член уфологического слёта и в летающие тарелки не верю, поскольку их нет и быть не может. Они сказали, что как раз в процессе полёта на их родину постараются меня убедить в обратном. А также добавили, что не хотели брать туземцев в качестве подопытных кроликов, но раз у меня нет билета, то всем нам очень повезло. Добрых два месяца они развлекались над моим бренным телом при помощи всяческой электроники, а когда им это всем надоело, назначили меня коком на их космический камбуз, и я вздохнул спокойно. В целом ребята они оказались толковые. Научили меня бессмертию, невидимости, телепатии и многим другим редко полезным вещам. Я сильно не сопротивлялся (должен же был кто-то меня этому рано или поздно научить!) и услуга за услугу научил их преферансу под выдувного, чеке-баке на деньги и интернет-поиску. И я уже вовсю настроился стать первым тайным агентом Земли на Центурионе, когда планы мои были вновь волюнтаристски нарушены. Один раз я принёс сухой коктейль капитану корабля и собирался уже покинуть мостик, но меня задержал вопрос: «Но это ведь Бетель-сыр, не правда ли?» Честное слово, мне было абсолютно всё равно, что это – Бетель-сыр или не Бетель-сыр. Я не затевал ничего из ряда вон выходящего, я просто перепутал коктейль. И мне не хотелось идти на камбуз во второй раз. Поэтому я вспомнил, что было заказано в действительности и, повернувшись, ответил (Внимание, прочащие себя в мамоослушники!): «Нет. Не правда. Это не сыр с Бетельгейзе. Это Малмаканские сливки». Капитан спокойно кивнула, я спокойно проследовал в свою каюту. Капитана с нами не было два дня… А по её возвращении на корабль я узнал разницу между Малмаканскими сливками и сыром Бетельгейзе. И хоть, на мой взгляд, оба эти вещества одинаковы в своей экстремальности, остальные члены экипажа не разделили моей точки зрения и сочли мой поступок попыткой индивидуального бунта на корабле. А поскольку дисциплина на борту была налажена хорошо, то меня, не долго думая, высадили на первой пригодной для жизни планете, на прощанье попросили так больше не делать, и улетели в направлении своей исторической родины. Планета оказалась полностью необитаемой: на ней не было ни одного моего знакомого из Канзаса. Я подозреваю даже, что не было и вовсе никого со старушки Земли. Местные жители встретили меня хорошо и решили, что с неба к ним прилетел волшебник и принёс им немного неба с собой в виде катапульт-парашюта. Они ходили вокруг с безумными лицами и повторяли нараспев «Гудвин! Гудвин!». Я понял, что они слышали прощальные слова экипажа, обращённые ко мне через дистанцион-динамик, которые на центурионском английском означали «Доброй Победы!» Имелась в виду моя всё же возможная победа над собой. Тогда я выпрямился во весь рост и сказал: «Да, мои дорогие друзья! Я – Гудвин…» И, подумав, добавил «Великий и Ужасный». С высоты лет, конечно, некоторый примитивизм и безвкусица, но тогда мне понравилось. Так я стал волшебником страны, которую и назвал со всей присущей мне скромностью собственным именем – страна OZ. Чуть позже я построил город, который вам показался зелёным, а на самом деле он такой белый… И придумал зелёные очки, но в них ещё можно было подглядывать, особенно если оправа была классическая, а не кислотная. Я доработал немного и заменил зелёные очки на зелёные линзы. Ложь была надёжно укрыта, и я стал волшебником Изумрудного Города. Слух обо мне прошёл по всей стране великой, и всем стало хорошо. Кроме меня. Я спал и видел родной Канзас. Каждую ночь я спал и видел только Канзас. А поскольку спать приходиться не реже трёхсот шестидесяти пяти раз в году, то вы можете себе представить, как мне надоело это кино уже в первые полгода. Через год я понял, что просмотренных мною серий о Канзасе мне вполне достаточно на оставшуюся жизнь. Через полтора года я подумал, что если когда-нибудь ещё попаду в Канзас, то долго там не задержусь, поскольку и так знаю теперь каждый его уголок… Через два года я перестал видеть во сне Канзас. Но гитара, моя электрогитара… она до сих пор бередит мне душу по ночам: «Ах, я брошу это неблагодарное дело, и предамся любимому занятию! Я ведь так мечтал выступать с гала-концертами в каком-нибудь заезжем цирке!»… Да, так вот! Друзья мои! В таком вот весьма щепетильном положении и застали вы меня со своим визитом. Будучи волшебником не профессиональным, а лишь увлечённым, я не смог выполнить на данный момент ни одной вашей просьбы! И это было бы крайне некрасиво с моей стороны, если бы не одно маленькое, но очень и очень существенное «но»! Попытаюсь пояснить его суть… Каждый из вас изложил просьбу если не пустяковую, то уж, во всяком случае, совершенно не обременительную для любого волшебника. Незначительным повышением уровня сложности отличалась, пожалуй, лишь просьба Эйльли. Но, сами того не замечая, все вы просили с одним общим нюансом. А именно! Каждый просил то, что у него присутствовало в избытке! Парадокс? Да, игра жизни состоит из постоянно осознаваемых нами парадоксов. И я в действительности мог создать иллюзию, но не мог «долить доверху полный кувшин»! Я не мог дать мозги Страшиле-Аморфу, мозг-процессор которого опережает уровень процессора любого из его аналогов на несколько математических порядков. Я не мог дать сердце Кибер-Дровосеку, любящему и чувствующему всё живое и неживое в радиусе видимого ему горизонта. Я не мог сделать храбрым Львёнка, который способен расстаться с жизнью, защищая слабое существо. И, в конце концов, я не смог дать ключей всех пространств и времён тому, кто является их исконным обладателем. Но я знаю, за чем приходят к волшебнику не нуждающиеся в силе добрые существа. Они приходят за возможностью ещё и ещё раз проверить себя на этом циклотроне вращающейся во всех направлениях вечности. Итак, испытание пройдено, и я оглашаю результаты! Страшила-Аморф, у тебя есть мозги, и это первосортные мозги! Кибер-Дровосек, у тебя есть сердце и способность к чувствам, и это пламенное сердце и высокие чувства! Львёнок, ты храбрый маленький друг и твоя храбрость искренна и бескорыстна! Эйльли, ты хозяйка тоннеля бессмертия и попомни моё слово, ты не раз ещё встретишь меня у себя в гостях! Теперь же оставьте меня ненадолго, я разрешил достаточно проблем. Я обращаюсь к самому грядущему времени! Волшебник Изумрудного Города встал со стола, на котором он, оказывается, вполне непринуждённо сидел всё время своего монолога и подошёл к Красной Шапочке. Она смотрела на него во все глаза, когда он погладил её по голове пахнущими мелом руками и присев на корточки перед ней заглянул осторожно в бездонные озёра её глаз. – Как бабушка?.. пирожки… серый волк… Ты не помнишь ту зиму?.. весной?.. Нас в костре из собранных бабушкой звёзд… Мне не нужен ответ… Мне нужна… весточка… – Помню, конечно! Ты же весь дрожал!.. – засмеялась Красная Шапочка и, посмотрев внимательно ему в глаза, тихонько добавила: – Ты печальный опять на снегу!.. Ты не спи… Ты люби этот снег… – Спасибо, сокровище… – скорей прошептал, чем сказал, волшебник и поцеловал Красную Шапочку в носик. Не быстро и как-то уж очень по-человечески вернулся он к столу и легко запрыгнул на своё место. – Итак, господа! Если у кого-то остались вопросы после моего изящно-миниатюрного спича – прошу!!! Эйльли прижалась к Красной Шапочке, медленно подняла свой обычный пылающий взгляд и сказала: – Нам нужен бронзовый колокольчик! – Вы уверены? – волшебник приподнял бровь. – Нужен!.. – вздохнула Красная Шапочка. – У Эйльли на бусинке не хватает! Рассмеялся даже Тотошка у Красной Шапочки на запястье, а она смотрела на них и не понимала чего это они, ну и ладно… – Вот, пожалуйста! – волшебник зажал Красной Шапочке в ладошку маленький бронзовый колокольчик и поцеловал Эйльли в губы. – По первому требованию – Ваш покорный слуга! Больше вопросов ни у кого не было. Тогда волшебник Изумрудного Города поднял руку вверх и произнёс: – Друзья, у меня осталась одна весьма и весьма немаловажная проблема! Дело в том, что за время правления Изумрудным Городом у меня накопился целый ряд срочных и неотложных дел в мирах и городах иных! Я вынужден с прискорбием сообщить о том, что я покидаю пост правителя Изумрудного Города! И мне бы очень хотелось, чтобы среди вас нашёлся кто-нибудь, кто пожелал бы взять на себя всё бремя забот о жителях Изумрудного Города и волшебной страны. Если кто-то из присутствующих, включая Эйльли с её Красной Шапочкой, может выразить готовность – сердечно прошу высказаться! – Эйльли с Красной Шапочкой не могут выразить готовность!.. – сказала Эйльли, покачивая увлечённую Тотошкой Красную Шапочку на коленке. – Нас ждут бабушка и дороги! – А меня ждёт моя любимая Адель! – сказал Кибер-Дровосек. – Да и управление – немного не мой профиль. Я должен сначала научиться как следует править собой!.. – А я, пожалуй, останусь, – спокойно сказал Страшила-Аморф. – Управлять мыслящими структурами не только полезно, но и взаимно интересно. Эта партия может быть продумываема до бесконечности!.. – И я с тобой! – сказал Львёнок. – Я обожаю королевскую охоту! – Когда я буду правителем людей, Львёнок будет моим визирем, – размышлял вслух Страшила-Аморф. – А когда Львёнок будет царём зверей, его визирем буду я. – И это будет одна из великолепных фигур, демонстрирующая как подвижность, так и призрачность любой власти! – поддержал волшебник Изумрудного Города. – Я вам безмерно признателен, друзья мои, и позвольте выразить вам всю мою глубочайшую благодарность! Изумрудный Город оказывается под эгидой отважных, добрых и мудрых существ! Последнюю ночь во дворце Гудвина они ночевали в покоях самого волшебника. – Так Изумрудный Город совсем не зелёный? – вспомнила Красная Шапочка, уже аккуратно складывая своё платьице на стульчик, и вздохнула. – Да, это так!.. – признал волшебник Гудвин. – Я замыслил его изумрудным, но был вынужден использовать алмазы вместо изумруда и мрамор вместо малахита… – Постойте! – сказала уже забравшаяся в кровать Эйльли. – Но ведь алмазы не уступают изумрудам, а то и вовсе превосходят их в своей ценности! – Не в ценности, дитя моё, а лишь в стоимости! – покачал головой волшебник. – Стоимость этих алмазов, среди которых много и бриллиантов чистой воды, действительно превышала стоимость любых изумрудов. Но истинная ценность всегда заключена в сердце художника! И если замысел видел перед собой Изумрудный Город, то его не утешит никакая стоимость города из алмазов. Для истинного творца это всегда будет сверкающая, но фальшь… Поверьте мне, это невыносимо! – А мне нравится и алмазный город! – пожала плечами Эйльли, очевидно плохо разбиравшаяся в драгоценностях. – Во всяком случае блестит он умопомрачительно! А на следующее утро Страшила-Аморф и Львёнок провожали доброго волшебника и своих друзей, покидавших пределы волшебного замка и верили, что они обязательно-обязательно вернуться… Начхоз закурил… Так получилось – в обмен на предложение, которое было признано необходимым и интересным для всего проекта в целом, он попросил право на это почти невинное развлечение и получил согласие всей группы к общей радости всей «курящей» её части. «Курящей», конечно, весьма условно выражено – в нашем мире давно уже нет табака как такового в широких реестрах явлений и веществ, приносящих тот или иной вид удовлетворения. На курящих и некурящих группа делится лишь по основному признаку в отношении наслаждений: это предпочтение естественных («Солнце, Воздух и Вода») либо искусственных (образцы совместного творчества человека и дикой природы) источников. Курящих меньше (вся четвёрка Малыша, за исключением Дианы, а также Эйльли и ХуРу), поэтому проект в целом чаще обходится без искусственных транквилизаторов. Но как одни понимают полуобморочное состояние других во время курения, так и другие понимают вполне всю тоску по временно утраченному… Поэтому… Когда Начхоз закурил Директор поддержал его всецело и часа через два добавил оборотов сердцу также, сопроводив начало праздника курящих меньшинств чашкой крепчайшего по своему обыкновению кофе. Эффект превзошёл все ожидания… Проект уложило с двух миллиграммовых доз никотина! Тошнило всех. Особенно нелегко пришлось Ани и Иггеру – их душевная организация дольше всех адаптируется к древним веществам. Эйльли наряду со всеми была подвергнута минутной слабости выданного на всех организма, но хохотала как безумная над обоими «дистрофиками» и гладила Ани по ушам. Жалко было Диану (ребёнок) и Стеллс (когда все знают, что ей плохо, а она только чуть более спокойно улыбается – всем искренне становится немного не по себе). Абсолютное равнодушие, как к факту, так и к последствиям, выразили Орф (дома питается и радуется исключительно солнечными ветрами) и Букк (единственно кто мог бы считаться «курящим» по праву, но не считается, ему всё равно: к травам прошлого он не относится как к возможной альтернативе его родным пристрастиям). На пару дней проблема была снята – так сразу не втянешься. А надо… Кому? Зачем? На эти вопросы лучше всех умеет отвечать Орф, но он обычно молчит. А когда отвечает, то понимаешь, что лучше бы или он всё же молчал или сам бы лучше не спрашивал… Точно, из-за него теперь проект и курит!.. А что поделаешь?.. Мы… так… любим… Да?..
Сталкер – Стеллс (Проект «Aly Ir») Транслятор – Транс (Проект «Aly Ir») Художественный редактор – ХуРу (Проект «Aly Ir») Орфографический редактор – Орф (Проект «Aly Ir») Художник – … Аниматор – … Игровой программист – … Бук-публикатор – … Веб-дизайнер – Диана (Проект «Aly Ir») Веб-администратор – Адер (Проект «Aly Ir») Нач. хоз. – НачХоз (Проект «Aly Ir») Директор – Директор (Проект «Aly Ir»)
The special internal thanks: Шарль Перро (1-й источник-версия 0.1, сказка «Красная Шапочка», сталкер-первооткрыватель) Школа советского кино (1-й источник-версия 0.2, фильм «Про Красную Шапочку») Баум Л. Ф. (2-й источник-версия 0.1, сказка «Удивительный волшебник из страны Оз», сталкер-первооткрыватель) А. Волков (2-й источник-версия 0.2, сказка «Волшебник Изумрудного города») Paul Eagle (литературно-эротические произведения, 2000-2002) Бумбараш (Песня «Про коню…», XX) Чёрный Лукич (Песня «Одинокий матрос», Девочка и Рысь, XX) Dvar (Сказки-композиции «Iillah», «Kiam Kiam», «Raah Dhar», «Ihirrah», «Mathaar D`Ham»; Roah, 2003) Rya (Композиция «Cobolt House», Personal Cosmos, 2003) Diorama (Композиция «Last Minute», The Art Of Creating Confusing, 2002) Девушкин Сон (Композиция «Двери в Савой», Искатели, 1997) & all others… Исполнено на портативной персональной ЭВМ «iRU»
|
||||
|
Версия 1.1 2004 - 2005 |
||||