|
Кемпинг с мамочкой |
||||
|
Лиз Джефферз взялась за край своего тёмно-синего свитера и с наслаждением от охватывающей всё тело воздушной свободы потянула его вверх. Свитер скользнул по шее, освободил её руки, и Лиз швырнула его на большой гранитный валун возле себя. Она невольно улыбнулась, почувствовав вспышку лёгкого волнения от охватившей её прохлады. Заведя руки за спину, она нащупала застёжку своего белого лифчика и расстегнула её. Оковы бюстгальтера отпали вперёд и тяжёлые формы её грудей тут же вывернулись на волю и запрыгали, толкаясь в подобии танца. Она положила ладони на свои подушкоподобные груди-близняшки, растирая красный след, оставленный стеснявшим их лифчиком. Она не привыкла носить лифчик, и было чертовски приятно почувствовать себя снова свободной от него – пусть даже всего на некоторое время. Лиз просто сбежала от всех на вечернее плавание. Отпустив чашечки, она посмотрела на свою грудь и широко улыбнулась. Сиськи, бесспорно, у неё были стоящие! Привлекательной формы и вполне достаточного размера, они лишь чуть свисали от своей тяжести и постоянного колебания. Их всё ещё задорная стать никак не свидетельствовала о том, что Лиз к своим сорока взлелеяла двух очаровательных детей. Конечно, она следила за своей грудью. Она гордилась своим телом и относилась к нему с должной заботой и вниманием на протяжении двадцати двух лет своего замужества и двадцати лет материнства. Она выглядела не более чем тридцатилетней – не девочка, конечно, но вполне созревшая взрослая женщина весьма аппетитных форм и пропорций. Но что было ещё лучше и гораздо важней – она сама чувствовала себя никак не старше тридцати лет. Взмахом головы она резко отбросила назад целый каскад огненно-рыжих волос, всё ещё нетронутых косметическими пособиями, и волосы пламенем рассыпались по её чуть веснушчатым плечам. Полюбовавшись ещё немного высвобожденными тяжёлыми глобусами своих грудей, она скользнула руками к джинсам и потянула вниз их металлическую молнию. Глубоко вдыхая лёгкость свежего горного воздуха, она возилась пальцами под поясом своих джинсов и под резинкой трусиков. Пошевелив немного бёдрами, она, наконец, избавилась от одежды. Полностью обнажённая она стояла одна у подножья скалы, окружённой бескрайними лесами Северо-Запада. Это было бесподобно и волнующе. Всё её тело будто оживало среди этой дикой первозданной свежести и красоты. Она усмехнулась, почувствовав неожиданную потребность в муже Джейсоне, который был бы как нельзя более кстати сейчас, окажись он рядом с ней. Прилив секси очень уместно бы был удовлетворён в подобном месте, всей своей дикой красотой и земным плодородием, казалось, располагавшим к акту неземной любви. В следующий раз, когда она обнаружит подобное озеро, Джейсон просто обязан оказаться рядом с ней, или может быть даже сегодня вечером стоит попытаться сбежать сюда же уже вместе с ним, когда все уснут… Из-под ног её, отражённая в воде, другая усмехающаяся женщина смотрела на неё. На миг или два Лиз застыла, любуясь восхитительными переливами и гладкостью своей наготы. Аккуратный подтянутый животик, длинные красивые линии ног, женственный холмик её гладко выбритого лобка – вот лишь некоторые из причин всё не остывающей на всём протяжении брака их с Джейсоном влюблённости друг в друга. Потянувшись пальцем ноги, она коснулась воды, проверяя температуру, и её зеркальное подобие растворилось в забившейся по воде лёгкой ряби. Вода была прохладной, но не холодной. Без дальнейших колебаний она вошла в маленький лесной водоём, погружая голое тело в лёгкую успокоительную негу водной прохлады. Несмотря на свои первоначальные протесты, она была довольна теперь тем, что согласилась с мужем и решилась на поход в эту невероятную глухомань. Даже проделывая многие часы пути их ежедневного пешего туризма, она наслаждалась каждой минутой их летнего отпуска. Она оттолкнулась ногой и перевернулась на спину, направляя движение тела к центру озерка. Однако их поход несколько осложнялся семейством Моны, и Лиз иногда сожалела о том, что она находится не в привычном кругу своей семьи, когда её окружали лишь любимый муж и собственные дети. Дети! Она встряхнула головой и искренне рассмеялась. Брэт был уже двадцатилетним юниором в колледже, а Линде в этом году исполнилось восемнадцать, и этой осенью она готовилась начать своё собственное обучение в колледже. Ни один уже со всей серьёзностью не мог быть отнесён к категории детей. Лиз старалась быть возможно более осторожней в этом вопросе. Она помнила, насколько сложно ей было самой находится в состоянии всё никак не признаваемого взросления у своей собственной матери. Но Моны с её семейством, возможно, лучше всё же не было бы здесь. Нет, Лиз совсем не имела ничего против самой Моны, либо её сына Фила или же падчерицы Карен. Напротив, все трое они принадлежали к типу людей, которые способны расположить к себе окружение и вызвать хоть толику любви у любого оппонента. А вот Фрэнк, муж Моны… С Фрэнком была совершенно другая история. Лиз не была до конца уверена в своих чувствах к Фрэнку, но этот человек определённо заставлял её испытывать явное неудобство и внутренний дискомфорт. Он был настолько же прям, насколько зажат и одновременно встревожен. Лиз про себя называла его Мистер Консерватор среднего класса, что по её мнению наиболее выражало его сущность. Если в их группе был человек, который прокладывал со всей тщательностью вещи дампер-осушителями, то это несомненно был Фрэнк. Иногда казалось, что он попросту боится идти, наслаждаясь всеобщими летними каникулами. И никому иному как Фрэнку пришло в голову при размещении в палатках первой же ночью разделить «молодёжный» лагерь по признакам пола. До этого как-то естественно предполагалось посемейное расположение, и никто не придавал особого значения ночёвкам братьев и сестёр вместе. Но излишне пуританские настроения Фрэнка нашли выход себе, и никто даже не выразил никакого протеста, дабы не акцентировать внимания на неожиданно ставшей щепетильной теме. Нет, Лиз никогда не могла понять выбора Моны, павшего на Фрэнка после того как Том пропал во Вьетнаме. Возможно, Мона нуждалась в безопасности, стабильности любой ценой или в столь же сомнительной надёжности. Чтож – Фрэнк был крепкий работник и хороший обеспечитель. Но Фрэнк совсем не был Томом. А Том был исключительным сожалением жизни Лиз. Она и Джейсон более половины своей совместной жизни провели в гражданском браке. И всё же она так и не решилась ни разу приблизиться к Тому. Это была её глубокая ошибка, она определённо уверена была в этом теперь. Ведь она и Том были близки друг другу – и они любили друг друга. Но каждый боялся признаться в своих чувствах даже самому себе, оправдывая для себя это тем, что времена ещё далеко не те, когда людям можно будет свободно выражать свои симпатии друг к другу невзирая на семейное положение и общепринятые устои. И ко всему Том был мужем сестры Джейсона, что накладывало дополнительный устрожающий отпечаток на их отношения. Так или иначе, но кончилось всё тем, что Том оказался во Вьетнаме, где свёл отношения с Хароном, который и уговорил его дезертировать из действующей армии путём переправки незадорого через священную реку Стикс. И теперь было поздно – Лиз поняла, что оба они с Томом понесли потерю, которую ничем уже не восполнишь… Мысли Лиз вернулись к Фрэнку. Фрэнк определённо был достаточно привлекателен для сексуального партнёра, но он бы наверняка, мягко выражаясь, обалдел, если бы ему довелось вдруг оказаться посвящённым в некоторые подробности жизни Джейсона и их с Лиз совместного брака. Определённо Фрэнк от избытка информации попросту запретил бы Моне и своим детям всякое общение с семейством Джефферзов… Этого надо было избегать. Джейсон и его более молодая сестра всегда были очень близки. Ближе, чем большинство братьев и сестёр. Джейсон почти в одиночку поднял и воспитал Мону после смерти родителей в случайной автокатастрофе при их профессиональном участии в гонках на выживание. Но всё-таки… Сколь забавно было бы наблюдать крушение каменных черт лица Фрэнка в панике морального ужаса, если бы Лиз решила немного развлечься и внезапно порассуждать с ним на темы внебрачных проделок! Она снова рассмеялась, переворачиваясь, чтобы поплавать вдоль берега горного озера. =…=Хуй Фила Стайвера жал в штаны до боли в раскаляющемся паху. Восемнадцатилетний юнец забрёл в лес, далеко от остальной группы, разыскивая тётю Лиз. Он видел, как тётя убежала из лагеря и, стараясь также остаться незамеченным, улизнул из лагеря вслед за ней в надежде поболтать с ней вечером вместо угрожавшего ему дежурства по кухне. С ними всегда было приятно потрепаться о чём попало – что с тётей Лиз, что с дядей Джейсоном – это были люди, которые не погонят человека таким прекрасным вечером из леса обратно в лагерь на чистку картошки. Но всё, чего хотел юный Стайвер, это разговор. Он никак не ожидал такого! Его тётя стояла на берегу чистого лесного бочажка и раздевалась в нескольких метрах от него! Когда тётя Лиз стянула джинсы и осталась абсолютно голой, то первые три минуты ему вообще стало казаться, что он набрёл на прекрасный лесной мираж, который может раствориться, если чуть сильнее встряхнуть головой. Фил замер за пышным кустарником. Его тётя Лиз была просто чертовски красива! Ещё накануне вечером Брэт в их «мужской» палатке порядком завёл Фила рассказом о прошлогоднем семейном отдыхе на диком океанском пляже. Пока сестра Брэта Линда участвовала в каком-то международном проекте на своих каникулах, Брэт с отцом и матерью отдыхали дикарями на раскалённой гальке. Раблезианские нравы их семьи вполне позволили им тем жарким летом насладиться полной свободой и уединением от всего мира, пребывая целыми днями совершенно голыми на берегу моря. Брэт смеялся над разгоревшимися глазами Фила и добавлял всё новые подробности строения тела своей прекрасной матери. От него Фил и узнал, что у тёти Лиз розовые соски, маленький пупок и такие же огненно-рыжие волосы на пизде, как и на голове. Добил его Брэт тем, что сообщил о том, что у мамы «золотистые кудряшки в жопе», которые он наблюдал каждый раз, когда Лиз становилась на четвереньки у костра и раздувала огонь. На эти золотистые кудряшки Фил вчера и сдрочил успешно в наступившей ночной тишине под одеялом. Но все самые соблазнительные образы, возникавшие в его распалённой башке, были ничто в сравнении с тем прекрасным видением, которое он наблюдал теперь всего за несколько шагов от себя. Какие у неё сиськи! Фил взгляд не мог отвести от казавшихся вовсе огромными шаров её грудей. Ему до ужаса хотелось потрогать ладонями эти налитые сочные холмы. А переходящие из розового ореола в чуть поалевшие кончики, торчащие от вечерней прохлады соски! Фил судорожно сглотнул, нечаянно подумав, что эти сосочки могли бы быть взяты им в рот… Хуй встал почти сразу и теперь пытался самостоятельно расстегнуть казематные болты на джинсах. Тётя Лиз немного обернулась назад, будто проверяя, действительно ли она одна на берегу. Глаза Фила тут же скользнули вниз по гладкой плоскости её живота. Обнаруженное ниже превзошло все ожидания Фила. Тётя брилась! Вместо живо описанных Брэтом пламенных лохм под животиком её теперь выпирал гладко выбритый, как у девочки, лобок с аккуратно сложенными в стрелочку тонкими губками. Тётя Лиз брилась! Фил читал о женщинах делающих это и видел кучу порнухи с бритыми кисками. Но он никогда не видел реального, столь близкого, целомудренного и одновременно вызывающего вида. От одного представления того, как его тётя сидит и бреет свою розочку, у Фила заломило в яйцах. Он еле сдержал стон разочарования, когда тётя повернулась обратно к озеру. Его рука скользнула вниз и зажала в кулаке надувшуюся балду его хера. Тётя попробовала воду носком ноги, и его глаза вперились в овальные формы её белой задницы, когда она решила ещё и потрогать воду ладошкой. Пышные белые булки на миг остались возвышаться над водой, и в их раскрытом пространстве мелькнул интимный разрез тёти. Фил дышал про себя. Тётя Лиз была – женщина! Именно женщина, а не девочка, к которым он привык в своём окружении. Все формы были прекрасны и зрелы до совершенства. Хер ломило… Фил, конечно, ебался уже, и не раз. Например, он порол Мэри Джейн на заднем сиденье семейного автомобиля. Или Салли, которую он отодрал за сельским клубом, ненадолго отлучившись с деревенской дискотеки. Но попробовать на вкус именно женщину Филу Стайверу ещё не доводилось. Фил Стайвер с сожалением подумал о невозможности выебать тётю Лиз. Хуй Фила Стайвера со всей настойчивостью попытался убедить его в обратном – тётю Лиз выебать было не только можно, но и нужно! Почему? Об этом знал только хуй… Тётя Лиз вошла в плавно расступившиеся воды, оттолкнулась и поплыла на спине к середине озерца. Её груди мячиками заиграли над поверхностью, мокрые и светлые, мерцающие подобно куполам. Вершинами своими с розово-алыми сосками они дразняще уставились прямо в небо. Только коснуться бы их, мелькнула шальная мысль в голове Фила. Один только раз почувствовать их нежную розовость под своими пальцами. Этого бы хватило – даже если бы контакт длился всего одну или две мимолётные секунды… Фил в отчаянии пошёл на авантюру, решив сделать вид, что сам случайно набрёл на озеро и надумал покупаться, не замечая ничего на свете. Ему удалось сбросить свою одежду и скользнуть в воду даже прежде, чем Лиз успела заметить его. «Фил!», её исполненный удивления, но без тени испуга, вскрик плеснулся над водой, «Что ты здесь делаешь, малыш?» «Я?.. Я…», Фил забыл какие ещё слова он проходил в средней школе, но это вполне удачно вписывалось в его спонтанный сценарий нечаянной встречи с тётей. «Фил!..» «Я… вы…», небо начинало кружиться, «Я люблю Вас, тётя Лиз!» Нечаянно Фил только не соврал. Он действительно любил свою сексапильную, весёлую и добрую тётю с малых лет. Особенно сильно он любил её лет в тринадцать, но правда мысли тогда на её счёт посещали его исключительно платонические. Но и сейчас, даже если отбросить все ярко-жуткие представления, вызванные в его мозгу рассказами Брэта, то всё же Фил ещё и любил свою милую тётеньку Лиз. Лиз тут же подумала, что в случае признания в любви над глубиной может быть в несколько метров, самое необходимое – это обоим участникам процесса выбраться живыми на берег. «Фил…», она от души улыбалась, над водой теперь качались только их головы. «Вы красивы!..», Фила несло на гребне ринувшегося из него цунами чувств, «Я никогда не видел женщину красивее Вас!» «Фил… К берегу! Пожалуйста!», наконец смогла вымолвить Лиз, и сама сделала первый уверенный гребок. Грудь, которая обнажилась при этом из воды у неё из-под мышки чуть не заставила Фила нахлебаться по уши хрустальной сини озера. В несколько гребков он догнал тётю Лиз, и ноги их коснулись твёрдого дна. С размаху, который он сам искренне считал случайным, Фил налетел на спину тёти Лиз, мгновенно отпрыгнул, но ощущение толкнувшегося со всего размаха ей в мягкие булки стоячего хуя осталось под его животом надолго. Лиз была несколько смущена. С одной стороны столь неожиданная случайная встреча и не менее неожиданное признание в любви. С другой стороны она вполне понимала, чем может толкнуться так остро сзади в попу пусть и молодой, но всё-таки настоящий мужчина. С одной стороны ещё с полчаса назад, да и сейчас, если честно, ебаться хотелось до чёртиков. С другой стороны – не с племянником же! С одной стороны она и сама, конечно, любила Фила, и даже не только оттого, что тот был точной копией её возлюбленного Тома с задержкой изготовления на каких-то лет двадцать. Любила Фила Лиз и просто как всегда забавного малыша, которого она целовала сидящего на корточках в ванной в его семь лет и которого поздравляла с успешным окончанием школы в его семнадцать. Но с другой стороны даже ведь их совместная любовь друг к другу – это ведь ещё не повод для того, чтобы вдуть ей по самые ушки его писюлёк или что там у него так резво толкнулось ей в зад? «Фил…», их головы плавали на расстоянии протянутой руки друг от друга и лицо Фила предательски казалось Лиз всё прекрасней и прекрасней – мокрые брови, взъерошенный вид… А она всё никак не могла подобрать каких-то необходимых слов, «Фил… Спасибо… Ты выдал мне, малыш, самый чудесный комплимент в моей жизни!.. Но… Я… Я, между прочим, тётя тебе, бесстыжий мой мальчик! Я старше тебя?» «Как это?», Фил тряхнул головой, подняв кучу брызг, «Ну и что? Ты красивая, а не старше!» Возвращение на обычное между ними «ты» заставило Лиз широко улыбнуться и испытать некоторое внутреннее облегчение: всё-таки несколько сложно было держаться высокопарного стиля общения, едва доставая ногами до дна и заботясь о достаточной скрытости своих норовящих всё время всплыть кверху грудей. «Фил, перестань безобразничать! Твои лапауси избили все мои ножки. И вообще – отвернись, я выхожу на берег!» Фил с гримасой отчаяния забултыхался, разворачиваясь в воде и деланно отводя взгляд от берега. «Чур, не подглядывать!», Лиз ещё пару раз взмахнула руками и, почувствовав дно коленками, встала, выходя из воды. «За кем?», обернулся Том и задохнулся вслух громко: «Ух ты!» Задница Лиз уже показалась из воды и теперь раскачивалась своими огромными белыми шарами над поверхностью. «Бесстыжий кролик!», Лиз в возмущении обернулась, обнажив все свои дотоле скрытые прелести, тут же поняла свою очередную ошибку и рассердилась не на шутку. Прыгнув обратно в воду, она зачерпнула обеими горстями прозрачную воду и стала забрызгивать этого несносного её мальчишку, уже не заботясь о вовсю прыгающих, ничем не прикрытых своих грудях. «Я тебя загоню на тот берег! Будешь жить там до следующего лета с медведями! А следующим летом мы ещё подумаем, какой летний отдых нам предпочесть и стоят ли далёкий поход и сбитые ноги такого гадкого малыша!» «Всё-всё!», заверещал Фил, как всегда делал в таких играх в детстве, «Всё, сдаюсь!» Он, ей-богу, думал уже успокоиться, но неожиданно обнаружил себя в наступившем затишьи в каком-то метре от почти не гневающейся уже его прекрасной тёти Лиз. За долю секунды он оказался рядом, прижался мокрыми губами к её уху и прошептал: «Тётя Лиз, я тебя выебу!» И мгновенно отскочил, как в игре «поросёнок и волк». Разницей было лишь то, что волк угрожал поросёнку съедением, а не чем-то иным. Лиз подумала сначала – не послышалось ли, а затем, когда сопоставила ряд сопутствующих обстоятельств и убедилась, что не послышалось, посмотрела на этого распалённого мокрого поросёнка, сгоряча угрожавшего волку, вздохнула и звонко рассмеялась: «Догони сперва!» Лиз выпрыгнула по пояс из воды и, как ей показалось, быстро рванула к берегу. Но, как оказалось, всё же недостаточно быстро, потому что Фил оказался с ней рядом уже в метре от берега. Сам выбиваясь из сил по колено в воде, он прыгнул со всем отчаянием на тётю Лиз сзади и они покатились кубарем по вовсе уже мелкому дну. Фил барахтался совсем как ребёнок в не очень даже для него понятной борьбе, Лиз смеялась, но внезапно всё стихло: мягкие влажные губы Фила накрыли собой губы Лиз. Лиз закрыла глаза и подумала, что она, наверное, всё-таки утонет на тридцатисантиметровой глубине – Фил теперь совершенно напоминал ей Тома, каким она его себе представляла в своё время, тем более, что хуй его крепко упёрся ей в сжатые бёдра, прямо в расщелинку прикрывавшую успевший чуть поостыть в прохладной воде клитор. Целовался Фил со всем жаром и силой, но очень ещё неумело, и Лиз пустила ему в рот свой язычок. Он чуть не откусил его, но тут же испуганно выпустил и, задыхаясь, отстранил своё слегка обалдевшее лицо. Его левая рука поддерживала Лиз за талию, а правая лапа сжимала и отпускала её налитую белую грудь. «Фил… Мальчик мой…», Лиз задыхалась одновременно от пыла борьбы и от нахлынувших чувств, «Мы не должны делать того, что ты мне сказал!.. Ну подумай сам!.. Разве можно ебаться с собственной тётей?» «Ага…», согласился Фил то ли подумать, то ли не ебаться, и спросил: «Тётя Лиз, можно я поцелую Вас в плечо?» «Фил, не говори мне, пожалуйста, “Вас”!», Лиз откинула мокрые волосы с плеч на спину, «А то я начинаю чувствовать себя как на приёме в департаменте! Но почему – в плечо?» «У тебя такие красивые веснушки, моя милая!» Лиз перевела дыхание и вновь чуть не вздохнула: после этих его слов «моя милая» она попросту взяла Фила за хуй… Фил в опьянении водил губами по нежно-розовой коже своей милой тётушки, а Лиз из последних сил боролась со своими внутренними противоречиями. Тётя и племянник… это инцест или нет… желание и запрет… любовь и ничего не объясняющие традиции… Конечно, было несколько неординарно изо всех сил сжимать крепкий мужской хуй в руке и пытаться размышлять на сдерживающие темы о моральных устоях и правилах! В конце концов, Лиз не выдержала этой шаткой двойственности, рассмеялась и поднялась из воды, вытягивая с собой и Фила. Глядя прямо ему в глаза своим обычным невыносимо весёлым взглядом, она сказала: «Фил, нам определённо нельзя этого делать!» Он стыдливо опустил глаза. В глаза ему теперь смотрел его хуй и Фил оказался как между двумя огнями между этими двумя взглядами. Он ещё раз перевёл глаза на тётю Лиз, подумал, что её он любит всё-таки немного больше своего драгоценного хуя и, окончательно смутившись, потупился. Лиз потрепала его по мокрым вихрам («Ну что ты, малыш? Обиделся?»), взглянула вниз и заново рассмеялась: Фил закрывал руками своего рвущегося к ней питомца точно так же, как он закрывал лет в девять свой маленький перчик, ощутив первые приливы стеснения. Фил поднял глаза на тётю Лиз и пробурчал: «Всё равно отъебу!» Будто собирался сегодня капризничать весь вечер. «Давай хоть на берег выберемся всё-таки!», предложила Лиз, «А то у меня ноги уже замёрзли так ебаться с тобой!» Этим вечером Фил впервые слышал, что его нежно обожаемая тётушка Лиз вполне владеет лексиконом сурового секси… Они вышли на берег и, отбросив предрассудки, насухо вытерлись одним полотенцем, поскольку запланировано купание было, вообще-то, только лишь одной Лиз. Всё время вытирания хуй Фила торчал без малейших признаков ослабления. Фил, джентельменски отказавшийся вытираться первым, уже откровенно мёрз и переминался с ноги на ногу, а хуй его всё по-прежнему разве только что не дымился. Лиз подумала даже, насколько трудно будет Филу вправлять его в узкую ширинку джинсов… Теперь они на мгновение лишь задержали взгляд на растёртых до розового блеска телах друг друга. Фил искренне глубоко вздохнул, Лиз, не переменившись в лице, незаметно сглотнула, и оба взялись за свои одежды. Фил начал со своей летней рубахи, которую он накинул на плечи, не застёгивая. Лиз, дабы больше не смущать его, первым делом схватилась за трусики, но, решив ещё более ускорить процесс одевания, отбросила их в сторону и стала натягивать джинсы на голое тело. Подвели ключи от машины. Даже не ключи – второй комплект их всё равно всегда был у Джейсона. Брелок с Микки-Маусом. Брелок был памятный. Том подарил его Лиз и Джейсону вместе с ключами на их первый подёрганный «Форд», а Том так мало успел подарить… Ключи выпали из кармана натягиваемых джинс и оказались на краю небольшой расселины. Лиз испугалась тут же, что её любимый брелок сейчас навсегда канет в прибрежной гальке, и автоматически нагнулась за ним, позабыв про всё на свете. Фил вместе с ней позабыл всё на свете… Перед ним на мгновение возникла голая задница его тёти, вдобавок напряжённо раскрытая. Лиз осторожно, чтобы не столкнуть в расселину, подняла ключи и поцепила колечко брелка с веселящимся Микки-Маусом на безымянный палец. Фил вдул… Глаза Лиз безумно расширились, но сопротивляться физически, как и оказывать моральное противление, было явно и окончательно поздно. Она испустила не сдерживаемый больше полустон полувздох: «Фил…» «Моя девочка!..», Фил прочувствованно начал вгонять своего жеребца ей в глубины. «Ничего себе – девочка!», произнесла Лиз, медленно выпрямляясь и выпуская страждущей своею пиздою крепкий хуй, «Ты у этой девочки помещался в руках! Сейчас, мой мальчик, сейчас, не спеши…» Неловко обернувшись в полуспущенных джинсах, она припала всем телом к телу Фила и впилась ему в губы в сокрушительном поцелуе… «Сейчас…», Лиз с трудом оторвалась от показавшихся ей сладкими губ родного племянника. «Правда? Тёть Лиз?», Фил не верил до конца своему счастью. Лиз прыгала на одной ноге по гальке, стягивая прилипшие к влажному телу узкие джинсы. Её белые налитые груди болтались и весело сталкивались в воздухе. Фил одной рукой поддерживал тётю за талию, а другой хватался за её упругую, мягкую плоть раскачивающихся шариков. В один миг рука не выдержала и соскользнула с поясницы в расщелину попы. Палец Фила нащупал маленькую дырочку, чуть вжал её и тут же скользнул вниз в глубокий разрез влагалища. «Фил!», вскрикнула Лиз, едва не падая, «Я не смогу так снять штаны!» Закатное солнце ещё щедро золотило опушку прибрежного леса. Маленькое озеро наполнялось глубокой темнеющей синевой, а деревья вокруг были исполнены вечерних любовных трелей возбуждённых до неприличия птиц. Лиз расстелила своё большое купальное полотенце на прогретых замшелых валунах у опушки леса и легла, широко раскрываясь, на спину. Фил опустился на дрожащие колени и как зачарованный смотрел на разверстую розовую щель тёти Лиз. Большие гладко выбритые губы вытертые насухо всего несколько минут назад сильно лоснились уже не от воды, а от чувственных эманаций влагалища Лиз. Мокрые алые губки внутри немного пульсировали, будто пытаясь ещё прикрыть глубину входа, но это им явно не удавалось – тёмная дырочка становилась всё шире. Клитор осторожно залуплялся сам по себе маленьким, даже на вид горячим стручком. Всё половое сокровище тёти Лиз напоминало медленно распускающуюся чудесную розу. Ещё и розовое колечко попы вдобавок иногда пугливо сжималось и разжималось… Лиз не в силах была уже созерцать этого обнажённого больше не мальчика, но настоящего сложившегося вполне мужчину. Она качнула только ещё раз взгляд от его крепких бицепсов до торчавшего об неё залупившегося хуя и произнесла: «Фил… Иди ко мне! Мне надо тебе кое-что сказать…» Фил послушно протянулся к ней по всему её телу. Лиз припала губами к его уху и прошептала: «Пожалуйста… Фил, мальчик мой… Пожалуйста, поеби меня хоть чуть-чуть!..» Фил даже засмеялся от неожиданности. «Тётя Лиз, разве так бывает? Это я должен просить у тебя, а не наоборот!» Лиз прижала его голову к себе и прошептала: «Еби, моё ненаглядное чудовище! Я в течке вся по хорошему хую уже целый вечер. Знаешь, как мне хотелось, когда я только оказалась здесь? Посмотри, как дрожит моя пизда, видя твоего крепкого петуха!» Фил приподнялся чуть и Лиз резко вывернулась из под него, опрокидывая его назад на его попу. Фил чуть обалдел, а Лиз уже крепко держала его за ствол и целовала в надутую горячую головку. Потом она захватила в руку его шары и втянула в рот полностью всю золупу. Фил почувствовал всем собой сосущий поцелуй на своём кончике, и бешеная струя долго копившейся спермы рванулась в рот его прекрасной тёти Лиз. Тётя Лиз оживлённо заурчала и заработала ртом по стволу, спешно судорожно сглатывая бурный поток. Такого миньета Фил ещё не испытывал ни разу в жизни. Расширенными глазами он сидел и смотрел на улыбающееся довольное лицо тёти Лиз, которая облизывала залитые спермой губы с грациозной ловкостью сиамской кошки. «Ну вот, маленький мой… Теперь легче немножко?», Лиз была просто само участие, «Будешь ещё ебаться?» «Буду!», уверенно заявил Фил, находясь на грани лёгкого обморока и сам поражаясь уверенности своих слов в данный момент. Единственно кто был полностью согласен с его заявлением и нисколько не поражён – это его собственный хуй. Он даже не желал опадать до конца, а свисал в полунадутом состоянии, явно собираясь ещё раз испытать нечто лишь только испытанное. «И много ты тёток им взъёб, таким резвым?», Лиз в удивлении сжимала в руке вновь надувающуюся стать Фила. «Не тёток, а тётю! Одну! Вот сейчас… только что… в рот…» Лиз засмеялась, откидываясь на спину: «Выходит я лишила тебя девственности! Скажу Моне – уписяется!» «Почему – девственности?», не согласился Фил, «Опять у тебя, тёть Лиз, всё наоборот. Откуда у меня девственность?» «Ну, так говорят не только про целок же, но и про мужчин, которые ещё ни разу не занимались любовью», объясняла Лиз, сама изумляясь невесть откуда берущейся в ней вульгарности. «Я занимался любовью…», буркнул Фил, «И не раз!..» «А сам сказал, что только одну!» «Так ты же про тёть спросила, а с женщинами я ещё не ебался…» Лиз рассмеялась так, что вспугнула стайку колибри на соседнем кусте. Отсмеявшись, она лакомо потянулась на тёплых камнях всем телом и выложила: «Тётками, старче, если не в курсе, кличут оттяжных тёлок от семи до ста семидесяти! Я похожа на оттяжную тёлку?» «Нет…», Фил явно был не согласен называть любимую тётю какой-то там тёткой. Он сидел на ступнях и подрачивал уже набравший силу хуй, пытаясь поподробней рассмотреть пизду у тёти Лиз. «А так?», Лиз неожиданно высоко подкинула зад, прогнулась в мостике, оказавшись мокрой пиздой почти под самым носом Фила и обеими руками широко растянула губки своего влагалища в стороны. «Да-а-а!..», Фил казалось даже слегка обезумел, всем лицом подался вперёд и неожиданно даже для Лиз припал в страстном поцелуе к её вагине. «Оооох!», простонала Лиз и закрыла глаза. Запас её собственных нервов оказался не намного больше запаса Фила и уже через несколько минут она билась в истерике под первым неумелым куннилингусом своего повзрослевшего племянника. Фил как сумасшедший мотал башкой, вылизывая её мокрое разверстое лоно и чувствовал, как дуется изо всех сил его рвущийся к пизде хуй. «А теперь – вдуй покрепче!», Лиз закатила глаза в оргазме, как в танце подёргивая тазом навстречу Филу. Фил быстро приподнялся на коленях, направил рукой свою балду и сильно толкнулся вперёд. Лиз взвыла в восторге: его чудо-поршень заполнил её казалось на всю глубину и даже ещё чуть поднатянул на себя сверх меры… Фил в приливе нетерпения забился в быстрых судорожных толчках, яйца его запрыгали по расселине попы Лиз. Её ввинчивало из начального в оргазм сильный, безумный и длительный. Через несколько минут ожесточённого вколачивания Фила забило в крупном ознобе и он стал заполнять горячие бездны тётиного влагалища потоками струящейся малофьи. «Ааа-у-у-уййй!», завыла Лиз в сжигающем последние силы восторге и притянула голову Фила к себе, «Родной мой! Миленький! Фил! Том!!! Я больше не могу-у-у…» Фил на последних оборотах вздрогнул всем телом ещё пару раз и полностью отключился на несколько минут. Когда Фил пришёл в себя, тётя Лиз ещё покачивалась, чуть подрагивая, на спине, глаза её в весёлом безумии блуждали по бегущим высоко в небе вечерним золотым облакам. Он сел тихо рядом, поднял её левую руку и мягко поцеловал в любимую с самого детства веснушку на запястье… Мона Стайвер, как выразился бы её муж Фрэнк, пребывала «в настроении». Она сама предпочла бы выразить своё состояние, как нахождение «на рогах» от возбуждения. Но рядом с Фрэнком никто не использовал столь вульгарных уличных выражений. Фрэнк был выше таких вещей. Мона с трудом ещё сдерживала себя в течение ужина у пылающего походного костра, и после еды с нетерпением ожидала, когда, наконец оба семейства начнут расходиться по своим палаткам. И едва дождавшись, бросилась к лесному ручью в намерении быстрей искупаться. Приём лесной ванны был первым пунктом общего плана совращения её собственного мужа. Эротическое развитие Фрэнка находилось в зачаточном состоянии, и вряд ли его прельстила бы дико-экстремальная красота женщины, проведшей целый день в пешем походе и весь вечер в дыму походного костра. А она сегодня вечером хотела быть сексуальной, жутко сексуальной для Фрэнка. В этом диком прекрасном лесу ей хотелось так, что она чувствовала периодически лёгкое онемение в коленках… Выйдя из холодных струй звенящего в наступающей темноте ручейка, она оживлённо вздохнула и насухо вытерла свои плечи и волосы. Мягкий лунный свет играл на всём её теле, и кожа её сияла подобно пылающему белизной молоку. Она знала, что она была довольно мала, но и знала, что была достаточно привлекательна. Её груди выглядели небольшими, прочно поставленными конусами, весьма эротично расставленными в разные стороны своими совсем по юному припухшими тёмно-коричневыми ореолами сосков. Это, конечно, были совершенно не те тяжёлые, развесёлые шары, которыми обладала спортивная фигура её невестки Лиз, но это было именно то, что как нельзя более гармонично согласовалось с крошечной фигурой Моны. Она была просто обворожительной миниатюрной женщиной, достигающей всего каких-нибудь пяти футов в росте. Фигура её была изогнута и выпукла там, где надлежало быть выпуклой и изогнутой фигуре, замышленной в женщине самим Творцом, а в местах где она должна была быть усечена, она была столь же умело усечена. Это был тот тип фигуры, который грезился многим другим женщинам в идеале, но Моне достался и сохранялся со всей лёгкостью и естественностью. Это было поводом для пристального внимания мужчин. Но вот Фрэнк… Мона встряхнула головой и её чёрно-вороные волосы разметались по плечам. Всё, у неё не было сил больше думать об этом. Сегодняшним же вечером всё будет совсем по-другому! Она заставит всё быть иначе! Она нащупала флакончик духов рядом с собой в груде спешно сброшенной одежды. Со всей тщательностью она приложила точечную прохладу стекла ко всем эротически известным ей областям своего нежного тела. О, Господи! Это были те же самые духи, которыми она пользовалась в те времена, когда Фрэнк только начал ухаживать за ней. Она с наслаждением вдохнула разнёсшийся в воздухе позднего вечера аромат и подумала, что всё же она, видимо, умышленно приобрела недавно этот флакончик духов, не впервые сталкиваясь с необходимостью принудительного обольщения Фрэнка… Спрятав флакончик, Мона натянула лишь трусики, накинула на плечи свитер, завязав на шее его длинные рукава так, что они легко прикрывали собой её торчащие грудки, а всю остальную одежду небрежно взяла в одну руку. Такой она рисковала быть изнасилованной неведомыми силами, не доходя до своей палатки, но вот в самой палатке… Мона ещё раз нечаянно вздохнула, решительно пресекла поползновения неверной мысли и направилась к мелькавшему за деревьями огоньку их лагерного костра. =…=Фрэнк любил её с пятого класса их задрипанной американской гимназии, в которой Мона была круглой отличницей, а он, несмотря на приличные отметки и всегда высший балл по поведению, был по всей видимости круглым дураком. К этому неутешительному выводу, особенно в последнее время, Фрэнка подталкивала сама жизнь: Мона не любила его в полную силу не оттого, что не хотела или не могла, а просто оттого, что сам Фрэнк довольно мастерски противостоял этому всей берлинской стеной своих неисчислимых страхов и комплексов. Он боялся не понравиться своему окружению в детстве и боялся быть непривлекательным для девочек в юности. Он комплексовал по поводу казавшейся нескладной ему своей внешности и комплексовал по поводу казавшейся малой ему своей социальной значимости. Он всё время пытался что-то исправлять и кого-то догонять, но эти бесконечные гонки были суетливы, суетливы и трижды суетливы – они не приносили ему ничего кроме новых проблем. А Том был мудак. По кочану! Он всегда был на голову меньше Фрэнка, весел зачастую совершенно некстати и, ко всему, был лучшим его другом. Фрэнк так и сказал ему тогда: «Том, ты мудак! В этом сраном Вьетнаме, который ты на географии даже не мог отличить от Камбоджи, погибнет полно идиотов, а ты лезешь туда, как последний засранец! Я остаюсь здесь торговать колбасой упакованной в общепитовские хотдоги, но я был и остаюсь более прав, чем ты. Нам нечего делать с оружием в руках в чужом маленьком доме, когда мы не до конца ещё умеем навести порядок в своём большом!» «Фрэнк, дружище!», ответил маленький Том, «Я иду туда именно для того, чтобы идиотов с каждой стороны погибло как можно меньше! Обещай мне жениться на Моне, если у меня случаться неприятности на обратном пути». Фрэнк пообещал, совершенно не понимая, чем это он сможет заменить Моне Тома в случае этих его ёбаных «неприятностей», которые и не замедлили случиться. В конечном счёте непростительным для Фрэнка был не сам поход Тома во Вьетнам, а как раз этот его несостоявшийся обратный путь. Этого Фрэнк весёлому Тому не простил даже в качестве последней шутки. И когда Мона в нерешительности держала дрожащую в её руках фотографию Тома, Фрэнк отобрал фотографию у Моны и приколотил на самом видном месте их комнаты, прямо над их супружеской кроватью. Мона в соответствии с его поступком вместо траурной ленты обвила портрет полевыми цветами, и теперь Том от души веселился каждый раз над сексуальными проблемами Фрэнка, которые он испытывал всю свою жизнь… Во-первых, Фрэнк никак не мог понять, чем общение с реальной женщиной превосходит мастурбационные фантазии. Отрывочные опыты сношений с разными представительницами прекрасного пола ничуть не превосходили впечатлений от урывочного, судорожного онанизма на смутно-рассеянные образы. Во-вторых, было совершенно непонятно, что кому нравится, а что не нравится. Ему казалось, что женщина испытывает неудобство и боль, а впоследствии оказывалось, что она была на грани оргазма, о существовании которого у женщин он вообще случайно узнал из молодёжной передачи не так давно. Он сам зачастую чувствовал уже более дискомфорт от продолжительного тяжёлого пыхтения, но именно в эти моменты его посещала мысль о необходимости исполнения супружеского долга, и он старательно всё доводил до мучительного для себя и для виз-а-ви финала. А в третьих, по-прежнему не давала покоя общественная мораль. И если в детстве он панически боялся быть застигнутым за онанизмом, то теперь он боялся быть уличённым в каком-нибудь необщепринятом извращении. В итоге он ни бывшую жену раньше, ни Мону теперь никогда даже не осмеливался поцеловать в грудь. Фрэнку было грустно тем вечером. Целый день пехаря, дежурство по кухне, да ещё Мона сбежала куда-то, хоть ещё утром они говорили о том, как здорово было бы вечером добраться, наконец, до Марка Твена и почитать его на ночь вместе. Фрэнк устроился было читать сам, но Марк Твен окончательно утратил чувство юмора по отношению к нему. Фрэнк сунул книгу в угол рюкзака и, выглянув из палатки, стал сумеречно созерцать звёзды. Фрэнк смотрел на маленькие искрящиеся точки почти совсем уже ночного неба и думал о том, почему для некоторых людей звёзды сверкают и светятся, а для других… «Ёб твою!», неожиданно навестила мысль, «Ведь тоже, как и для всех – сверкают и светятся! Чего надо-то ещё?..» За деревьями послышалась лёгкая поступь по осыпающейся под ногами сухой хвое. Фрэнк обернулся: на их полянку маленькой светящейся лесной феей, одетой в подлунную тень, вышла его жена Мона… У Фрэнка сразу же встал, и Фрэнк только вздохнул, юркнул в палатку и поджал колени, чтобы Моне не пришло в голову, что он здесь дрочил без неё. Мона немного растерянно обернулась вокруг. Костёр уже погас, и погасли огоньки во всех палатках кроме её с Фрэнком палатки. Тело покалывало и всё сотрясало лёгкой дрожью от натиска сильного нетерпения, заливавшего волнами всё её существо. Фрэнк ожидал её. Что если всё будет как всегда? Нет! Она отказывалась рассматривать и возможность подобного. На этот раз всё будет по-другому. Она знала, что будет. Она знала это! Мона откинула полог палатки и наклонилась, забираясь в неё. Рукава свитера отвисли, обнажая её прелестные грудки. Фрэнк был в пижаме, он лежал и читал, растянувшись поверх спального мешка. Отложив книгу, он взглянул на неё. «Как тебе ночное купание?» «Одиноко…», произнесла она, зная, что это её «одиноко» не достигнет понимания Фрэнка и вряд ли послужит поводом к их совместным купаниям в дальнейшем на этом кемпинге. Его так трудно было вытащить на пляж даже дома. А здесь, где они вдобавок ещё и могли бы быть застигнуты вдвоём кем-нибудь из лагеря за случайными занятиями любовью – нет, на это Фрэнк решительно был не способен. «Устала?», он игнорировал её настроение, как она и предполагала. «Не от этого…», ответила Мона, развязывая свитер и спуская трусики. Трусики в ожесточении отлетели куда-то за надувную подушку и в испуге скрылись из глаз. Взгляд Фрэнка скользнул с явно чем-то обеспокоенного лица Моны вниз по зовущей наготе её тела. Теперь обеспокоенное выражение появилось и на его лице. Фрэнк бросил встревоженный взгляд на Мону. Однако Мона всё же отметила стремительно нарастающую выпуклость ниже пояса его пижамы. Мурашки гусиной кожей побежали вверх и вниз по её позвоночнику. Влага выступила из скользнувших друг о друга половых губках. Желание вновь охватило её с головой. «Это мой или твой?», она улыбнулась, махнув рукой относительно их спальных мешков. Но Фрэнк, казалось, пропустил мимо ушей этот фрагмент. Тогда она потянулась без разбора к первому попавшемуся мешку, а затем, стоя на коленях, стала со всей грациозностью натягивать его на себя сзади, путаясь и прогибаясь в самых пикантных местах. Фрэнк не мог оторвать от неё глаза. Она совсем не спешила. «Ах!», молния спального мешка чуть зацепилась позади за смоляные длинные волосы. Мона прикрыла глаза и завела руки за спину, распутывая волосы. Очнулась она от робких ладоней на своей груди. Она открыла глаза и увидела, что Фрэнк смотрит широко раскрытыми немигающими глазами на её небесное позирование перед ним. И тогда он, наконец, двинулся вперёд. Он сжимал её грудь одной рукой, а другой торопливо возился с ширинкой пижамы, высвобождая торчащий член. «Опять в пижаме!..», пришла провокационная мысль, но Мона отогнала её тут же – пусть! Пусть, хоть бы и в пижаме… Если он хочет так, пусть будет так, но я покажу ему в этот раз, что он может сделать с женщиной, и что женщина может сделать для него. Я покажу ему, каким может быть мужчина. Фрэнк возлежал в миссионерской народной позе на несчастной Моне всеми двумя сотнями фунтов и не догадывался о необходимости и возможности перенесения веса тела на собственные руки. Он страстно прижимался к любимой, но ткань пижамы, разделявшая их, лишь натирала теряющие от боли возбуждение соски Моны. Тем не менее Мона стоически отказывалась верить в то, что и в этот раз всё будет, как было уже так много раз. Она закрыла глаза и чуть потянулась губами в ожидании поцелуя любви. Поцелуй любви застрял где-то в дороге. Быть может, он так споро летел к ней, что не долетел или пьяный ямщик… Факт: поцелуй не пришёл. Вместо этого она почувствовала его руку, что-то возящуюся у неё между ног с половым агрегатом Фрэнка. И, наконец, внезапный скользнувший рывок его члена в её лоно. С трудом он пробирался в неё. Толстый, надутый ялдень её мужа впирался и всверливался в ставший словно совсем небольшим кармашек её киски. Она застонала в благодарности за столь экстремальное вторжение в её распалённое тело. Фрэнк, как всегда, чуть обалдел. Его всегда подбрасывало до неба это ощущение маленького, крепкого орешка влагалища Моны на своём толстом мишутке. А в этот раз Мона ещё и изо всех сил сжимала мышцы вагины, стремясь причинить ему столько удовольствия, сколько она только могла. «Да, милый мой! Боже мой, да-а-а!», иступлёно шептала она. Его бёдра задергались, вколачивая его толстый прут в её узкую пиздёнку. Стало немного дискомфортно, и она стала вздрагивать в ожидании каждого следующего грубого удара в дно своей киски. Но желание всё же брало своё и медленно насыщалось под суровыми ударами члена. Она обвила руки вокруг спины Фрэнка и сильно прижалась к нему. Закрыв глаза, она молилась лишь о том, чтобы это не кончилось преждевременно – ей так необходимо было кончить в этот раз! Таз Фрэнка задёргался быстрее. Его раздутый петух застучался в жаждущих его глубинах ротика её живота. Она молилась пламеннее, сгорая от страсти, нарастающей с каждым вторжением его ствола. Фрэнк задрожал. Его бёдра рванулись вниз со всей сокрушительной силой, и пульсирующее копьё вонзилось глубоко под матку Моны. Содрогаясь от нахлынувших чувств, он замер на миг и стал наводнять её глубины собственным семенем. Ещё миг он лежал без движения на ней, а затем вышел, будто отпал, выскользнул сжавшимся членом из её тела. Мона застонала в сжигающем её неутолённом пламени страсти. «Тебе было больно?», спросил ничего не чувствующий Фрэнк. На глазах Моны показались первые слёзы. Фрэнк угрюмо отвернулся, укрылся спальным мешком, съёжился и почти сразу провалился в сон. Всё было кончено. Всё было почти как всегда! Мона в ужасе и слезах кусалась с подушкой. Всё было как всегда. Никакой разницы. Она не смогла. И она не знала больше, что делать… =…=«Бесстыжая сука!», приветствовал свою супругу Лиз Джейсон, когда она с вполне невинным видом забиралась в палатку со свежевымытой посудой в руках. Полчаса назад опоздавшая на ужин его жена, перебирая в руках его шарики, возбуждённо рассказывала ему о нечаянном рандеву с их милым племянником Филом Стайвером. «Столь бессовестно выебать мальчика!» «Но, Джей! Это он меня, а не я! А потом…», Лиз умостила тарелки в углу и виновато подползала теперь к Джейсону, с широко распахнутыми глазами отлавливая его взгляд. «И слышать ничего не хочу!», строго прервал её оправдания Джейсон, касаясь одной рукой её ушка, а другой забираясь ей в джинсы, «Ты не маленькая, Лиз, чтобы сваливать вину на товарища! Это ты отъебла нашего славного Фи! Господи, слава Тебе, что это хотя бы был не я!» «Джей, ты что – гомосек?», Лиз расстегнула сжимающую руку Джейсона молнию на джинсах и обнаружила на себе полное отсутствие трусиков. «Нет пока, дорогая», рука Джейсона соскользнула с ушка на плечи и с пизды на попку, «Но с такой жёнушкой я не удивлюсь обнаружению в себе самых неординарных наклонностей!» Джейсон наклонился и поцеловал её в приоткрытый внимательно рот: «Давай, оправдывайся. Я готов выслушать любые твои жалкие бредни!» «Я как раз и собиралась…», Лиз обиженно посмотрела ему в глаза и вдруг громким шёпотом воскликнула: «Джей, можно я возьму тебя за хуй?» «Ну нет! Это уже ни в какие рамки!», Джейсон потянулся всем телом, и приподнявшийся край его тенниски обнажил перед изумлённым взглядом Лиз такое же отсутствие трусов на нём, как и на ней самой, «Я жду. Ваше алиби, мисс Голодная Дырочка!» Лиз в восхищении схватилась обеими руками за хуй и потянула на себя. «Ну я… Ну мы… Джей!.. Ну нельзя меня так пытать!.. И вообще… Он был так похож на Тома, что я просто не в состоянии была ему отказать!», невинный взгляд Лиз был подобен взгляду ребёнка. «Уу-й! Оторвёшь! Осторожнее… Так значит ещё и Том! Кто такой Том?», Джейсон запустил средний палец в попку Лиз, а большим оказался в её киске: она могла часами с ума сходить на подобном зажиме… «Ну знаешь… Это один человек…», начала Лиз тихонько подрачивать обеими руками покачивающуюся башню Джейсона. «Стоп! Я понял!», Джейсон лизнул её в веснушки на левой щёчке, «Это тот маленький распиздяй, который подарил нам с тобой свой неописуемо драгоценный драндулет и остался в одних штанах лишь потому только, что ему их выдали в армии? Да-да, тот самый, который драл тебя во все щелки и дырочки, стоило лишь мне коснуться зажигания нашей первой машины. Ты же знаешь, Лиз, этому человеку я мог бы простить всё на свете, и даже, наверное, нечестно прикрываться подобным образом… Он, правда, похож?» «Правда-правда. Можно я пососу?», Лиз подняла глаза на Джейсона от его хуя. Но она ёрзала попкой у него на пальцах, и он не отпустил. «Нет. Тогда расскажи – ты действительно смогла доставить хоть толику удовольствия сыну человека, которого я продолжаю уважать, невзирая на его мастерский закос от воинской службы. Малышу было хорошо с тобой?» «Ну да… Ему понравилось… Кажется…», Лиз спрыгнула с пальцев Джейсона и стала на четвереньки, высоко задрав бёдра, «Поцелуй меня в попку! Пожалуйста…» «Уу-умх!», Джейсон потрогал своим напряжённым языком глубинки в розовом колечке попки жены, «Кажется! Ты, наверное, даже не пососала нашему милому племяннику, грязная девочка?» «О-о-ой! Как хорошо! Джей, ты самая нежная сволочь, ну как я могла не отсосать ребёнку? Он чуть не пробил горло мне своим прелестным достоинством! Я же говорила тебе! Я чуть не захлебнулась, ооо-ой! У-ум…», Лиз с трудом дотянулась, наконец, до члена мужа ротиком и втянула его чуть ли не по самое основание. Лишь чудом выговаривая слова, она произнесла, задыхаясь: «Д..эй, яа от..у..шу т..эб..э х..х..уй!». И чтобы было понятней чуть прикусила хер Джейсону у самого корня. «Это совсем не важно, моя крошка!», оторвался на миг от дырочки попы, вовсю скользя указательным пальцем по клитору жены, Джейсон, «Гораздо важнее то, что тебе довелось сегодня вечером поебаться с родным племянником и ты при этом не испытываешь ни малейшего смущения, моя милая. А ведь это – инцест!!!» Лиз вынула член изо рта, лизнула два раза мягкие лоснящиеся яички и задумчиво произнесла: «Джей, не пугай меня так, а то я укакаюсь!» «Фу, бесстыжая девочка!», отреагировал Джейсон и вновь вынужденно замолчал, влизываясь в щелки попки и писечки Лиз. «Ооо-ххх, как мне хорошо с тобой, Джей! Я люблю тебя!», забилась мокрой щелью у него на лице Лиз, «Он лизал почти так же!» «Уу-г-уу!», согласился Джейсон, летая языком по губкам влагалища и чувствуя, как его собственная головка возбуждённо раздувается в тёплом вновь охватившем его хуй ротике Лиз. Теперь Джейсон взялся всерьёз за гладко выбритую киску жены. Он положил руки ей на бёдра и сильно прижал её тёплый, влажный разрез к своим губам. Его язык заскользил вверх и вниз по преддвериям, дополнительно раздразнивая и так раскалённое влагалище. Лишь иногда он зарывался в её чудесного вкуса половую складку, и тело Лиз содрогалось как от электрического разряда, проходящего через всю неё, а из-за плотно сжатых на его члене губ её вырывалось стоном сдавленное мычание. Лиз всасывалась в ствол Джейсона, перекатывая его мягкие шарики в руках. Горячая надутая головка упруго тыкалась ей в нёбо и Лиз всё время казалось, что вот-вот из этого вкусного шара рванётся млечная струя Джейсона. Но это был какой-то ужас испытывать дразнящий язык своего невыносимого супруга на своих вожделеющих его проникновения половых губах! Лиз в нетерпении покачала ягодицами… Тогда Джейсон отстранился всего лишь на миг, будто прицеливаясь, высунул на полную длину напряжённый язык, сложенный в трубочку, и изо всех сил надвинул пизду жены себе на лицо. Лиз охнула, чуть не подавившись ещё более напрягшимся хуем. Джейсон стал методично, как маленький хуй, вколачивать свой язык в заструившееся секрециями влагалище. Одновременно он стал покачивать своими бёдрами взад и вперёд, подавая свой хуй своей жёнушке в ротик на всю глубину. В то время как язык его ебал её в пизду, его хуй вовсю проёбывал её в рот. Она благодарно приветливо обхватывала их обоих, насасывая вкусного горячего петуха уже даже не ртом, а горлом, и поедая его язык своим чудесным бритым гнёздышком страсти. Это было безумие. Лиз казалось, что хуй всё растёт и растёт у неё во рту. Так можно было вывихнуть челюсти, чёрт возьми! Он заполнял и заполнял, будто всё сильней, её рот. Но она была не против, отнюдь – ей нужен был именно такой. Это безумящее копьё только раздувало пламя желания в ней. Желания испить его молока и доставить, наконец, удовлетворение мужчине, который столь ласково сейчас обходился с её киской, что та начинала подрагивать, чуя всю неизбежность оргазма в его сильных руках. Она почувствовала, как комок страсти собирается у него под стволам на яичках. Она сосала, чувствуя, как начинает он подниматься выше к стволу. Поясница Джейсона сжалась и напряглась, пытаясь удержать ещё немного от милой Лиз неизбежный результат её устной нежности. Но разряд силы и радости уже прорывался вверх по стволу. Узелок внутри члена проскользнул по языку Лиз через врата её ослабших на миг губок. И полностью готовая она приняла его сливочный дар… Джей кончил. Горячие, будто вскипевшие по дороге, сливки толстыми струями рванулись в рот Лиз. Она отсасывала их сладкий нектар, всхлипывая губами от обилия насыщающей её жажду влаги. Порция за порцией сперма и семя вырывались ей в рот, и она глотала их, отсасывая его дёргающийся стебель до тех пор, пока последняя капля не упала из него. И ещё немного она пососала уже только для того, чтобы убедиться, что оплодотворяющий шланг высушен подчистую… Пребывая в состоянии лёгкого полёта от случившегося с ним оргазма, Джейсон ни на миг не оторвавшийся от сладкой морской впадины супруги, теперь просто неистовствовал своим языком на всём просторе её трепещущего в предоргазменных порывах колечка. Влагалище обильно текло и сочилось, а язык Джейсона метался от клитора под уретру, втягивался на всю длину, бился в шершавые мягкие стеночки и вновь кружил по залуплённому чуть дрожащему алому клитору. Лиз стонала и дико мяукала каждый раз, когда он лишь касался её кнопки окончательной страсти. Корчась и извиваясь, Лиз резко вывернулась наоборот, опрокинувшись на плечи и держа в своих руках задницу теперь подавала своё широко разверстое лоно Джейсону сама. Она застонала так, что Джейсон понял – милая хочет кончить. Он не заставил себя долго ждать. Язык его забился и заплясал на клиторе в частотах никогда ею не выносимых. И мимолётно два или три раза нырнув в глубину, он достиг необходимого ему результата. Лиз сжало в прессе в дугу. Не в силах кричать она раскрыла лишь рот, задёргала бёдрами и сильно хлынула в рот Джейсону морскою волной. Дрожь прокатилась по всему её телу, когда она обрела, наконец, силы на крик. Но вместо крика из неё смог вырваться лишь почти жалобный плач. Она лежала с широко разбросанными во все стороны ногами, бережно опускаемая руками Джейсона на его колени, и тихонечко хныкала от восторга… =…=«Ммммммм…», мягко проворковала она, прижимаясь подрагивающим телом к его кажущемуся ей просто огромным сейчас тёплому телу, «Это же просто дурдом какой-то, Джей! Мы ебёмся с тобой от мысли о сношении с нашим родным племянником! У нас нет стыда?» «У нас нет предела!», Джейсон мягко гладил её по волосам, «А отсутствие предела, моя крошечная радость, всегда называлось свободой…» «Какая бы пизда ещё поняла меня на твоём месте, если бы я начала рассказывать о своём инцест-адюльтере? Ты самый лучший! Ты мой!», Лиз роняла слезинки, покусывая мужа за сосок на груди. «Лиз, солнышко моё, всего две вещи! Во-первых, перестань использовать язык негритянских кварталов, а во-вторых, не пизди, пожалуйста. Каждый человек в состоянии понять и более сложные вещи, стоит ему только захотеть!», Джейсон шептал на ушко, задыхаясь в огненно-рыжих даже ночью при свете всего лишь маленькой свечки пламенеющих волосах. «Ладно, любимый, я больше не буду… пока…», Лиз крутила колечки волосков на груди Джейсона и пыталась запутывать их в косичку, «А ты притащишь мне из твоих негритянских кварталов чёрную девочку? Я, честное слово, не буду с ней лесбиянничать! Мы только попробуем…» «Лиз, больно же! Или нет?», Джейсон сжал в руках ягодицы Лиз, притянул её к своему горячему паху и поцеловал в открывшийся для ответа розовый ротик. «Ммм… Ага! Ещё как, между прочим, больно же! Я рассказываю ему об откровенном инцесте, а он только возбуждается как ненормальный весенний жеребец. Позор!», Лиз в ответ взялась за попу Джейсона и ещё сильнее прижалась к нему. «Но если весенний, то всё-таки, по-моему, нормальный…», попытался сопротивляться Джейсон, целуя её в плечо. «Нет, позор, позор! Как я могла так ошибаться в тебе, Джей! Ты – чудовище! Ты – самое настоящее моё чудовище!», Лиз дотянулась через попу Джейсона до мешочка с его яйцами и чуть сжала их в ладошке. «А это хорошо или плохо?», не понял он, целуя в любимую родинку на шейке, «Я вот в сказке когда-то читал, что красавица и чудовища вполне уживаются в одной клетке…» «Нет-нет, Джей! Хорошего в этом нет абсолютно ничего! Твоя жена изменяет тебе! Она жуткая извращенка и изменяет тебе с собственным племянником! И попраны отнюдь не только отвлечённые общественные устои. Попраны твои личные мужские достоинства, твои, а не чьи-то там мужская гордость и мужская честь! Ты тряпка, Джей. Я поражаюсь просто, как твоя жена вместо племянника не умудрилась выебать тебя самого!», Лиз смотрела мужу прямо в глаза, испытывая сверхобострившееся внезапно желание поцеловать его в эти глаза и почему-то в кончик носа. «Но она была занята в тот момент! Не могла же она выебать сразу всех!», вступился за супружескую честь Джейсон, плавно скользя пальцами свободной руки по позвоночному столбу накаляющейся своей девочки. «Нет, Джей, между нами всё кончено!», Лиз подумала, что если она не поцелует эти голубые, особенно по ночам, глаза, то уписяется от горя под утро или прямо сейчас. «Да, мы порядочно взмокли на этот раз... Причём кончено с разницей всего в каких-то несколько минут, моя дорогая. Это называется совместный оргазм, практически…», Джей ласково с наслаждением путался пальцами в мягких волосах Лиз, не отрывая взгляда от её прекрасных в своём воспламенении глаз. «Нет, Джей, нет! Ты должен…», Лиз задыхалась, «Ты должен, Джей, принять меры!.. Ты должен знать, что делают в подобных случаях с неверными и страшно извращёнными жёнами… Их позорно, несчастных, ебут!.. Джей, будь мужчиной, в конце концов!.. Она же скоро так будет тебе наставлять рога с муравьедами!.. Джей!.. Джей… Миленький… Джей… Джей, выеби меня, пожалуйста… хоть разик…» Последние слова её сорвались с уже вконец обессиленных губ полушёпотом, и Лиз со всем отчаянием бросилась целовать Джея в глаза. Когда свирепый пыл чуть утих, она поцеловала его в кончик носа и чуть отстранилась, только тут обратив внимание на несколько подозрительное затишье рук и царящее молчание. «Ну как? Джей? Пожалуйста? Поебёшь?» «Не стоит…», философски заметил Джей, отворачивая супругу лицом и всем телом от себя и раздвигая ей булочки, «Не стоит так надрываться по поводу каждого лёгкого жизненного недоразумения. У нас всё-таки чертовски симпатичный племянник и я мог бы тебя понять ещё… Но с муравьедами! Ты допрыгалась, Лиз! Оттопырь посильней, тебя будут ебать «не падецкому», как говорят юноши теперь знакомого тебе неприличного возраста!» «В попку?», задохнулась в ужасе и восторге Лиз. «Ну нет, милая! В попку пусть тебя теперь сначала отъебёт твой ненаглядный Фил, столь похожий с твоих слов на уважаемого мною Тома. И запомни хорошо это, моя радость – твоя попка теперь ждёт, хочешь ты того или нет! До того момента, когда вы оба с Филом не подтвердите мне, что он ёб твою задницу, я не коснусь членом твоей грязной дырочки!» «С Филом?», Лиз задохнулась в тревоге и, выпятив посильней задницу, вовсю растянула ягодицы, растаскивая в стороны свои половые губки, «Но почему грязная, Джей? Я подмывалась…» Джейсон стал медленно и с силой водить надувающейся головкой по вагинальным губам: «Вряд ли имеет смысл спорить с хуем, никак не заберущимся к тебе, Лиз, в пизду!.. Ведь, правда же? Ты согласна?» «Сог… ласна…», Лиз, полузакрыв глаза, безумела от его ласк, «Согласна, Джей!.. Вдуй…» «Лиз, любимая моя жёнушка… радость всей жизни моей… Так какая у тебя сегодня попочка?», он наставил головку на колечко задницы и, сильно нажав, чуть вдвинул внутрь. «Грязная, любимый! Еби!!!» Джей рванул член из попки и всадил на всю мощь его в губки влагалища. Малые губки смазанные сверхобильно истекающими эманациями Лиз подвернулись на полную и утонули совсем во влагалище. Лиз запищала от радости, вгрызаясь в надувную подушку. Джейсон сжал её бедра словно в тисках и начал насаживать дёргающуюся в восторге её попку на свой штык. «О, да! Да! Да, Джей, это хит! Этот твой чёртов гвоздь пригвоздит меня к небу!», рычала Лиз умяукиваясь в подушку, «Еби эту суку! Еби меня, Джей! Я люблю тебя!» Всем очком Лиз изо всех сил поджималась на хую Джея, стараясь доставить ему возможно большее удовольствие и попутно будто сдаивая его член. Хуй колотился в обе стенки, вжимался в матку, замирал на миг, порой вырывался и тревожил преддверия. Лиз вспотела как уроненная с мостика кошка, сильнее её вспотел только Джей… Одной ладонью Джейсон стал поглаживать ягодицу Лиз и когда она хорошо расслаблялась чуть всшлёпывал её, отчего пизда её очень вкусно и контрастно играла, вцепляясь мёртвой хваткой в его хуй. Это была одна из любимых их игр. Лиз не могла долго выдержать. Она стремительно всею пиздой приближалась к финалу. «Джей, я хочу кончить только вместе с тобой! Если я обкончаюсь раньше, то я просто умру! Ладно?», Лиз почти прорыдала в мольбе. «Ну нет!», Джейсон резко нарастил темп толчков и посоветовал, «Потяни меня за яйца, пушистик!» Лиз обеими плечами подалась вниз под себя и в обе ладони поймала два крупных шара его яиц. Мягко сжав, она потянула и стала подёргивать, как бы в нетерпении, за яйца мужа. Джейсон мотнул головой как взнузданный жеребец, изо всех сил сдерживая рвущийся огласить весь спящий лагерь ржание-крик. Лиз сжала зубами мягкую ткань надувной подушки. Джей всадил так, что у Лиз немного раздвинулись тазобедренные кости, как при родах. Её муж замер где-то позади достигающим небес каменным изваянием. Внутри неё бил живительный фонтан его влаги, орошая собой пылающие в страсти и радости своды её прекрасной пещеры. А сама Лиз чувствовала, как тёплой волной, будто во сне её охватывает нежнейший и прекраснейший на свете оргазм… Они не знали точно времени своего возвращения на землю, да оно и не играло существенной роли. Время отпустило их… Джейсон стоял всё также на коленях позади жены, крепко прижимаясь всем телом к её пухлому заду… Лиз лежала щекой на мягкой ткани, грудью почти на коленках, слившись напрочь с любимым и мужем… А под щекой Лиз лежала давно превратившаяся в простой лоскут надувная подушка… Но что Лиз любила больше всего на свете действительно, так это оказываться дежурной по кухне. Она просто уснуть спокойно не могла, когда знала, что завтра её очередь возиться с закопчёнными кастрюлями и сковородками в жалких попытках извлечь из своего занятия что-нибудь съедобное для всего коллектива. Это была вполне простительная слабость Лиз – лучше всего она готовила на микроволновке. Но микроволновка отчего-то не вошла в походный багаж на этот раз. Стоит ли говорить, что Лиз всячески стремилась отодвинуть свою очередь, а если получалось, то вовсе отменить её для себя, обменявшись с кем-нибудь на что попало. Но иногда её всё-таки настигал со всей неотвратимостью её «Happy Cookday», как иронически называл его Джейсон, за что непременно чистил картошку в любых необходимых количествах. Ведь несколько дней жизнь была обворожительна и просто прекрасна. Лиз перемигивалась по поводу и без повода с неизменно краснеющим Филом, летала по ночам с Джейсоном и даже их длительные пешие переходы в течение дня не в силах были поумерить, а лишь придавали свежие силы их любви и страсти. Джейсон не мог смотреть на жену без улыбки. «Ты наслаждаешься этим всё больше и больше. Легко забыть о любых трудностях, когда находишься в таком чудесном лесу! Посмотри, какая красота вокруг. А воздух! Безумящий ток лесных предгорий. Помнишь, как мы мечтали об этом на протяжении нескольких лет?» Но этим прекрасным утром лишь нарождающегося солнца Лиз проснулась по заведённым на «раньше всех» своим электронным часам, хмуро поглядела на божий свет сквозь москитную сетку палатки, разбудила, чтоб ему не скучно спать было в одиночестве, заодно и Джейсона, и сообщила ему: «Джей, ты виноват в моём появлении на свет!» Со сна Джейсон не уловил всей тонкости момента и попытался апеллировать к доводам разума: «Прости, дорогая, но я всегда думал, что в этом виноват мой неоцененный тесть…» «Нет, Джей, это ты!», строго и лаконично прервала Лиз, отметая своим тоном вообще все возможные возражения на протяжении всего предстоящего дня. Но увидев несчастное заспанное лицо Джейсона, чуть смягчилась: «Ты же знаешь, любимый, у каждой женщины случаются «трудные» дни… Ты должен меня понимать в такой день!» «Милая, извини, родная моя – память у меня всегда была ни к чёрту! У тебя начались месячные?» «Оо-ххх!», вздохнула Лиз, «Нет, Джей. У меня начинается cookday…» «Happy Cookday to You!», не удержался Джейсон, отбрасывая в сторону покрывающий его спальный мешок и обнажая тем красноголовый торчащий изо всех утренних сил половой штык. Лиз чуть смутилась, покраснела и посмотрела на Джейсона, как на предателя. Он сам тут же смутился и пробормотал виновато: «Ну… Я думал… Подарок как раз… К такому дню…» Этого Лиз уже не выдержала. Легко укусив Джейсона за головку, она рассмеялась и, прошептав «Догоняй!», выбежала из палатки в свежую прелесть разгорающегося солнечного утра. Догнал её Джей уже одетым, неторопливо подходя к ещё чуть тлеющим углям вечернего кострища. «Воды, мне надо много воды!», сообщила тут же Лиз. Не произнеся ни слова, Джейсон сходил к ручью и принёс два самых больших ведра. «Джей! Я же просила много воды!», воскликнула Лиз, «Почему ты принёс только два ведра, а не три?» Джейсон внимательно посмотрел на жену и проследил направление её упирающегося куда-то ему под живот взгляда: факт – из-под лёгкой ткани спортивных штанов по-прежнему внушительно пёр вверх его всё никак не опадающий штык; на него, видимо, Лиз и рассчитывала, как на необходимый носитель третьего ведра… Чтобы как-то успокоить разволновавшуюся возлюбленную, Джейсон присел у костра, скрыв от её взгляда своё достоинство и приступил к чистке приготовленной ему Лиз картошки. Утро постепенно входило в свои права. Лагерь просыпался. К тому моменту, как в походном котелке уже начала закипать вода, а Джейсон, дочистив последнюю луковицу, теперь сидел и непростительно незанятым образом зевал по сторонам, к этому моменту вокруг перемещалось просто уйма мельтешащего, заглядывающего в котелок, всячески помогающего советами и мешающего присутствием народа. Джейсон опять же тут сидит… Все более-менее рассыпались по сторонам лишь когда Лиз категорически пообещала им всем пересолить на их выбор чай или кофе. «Наши дети – золото этого леса!», лил бальзам на растревоженную душу Лиз оставшийся рядом Джейсон, «Линда загорела до писечки и теперь похожа золотистую пчёлку, когда купается в ручье. А Брэт совсем вырос, и я узнаю в нём себя в его годы. Загорелый и мускулистый он выглядит просто ужасно, а, Лиз? Ты родила великое несчастье для многих и многих девочек, моя благоверная! Кстати где он – мой закономположенный отпрыск?» «Три минуты назад моё очарование спрашивало у своей мамы сигаретку!», ответила Лиз, «Разве можно детям курить, Джей?» «Я никогда этого не говорил, моя милая! Особенно я против того, чтобы отбирать последнюю сигарету у мамы, зная, что во всей семье они остались только у строгого отца, который, конечно же, ему не даст! Но всё же – куда бы он мог подеваться вместе с Карен?» «С Карен?» «Да, на нашей весёлой кемпинг-полянке я замечаю отсутствие лишь этих двух прекрасных персонажей… Ну что ж, пойдём путём непередаваемо близкой мне логики. Ему – двадцать, орёл, кареглазый шатен с ниспадающими мускулами. Ей – девятнадцать, кречетка, черноглазая смуглянка с шелковисто-тонкими волосами. Они просто чертовски прекрасны оба и я видел, как Брэт с нахальным видом хихикал над бедной девочкой, когда она смутилась от его на взгляд всего остального мира вполне приличного поцелуя, которым он как кузину приветствовал её при первой встрече после долгой разлуки. Лиз, мне необходимо знать твоё мнение. Как ты думаешь - он может отодрать её вон за тем кустиком?» «Нет, Джей!», Лиз капризно сложила губки, пробуя горячий навар из большой поварской ложки, «Карен никакая не кречетка, она скорей бедная горлинка, которая отважилась пропадать с весёлой полянки вместе с твоим мускулоносным чудовищем. За теми кустиками незаметно отодрать мог бы только муравей муравья. А что касается всего остального, то я не знаю… Фрэнк, оно убежит!» Фрэнк вынужденно отвлёкся от вопросов внешней политики и стал выгребать лишний жар из середины костра. «Можно, Лиз, я сварю утренний кофе?», спросила невесть откуда взявшаяся как нельзя более кстати Мона. Лиз, посасывая незадолго до того обожжённый палец, только благодарно кивнула в ответ. =…=Джейсон несколько просчитался, обнаружив исчезнувшими лишь двоих членов их семей. Не хватало ещё одного члена. Фрэнк проснулся позже всех и, потягиваясь, мило нарисовался возле их с Моной палаткой. Продирая глаза, он обнаружил, что Мона с Лиз уже возятся у костра под сопровождение извечных побасёнок Джейсона, Фил и Линда беседуют на опушке, а Брэт и его, Фрэнка, родная Карен вовсе где-то растворились. Все были заняты своими делами, никто не обращал никакого внимания на Фрэнка, и он не стал торопиться с переодеванием ночных своих одеяний. Прямо в пижаме он отправился по диагонали полянки, которая вела к общеобозначенному месту «парковки коней». Утренний лес встретил его весёлой прохладой, ароматами цветов и звоном уже вступающих во внебрачные половые связи цикад. На «коновязи» Фрэнк писал на кусты пушистых хвощей, смотрел на высоко устроившиеся прямо у него над головой шишки на сосне и думал о том, что интересно было бы посмотреть, как случайно обрываются они в абсолютно безветренную погоду… Внезапный приглушённый то ли вскрик, то ли вздох привлёк его внимание. Сразу две мысли столкнулись в голове Фрэнка: «Не со стороны лагеря» и «Это голос Карен!» Из диких животных в этих лесах водился только Джейсон со своим семейством, и поэтому Фрэнк, нисколько не обеспокоившись за жизнь дочери, не на шутку рассвирепел, встревожившись за её честь. Так вот куда они улетучились с Брэтом! В голове сразу возник полный ряд виновников события. Мона – не могла поговорить с падчерицей вовремя и объяснить девочке всю необходимость сохранения целомудрия до первой брачной ночи. Сама Карен – маленькая и столь прекрасная пиздёнка, что могла бы быть и поскромнее со своей красотой. Брэт – наглый искуситель невинных дев. Джейсон – наглый потакатель наглым искусителям. Лиз – тоже между прочим родственница. Младшие Линда и Фил – могли бы быть и поактивнее, детскими играми отвлекая старших сестру и брата от совершения глупостей. А распутывать всё опять предстояло Фрэнку. Он поддёрнул штаны пижамы и с решительным хрустом пошёл по направлению вскрика. Через десять шагов молнией блеснувшая мысль заставила Фрэнка поубавить хруста: а что если ему всё лишь надумалось? Крик, в конце концов, мог быть вызван самыми разными обстоятельствами. Карен могла уколоть руку о куст дикого шиповника, например, и Брэт её, может быть, даже спасал от неведомой опасности. Фрэнк решил не обнаруживать преждевременно своего присутствия. Хорош бы он был, если бы растрёпанный и в ночной пижаме предстал перед детьми, собирающими лесные фиалки! Через сотню шагов он оказался на опушке укромной лесной прогалинки, на которой и находились Брэт с Карен. Нет, они не собирали лесных фиалок! Фрэнк замер за скрывающими его надёжно кустами, в каких-нибудь пяти метрах от очаровательной парочки: Брэт где-то потерял свою рубашку, а Карен стояла с болтающимся на поясе лифчиком. Боже, их разделяла лишь упавшая на траву майка Карен! На лицах их играло выражение лёгкого безумия: Фрэнк мог поставить сто к одному – за мгновение до этого они целовались, как сумасшедшие. Негодование до пределов наполнило его. Все известные ему моральные запреты и гнев хлынули в мозг. Он просто должен был остановить Карен, должен был спасти её от самой себя. Он был должен… Фрэнк сделал шаг, с куста над ним с криком сорвалась сойка, и голубое пёрышко закачалось в падении перед его глазами. Фрэнк почему-то замер, как замороженный. Руки Брэта опустились с плеч Карен на её талию, и Фрэнк увидел нежные соски своей дочери, чуть касающиеся волосатой груди её кузена. Чёрт подери, до этого момента Фрэнк считал самыми красивыми на свете грудки Моны! Он, конечно, не сообщит ей об этом, но и он кое-что сумел сделать на этом свете стоящего. Торчащие конусы-близнецы грудок Карен ярко свидетельствовали об этом. Они выглядели столь юными и уязвимыми, что было даже страшно смотреть, как они упираются в каменные рельефы Брэта. Тёмно-коричневые сосочки в обрамлении мягко-коричневого ореола сминались о его грудь, а этот юнец ещё прижимал порой изо всех сил к себе Карен, и её сиськи почти до гладкого расплющивались об его поверхность. Фрэнк стоял, не в силах оторвать взгляд от чарующего действа: они опять целовались… «Ммммммм…», Карен чуть застонала, отрываясь губами от Брэта, «Я ждала этого мгновения несколько дней. Мне казалось – мы никогда не сможем улизнуть от всех от них!» «Ничего ужасного», Брэт положил руки на поясницу кузины и сильно прижал к себе её плоский животик, «Я искал всё время и рано или поздно нашёл…» «Брэт, но…», Карен с хитринкой застенчиво улыбнулась, «…но что, если бы я оказалась не «в настроении» к тому времени, когда ты нашёл?» «Ну что ж. Это был бы первый раз с той нашей памятной первой ночи, когда тётя Мона и твой отец улетали на медовый месяц. Мы занесли бы этот случай в историю!», Брэт легко опустил правую руку с поясницы Карен вниз и сжал её девичий бутон под тугой тканью джинс. Фрэнк обалдел. Он, как спасатель, был больше не нужен. Его дочь отъ… Господи, её отымели уже месяцы и месяцы назад! Прямо под носом у милой четы Джефферзов, которые должны были присматривать за детьми. Этого Фрэнк от них, прямо скажем, не ожидал. Джейсон и Лиз были просто… Мысли Фрэнка внезапно оборвались. Карен, полуотвернувшись от Брэта, повернулась почти полностью к Фрэнку. Её голые груди дразняще уставились прямо на него. Ну до чего же они были красивы! И это его родная дочь?.. «Вы ужасно самонадеянны, мой друг!», произнесла Карен, «Не будь у нас так мало времени, и не просила бы за вас столь сильно одна моя подружка – я ни в коем случае не позволила бы вам столь вольно обращаться со мной!» «У мамы уже в третий раз, наверняка, сбежал плов, и папа вот-вот уговорит её накормить всех полуготовым рисом», сообщил Брэт, запуская руку на этот раз не по ткани джинс, а прямо за пояс девочки. «Ты думаешь?», Карен доверчиво обернулась и поцеловала его в подбородок, «Разве мы так долго целовались?» «Уверен, они уже спорят о том, на что лучше перевести кипяток – на чай или на кофе!», вторая рука Брэта нежно сжимала грудь кузины, «Мы целовались с тобой, как всегда, целую вечность!» «Но разве им не потребовалось время на то, чтобы целый час раздувать костёр?», Карен скользнула молнией джинсов вниз и теперь делала вид, что слабо сопротивляется, между тем в извивах выскальзывая из трусиков с джинсами сразу. Фрэнк стоял с глазами по два американских доллара. Родная доченька перед ним под трель обезумевших жаворонков исполняла замысловатый стриптиз! Фрэнк обратил внимание на дикий дискомфорт в штанах. Не отводя глаз, он опустил руку и освободил упёршийся в какую-то ветку свой член. Как выяснилось, освободил он его сразу заодно и из пижамы… «Ты забываешь, Карен, что отец лет сто назад во времена своей молодости победил на кемпинг-турнире и был признан лучшим костровым Кентукки!», Брэт, не в силах больше сдерживаться, скользнул по телу юной леди вниз, обвиваясь и заслоняя вид её обнажённого тела от её отца. Через миг он уже стоял перед ней на коленях и стремительно припадал в поцелуях к её девичьему лону, не обращая ни малейшего внимания на стреножившие Карен джинсы, из которых она всё ещё делала всё более редкие попытки выбраться. «Ааах! Брэт! Да…», его язык, похоже, нырнул ей под щелку, «Да, я слышала, как он вчера зажигал ночью… Тётя Лиз так стонала, что я вынуждена была прибегнуть к мастурбации на них, чтобы уснуть!..» О, Боже! Фрэнк понял, что минувшей ночью он дрочил на безумные всхлипывания Лиз вместе со своей дочерью! Но ещё большим безумием было то, что он и сейчас уже мастурбировал за кустами. Он мастурбировал на собственную дочь, которая была столь невероятно прекрасна. Кустистый холмик её тёмных волос на лобке над головой Брэта сводил Фрэнка с ума, невзирая на все доводы бессильно стучащего в мозг разума. «А-а-аххх!», Карен вся прогнулась назад, напряжённо раздвигая коленки, чтобы дать простор языку Брэта. С трудом она оторвала голову кузина от своей киски и резко развернулась к нему спиной, тут же окончательно запутавшись в ногах и почти упав на свои руки: «Мы ведь должны спешить, Брэт!» Брэт со своими джинсами справился с ловкостью профессионального стриптизёра. На мгновение Фрэнк увидел его торчащий под углом в сорок пять градусов внушительный член. Да это был член не мальчика, но мужа! И этой машиной через секунду Брэт въехал в беззащитное лоно его, Фрэнка, дочери. Карен жалобно застонала и вся подалась назад, навстречу члену. Брэт широко расставил ноги и теперь Фрэнк видел только его мощные яйца, раскачивающиеся под скрытым ими разрезом любимой дочи. Но в это утро Фрэнку определённо везло… Через три минуты активного накачивания Карен под ягодицы она воскликнула: «Брэт, извини, пожалуйста, мне надо хоть капельку больше!» И, стремительно оторвавшись, опрокинулась навзничь на спину, избавляясь от порядком уже доставших её штанов с трусиками. После чего Карен широко раскинула ноги и приглашающе задёргала носочками: «Брэт, быстрее, Брэт, я умираю почти!» «Ну что ж», Брэт с блестящим от её смазки хуем вновь встал на колени перед распростёртой кузиной, «Я не дам тебе, Карен, умереть, уж поверь!» С этими словами он взял её за подёргивающиеся белые носочки и сильно задрал ей ноги, почти доведя её коленки ей до груди. Карен вскрикнула. Брэт широко расставил колени и, чуть прицелившись, ввёл на полную длину ей своего жеребца. «Лююю-бии-мыыый!», почти заплакала Карен, а Фрэнк утратил способность к рассудочному мышлению: перед ним распростёртое во всей своей дикой красе, всего в нескольких метрах, возлежало мокрое хлюпающее влагалище его дочери. Чёрт побери, он мог даже различить мокрые завитки её тёмных волосков, спускающихся по смуглым губкам к маленькой попке… Член его безумствовал у него в руках. Какая попка! Какая восхитительная попка! Дрожащая в тридцати сантиметрах от земли под мощными ударами члена Брэта, мягкими щёчками своих смуглых шариков-половинок принимающая ласковые пощёчины его налитых яиц, такая вкусная даже на взгляд… Фрэнк почувствовал, что финал его собственных сотрясений уже вовсе не так уж далёк. «Дрочить на собственную дочь! Пиздос ты после этого, а не папа! Ещё бы себя на месте племяша представил!», пришла отвлекающая от основного процесса мысль, но Фрэнк плюнул на неё, торжественно пообещав себе разобраться со всеми мыслями по окончании всего. Карен стонала, корчась под покалывающими её движениями Брэта. Весь изогнувшись, Брэт умудрялся дотягиваться губами до её сосков, которые он сосал с крепкой уверенной нежностью. Оба их юных тела представали каким-то фантасмагорическим фрагментом из Кама-сутры, которую Фрэнк читал только до разукрашенной позами обложки. Когда Карен протянула руку и пощекотала яйца Брэту, Фрэнк кончил… Одна мысль о том, что эта прелестная ручка могла бы, невесть как, но всё же коснуться его собственных яичек, заставила Фрэнка выпустить ряд длинных белых струй на кустик молодой ежевики. Его девочка хныкала от удовольствия, чувствуя погружающийся в её розовый разрез крепкий член кузина. Она мурлыкала и стонала от напряжения, передаваемого ей им. Брэт ещё подразнивал немного иногда, на самой вершине почти вынимая штык до головки, замирая на секунду и вновь вгоняя его в ножны до предела. Карен мучилась… Лицо Карен выражало все переливы и глубины достигаемого ею экстаза. Её алые губы дрожали и изгибались в порывах страсти. Руки Карен изо всех сил сжимали мускулистые овалы задницы юноши, помогая ему загонять на всю глубину в неё штык. «Всё… В меня… Прости, я умираю, Брэт…», прошептала Карен. «Ну нет!», Брэт завколачивал так, что его частотам позавидовал бы отбойный молоток, «Держись, Карен, я иду к тебе… внутрь!» Два плачущих рычания разнеслись над полянкой. Фрэнк видел, как пульсирует половой член Брэта, подобно насосу закачивая млечный поток на всю глубину его дочери. Капли спермы, переполнившей влагалище, выступили наружу и запузырились на половых губках так, что Фрэнк почувствовал, что ещё мгновение и у него опять встанет. Дабы не пришлось пробираться в лагерь с торчащим членом, он отвёл взгляд и стал нащупывать носовой платок в кармане в помощь своему измочаленному младшему братцу. «Ты за безопасный секс, Брэт?», доносился до вытирающего свой хуй Фрэнка вздорный послелюбовный шёпот этих воркующих слившихся воедино голубков. «Да, я раньше думал так», раздался голос Брэта, «Но со мной в колледже оказался один пассажир из Советского Союза. У них там в России холодно, как в Канаде, и они там все слегка прибабахнутые. И теперь я, Карен, не за безопасный секс, теперь я за “pohui moroz”! Он говорит, что на свете так мало детей…» «А как же кризис перенаселения? Войны там и прочее говно…», хихикающий шёпот счастливой Карен. «Он говорит, что считал. Земле для освоения Солнечной системы необходимо около ста миллиардов разумного населения. Но, конечно, разумного, а не воюющего…» Дальше Фрэнк слушать отказался. Что вытворяло только что это разумное население он видел собственными глазами, а слово «говно» он и вообще впервые слышал из нежных уст своей дочери. Он с отвращением отшвырнул использованный носовой платок, зная, что не сможет коснуться того, что было использовано для вытирания хуя, и, повернувшись, неслышно удалился в сторону лагеря, пока эти юнцы не очнулись и не застукали его в скрывающих его райских кущах. Весь день внимание Фрэнка было приковано к Карен. Его юная девочка сидела рядом с Брэтом и её бедро касалось его бедра. При малейшем удобном случае она ласково касалась, поглаживая, его тела. Весь её интерес был сосредоточен всецело на Фрэнке. А интерес её отца был сконцентрирован на ней. Правда, не совсем на той Карен, которая теперь представала перед ним, а больше на той, которая столь охотно получала горячего петуха Брэта своим распалённым влагалищем. Этот образ просто отказывался покидать сознание Фрэнка. После возвращения в лагерь он пробовал стереть его и отвлечься. Он читал, ел, беседовал, но за чтением, едой и беседами его не оставляло прелестное видение, с упорством заслонявшее собой реальность. Он ничего не мог поделать, чтобы хоть как-то поколебать эти дразнящие воображение картины. И в итоге у Фрэнка стоял. Стоял у Фрэнка уже добрых полчаса беспрерывно, с тех самых пор, как после ужина он забрался в их с Моной палатку. Мона, собрав полотенце и мыло для обычного своего ночного купания, выскользнула из палатки, а Фрэнк попытался трезво разобраться со своими мыслями. Итак, мало того, что он, как последний школяр обдрочился в кустах от вида заурядного («Ну не столь уж заурядного!», сразу же не согласился он сам с собой) траха. Вдобавок он дрочил на свою дочь. Вдобавок он представлял себя на месте Брэта, то есть попросту ебущим свою ненаглядную прелестницу. И, в конце концов, вдобавок он хотел свою собственную дочь (не надо этого скрывать хоть от себя!) на протяжении всего этого дня. Дочь ещё, как уличная шалава отдаётся налево и направо… («Уличные шалавы не умеют любить. Ты это знаешь!», строго оборвал он себя на этом, «А если бы она отдавалась направо и налево, то тебе тоже бы перепало! Нет?») Встряхнув головой, Фрэнк принялся за пунктуальный анализ. Минута ушла на то, чтобы убедить себя во всей неприглядности онанирующего вуайериста. Минут пять ушло на то, чтобы попытаться понять: онанизм на дочь – это инцест или ещё нет? Запутался и на всё наплевал Фрэнк, разбираясь, имел ли он хоть малейшее право представить себя в половой связи с дочерью. Вместо доводов разума голову наполняли лишь новые воображаемые позы и всё более заманчивые видения. Рука сама полезла в ширинку штанов пижамы… В сердцах Фрэнк отдёрнул руку и нырнул за Марком Твеном в рюкзак. Но под руку подвернулся почему-то Хемингуэй и у Фрэнка чуть в самом деле не лёг. Но тут в палатку вошла столь прекрасная после освежающего купания Мона, что Фрэнк подумал о том, что он, наконец, получит долгожданную разрядку. Правда, на Моне была длинная ночная рубашка, спускавшаяся ниже колен из-под наброшенной одежды, то есть она собиралась спать, вообще-то… Ну ничего. «Как вода?», живо поинтересовался Фрэнк. «Просто чудо!», улыбнулась Мона, «Фрэнк, ты просто должен попробовать как-нибудь. Нам так хорошо было бы там вдвоём!» Мона устало качнулась к спальному мешку, и Фрэнк поймал её за локоть уже ускользающую в покровы спальника. «Мона…», его горло пересохло, и слова будто прилипали к нему. «Да», Мона обернулась к нему. «Мона, я…», вообще-то ему хотелось сообщить в наиболее соответствующих терминах ей о своём желании её выебать, но на это он пойти не мог, «Мона, я нахожусь в настроении…» «Бедный Фрэнк!», подумала Мона и произнесла: «Ну вот, Фрэнк, мы и добрались до подходящего случая, чтобы поговорить на эту тему!» «Мона, но я хотел бы не поговорить на эту тему, а немного подействовать! Давай поговорим чуть позже». «Нет, Фрэнк! Я слишком отлично понимаю твоё состояние сейчас и, конечно, дам тебе возможность удовлетворить себя по первому требованию, но просто попытайся хоть на мгновение почувствовать то, что я испытываю целыми долгими вечерами в нашей так называемой «супружеской» жизни. Мне бывает почти больно иногда физически от невозможности удовлетворения и всегда бывает очень больно на душе, когда я не могу достучаться до твоего понимания! Если ты уже почувствовал это, то я готова и могу предложить свою «дырку под слив» тебе!» Фрэнк почувствовал, что лучше бы он читал Хемингуэя. Хуй его почему-то стремительно опадал. «Мона, не используй, пожалуйста, столь жутко грязный сленг! У меня иссякает всякое желание при необходимости иметь дело с такой грязью!» «Любимый, на этот раз это не случайное сквернословие. Это – реальность, которой мы с тобой достигли, живя столь беспорядочной половой жизнью. Я настаиваю, именно – беспорядочной половой жизнью. Мы очень мало похожи на любящих с постоянством друг друга существ. Ведь я не испытываю абсолютно никаких чувств и эмоций, когда ты эякулируешь ко мне внутрь. С таким же успехом ты мог бы спринцевать меня из шланга, с той только разницей, что от шланга было поменьше бы физических мучений. А как редко ты спрашиваешь, а часто просто берёшь то, что считаешь, похоже, принадлежащим тебе по праву! Это не женщина в твоих руках, в таком случае, Фрэнк. Это дырка. Это именно “дырка под слив”!» «Но разве не принадлежишь ты мне по праву после того, как мы зарегистрировали наш брак?», возразил Фрэнк, сжимая в кулаке остатки достоинства, «Я – твой муж! И я ведь вправе требовать того, что может требовать каждый муж от своей жены?» «Вправе?», Мона горько усмехнулась, «Да, Фрэнк, это, пожалуй, было бы самое странное право. Я много размышляла бессонными ночами после того, как ты очень быстро уходил от меня, справив свою нужду. Право на отверстие. Ты слышал о правах человека, Фрэнк? Право на свободу, право на жизнь, право на образование и… право на отверстие. Разве нет такого права? Пусть будет. Каждый мужчина имеет право на дырочку его жены! Только это будет очень грустное, Фрэнк, неравноправное какое-то право. Потому что даже если объявить о существовании взаимного права каждой женщины на половой член её супруга, то вставать по её приказу он всё равно не начнёт. Фрэнк, твоё представление о браке – невероятнейшая глупость, уж ты извини! Не нужны никакие права либо обязанности в любви. Достаточно любить…» «Но ты ведь умеешь любить меня, Мона?», Фрэнк растерянно мял полунапрягшийся член, «А мне надо сейчас…» «Всё, Фрэнк, у меня терпение кончилось!», перебила Мона, «Всё, что тебе нужно, так это отодрать меня, как следует! Пожалуйста, выражай всегда свои мысли возможно более ясно и точно. Я очень люблю тебя, Фрэнк, и поэтому я буду выдавать тебе всегда и сколько захочешь. И абсолютно молча до тех пор, пока ты сам, как мужчина, не решишься заговорить. Пожалуйста, когда всё закончиться, подумай, Фрэнк… Я люблю тебя…» Мона выбралась из спального мешка и подвинулась к Фрэнку. Фрэнк с сопением пытался вставить ещё не до конца вставший член в сухое влагалище. «Проклятие!», он вспотел. Было бы уж совершенно паршиво после стольких душевных треволнений не суметь использовать с таким трудом доставшееся. «Не торопись…», Мона нащупала в косметичке смягчающий крем и нанесла на два пальца по длинной струе, «Давай помогу!..» «А если бы я вдруг поделился с Моной своими мыслями о Карен?», подумал Фрэнк и от ужаса его член чуть не умер вначале, но тут Фрэнку показалось, что Мона вполне могла отреагировать не отрицательно, а с толикой понимания даже. Ведь она же понимала его всегда гораздо больше, чем он её, и именно она всегда настоятельно советовала ему учиться пониманию. И именно она сейчас помогала ему, смазывая его член в своих руках и неявно пытаясь помочь ему вернуть эрекцию. На мгновение Фрэнку показалось, что он почти в состоянии на самом деле рассказать Моне о мыслях относительно своей собственной дочери. Его член тут же так вздулся в руках Моны, что она даже чуть заметно улыбнулась. Скользкий член легко нырнул в смазанную вагину и заходил, набирая обороты и явно прибавляя в весе. Когда Фрэнк кончил, Мона почувствовала нарастающее желание… «Слишком быстро, Фрэнк, и я боюсь тебе об этом сказать!», подумала Мона. «Слишком быстро, Фрэнк, и я боюсь тебе об этом сказать…», прошептала Мона. «Я придумаю что-нибудь, Мона… Я люблю тебя…», отвернулся, не укрывшись Фрэнк. Фрэнк дал себе слово не спать хоть всю ночь, если он не найдёт хоть какого-то способа отвечать на любовь его родной жены. Он слышал, как Мона с бьющимся сердцем выбралась из постели и покинула палатку… Моне было нестерпимо душно в палатке. Она задыхалась от охватывающего её всё сильнее желания, лишь растревоженного Фрэнком. Не в силах больше скрываться под будто стягивающими покровами, она выскользнула из тесной ей тьмы на серебрящийся лунный свет окружающего лесного простора. Не зная, куда и девать себя, она спустилась вновь к каменистому берегу маленькой речки, вдоль русла которой они держали путь вот уже несколько дней подряд и которая служила ей единственной отрадой вот уже не первый вечер в её одиноких купаниях. Чувства Моны были смятенны. Мона пребывала на грани отчаяния от одной лишь мысли о том, что ничего переменить уже не удастся. Что делать им с их несчастной любовью она уже просто не знала. Она любила Фрэнка? Вопрос заданный самой себе в ответе не нуждался. Это было само собой очевидно. И Фрэнк ведь тоже не настолько глухо пластмассовый, каким порой предстаёт… В чём же дело? Мона вспомнила первые дни замужества с Фрэнком. После того, как Том отписал ей на полковой бумаге почерком своего командира, что он герой Вьетнама и поэтому дома его пока можно не ждать, после этого Мона вообще думала, что никогда больше не окажется в состоянии полюбить ещё какого-нибудь мужчину. Но, во-первых, Фрэнк сказал, что он обещал Тому и поэтому не отстанет. А во-вторых, когда он действительно не отставал уже несколько лет и в конце концов женился на ней, то Мона почувствовала какое-то заполнение той бездонной пустоты, которая образовалась после невозвращения Тома. Но с дней первых и началось… Точнее с ночей. Сперва она даже не очень-то и обращала внимание на некоторую специфичность, а попросту полную несостоятельность любовных утех Фрэнка. За новизной привыкания к нему как к человеку и за волнениями медового месяца ей некогда было обращать внимания на возможные проблемы скорого будущего. Затем некоторое время по обнаружении первых симптомов Мона даже пыталась относиться с возможным пониманием и считать склонность Фрэнка к простейшему самоудовлетворению чем-то вроде юмористического стиля. Ну что-то вроде старой доброй шутки о кролике «Бум-Бэм, спасибо, Мэм!». Но всё же, в таком случае, это был несколько однообразный способ рассмешить благоверную и уже через несколько месяцев своего второго замужества Мона впервые по этому поводу в отчаянии рыдала. В течение последующих месяцев она цеплялась за надежду, что всё переменится. Но ничего не менялось. Фрэнк хотел, когда она не хотела, она хотела обычно, когда Фрэнк уже спал. Если Фрэнк был краток, то она лишь возбуждалась и полночи не могла найти себе места. Если Фрэнк затягивал спектакль, то это приходилось на его трагедийную часть – Мона без чувств лежала под ним словно в затягивающемся не по заслугам кошмаре. Мона посмотрела на огромную луну прямо над ближней веткой вербы, под которой она устроилась. На ветку сел ночной соловей и заливисто сообщил Моне о том, что ночь – пора, как нельзя более кстати подходящая для любви. На глазах Моны от воспоминаний навернулись слёзы. Они даже не целовались никогда с Фрэнком перед тем приступить к любовной игре. Никаких предварительных поцелуев нежности, не говоря уже о каких-либо попытках исследования тел друг друга. Фрэнк словно и на любовном ложе боялся быть застигнутым нагишом. Спал он как минимум в трусах, обычно же сверх них надевалась ещё и спальная пижама. Никаких слов во время, до и после процесса, не говоря уже о шёпоте слов привязанности или выражении взаимной благодарности, к которым она так естественно привыкла с Томом. С Фрэнком процесс соития проистекал в какой-то просто гробовой тишине. Сегодня, сейчас вот только что, ей показалось, что что-то шевельнулось, наконец, стронулось с мёртвой точки. Но так казалось ей уже столь много раз за последние месяцы… Мона, не выдержав, вновь разрыдалась. В отчаянии ей даже померещилось, что она вполне в состоянии слышать храп Фрэнка из палатки, оставшейся за добрую сотню шагов за деревьями призрачного ночного подлеска. =…=Фрэнк не спал. Фрэнк беседовал с Томом. Том сидел, подвернув ноги в своих грязных армейских ботинках на подушке Моны в углу палатки и потешался над слегка поглупевшим от его внезапного появления лицом Фрэнка. Фрэнк думал о том, что он любит свою дочь и свою жену, но не понимаем ни дочерью, ни женой; Фрэнк думал о скорой помощи, которая скорей всего ему понадобиться под утро; и Фрэнк не понимал, почему армейские боты Тома не оставляют следов на цветах подушки Моны… «Фрэнк!», говорил Том, «Я никогда не считал тебя мудаком, Фрэнк, торгуй ты хоть обёртками для фрай-чикен под дверями общественных туалетов. Но ты так во многом не прав, дружище, что сказать тебе об этом могу только я. Ты должен немедленно перестать испытывать любые виды страха, Фрэй! Ты живёшь в мирной стране в мирное время, в конце концов, а не носишься подобно этим идиотам с напалмом на крыльях над несчастными мышиными странами. Мона тоже боится, я знаю. Я забыл обучить её отваге. Всё руки не доходили. Она любит тебя и боится произносить вслух слова, которые ты не привык слышать. Но беда не в словах, а в чувствах, которые ты не привык испытывать, а она без которых уже просто не в состоянии выжить. Для начала пусть она говорит, а ты просто не обрывай её своими негодующими жестами. Поверь – она хочет сказать о любви. Ты и сам потом поймёшь и сумеешь. Запомни одно правило, старина Фрэй, во имя вашей любви: что бы она не сказала – сначала заткнись! А потом очень хорошо подумай. И только после этого решай – есть ли у тебя, что сказать твоей любимой или может у тебя на уме всё ещё какая-то непонятная даже тебе самому жвачная хрень. Молчание и терпение – ордена, которые достаются в мирное время и только настоящим мужчинам. И разденься, в конце концов, Фрэнк, ты заебал! Разденься глазами и душой, Фрэнк, не говоря уже о постели. В постели почти не стреляют, разве что из cumshot’ов, а ты забираешься в кровать как под бруствер – в полной боевой. Ты бы в доспехах ещё прилёг, рыцарь!» Том ржал в углу, а Фрэнк смотрел на его смеющееся лицо исподлобья и не знал, что лучше: обидеться на него, как всегда, или спросить, как смел он не вернуться из Вьетнама. От обоих вариантов начинало посасывать под ложечкой, когда Фрэнк начинал понимать, что Тома вот-вот не станет… =…=Джейсон Джефферз страдал дезориентацией. В поисках места для отправления малой нужды он забрёл в лунном свете в место в лесу прямо противоположное тому, которое было обозначено походной табличкой «WC». Под весёлое журчание своего ручейка он и услышал звуки сдавленного рыдания со стороны лесной речушки. «Показалось?», в мозгу Джейсона почему-то вместо реальных образов возникли видения постанывающих на лунных отмелях русалок. Он встряхнул головой: нет, не показалось. Определённо от речки доносился чуть слышный, но самый реальный женский плач. Он недоуменно потряс концом над кустами, сбрасывая последние капли, и подумал о том, кто бы это мог быть из женсостава лагеря. Лиз он оставил мирно спящей в тёплом спальном мешке в их палатке, Лиз почмокивала во сне губами от своих небесных грёз и навряд ли была в состоянии опередить сейчас Джейсона, оказаться на берегу и успеть вдобавок расплакаться. Линда или Карен? Определёнными интонациями плач показался знакомым Джейсону. Значит не Карен – он не знал плача этой девочки. Линда? Но «этой девочки» плач он знал до таких тонкостей изученный за годы взлелеиваемой им её юности, что не ошибся бы и за милю в нём, заодно по интонациям определив бы и повод к нему. Нет, это не плач его дочи. Оставалась Мона. Сестра! Джейсон через считанные секунды оказался на берегу. На прибрежных камнях у лесного ручья сидела русалка под кручинною ивушкой и горько рыдала. Её белые одеяния казалось излучали собственный свет в дополнение к лунному, а полуобнажённые плечики чуть подрагивали. Джейсон снова помотал головой. Русалкой всё-таки, как и предполагалось, была его младшая сестра Мона. «Малышка!..», он положил руки ей на плечи. «Джейсон…», только и вымолвило это полуземное существо, обернувшись и протягивая к нему руки. «Моя маленькая сестра…», он присел перед ней, обнимая и нежно гладя по чёрно-вороным волосам, «Что случилось, моя маленькая сестрёнка? Что неправильно? Где?» Она помотала отрицательно головой и уткнулась в ямку его плеча: «Ничего!..» «Хэй, малышка, да это слёзы! Ну это совсем ерунда уже…», его голос был нежен и успокаивающ, «Ты знаешь, у тебя не так уж много вариантов! Либо ты высушиваешь их моментально сама, либо я залижу тебе всё лицо до щекотки…» Мона фыркнула от смеха и подняла лицо. Её глаза алели даже в ночи и слёзы текли в три ручья, но она уже улыбалась насколько только могла – до совершеннолетия Джейсон неоднократно справлялся подобным образом с её детскими проблемами. «Братик, ты – крокодил Амазонки!», выложила она в ответ один из их условных кодов. «Да. Теперь я твой совсем большой брат», признал за собой право на старшинство Джейсон, «Вон я как вырос, смотри! А ты как была маленькой глупой сестрёнкой, так и осталась. Зря мы всё-таки отметили твоё совершеннолетие тогда. После этого ты совсем перестала слушаться, но совершенно не повзрослела! Мне вновь и вновь нужно разбираться с твоими сбитыми коленками…» «О, это не коленки уже, Джейсон… Джейсон!» Мона вновь всхлипнула, и всё её тело задрожало. На протяжении пятнадцати минут Джейсон был не в силах остановить её рыдания. Удостоверившись в бесплодности своих усилий в первые несколько минут, он осторожно выпустил её из объятий и теперь сидел спокойно рядышком с сестрёнкой и курил. Лишь Мона подняла взгляд на играющую поверхность реки, он отшвырнул окурок и обернулся. «Ну? Легче?», рука Джейсона сжала руку сестры. «Просто слёзы закончились!..», капризно сообщила она, «Во мне слёзы уже кончились, Джи, а я всё не знаю и не знаю, что же мне делать!» Джейсон молчал, поскольку не понимал ещё до конца сути, скрывавшейся за этим классико-риторическим вопросом. «Поговорить об этом с тобой так, как мы говорили с тобой, когда были детьми?», Мона взглянула на него и вновь перевела взгляд на реку. «Но я не знаю, может ли это помочь. Мы оба выросли и у каждого теперь своя собственная семья и свои собственные проблемы. Господи, как легко мне было говорить с тобой в пятом классе о Билли Смитте, который подставил мне подножку, о нём же в девятом классе, когда он пригласил меня впервые на дискотеку для взрослых, или вообще о платьях, которые мне были к лицу или не к лицу на твой взгляд. Боже, это было так просто, что даже смешно». «Моя прелесть», серьёзно ответил Джейсон, «Ни один из перечисленных вопросов не показался бы тебе смешным, если бы я предложил посмеяться над ним тогда. Меняется время – меняются проблемы. Но всегда находится выход, если его искать. Особенно если искать его вдвоём!» «Вдвоём? Джейсон, ты, правда, поможешь мне?», тёмные глаза Моны выглядели умоляюще, «Ты всё тот же, да? Мой большой и сильный брат, который может протянуть своей маленькой сестре сочувствующее ухо верного индейца?» «Я не думаю, что это когда-нибудь перемениться. Ты по-прежнему моя сестра и я по-прежнему люблю тебя…» Мона наклонилась и порывисто поцеловала его в щёку. «Я знаю. Но мне трудно, Джи… Мне трудно открыть всю душевную глубину моих болей даже тебе, братик. Это слишком личное…» «Фрэнк?» Она кивнула: «Это уже настолько очевидно?» «Нет. Лишь предположение. Просто имеется не так уж много личных вещей, способных вызвать слёзы женщины в середине ночи. Муж, как раз, одна из этих немногих вещей». «Я не знаю, с чего начать…», произнесла Мона, «Иногда мне кажется, что это было всё время. Но мы ведь с Фрэнком женаты всего только шесть месяцев…» Джейсон слушал, не прерывая сбивчивый рассказ Моны, и постепенно проникал к пониманию проблемы. Проблема, собственно, была не первостепенной важности, но вполне могла привести к первостепенной важности проблеме разрушения семьи. Мона и Фрэнк любили друг друга, это было главное. А из остального им предстояло выпутываться. Самим. Это Джейсон понимал. Но столь же хорошо он понимал и то, что им можно помочь. Фрэнк был стоящим парнем, но обременённым целой кучей собственных комплексов. А Мона… Мона всегда была слишком тихой девочкой для того, чтобы активно противостоять кроме своих маленьких страхов ещё и большим чужим. Ей действительно нужна была скорее ограждающая стена, как для оранжерейного растения, чем поле деятельности, как, к примеру, для Лиз. Том был такой надёжной стеной. Но Фрэнк мог стать не хуже. Стоило лишь обратить ему крепость своих запоров на охрану своего цветка от всего мира, а не закрываться самому от самого любящего его существа. Пока же Фрэнк занимался, видимо, лишь тем, что ограждал общественные устои от новых для него чувств и желаний Моны. В таком случае для него более естественно было бы заключить брак с полицией нравов… Джейсон обнял Мону за плечи и слушал её прерывистый, мокрый шёпот. «Я не знаю, что делать. Я пробовала всё. Но мы в итоге дошли до того, что я перестаю себя чувствовать женщиной в присутствии Фрэнка…» «Ого! А вот это уже просто вредно! Для вас обоих», Джейсон оторвал её голову от своей груди и посмотрел прямо в заплаканные глаза, «Когда женщина не чувствует желания в присутствии возлюбленного, а мужчина не чувствует в себе решимости заслонить её на свете от всего, что только способно посягнуть на её робкий свет – это больше не возлюбленные и не любимые. Вы на пороге, моя дорогая сестрёнка! Но не стоит прыгать из самолёта, не научившись летать. И с этого дня ты никогда не должна забывать о своей женственности, более того – о своей дикой сексуальности. Сознательно активизируя это чувство именно в присутствии Фрэнка». «Большой брат, раздувающий эго своей маленькой сестры», Мона подняла лицо и улыбнулась, «Ты всегда был непревосходим в этом, Джейсон. Почему Фрэнк так не может?» Она наклонилась и ещё раз поцеловала его в щёку. «Нет, Мона. Ты должна забыть для себя самой и для Фрэнка определение «не может»! Вам оно уже противопоказано. И Фрэнк может и ты. Вы оба «можете». Только пока не делаете… Встань, я тебе кое-что покажу!» Мона, улыбаясь, поднялась на подрагивающие ещё нервно в коленках ноги. Джейсон смотрел на эту миниатюрную, дрожащую, растерянную русалку с распущенными чёрными волосами и неожиданно даже для себя проникался пониманием того, что его слова о сексуальности Моны, произнесённые в исключительно педагогических целях, оказались ещё как соответствующими действительности. Ночная рубашка, висевшая бретельками на обнажённых плечиках только оттеняла дополнительно все интересные уголки Моны. К тому же в ярком лунном свете она была и вовсе полупрозрачной, так что Джейсон вполне мог рассмотреть тёмные кончики выпирающих сосков на торчащих в разные стороны холмиках Моны, а под животом смятая ткань, просвечиваясь, выдавала строение тёмного треугольника его «маленькой сестры». Джейсон невольно подумал о том, что слегка погорячился и дальнейшее осуществление им задуманного поначалу, как совершенно невинного, плана приведёт к неизбежной эрекции в его спортивных штанах. Но отмахнувшись от этой мысли, он решил продолжить. «Раздевайся!» Мона вопросительно взглянула на него. «Но, Джи, на мне ничего больше нет, кроме этой рубашки!» «Это номер один, Мона!», ответил Джейсон, «Запомни, для Фрэнка так же трудно будет впервые оказаться полностью обнажённым перед кем бы то ни было, в том числе и перед тобой, если ты не убедишь его в том, что объект его любви всегда отличен от других. Далее. Господи, но ты всё же чертовски прекрасна! Ну ладно. Далее целуемся. Помнишь, как я целовал тебя каждое утро перед школой?» «Помню…», Мона закрыла глаза на лунный свет и, сияя, подставила улыбающиеся губы. Джейсон чмокнул её в губки и неожиданно влип… Его поцелуй задержался, а язык рванулся в ротик Моны. Она со вкусом прикусила его язычок и не отпускала несколько долгих мгновений. «Вот!», с трудом оторвавшись, Джейсон выглядел немного ошарашенным, «Я хотел сказать, что вот такого поцелуя не достаточно для двух супругов, но… Мона, это всё из-за тебя!» Джейсон нашёл скорый выход, которым они часто пользовались раньше по отношению друг к другу. «Это из-за тебя всё получилось наоборот! Ты стала слишком красивая и я не могу тебя больше воспитывать!» «Джи, я не могу больше!..», капризно произнесла Мона, «Мне жарко! Можно я сниму свою рубашку? Пожалуйста?» Джейсон раскрыл рот: стоило лишь его «маленькой сестрёнке» чуть опустить плечи, как обе бретельки её полувоздушной ночной рубашки легко скользнули по глянцу плечиков, и вся её покрывающая ткань мгновенно ниспала к ногам радостно улыбающейся русалки. Но радостная улыбка его сестры всегда была в состоянии вызвать у него забвение и о более серьёзных её провинностях. «Поцелуемся ещё раз!», пошёл ва-банк Джейсон, и поцелуй слил их минуты на три. Мона мягко постанывала, шевелясь язычком под мощным натиском языка брата, и всем обнажённым телом подавалась вверх и навстречу его большому телу. А Джейсон держал руки на её талии и испытывал непередаваемое ощущение от прижиманий к своему обнажённому торсу её животика и очаровательных грудок. В конце концов Джейсон не выдержал, чуть опустил руки и ладонями взял сестру за небольшие округлые ягодицы. Она подалась ещё чуть сильнее вперёд, а он развёл в стороны её аппетитные булочки. Хихикнув, Мона оторвалась от «большого брата»: «Джи! Но ведь мы так с тобой…» «Поебёмся?» «Пожалуй, да…» «А это не правильно?» «Пожалуй, нет…» «Ты всё-таки просто бесподобна, моя маленькая сестрёнка! Ты действительно слегка подросла с тех пор, как я оставил заботы о тебе…» Они стояли теперь друг против друга, держась лишь за руки, и с неприкрытым интересом рассматривали сексуальные стати друг друга. «Мне не видно, Джи!», Мона отняла руки и спустила с Джейсона штаны. Его член закачался здоровой балдой прямо перед носом Моны, и она сразу оставила попытки снять штаны Джейсона полностью. Снизу она подняла глаза на Джейсона и озорно посмотрела на него из-под хуя. «Не смей этого делать, Мона!», прошептал брат, «Иначе ты на всю неделю останешься без карманных денег и я не возьму тебя на фильм категории “R”…» Мона наделась своим маленьким ротиком на головку его хуя. Джейсон взялся за ствол и поправил его во рту у сестры: «Так удобно?» «Уум-гу!», проурчала Мона, несколько раз с силой глубоко насадилась ротиком на член и вынула его изо рта, капризно сложив губки: «Я не буду у тебя сосать, Джи. Он у тебя солёный!» «Слава Богу!», вырвалось из Джейсона, «Подымайся немедленно, моя маленькая грязная сестричка! Я люблю тебя, но не делай, пожалуйста, глупостей. В крайнем случае их сделаю я». «Обещал!..», подымаясь Мона радостно вскрикнула, совсем как маленькая девочка, и стихшим голосом добавила: «Джи, сделай мне, пожалуйста, как можно больше глупостей!» «Оо-х! Твой брат, моя девочка, похоже рехнулся из-за тебя!», вздохнул Джейсон, вновь сжимая попку Моны в руках. «Это не правда, Джи! Мой брат просто пообещал мне сделать глупости своей маленькой сестрёнке. А ты знаешь, как хорошо мой брат делает всё, за что ни возьмётся? Глупости! Пожалуйста, глупости, Джи!» Мона выскользнула из объятий брата и легко опрокинулась на спинку в приглашении раздвигая свои стройные ножки. «Ну уж нет, моя крошка! Я не позволю тебе валяться на камнях. Они уже достаточно остыли, и моя маленькая сестра на самом деле может вместо небесных ощущений поймать зауряднейшую простуду! И даже все наши вместе собранные одеяния не помогут. Ты должна потерпеть немножко, Мона, если в самом деле так хочешь этих глупостей. Стань, пожалуйста, на четвереньки!» «Но так любят собачки, Джи!», Моне явно приглянулась роль капризничающей, но подчиняющейся сестрёнки. Через мгновение она уже стояла на коленках, облокотившись на выемку в камнях, и призывно подёргивала попкой. «Хорошо, я буду любить тебя, как маленькую пушистую собачку», сказал Джейсон, окончательно освобождаясь от штанов и подныривая лицом под попку Моны. Его рука скользнула ей под животик, пощекотала пупок и переместилась к груди. По очереди он стал сжимать её маленькие упругие конусы в своей ладони. Другой рукой Джейсон обвил стройное бедро своей младшей сестры и, нащупав её волосатый лобок, легко раздвинул половые губки её дырочки в стороны. С наслаждением он втянул в ноздри запах своей сестрёнки – это был запах настоящей женщины! «Можно я тебя поцелую, Мона?», Джейсон дышал на влажно раскрытые перед ним лепестки. «Но ты же не дотянешься, Джи!», Мона сделала робкую попытку обернуться, но её крепко держали руки брата. «Ничего. Я попробую…», Джейсон положил свои губы на половые губки младшей сестры. «Туда, Джи?», чуть вскрикнула Мона, «Нет, наверное… Ааа-ххх!» Мона закрыла от волнения глаза. «Ты сумасшедший, Джи! Как хорошо…» Её голое тело дрожало каждым дюймом и выгибалось навстречу лицу Джейсона. А он влажно почмокивал её губками в своих губах, наслаждаясь вкусом её протекающей писечки. Мона стонала и всхлипывала. Грудки её напряглись, и тёмно-коричневые соски теперь торчали вниз острыми кончиками. По всей спине бегали мурашки, собираясь в гусиную кожу притом, что Моне было вовсе не холодно… «Я сейчас кончу, Джи!», простонала Мона, «Пожалуйста, вставь мне твой член!» Джейсон оторвался от попки Моны и взялся за напряжённо покачивающийся свой ствол. Не долго думая, он лишь раздвинул пошире ягодицы Моны, так что перед ним в лунном свете предстал широко распахнувшийся её влажный зев. И сразу до всей глубины довёл своего петуха младшей сестре во влагалище. Мона замерла на секунду, чувствуя прилив тёплой волны ощущений изнутри по всему своему телу. Джейсон взялся за талию сестры и уверенно заработал бёдрами. Член заскользил, доставляя Моне такое количество чувств, что она заурчала и забилась бёдрами по всей его длине. «Я кончаю, Джи!», выдохнула Мона, и задница её задергалась в мелких судорогах на хую Джейсона. Джейсон, чуть сбавив темп, продолжал гонять надутого петуха в вагине сестры. Прошло не более минуты, которая показалась Моне то ли прекрасной вечностью, то ли счастливым мгновеньем, а Джейсон уже вновь начал наращивать темп. «Ооо-хххх! Джи, я так не могу! Аа-х! Джи, ты что? Так нельзя… Ооо-ййй!», застонала Мона так, что Джейсон даже на мгновение остановился: «Правда?» «Правда! Ох, не останавливайся, Джи!!!» Джейсон начал вгонять так, что почувствовал, как раскаляются его собственные шары, стучащие в шёрстку лобка Моны. Руками он взял теперь Мону за плечи и с силой теперь натягивал их на себя, заставляя её маленькую спинку до предела изгибаться назад. Мона почувствовала, как слёзы, на этот раз счастья, наворачиваются вновь на её глаза. «Джи… Аа-хх-а! Джи, я… А-ааа-х! Ещё немного и я…» Джейсон понял и без слов. В темпе он напряг живот, подгоняя почти сознательную свою эякуляцию. Через несколько мгновений Мона забилась в сильнейшем, втором своём оргазме. Достаточно узкие мышцы её влагалища сжимались и разжимались подобно с прикусом сосущему рту. Тут уже и Джейсона подбросило не на шутку. Шумно втянув воздух обеими чуть не разрывающимися ноздрями, он почувствовал, как начинает своё стремительное движение вверх по стволу молниеносный шар его страсти… И когда Мона только начинала забываться от настигшей её волны сокрушающего экстаза, Джейсон резко выдернул хер из её влажно щёлкнувших глубин и пустил длинную струю ей на спину. Струи ложились одна за другой длинными млечными трассами вдоль позвоночника по сверкающей атласной коже Моны, доставая отдельными каплями до её шёлково-чёрных волос и вплетаясь жемчужинами сиренево-лунного света в её пряди. Джейсон с улыбкой смотрел на свою столь прекрасную маленькую сестрёнку. А его маленькая сестра на ближайшие пять минут счастливо и беспробудно спала… «Доброе утро, малышка!», Джейсон смотрел на размыкающую с трудом глаза сестрёнку, неся её на руках к лагерю, «Если ты проспишь школьный завтрак, я заставлю тебя съесть обед два раза! Помнишь?» «Помню…», её губы тянулись к нему с поцелуями вновь и вновь. «Что нам делать, Джи?», спросила она уже на пороге своей палатки. «Начните с нежности…», Джейсон произнёс в полусонные глаза младшей сестры, «И быть может с открытости… Делитесь друг с другом всем на свете…» Линда Джефферз проснулась в окружающей темноте, когда край неба только собирался начинать светлеть в ожидании рассвета. Она осторожно прислушалась к размеренному дыханию мирно посапывающей своей кузины Карен, с которой они до позднего вечера обсуждали достоинства и недостатки Брэта. Линда невольно улыбнулась, испытав внезапный приступ приязни к кузине за то, что она никогда не торопилась просыпаться по утрам. В этот раз ей удалось вновь проснуться не разбуженной кем-то, а самой первой среди ещё спящего лагеря. Таким образом она просыпалась уже не первое утро. Предрассветный лес составлял для неё нечто особенное из того, что она обнаружила для себя в этом замечательном походе. Ещё в первое утро, случайно проснувшись накануне восхода солнца, она испытала всю прелесть одиночного пробуждения среди свежести просыпающегося леса. И уже много раз она поднималась, выскальзывала из палатки и недалеко убегала от лагеря. Найдя укромное место, она сидела, слушала звуки пробуждающегося леса и наблюдала начинающийся восход солнца. Чувств даже близких подобным она никогда не испытывала дома в городе, и теперь она редко пропускала возможность созерцать все радости великолепного утра. Тихо выбравшись из спального мешка, Линда потянулась и нащупала освежённые ночной прохладой джинсы с блузою, сложенные у порога накануне. Рядом же скользнули под руку незначительной полоской её белые трусики-бикини. Она вновь улыбнулась. Карен ненавязчиво подарила их ей специально в этот поход, и Линда, загорая в лесу, теперь чувствовала себя просто превосходно в этом лёгком наряде. В этой первобытной глухомани она и вовсе не отказалась бы бегать исключительно голой, одурманенной окружающей любовью язычницей. Свой же захваченный из дому лифчик она и вовсе позабыла уже в каком углу рюкзака следует искать. Чувство обступающего простора и охватывающей свободы не оставляло её ни днём, ни ночью. Врезавшись в писку белой полоской трусиков, она натянула джинсы, накинула блузу и зацепилась пальцами ножек за сандалии, стараясь при всём этом производить как можно меньше шума. Она взглянула снова на Карен. Девочка, и не думая просыпаться, спала. Бесшумно юная девушка переступила край палатки и на мгновенье замерла, впитывая всею собой свежесть предутреннего леса. Она медленно и до самого донышка глубоко вдохнула. Вкус свежести окружающего воздуха изобиловал холодом откатывающейся медленно ночи. Запахом леса была проникнута каждая его частица. Воздух пах так живо и восхитительно, что покалывал всё тело своим присутствием, заставляя даже забыть о настоятельной необходимости пописять. Нельзя было случайно разбудить кого-нибудь и остаться без такой прелести вокруг. Линда безмолвной тенью скользнула в тёмные заросли. Она сидела и смотрела в ещё чёрное ночное небо. Звёзды мерцали и блестели подобно искрам света, разбросанным по чёрному бархату. На востоке ещё лишь начинало сереть предрассветное небо. Там уже чёрные покровы неба обращались постепенно в тёмно-синие, утрачивая свои первые звёзды. Восход солнца приближался. Линда потрясла попкой под кустиком и огляделась вокруг, выбирая самое прекрасное для наблюдения рассвета место. Здесь всё же довольно много деревьев. А вот внизу у ручья… Её уши наполнились трелями просыпающихся птиц, когда она стала спускаться вниз к маленькой речушке. Она весело и почти уже совсем не тревожась о производимом её поступью шуме проделала больше половины пути уже, когда замерла на одной ножке от неожиданности – на берегу реки уже кто-то был! Странно… Кто бы это ещё отважился на всё безумство утреннего пробуждения вместо того, чтобы кутаться в уютную грубость ночи? Так или иначе, она почувствовала, что одиночество её мира нарушено, и её исключительные права на него попраны. Пытаясь разглядеть, кто бы это мог быть, она ещё немного приблизилась, и глаза её немного расширились. Это был не один человек, это было их два. И они были голыми, как в Эдемском саду! Но всё же было ещё темно для того, чтобы рассмотреть их лица. Кто же это? Брэт и Карен? Да, брат Линды драл эту обворожительную смуглокожую брюнетку, их кузину, при первом подворачивающемся случае. О чём Карен непременно ставила в известность Линду, рассказывая обо всех мельчайших подробностях состоявшегося свидания ежесекундно замирающей от восторга своей кузине. Линда неоднократно завидовала и покусывала Карен за щёчку в сеансах своей вынужденной мастурбации. Карен же, в мастурбации уже не нуждавшаяся, лишь смеялась над своей совсем юной подружкой. Но Карен сейчас крепко спала, если только она не научила посапывать за себя своего надувного аллигатора, на котором они с Линдой барахтались во всех лесных ручьях и озёрах. Тётя Мона и дядя Фрэнк? Но Линда знала уже немного дядю Фрэнка. Утро исполненное романтики могло бы поднять его из тёплой постели разве что только голосом президента, объявляющим об экономическом крахе. Маловероятно, что тёте Моне удалось вытащить дядю Фрэнка, да ещё и заставить раздеться на берегу речной прохлады. Оставались мама и папа. Линда с замирающим трепетом, скользнувшим между губками писки, подумала о том, что да… Да, эти бы определённо могли! Они вполне могли проснуться, когда им только в голову взбредёт. Они вполне могли валяться голыми, где только им заблагорассудится. И они вполне могли… Дыхание Линды перехватило. Но разве можно подглядывать ей за ними? «Нет!», твёрдо ответила она самой себе и сделала первый шаг по направлению к поросшему густым кустарником краю берега. Как бы то ни было, она хотела наблюдать своих папочку и мамочку, здесь и сейчас, что бы они там себе на этом прелестном лунно-утреннем берегу ни надумали делать! Отлично устроившись за огромным, скрытым в кустах валуном, Линда не на шутку была встревожена: до неё стали доноситься звуки приглушённого урчания молодой тигрицы. Боже, что они там делают? Может мамочка решила поохотиться на бедного папочку и его самое время спасать уже? Линда в нетерпении осторожно раздвинула ветви кустарника и замерла. «Бедный папочка» со своей статью зашедшегося в исступлении викинга стоял на коленях позади поблескивающей в лунно-предутреннем свете попочки и натягивал её изо всех сил на себя. Но попочка принадлежала не маме! На мгновение в свежести воздуха приближающегося утра открылись навстречу друг другу два прелестных ротика. С открытым ртом Линда стояла в скрывающих её кустах. А прямо перед ней широко раззевался в бесплодных попытках сдержать стоны, переходящие в утробное рычание, маленький ротик её закрывшей в страсти глаза родной тёти Моны… Она же папе сестра! Папа медленно вводил на всю глубину и затем также медленно вытаскивал почти до конца свой достаточно длинный член. Линда почувствовала, как легко весело задрожали её собственные ножки. Тётя Моны вся выгибалась навстречу члену папочки и мотала головой с рассыпающимися чёрными волосами. Девочка в кустах почувствовала, как её саму чуть прогибает в талии назад от возникающих невольно ощущений сопереживания своей тётеньке. Папа наращивал темп. Тётя Мона теряла последние чувства. А Линда судорожно совала ладошку под тугой пояс джинс. Чёрт, милая Карен, лучше бы ты подарила мне свой констант-вибратор, которым хвасталась всё прошлое лето в случавшихся совместных прогулках – он так удобно располагался и был незаметен под одеждой! Папочка драл свою сестричку с пылкостью готовящейся взорваться паровой машины. Только бы успеть! Кончить до того, как всё завершиться… Только бы успеть! Но Линда немного совсем не успела… Отец взял ещё оргазмировавшую тётю Мону на руки и поспешил с ней к лагерю, пройдя всего в каком-нибудь метре от замершей в кустах доченьки. Всё-таки начинало светать и он торопился. А Линде были видны капельки пота на его лоснящемся торсе и капли спермы на спинке тёти Моны. Линда с замершей в штанах рукой сложила в невыразимом капризе губки и осталась «обиженной девочкой» на весь день… И в этот день доставалось от неё почти всем. Особенно её «вниманием» не был обижен родной папочка, к которому она просто откровенно придиралась по поводу и без повода, тормошила его по случаю и без случая за подворачивающиеся под руку налитые мускулы и строила ему всячески раздосадованные мордашки. Папочка же лишь сам осложнял своё нелёгкое положение приступами невыносимого смеха над своей не находящей себе места дочей. Перепадало и остальным, а кончилось всё тем, что Линда не выдержала и принудила вечером в их палатке Карен к совместной мастурбации. Карен, не улучившая сегодня момента для прямого контакта с братцем Линды, дрочила на своего глупого Брэта, а Линда, закрыв глаза и впившись в поцелуе в hairy-мышку Карен, представляла себя на месте тёти Моны играющей в любовь со своим папочкой и кончила, лишь почувствовав прохладные капли его спермы падающие на её прогнутую спинку… =…=Мона обессилено пробиралась в пространство первого утреннего света своей палатки. По привычке она даже не обратила внимания на по всем её предположениям крепко спящего Фрэнка. Но вдруг её глаза расширились в непередаваемом ужасе: её муж лежал абсолютно голый поверх своего мягко раскинувшегося спальника и вовсю дрочил торчащий вертикально член! От всей неожиданности ей увиденного Мона опустилась на четвереньки и закусила губку. «Фрэнк, я… занималась любовью с Джейсоном!..» Фрэнк почему-то посмотрел не на неё, а на её подушку в углу палатки и продолжил небыстро наяривать член. Мона вытянулась рядом с мужем на его спальном мешке и произнесла: «Извини… Я больше не буду, Фрэнк?..» «Она пудрит нам мозги, Фрэнк!», улыбался вновь видимый лишь Фрэнку Том, «Но нас не так просто провести, уж поверь мне! Ты должен проверить. У свежеоттянутой женщины очко хлюпает, как у писающей кобылки. Вот попробуй!» Фрэнк потянулся к жене и положил руку ей на влагалище. Оно чмокнуло его в ладонь не вполне достаточно звонко для того, чтобы он безвозвратно удостоверился во всей правдивости слов супруги. «Моя маленькая! Ты обманщица… У женщины, которая занималась любовью, очко хлюпает, как у писающей кобылки…» Моне показалось, что она просто ещё не вышла из послеоргазменного обморока и всё видимое и слышимое ею лишь грёзы на грани серьёзного бреда. Она даже обиделась. «Но это правда! Я отдалась Джейсону! А он – мой брат, всё-таки…» «Моя ласточка, разреши мне поцеловать тебя в губы!», Фрэнк перевернулся на легко раскинувшееся тело жены и его торчащий член упёрся ей в лобок. Его губы нашли её пребывающий в растерянности рот. «Ммм… Ох, Фрэнк! Но я выебана уже… я обкончалась, как лесная кошка… два раза…», Мона в отчаянии форсировала события, наращивая энергетику применяемого лексикона, «Просто… Просто он кончил не в меня, а… а на попку…» «Другое дело!», подсказал Том. «Другое дело…», согласился Фрэнк, «Лапочка, я думал всю ночь и мне показалось, что вчера я лишь раздразнил твою несчастную из-за меня киску. Если ты ещё немножко потерпишь меня, то я попытаюсь наверстать и исправить эту оплошность…» «Но, Фрэнк…», запас аргументов «против» у Моны начинал заканчиваться, несмотря даже на вполне успокоившееся уже было состояние её письки, «Фрэнк… Мне немного тяжело под тобой, Фрэнк!» «Я благодарен тебе, Мона, за то что ты сказала «под тобой, Фрэнк», а не «с тобой, Фрэнк». Так тебе легче чуть-чуть?», он стал на локти и опёрся на колени, немного оторвавшись от жены. «Да… Да, так легко… Фрэнк, ты любишь меня, да?» «Ну в данный момент я тебя попросту ебу, дорогая! Но, честное слово, я буду признателен тебе, если ты вернёшься к этому вопросу чуть позже…» Член Фрэнка заходил между ног Моны, и она с удивлением обнаружила за собой какую-то пропастную способность к удовлетворению. Ей вновь уже хотелось, невзирая на лишь схлынувшее обморочное состояние от предыдущего оргазма. Но всё-таки трижды за одну ночь в два члена её не любили ещё ни разу в жизни… Она слабо постанывала и шептала «ещё, Фрэнк… ещё…», а экстаз заволакивал её на этот раз подобно укутывающей простыне мягко и будто со всех сторон сразу. Она даже не заметила, как слил в неё обильные потоки Фрэнк, продолжая раскачивать в ней ещё стойко торчащий член до тех пор, пока не послышались её жалобные тревожные всхлипывания. Мона раскачивалась на воздушных волнах оргазма и плакала от свалившегося на неё счастья… =…=Такой приступ любви к собственному папочке Линда испытывала только один раз в жизни, когда ей однажды приснилась очаровательная кукла разговаривающая с мяукающим котёнком, а на следующее утро Джейсон принёс именно эту куклу в комплекте с настоящим котёнком и поздравил Линду с Днём Ангела. Теперь ей, правда, покоя не давала совсем уже не кукла, а восхитительно поблескивавший там на берегу папочкин приап, но состояние волшебного полусна возможного к реализации так же как и тогда, очень давно, не оставляло Линду в покое вот уже несколько дней. Конечно, доча и понятия не имела, как возможно осуществить свои тайные помыслы. Но уверенность в том, что она хотя бы попробует что-то сделать, не оставляла её. После того взбалмошного дня она обратилась, кажется, в полную свою противоположность, была тиха и задумчиво в общении со всеми. И дольше всего её исполненный тихих печальных вздохов взгляд задерживался на папочке… Нет, она само собой не мечтала о том, чтобы поменяться местом в палатке с мамочкой и стать законной супругой своему отцу. Подобные бредни её, богу слава, не навещали. Но поиграть с ним хоть немножечко… Как хотелось бы с ним поиграть в самую настоящую взрослую любовь! К тому же неожиданно для себя Линда обнаружила, что из присутствующих в их дальнем походе милых дам лишь она одна осталась в положении страдающей от одиночества девочки. Одиночество, правда, было чисто физического плана, потому что всех остальных отношений ей перепадало даже больше, как младшей представительнице женского пола, чем другим участникам турпохода. Но ей было, ей-богу, не до разбора физических и духовных планов! Карен приходила в палатку пахнущая спермой Брэта. Под мамочкины вздохи порой просто невозможно было уснуть. Тётю Мону ебал папа и возможно всё-таки дядя Фрэнк. Линда же вынуждена была мастурбировать, как маленькая девочка. А ей просто хотелось поиграть с любимым папочкой… Тем утром Лиз была счастлива. Лиз была счастлива каждым утром, которое не приходилось на день её дежурства по кухне. Лиз радостно мешала Моне в приготовлении пищи своим щебетом до тех пор, пока подкравшийся Джейсон не заполучил свою жену к себе на колени. После этого вся утренняя активность Лиз обрушилась на Джейсона, на что тот отвечал редкими остроумными выпадами, основное время уделяя скрытному на его взгляд ощупыванию прелестей жены. Футболка Лиз отлично обнаруживавшая неосмотрительно забытый при одевании ею лифчик то и дело оказывалась слегка задранной, на что Лиз реагировала непременным одёргиванием и состраиванием страшных глаз Джейсону. «Джей, ты варишь сегодня утренний кофе, если ты об этом ещё не знал!», в конце концов не выдержала Лиз. «Мой кофе – чикагское пойло, в сравнении с утренним Earl-Gray из твоих рук, дорогая!», парировал Джейсон, поглаживая через спортивные штаны киску Лиз, «Ты приготовишь свой замечательный чай?» На что Мона их тут же заверила, что ни в коем случае не доверит приготовление изысканного напитка любому из обоих варваров. «Я хочу пройтись немного…», сообщила Линда кузине Карен. Они сидели невдалеке от походного костра, пока Брэт с Филом бродили по лесу в поисках хвороста. Взгляды Линды на папочку с мамочкой носили столь пристальный и постоянный характер, что Карен вынуждено заподозрила семейство Джефферзов в нанесении накануне какой-то тайной обиды своей дочери. «Хорошо!», столь легко согласилась Карен, что Линда подумала о том, что Филу, похоже, придётся тащить собранный хворост в лагерь в одиночку, «Только ты куда пойдёшь?» Наскоро скорректировав возможно большее расхождение маршрутов с Карен, Линда пошла вместо леса к костру. «Папочка, я хочу погулять!», это было правдой. Джейсон поднял смеющиеся глаза от полноценной груди жены и согласился вполне: «Ага…» «Папочка!», Линда вернула вновь скользнувшее к буферам Лиз внимание отца к себе. «Я хочу пройтись по лесу перед завтраком!» Джейсон поднял глаза на этот раз несколько медленнее. «Лиз!», произнёс он тоном вынуждаемого к мысли ковбоя, «Мне кажется это касается нас обоих! Дочь спрашивает родительского благословления на утреннюю прогулку по лесу…» Лиз отнюдь не пребывала в настроении поддерживать сейчас супруга в чём бы то ни было. Автоматически став на сторону наверняка им обижаемого чада, она строго посмотрела на Джейсона и с невыразимым сожалением на дочь. «Доча, твой папа чудак на букву «эм»! Не закрывай, пожалуйста, ушки, а то я скажу ему всё, что мне так хочется ему сказать… Джей – как? Разве ты не занят ребёнком? Бедной девочке не дозваться своего несносного папочки на прогулку ранним утром в незнакомом лесу?» Лиз с удивлением посмотрела прямо в глаза Джейсону, повернув его голову к себе за вихры. «Дорогая, но я думал… У нас взрослая бедная девочка… И не боится ходить в незнакомом лесу в любое время суток!..», Джейсон с трудом приподымал большую попу Лиз со своих колен. «Ах, Джей! Какая разница, что ты думал! Может быть как раз взрослым девочкам страшнее всего бывает в незнакомом лесу! Малышка боится и хочет гулять, я правильно поняла тебя, моя крошка Ли?» «Да, мамочка…», Линда стыдливо потупилась. «Джей, займись ребёнком немедленно, если ты не можешь даже сварить утреннего кофе своей благоверной!», Лиз ущипнула Джейсона за зад «на дорожку» и обернулась к Моне, больше не обращая на них с Линдой внимания. «Ну что ж…», Джейсон улыбнулся Линде так, что она на миг забыла о своих настоящих проблемах и вспомнила, как Джей таскал её по полянкам вкусной земляники давным-давно, «Пешком или в конном строю?» Линда даже рассмеялась, представив этот их «конный строй» теперь, когда наездница лишь на голову была ниже своего «дикого мустанга». Подобрав улыбку, она смилостивилась и объявила о своём решении идти «На этот раз пешком!..» «Тогда веди, путеводная звёздочка!», Джейсон протянул свою лапу и вложил её в узкую ладошку дочери. Вдвоём они направились в звенящий птичьим щебетом и стрекотаньем цикад насквозь солнечный лес. Линда уводила его всё дальше в лес, не имея ни малейшего понятия о том, куда идти. Ей нужно было лишь подальше забраться от лагеря. «Эй, мы не заблудимся, малышка?», спросил её отец. «Не заблудимся, папочка. Мы уже почти пришли», Линда оглянулась назад и удостоверилась в том, что лагерь остался достаточно далеко. Теперь предстояло лишь найти подходящее укромное местечко… Её глаза скользнули вокруг. «Это здесь, вон – справа». «Что – здесь?», Джейсон пребывал в своих вечных непонятках. «Маленькая, уютная полянка», объясняла Линда всё равно ничего не понимающему папочке, выводя его на мягкий зелёный коврик, покрытый головками одуванчиков. «Понял!», сделал вид Джейсон, «Здесь и заночуем?» Он присел на гладкий ствол большого поваленного дерева. «Папа, перестань хихикать пока я тебя люблю!», собрала всю серьёзность в свои очаровательные складочки между бровями доченька, «Мне нужно поговорить с тобой…» «Уже!», с готовностью собрался Джейсон. У его малышки опять, как и много раз до того, возникли её тревожащие проблемы, и он был преисполнен решимости сражаться за нежно-обожаемое своё существо до последней ниточки нервов. «Что случилось, котёнок?» «Папа…», Линда чуть задержала дыхание, «Папа… я видела вас с тётей Моной тем утром!..» «Ну и как мы с ней смотрелись?», лицо Джейсона выразило искреннюю озабоченность. «Вы смотрелись с ней абсолютно голыми!», воскликнула дочь. «Ты знаешь – это я помню отлично и без тебя. Меня интересует насколько симпатично мы выглядели со стороны! Мы не перепугали моего бедного ребёнка?» «Папочка! Вы перепугали твоего бедного ребёнка до того, что его писька дрожит до сих пор! Вы были просто прекрасны…», Линда стояла перед Джейсоном, теребя единственную пуговку на своей рубашке. «Ну тогда я спокоен…», облегчённо вздохнул отец, «А о чём ты собиралась поговорить со мной, доча?» «Папа!..», мысли Линды немного путались, «Но ведь тётя Мона тебе сестра!.. И мне с Брэтом она тётя, и маме она тоже, между прочим, кто-то там!.. А адюльтер? Поверь мне, я уже знаю, что означает это слово, и ты больше не проведёшь меня утверждением, что это способ вегетативного размножения у кроликов! Тебе должно быть стыдно, наверное! Папочка, тебе стыдно? Хоть капельку? А?» «Нет, моё сокровище, мне не может быть стыдно. Мы с Моной любим друг друга!», Джейсон смотрел в глаза дочери открытым взглядом чистого семилетнего ребёнка. «Я тоже!..», непроизвольно вырвалось у Моны. «Что – тоже?», не понял Джейсон. «Я тоже тебя люблю! И хочу, чтобы мы вместе с тобою любили друг друга…» «Привет! Приехали…», до Джейсона со скоростью излишне бронированного танка стало доходить, «Но я же тебя и так люблю. Значит, мы любим друг друга…» «Нет!», прервала его Линда, «Я хочу, чтобы мы любили друг друга, как вы с тётей Моной!.. Папочка?» Джейсона слегка качнуло на его пеньке. Его прекрасная доча требовала от него физической любви с теми же глазами, с которыми она когда-то требовала у него в магазине никчёмную на его взгляд и отнюдь не самую дорогую игрушку, которая казалась ей тогда верхом двинутости. Это было даже для него слегка выше крыши… Он к мыслям о Моне-то ещё не до конца привык! «Нет, принцесса, на это я пойтить никак не могу!», он смотрел, широко улыбаясь, вверх на свою ставшую для него только сейчас совершеннолетнею дочь, пытаясь скрыть за улыбкой свою лёгкую растерянность. «Папочка, ну не балуйся, пожалуйста!», произнесла Линда на грани отчаяния, «Я тебя в самом деле так сильно люблю, что могу заболеть от тоски! Что тогда скажет мама?» «Ну не знаю…», Джейсон почесал в голове, «Наверное, пропишет тебе аспирин!» «Но единственный аспирин от моей болезни – это ты, папочка!», воскликнула Линда и, улыбнувшись, добавила для убедительности голосом Лиз: «В конце концов, ты собираешься лечить своего маленького ребёнка?» «Определённо…», пробормотал Джейсон. «Тогда…», его доча расстегнула единственную пуговку на своей рубашке, «Тогда… Папочка, можно я разденусь здесь? Мне жарко из-за тебя!..» Джейсон непроизвольно сглотнул и произнёс: «Можно… Но только до трусиков или я тебя не люблю!..» «Хорошо…», рубашка соскользнула с плеч доченьки так, словно до этого держалась лишь в воздухе. Джейсон сидел на стволе и со стойким желанием закрыть глаза от ослепляющей его наготы обнажающейся дочери смотрел на то, как пальцы её возятся с молнией джинсов. «Эй, а трусики? Мы договорились оставить трусики на моей дочери!», воскликнул он, когда её светло-золотистые кудряшки рванулись из-под молнии. «Прости, папочка! Трусики твоей дочи совершенно случайно остались в палатке, а джинсы ты уже разрешил мне снимать!», теперь она стояла совершенно обнажённая на расстоянии протянутой руки от него и вполне невинно хлопала на него своими бесподобными синими глазами. А Джейсон с одуревшим видом сидел и не мог отвести взгляд от прекрасного тела своего чада. Разметавшиеся, как и обычно у Лиз, пышные белые волосы ниспадали на её небольшие ещё, но уже налитые грудки, и груди дочери грозили в своё время даже превзойти размеры её собственной матери. Немножко более тёмные, чем у Лиз соски. И эти очаровательные белые полоски от бикини на не загоревших сисечках и на лобке. Джейсон никогда ещё не обращал внимания на то, насколько сексуальными могут быть эти не загоревшие потайные местечки в контрасте с бронзой загара остального тела. Цвет же волос Линда унаследовала от обоих своих родителей в равной степени, и теперь её белые кудряшки отливали красивым светло-золотым отблеском и как нельзя лучше вписывались в нежную незагорелость лобка. «Пап?..», Линда провела руками по телу снизу вверх и чуть подняла свои сисечки. «Нет, моя принцесса! Максимум, что я могу дать тебе – это разве что лёгкий лэйк! И то исключительно ввиду твоей неземной красоты, моё наказание господнее!» «Лэйк?... Это когда…» «Да!..», вздохнул Джейсон, осознавая внезапно, что сидит с широко раздвинутыми ногами, из-под ткани выпирает его бугор, и он не может сдвинуть ног, потому что мешают бёдра Линды. Он положил, решившись, наконец, руки ей на талию и чуть привлёк к себе. Линда почти не переступила ногами, лишь сильно подав вперёд бёдра. Перед глазами Джейсона из облачка её волосков проглядывал тёмной стрелочкой разрез её киски. «Немножко шире, моя крошка!», произнёс он и как в омут с головой погрузился в страстный поцелуй лона его дочери. Линду забрало сразу и со всем неистовством. Она вначале обняла папочку за голову, а потом просто вцепилась в его кудри, в стремлении вжать как можно сильнее в себя его остро-щекочущийся язычок. Ножки её дрожали в коленках, она с трудом стояла, но старалась возможно шире раздвинуть их. Глаза её закатывались, и продолжительные стоны вырывались из глубин её страждущего горла. Руки Джейсона давно соскользнули с её талии на ягодицы, и теперь он со всей страстностью сжимал отличные упругие булки своей дочери, яростно растягивая их в стороны и вталкивая язык в её сладко-солёную дырочку. Клитора почти не было. Во всяком случае, это был ещё далеко и далеко не тот хорошо активированный дующийся болванчик, который встречал Джейсона каждый раз при подобных объятиях с Лиз. Поэтому со всей осторожностью Джейсон проскальзывал кончиком языка по маленькой алеющей надутости, но его неискушённой в оральных ласках дочери и этого было вполне достаточно для того, чтобы уже через несколько минут их чувствительных поцелуев застонать почти в крик и забиться попкой в папочкиных руках. «У-ум-гуу!..», Джейсон широко раскрыл рот, почувствовав как струйки её нежных секреций начинают бить из глубинок влагалища. «Папочка!.. Папочка… А-ааа-ххх! Я люблю тебя, Па… А-аахххх!», Линда брызгалась папочке в рот, кончая и едва держась на ногах. Лишь через минуту самой вечности она, отдрожав окончательно попкой, без сил опустилась к его ногам: «Оо-х… Папочка… Па… Спасибо!.. Любимый мой…» Джейсон курил, с облегчением наблюдая убывание приключившейся с ним эрекции, и гладил свою девочку по голове. «Пап, но я хочу его в рот!», огромные синие глаза из-под его живота. «Нет». «Пап, но я хочу его во мне!» «Нет». Джейсон сам порой поражался своей непреклонности. «Папочка, ты жестокий, да? Ведь нет! Ну можно я, пожалуйста, хоть посмотрю… Пожалуйста, папочка! Я только посмотрю… Честно-честно!…» Её руки трогали его за место неубывающей более эрекции. Он молча сидел и курил, глядя исключительно в небо, чтобы не встречаться с тем же небом, опрокинутым в её глаза… «Ну, пап!..», она возилась с его спортивными штанами с таким азартом, как будто сделала ставку на его раздевание. В конце концов, ему стало жаль своей родной дочери, он поднялся, снял с себя всё и вновь уселся на своё место на стволе: «Смотри… Но ты обещала, доча! Только посмей открыть ротик!..» «Всё маме расскажу, что ты мне ничего не давал!» «Интересен будет также поименованный список всего того, что конкретно я тебе не давал!» «Пап, а он всегда у тебя такой большой?» «Нет, только когда ему морочат голову!» «Можно я посижу у тебя на коленках?», это был не вопрос, потому что она успела уже умоститься у него на коленях, широко разведя свои ноги, охватив его своими чудесными стройными ляжками и подъехав всем своим очаровательным животиком под его мохнатый пресс. «Господи, до чего же ты прекрасна!», Джейсон откинул голову, закрывая глаза. «Папочка, я так тебя люблю…», она шевелилась животиком под ним и его торчащий член дёргался, тычась в её разверстое лоно и задевая половые губки его дочери. И доёрзалась… «Доча, ты села папе на хер! Прости уж за несколько недетскую грубость выражений…» «Нет, пап. Мы просто играем… в любовь!», Линда чуть задыхалась от полноты ощущения заполненности своего лона членом отца. Глаза её закатывались, она стала медленно приподымать и опускать свой таз над коленками папочки. «Ну нет!», Джейсон почувствовал как стремительно начинает приближаться к финалу его собственное достоинство, «Так уж совершенно неправильно, доча! Мгновение…» Он встал, поддерживая её за зад и, не снимая Линду со своего торчащего изо всех сил члена, осторожно уложил её на зелёный ковёр одуванчиков. Теперь «доча» была запрокинута в классической беспомощной позиции, и Джейсон имел хоть какую-то возможность контроля собственных ощущений. Линда же, казалось, даже не заметила всех пертурбаций происшедших с нею. Она ни на миг не прекратила своего беспрерывно рвущегося с губ стона страсти. На пике её самых затаённых мечтаний папочка накачивал её теперь на полную глубину своим шикарным болтом… И в этот раз Джейсону не пришлось слишком долго уговаривать пиздёнку своей дочери пустить сок любви. Под его монотонными вколачиваниями извивающаяся Линда очень скоро захрипела и замяукала в предоргазменных схватках. Тогда Джейсон чуть надбавил темп, сжимая одной рукой восхитительную грудку доченьки. И когда он чуть сжал её коричневый в белом треугольнике сосочек, его доченька рванулась всем телом навстречу ему и опала, входя в колотящую её дрожь нового пламенного оргазма… «Всё!», Джейсон стоял над голой доченькой, пытаясь заправить всё никак не унимающегося своего жеребца в штаны под восхищённые взгляды дочери, «Всё, моя маленькая. Накидывай то, что ты считаешь своей одеждой и идём завтракать! Если нас ещё кто-то накормит, после нашего опоздания…» Линда, путаясь и приседая своей обворожительно голой попкой, залезла всё-таки в штаны и накинула рубашку. О том, что её рубашка ещё и застёгивается, она вспомнила уже под развесёлым взглядом Моны у костра: «Ой!.. Расстегнулась где-то… в лесу…» «Ты не смотрел за малышкой, отец?», уточнила со смехом Лиз, «Моя маленькая, он вновь “считал белок”?» «Нет, мамочка, что ты!..», Линда присела рядом с Джейсоном и прижалась к нему всем телом, «Я люблю папочку…» Они оказались не самыми опоздавшими к завтраку в это утро. Мона и Лиз пробировали уже третью порцию кофе. Просто завтрак из раннего утреннего превращался в утренний поздний, но среди окружающей свободы пространства и времени это никого не смущало. «Вот и дрова. Джи, подкинешь в костёр!», попросила Мона, видя, что за деревьями замелькали фигуры Карен и Брэта, старательно несущих три хворостины в четырёх руках. «Веришь, нет – нету сил, сестрёнка…», после завтрака Джейсон славился одолевающей его ленью. Он возлежал сейчас, широко раскинувшись на спине, голова к голове с Линдой, грыз соломинку, смотрел на пробегающие в вышине облака и щекотался ушами с дочей… «И как можно любить человека, который не может зажечь огня родной сестре? Доченька – вопрос к тебе!», засмеялась Лиз. «Ой, ма! Это папочка? Папочка может… зажечь огонь… родной сестре… и вообще кому угодно… Знаешь, как он зажигал!!!», глаза Линды, смеясь, бегали по облакам и, казалось, до сих пор были не в состоянии собраться в одну кучу… События тем днём столь удачно начавшимся для Линды развивались стремительно. Облака, ещё с утра безмятежно наблюдаемые Джейсоном в постланчевой тишине, росли и набирали в весе со скоростью канзасских бройлеров. Уже к обеду из невинных белых овечек они превратились в крутобёдрых свинцоворогих баранов. А после того как, постоянно с тревогой поглядывая на небо, все второпях покончили с обедом, подул шквальный пронзительный ветер и все, кроме Джейсона и Фрэнка забились по своим палаткам. Фрэнк и Джейсон дополнительно крепили палатки к стволам деревьев, на чём настоял Фрэнк, не надеявшийся в хороший ветер даже на самые прочно вбитые колышки. Первый гром грянул, когда Фрэнк уже проверял пологи у палаток, а Джейсон доматывал последнюю верёвку их с Лиз самой большой в лагере четырёхместки к стволу крепкого вяза. Гром грянул со стороны «мужской» палатки детей, и, спешно накинув петлю на узел, который сам он именовал «морским», а Фрэнк довольно беспардонно с его стороны считал Гордиевым, Джейсон поспешил к эпицентру грозы. Лесная гроза только набирала силу, пока больше сверкая молниями и роняя лишь первые тугие капли на жаждущие влаги листья деревьев. Зато под палаткой мужской половины детского состава гроза бушевала уже вовсю. Фрэнк стоял с лицом полуфиолетовым от гнева, со вздувающимися на лбу и шее венами. В отблесках молний он выглядел просто крайне фотогенично. Джейсон подумал сгоряча даже, что с такими данными набирают актёров на полный пансион в Голливуде для съёмок в фильмах ужасов без излишних затрат на грим. Перед этим олицетворением самого Гнева стояла парочка довольно беспечных существ, которые больше отдавали внимания первым срывающимся каплям дождя, чем обращённым к ним громовым взываниям Фрэнка. Брэт ещё иногда взглядывал прямо Фрэнку в глаза, видимо из мужской солидарности стремясь поддержать диалог. А Карен, видимо уже имевшая возможность за свои девятнадцать лет поговорить с папой, не интересовалась его сентенциями и вовсе нисколько. Она терпеливо ждала окончания процесса, уставившись на кончик своего горного кеда, ковыряющего уже намокающую, между прочим, землю. Из палатки с ловкостью сурков время от времени появлялись и исчезали мордашки Линды и Фила, на которых неподдельная радость сухого существования перемежалась с проявлениями сочувствия к своим братьям, сёстрам, кузинам и кузенам. Мона и Лиз тоже выглянули из своих палаток. «Вы неправы, дядя Фрэнк!», произнёс Брэт, слегка подрагивающим голосом, когда Джейсон оказался рядом с местом полыхающего конфликта, «Вы категорически неправы!» «Чёрт вас подери, мой юный друг!», ловко парировал Фрэнк, «Я ещё доверяю своим глазам и ещё не жалуюсь на мои барабанные перепонки! Я видел всё, слышал всё и понял всё, хотите вы того или нет! Кто из вас ещё осмелиться сказать, что я ошибся и что я неправ? Ну!» И Брэт решил, что помогать Карен ковырять землю куда интересней, чем пытаться переубедить дядю. «Нет, вы думали, я настолько глуп?», продолжал бушевать Фрэнк, «Вы думали, что я глуп и слеп, определённо?» «Фрэнк, меньше жару!», прервал его никак ничего не понимающий Джейсон, «Возьми себя в руки и скажи мне, что натворили эти малолетние ублюдки во главе с моим запевалой?» Фрэнк обернулся, вращая одичавшими в страсти глазами. «Джей, эти говнюки играли в карты моей колодой! Дальше рассказывать?» Последний вопрос адресовался «виновникам торжества». Карен докапывала ямку и была занята. Брэт оторвался от землеустроительных процессов и предположил: «Может не надо?» «Она чё у тебя – порнографическая?», спросил Джейсон. «Да не, нормальная. Просто они на раздевание играли, а потом врут, как треклятые!», Фрэнк метнул взгляд исполненный уничижения на Карен. «Ну нет! Чего б это мы на раздевание играли?», снова возмутился Брэт, видя снижение оборотов дядей Фрэнком, «Так… в очко…» «В очко… Вашу мать!», опять сорвался Фрэнк и апеллировал к Джейсону: «Джей, но я сам ведь слышал всё! И видел, как моя родная дочь стаскивала майку с Линды, а эти персонажи уже сидели голые по пояс! А они говорят, что меня глючит!» «Так!», Джейсон тоже решил присоединиться к рядам голивудоборцев и сдвинул брови, «А как, вообще эти пиздюки попали в палатку к девочкам?» «Джи, ты берёшь выше флагштока, как всегда! Это палатка мальчиков!», заметила подошедшая Мона, улыбаясь: «И вообще в этот раз раздача идёт совсем не по признакам пола, похоже, а по старшинству…» «Ну да… Учат там этих малых балбесов неизвестно чему!», поддержал жену Фрэнк. «Пример должны подавать младшим…» «Фрэнк, если они начнут подавать пример, то и мы с тобой забеременеем, а не только младшие!», поставила мужа в известность относительно необходимости ему в скором времени готовится к роли дедушки Мона. «Но колоду я им по-любому не отдам!», строго заметил Фрэнк, «Самим играть нечем!» В этот момент и хлынуло, как из ведра. Да к тому же с таким порывом ветра, что мгновенное исчезновение в палатке Карен и Брэта смело можно было приписать его шквальному удару. «К нам!», крикнул Джейсон: до палатки Моны и Фрэнка расстояние было раза в четыре больше. Мокрые, как потерпевшие кораблекрушение, Фрэнк, Мона и Джейсон ворвались «в гости» к сухой Лиз. «Ну что, карты есть, спиртовку найдём…», предположил Джейсон, «Высохнем как-нибудь…» «Не пойдёт!», категорически воспротивилась Лиз, «Всем переодеваться!» «Но в карты всё же придётся!», заявил вдруг Фрэнк, когда все, переодевшись, уже сидели вокруг спиртовки. «На раздевание?», поддержал Джейсон. Фрэнк посмотрел зачем-то в угол, обвёл всех взглядом и сказал: «Играть будем на палатки!» «Как это, Фрэнк?», подняла Мона встревоженные глаза. «Поясни!», попросил Джейсон. «Поясняю!», Фрэнк закусил удила, «С ночи нашей первой любви, Мона, я дал себе слово расширять по возможности больше своё понимание. Вот я понимал, понимал и понял. В этом лагере не занимаются любовью только мыши! Потому что отсутствуют… Границы свободной любви в наших семействах стёрли все традиционные межсемейные и внутрисемейные преграды. Ввиду чего предлагаю, на время кемпинга, по крайней мере, считать обе наши семьи одной. И вдобавок настоятельно рекомендую ещё расширить внутрисемейные отношения любви путём хаотичного перемешивания состава палаток!» Фрэнк посмотрел в угол и улыбнулся. Вслед за ним все остальные посмотрели в угол и не поторопились улыбаться. «Фрэнк, ты рехнулся?», высказал смелое предположение Джейсон на правах старшего. «Это не более, чем предложение! Не хотите, как хотите…», не обиделся Фрэнк, потому что из угла ему подмигнул Том: «Я же говорил, Фрэнк, что мы ещё уделаем всех!» Мона посмотрела ещё раз в угол, вслед за Фрэнком и сказала: «А я согласна с Фрэнком! Это, как минимум, интересно. В крайнем случае, если жребий выпадет неловко, то, живя в одной с кем-нибудь палатке ведь можно и не заниматься с ним любовью. Прости, милый, не подумай, это я не в адрес наших бывших отношений!» Джейсон подумал и сказал: «Я согласен!» «А я ещё и не возражала!», поддержала Лиз, и Фрэнк взялся за свою колоду… Если бы Фрэнк был профессиональным шулером, его бы не били друзья и уважали враги по одной, несущественной на первый взгляд, причине – у него были честные глаза. Но Фрэнк не был профессиональным шулером: мастерски он умел лишь загибать. Но в собравшемся семейном круга уличить Фрэнка в загибании угла было некому, потому что единственным кто мог бы это сделать был Том, в своё время и обучивший Фрэнка этому нехитрому, но порой очень и очень работающему приёму. Карта легла следующим образом. Первый же круг определил, что Карен и Брэт обречены на совместное существование в маломестке, которая раньше считалась «мужской». Круг второй выделил апартаменты пошикарнее Линде и Филу. На третьем кругу стояли четырёхместка Джефферзов и двухместка Стайверов. В четырёхместку благополучно «въехали» Лиз, Джейсон и Мона, а просторная и для четверых двухместка Стайверов досталась в полное и единоличное владение Фрэнка. «Совершенно забыл вам сказать», спохватился Фрэнк, «Хождение «в гости» вовсе не отменяется! Хотя, похоже, как я и думал, я кончу жизнь онанизмом…» «Я не дам тебе пропасть в одиночестве, милый!», воскликнула Мона. «Мы – не дадим!», поддержала Лиз. «Эй-эй! Посещение с трёх до семи по заверенным пропускам! Кефир не приносить…», начал Фрэнк входить во вкус назревавшего суверенитета. «Дождь, кажется, кончился!», потянулась всем телом Лиз. Мона откинула полог, и в палатку ринулись лучи заходящего солнца. Мокрый, начисто вымытый грозой лес вновь зажигался щебетом порхающих птиц. О правильном способе использования колоды Фрэнка оставалось только поставить в известность детей… Фрэнк, конечно, исполнил! Сам вполне спокойно укрывшись в своей одиночной палатке, весь остальной лагерь он заставил испытывать вынужденную чуть встревоженную озабоченность всеобщим вечерним новосельем. Остыл более-менее этот разбуженный им муравейник лишь с первыми звёздами, заблестевшими на прояснившемся окончательно вечернем небе. Но активность растревоженного лагеря теперь не исчезла вовсе, а лишь переместилась внутрь, под освещаемые огоньками свечей и спиртовок покровы его палаток. Первая брачная ночь новой семьи накрыла палатку Джейсона и Лиз с головой. Лиз сидела перед Джейсоном и Моной и пыталась внести осмысление в лёгкую сумятицу, царящую ещё в головах у всех. «Вначале это выглядело просто ужасно! Далеко отбрасывать каждое из табу, которые нам столь обильно преподали до этого – это очень не лёгкая вещь», она посмотрела на пристально взирающие на неё со всем вниманием лица обоих своих слушателей, «Определённо, то к чему мы идём совсем не упрочит каждой из наших семей взятых по отдельности. Но возможно Фрэнк прав в своём невесть откуда взявшемся радикализме, и то, что разрушает наши семьи по отдельности, приведёт к упрочению наших общих отношений и сольёт нас в одну семью. И даже если этого по тем или иным причинам не произойдёт… Даже если у нас не получится и уже завтра мы вернёмся на старые позиции… Даже если всё это будет иметь место, я не буду иметь ни малейших сожалений о тех искрах близости, которые возникали между нами! Эта близость настолько сродни любви, а сожалеть о любви, проявленной пусть даже в самых неординарных формах, сожалеть о любви… о, никогда!» «И всё же меня немного беспокоит Фрэнк», задумчиво произнёс Джейсон, «По-моему, ему там несколько одиноко на краю поляны…» «Джи!», прервала Джейсона Мона, «Фрэнк мой муж и это меня должно в первую очередь беспокоить любое его состояние. Уже много дней мы играем с ним во взаимопонимание. И пусть это не бог весть какой серьёзный стаж, но я уже вполне могу понимать довольно многое, на мой взгляд. И если Фрэнк сидит сейчас в палатке один, значит так нужно прежде всего ему. Не знаю, правда, точно для чего… Хотя… У меня есть одна мысль, которой я пока ещё всё-таки боюсь поделиться со всеми…» «Моя маленькая трусишка!», Джейсон погладил Мону по чёрно-вороным волосам, усыпавшим её плечи. «Я не трусишка уже, Джи!», воскликнула Мона, надувая губки. «Джей, ты монстр!», засмеялась Лиз, «Если я вернусь, а ты не успеешь утешить сестрёнку, то мы вместе с ней будем утешать уже тебя!» «Хэй, Лиз, ты куда? Там же темно уже!», Джейсон смотрел на жену, стоящую с полотенцем на плече и купальным пакетиком в руках. «Прости, Джей, моя пися не спрашивает темно там или солнечно – она хочет купаться!», Лиз наклонилась, обдав Джейсон вихрем своих огненных волос, поцеловала его в щёку и шепнула чуть тише: «У тебя не так много времени для сестрёнки! Я должна вас “застать”…» Лиз скользнула из палатки, а Мона подняла глаза на брата: «Джи, ты сказал милой Лиз о том, что произошло между нами тогда?» Джейсон похлопал глазами в ответ и отрицательно помотал головой. «Джи!», возмутилась Мона, «Но как же? Я думала Лиз знает!» «Ну, какая разница, моя маленькая сестра! По-твоему это так важно? Я хочу тебя! Вот смотри!», Джейсон опустил резинку штанов и показал Моне свою головку. «Джи! Я тоже тебя хочу, но мы должны… мы должны всё рассказать Лиз! Я сама ей всё расскажу, если ты не удосужился этого сделать… Ммм…», последние слова Моны вырывались уже из-под накрывших её ротик пламенных губ Джейсона. Руки их заскользили по телам друг друга, избавляя их наготу от излишних покровов одежды. Казалось, они смогли остаться полностью голыми, так и не расцепив ни разу слившихся в страстном поцелуе их губ. Их поцелуй длился вечность. Когда Джейсон запустил ладонь под лобок сестры и стал чуть-чуть приподымать её на руке, входная створка палатки откинулась и в палатке очутилась мокрая Лиз. «О, вы тоже собрались купаться?», с порога воскликнула она, видимо сравнив свой наряд с нарядами Моны и Джейсона и не найдя существенных различий. «Ммм… Джи!», с трудом вырвалась из объятий губ Джейсона Мона и виновато посмотрела на Лиз, вытирающую полотенцем мокрые волосы: «Лиз… Лиз! Мы – нет! Мне есть, что сказать тебе, Лиз!» «Что случилось?», Лиз присела рядом с Моной и потащила её к себе с коленок Джейсона, «Что случилось, моя крошка? Джей!» Лиз возмущённо хлопнула мужа по показавшемуся из-под животика Моны торчащему члену, и тот закачался из стороны в сторону. «Джей, ты не справился! Ты не смог утешить сестрёнку! Наверняка только делал глупости… Ну что тут ещё случилось, моя маленькая?», Лиз чуть приобняла Мону, которой показалось что она уже где-то слышала слово «глупости» в последние дни… «Нет, Лиз, не тут!.. Я должна сказать тебе… Мы с Джи… Мы с Джи занимались любовью несколько дней назад! Ночью… на берегу…» «Быть этого не может, крошка!», ахнула Лиз, перевела взгляд на Джейсона и вернулась к Моне, «Это же твой старший брат! Тебе, правда, было стыдно немного?» «Да…», Мона уткнулась ей в веснушчатое плечо, «Только очень немного, Лиз…» «По крайней мере он был хотя бы нежен с тобой, маленькая сестрёнка?», Лиз поцеловала Мону в висок. «Да…», Моне показалось, что словосочетание «маленькая сестрёнка» также заимствовано Лиз из какого-то знакомого ей, Моне, лексикона, «Но он был очень-очень нежен!.. Я просто потеряла голову и чувствовала…» «…как его язык трогает маленькую родинку на твоей правой губке?», продолжила Лиз фразу Моны, со всем пониманием глядя в её блестящие в мягком свете глаза. Взгляд Моны чуть ошарашено смешался. Растерянно она взглянула на Джейсона, смиренно подрачивающего свой хуй, произнесла «Да, но…», вернулась взглядом к глазам Лиз и увидела, что в зелёных изумрудах старшей сестры-in-law вовсю уже скачут неудержимые искорки смеха. «Джи!», воскликнула Мона, «Джи, так ты всё рассказал уже? Вот поросёнок! Лиз, он специально морочил мне голову…» «Моя девочка! Он больше не будет… наверное…», Лиз прижимала к себе всю Мону, ласково гладя её по попке, а потом наклонилась, быстро куснула за ушко и озорно прошептала: «А у тебя, правда, родинка на киске? Дашь посмотреть?» «Лиз?», Мона вопросительно посмотрела на невестку, «Лиз, мы лесбиянки с тобой?» «Нет», вмешался Джейсон в их завязывающиеся нежные отношения, «Вы просто очередное мероприятие красоты по спасению этого мира, судя по вашим именам… Сестрёнка, позволь мне поцеловаться с женой, пожалуйста, чтобы убедить её в том, что я не столь уж обижал здесь тебя в её отсутствии!» С широкой улыбкой Джейсон потянулся к губам жены и накрыл в поцелуе её розовый ротик, заходящийся в радостном смехе. Его язык тут же привычно ринулся в глубины её рта, а лицо обоих скрылись в огненных локонах Лиз. Она только застонала в глубоком удовлетворении, когда шары её роскошных голых грудей прижались к груди мужа. Мона с улыбкой несколько мгновений любовалась этим «супружеским поцелуем», а затем коснулась губами затылка Джейсона. Её зубки стали игриво покусывать «большого брата» за холку, в то время как её рука, будто случайно, опустилась на его ягодицы. Ласково поглаживая овалы его задницы, она чуть пожимала и отодвигала в стороны его полушария, чувствуя всю их напрягающуюся упругость. Оставляя влажный, щекочущий след язычок маленькой черноволосой соблазнительницы двинулся, выводя замысловатый узор, вниз от шеи вдоль всего спинного хребта. Острые ощущения от этого провоцирующего язычка ниточкой электричества струились по спине Джейсона. Дрожащие мураши бегали вверх и вниз. Острота чувств ещё более усилилась, когда рот его сестры стал опускаться совсем уже низко… Её губы легли на половинку, сначала одну, потом другую, его задницы, любовно целуя эти его гладкие «щёки». «Боже мой!», не сдержал вздоха Джейсон, смотря в смеющиеся глаза Лиз, «Твой ротик безумствует, Мона… Это ведь попа!» Но Мона лишь входила во вкус. Двумя руками она сильно потянула ягодицы Джейсона в стороны и пустила свой острый язычок вниз по глубокой складке, разделяющей мужественные щёки. Его стоны в губах Лиз стали ещё протяжённей, когда он почувствовал, как скользит вверх и вниз язычок Моны, а петух очень сильно напрягся. Его маленькая смуглая брюнетка со всей скромностью обходила пока язычком тёмное кольцо его заднего прохода. Но круги вокруг него всё время сужались, Джейсон чувствовал, как её язычок уже чуть затрагивает края… И, наконец, Мона со всей силой прошла изо всех сил высунутым языком по сморщенному колечку его жопы, заставив всё его тело содрогнуться в объятиях Лиз. Лиз оторвалась от его губ и так же ринулась вниз, медленно спускаясь ртом по его телу, подобно Моне, но уже спереди. Она чуть задержалась на его мужественных сосках, уделяя им пристальное внимание. Посасывая эти два камушкоподобных кончика, она заставила немного пробудиться их из своей обычной жёсткости. Тогда, почти без перехода, она проскользнула по его телу ротиком вниз и оказалась лицом на уровне его мохнатого паха. Открыв свой большой рот, она напала на его петуха и заглотила его с жадностью, которая могла заставить подумать о том, что эта женщина не сосала долгие-долгие годы. «Уу-ммм!», раздался её изголодавшийся вздох из-под плотно стиснутых почти у корня губ. «Ууу-ф-ххх!», вырвалось вслед её вздоху у Джейсона, когда он почувствовал в дополнение к миньету Лиз ласково-острые поглаживания пальчиков Моны на своих яйцах. Сексуальный ток проницал теперь каждую клетку его тела. Язык Моны становился всё более острым на его заднем проходе, пока, наконец, не обострился до того, что нырнул кончиком ему внутрь. В жопе засвербело от её шершавого проникновения. И в два прелестных ротика теперь Мона и Лиз мучили Джейсона, подобно видениям из самых ярких юношеских фантазий в увлажняющих простыни ночах. Но это было реально – столь фантастически реально! Он почувствовала, как почти до боли налились его шары. Ещё совсем немного этих небесных ощущений и не будет никакой силы в мире, способной остановить нарастающий в нём порыв страсти. Тонко чувствующая его состояние Лиз ослабила хватку, выпустила изо рта петуха и, улыбаясь, ласково поцеловала его в дующуюся башку. Поднявшись на коленях, она поцеловала мужа в рот и сказала, указывая глазами вниз: «Там, Джей!.. Там всё готово. Отъеби свою крошку-сестру, пожалуйста. Я хочу посмотреть, как ты пихаешь своего головастика в её изумительную киску. Я хочу посмотреть, как вы поебётесь!» Слова Лиз встряхнули Джейсона ещё больше, послав дополнительный импульс к его раскачивающемуся младшему братцу. Мысль о своей собственной жене, наблюдающей за тем, как он ебёт другую женщину завораживала, покачивая крышу. За годы их совместной жизни они лишь знали о связях друг друга, но никогда не наблюдали, как кто-нибудь из них делает это с другим человеком. Попробовать это выглядело действительно возбуждающим. Это было чертовски сексуально, и Лиз, по всей видимости, испытывала чувства ничуть не уступающие в накале его чувствам. И оба они были не одиноки в своих чувствах! Язык Моны выскользнул из заднего прохода Джейсона и стремительно полетел вверх. «Да, Джи…», язычок вновь касался его шеи, а губы проскальзывали в поцелуях, «Да… поеби меня, мой большой брат… Отъеби в чёртову дырочку свою маленькую сестру…» Вряд ли Джейсона стоило так долго упрашивать. Он уже обернулся и перешёл из объятий Лиз в объятия Моны. Страстно целуя её в губы, пальцем руки он проверил дырочку сестры. Вся непринуждённость, с которой его напряжённый палец скользнул в сочную расщелинку её киски, подтвердила её полную готовность. Его сестра была вся на взводе и была готова к крепкому загону в неё его петуха. Её пиздёнка просто была схожа с окружающим лагерь послегрозовым лесом, с той лишь разницей, что по листьям этого её леса стекали крайне горячие капли. Мона присела под него и быстро опрокинулась на спину. «Я не говорил тебе, Лиз? Моя сестрёнка любит на спинке! Но на берегу было прохладно под утро и я не смог тогда удовлетворить её таким образом…» «Здесь тепло, Джей, не заставляй девочку ждать!», Лиз погладила Мону по тёмной опушке лобка. Джейсон взялся за хуй и прилёг, вставляя его в Мону. «Джей, дай я!», Лиз взяла мужа за член. Джейсон целовал закрывшую глаза сестру в щёки и губы, а Лиз водила его надутой головкой по лепесткам губок Моны. Мона задыхалась от их совместных ласк. Рука Лиз легко подтолкнула, наконец, хуй Джейсона и он с головой нырнул в призывно хлюпнувшие створки влагалища младшей сестры. Его бёдра качнулись, погружая член на всю длину в тесно сжатые глубины её вагины. Она вскрикнула в восхищении от его проникновения. Жёсткий и твёрдый, он таранил её маленькую дырочку, до самого донышка заполняя её запульсировавшее жадно под ним влагалище. Сходя с ума от нанизывания своей чувствительной дырочки на всю длину его восхитительного прута, Мона пустила своей пиздёнкой соки ещё более обильно. Пульсирующая скважинка просто купала и омывала в своих водах исходящейся женственности его погружаемую в неё колонну. «Еби меня, братик!», со всей непристойностью шептала она ему на ухо, «Еби свою крошку, до тех пор пока она не попросит пощады!» Его таз медленно заходил вверх и вниз в ответ на её мольбы. Выйдя вверх, он вытянул за собой по стволу её тесно сжатые малые губки, чуть ли не выворачивая её влагалище. И с силой нырнув вниз, он вогнал губки внутрь и звонко хлопнулся о нежно-приятную борозду её плоти. Не было никакой возможности избежать хоть дюйма его насыщающего Мону ствола. Под ней не было ни кровати, ни матраса, ни чего-либо иного, что могло бы смягчить его глубокие проникновения. Она чувствовала каждую унцию его порывов и чувствовала, как чуть натягивается вся длина её собственного влагалища, когда член Джейсона погружался полностью в ротик её живота. Он ещё раз медленно вытащил и снова яростно вогнал в неё балдеющий от её узких теснин хуй. Мона даже чуть приподнялась попкой навстречу ему в избытке чувств. А когда она почувствовала вновь всю его натягивающую длину в себе, то напрягла животик и сжала его член изо всех сил своими глубинами. Было ли это следствием волнения Моны от проникновения вновь в неё родного брата или следствием того, что она ловила на себе пылкие взгляды наблюдающей за ними Лиз, но так или иначе, лишь почувствовав прикосновение ладошки Лиз к своей грудке, Мона кончила, испытав лишь четвёртое глубокое погружение Джейсона в своё лоно. Она закричала, сжимая его в себе, а он чуть нарастил темп, продлевая кульминационные чувства, сотрясающие тело его младшей сестры. Неожиданно Мона захлебнулась во втором оргазме, последовавшем по следам первого с перерывом в считанные секунды. Затем её настиг третий… Четвёртый, пятый… Он знал о существовании мультиоргазма у женщин. Лиз испытывала его достаточно часто. Но он не встречал ещё последовательности оргазмов такой скорости и силы – Мона просто исходилась и безумела, с трудом сдерживаемая руками Лиз, лежащими у неё на груди! «Боже, ты… Ты… Ты мой нежный Иисус!.. Ты… убиваешь… меня…», её слова прорывались сквозь стоны из сжимаемых спазмами страсти глубин её горла, «Дери… Отдерите меня!!!» И Джи решил не останавливаться. Чего бы это ему ни стоило. В данный момент его ясность мышления вполне позволяла ему со всей трезвостью наблюдать ограниченность его собственных биологических возможностей: он сам вот-вот кончит. Но столь же ясно он определял для себя, что кончит он никак не прежде, чем насытит до конца эту маленькую изнемогающую в своей красоте под ним женщину. Заходясь в приходящих и приходящих пиках экстаза, её тело почти подпрыгивало под его работающим с мощью насоса телом. Каждый следующий рывок её страсти был всё более сильным и резким. Он понял, что она идёт к кульминации кульминаций, к вершине вершин, к оргазму оргазмов. И это входило в его прямые обязанности – увидеть, что она добралась… Бля, его яйца уже просто вскипали, когда он хлопался ими о её сводимый в дрожи оргазмов орган! Его штык горел, невзирая на обильные потоки смазки, доставляемой её текущими секрециями. Сперма уже подобралась в тугой комок и была готова в любой момент ринуться вверх по стволу… Он думал об айсбергах. Бля, ну и холодно же там, особенно, если с голой жопой! Почти не помогало уже… Тогда он думал об Арктических снежных бурях, о парусных судах эпохи доисторического материализма, о том, нафик нужен сургуч, о королях и капусте, об остаточном количестве ебланов в мире, о своём собственном ебланстве – всеми способами нужно ещё хоть мгновения продержать этот рвущийся из его глубин сгусток белой энергии. В его руках заходилась сестра… Она тихо вскрикнула. Затем из неё вырвался почти дикий плач на грани развязанного удовольствием воя. Тело женщины под ним окаменело на миг. Дрожал лишь в животике её маленький нежный орган. И через мгновение всё её тело рванулось в бешенном ритме сотрясающего его экстаза. Она кричала, подобно терзаемой в любви дикой кошке, изгибалась и корчилась у него на хую. Такого с Моной не было ещё никогда в жизни. «Теперь твоя очередь, малыш…», услышал он шёпот Лиз где-то совсем-совсем в отдалении, «Ты отодрал эту крошку и ты настоящий гвоздь! Давай!!!» Рука его жены ласково скользнула по литым камням его ягодиц вниз и нырнула сзади ему между ног. Пальцы её быстро заскользили, чуть касаясь его раскалённых яиц своими подушечками. А это был уже запредел. Этих её ласк Джейсон не выдерживал и в гораздо более спокойные мгновения. Джейсон почувствовала, как напрягается всё его тело, и летит уже к выходу его скользкий бурный поток… Джейсон взорвался! С сокрушающей силой поток его млечных струй ворвался в матку стонущей и прогибающейся под ним женщины. Его тело содрогалось, вливаясь в бездны заходящейся в криках Моны. Весь груз его накопленных горячих сливок вливался бьющим фонтаном в распалённое лоно сестры. …Показалось, что прошли часы, прежде чем они оказались в состоянии покинуть друг друга. Он лежал на сестре без сил, впитывая всю фантастическую роскошь её тела телом своим. Он почувствовал, как скользнул опавший член его из мокрого насквозь влагалища, но не придал этому никакого значения. У него не было больше сил… Как и у Моны… Джейсон обессилено простёрся рядом с Моной. Теперь их тела лежали рядом, а взгляды обоих в прострации блуждали в небесах. «Ступор aeternus», подумала Лиз и уютно расположилась между вытянутыми и чуть расставленными ножками Моны. «Моя кисочка!», Лиз погладила по шёрстке лобка свою сестрёнку-in-law. Из письки Моны выдавилась и скользнула вниз тягучая капелька спермы. «Уум-ххх!», Лиз восторженно встала на карачки и лизнула сбежавшую капельку, пройдя кончиком языка по всей длине розового разреза Моны. Мона зашевелилась, пробуждаясь от своего ступора. «Лиз… лапочка… мне кажется… я… больше не смогу!..», промурлыкала Мона чуть слышно, приподняв на три четверти сантиметра голову. «Лежи-лежи, моя девочка! Больше и не надо…», успокаивающе промурлыкала ей в ответ Лиз, «Я только подотру тебя своим язычком… Умою мою ненаглядную кисоньку!..» Мона расслабленно откинулась назад и замерла, наслаждаясь волнами своей нежной радости, испытываемой сразу и к Джейсону и к Лиз. Лиз играла с губками Моны. Она трогала их по очереди и чуть вдавливала внутрь. Переполненное влагалище Моны тут же выделяло навстречу ей следующую капельку сладких секреций. Коктейль соков Моны и спермы Джейсона на вкус Лиз выглядел просто восхитительно, и она чуть растягивала удовольствие. Но, наконец, ей надоело довольствоваться «жалкими крохами» и она запустила язычок на всю глубину в норку к Моне. Целое озеро влаги окутало язык Лиз, и она принялась лакать его глубокими движениями своей розовой «ложечки». Через несколько мгновений подобного лакания Мона внезапно почувствовала, что испытываемая ею нега дополнительно подогревается движениями языка Лиз. Ей показалось это невероятным, но её писечка вновь тихо отзывалась на возбуждающие позывы… Ещё через несколько мгновений Мона чуть слышно застонала, заставив вздрогнуть даже казалось бесчувственного рядом с ней Джейсона. «У-ууу?», донеслось удивлённо-вопросительное мычание из-под животика Моны – Лиз, видимо, тоже пришлось по вкусу внезапное оживление её младшей сестры-in-law. Джейсон во все глаза смотрел в затуманивающиеся глаза жены, взирающие на него из-под тёмной поросли лобка сестры. Чего-чего, а лесбийских игр ему ещё наблюдать в реальности не доводилось! Допив из лона сестрёнки соки любви и почти до дна вылизав его языком, Лиз приступила к активной стадии возбуждения Моны, решив, что и на её долю перепадёт оргазм этой вкусной девочки-женщины. Теперь она разделяла на двое язычком тёмный мех губок Моны и со всей страстью влизывалась в её разрез, доходя до кончика показывающегося из кожаного капюшончика клитора. Мона лежала на спине и дрожала. Через несколько долгих минут она нашла в себе силы и согнула ножки в коленях, подставляя шире раскрывшееся влагалище ротику Лиз. Лиз тут же взялась за половые губки Моны пальцами и растянула их до пределов возможности. Дыхание Моны замерло, а в глазах заиграли огоньки нового разгорающегося вожделения. «Это – ужас!», сумела вымолвить Мона дрожащими губами, «Это так замечательно… это словно рот мужчины… но немножко не так!» Лиз отметила определённую тонкость вкуса своей сестры-in-law. Джейсону показалось, что из своего лежачего положения он увидит не всё. Он переместился немного, сев сбоку и позади от стоящей на четвереньках жены. Теперь было видно хорошо настолько, что у него даже захватило дух. Мало того, что прямо перед ним Лиз выворачивала наизнанку розовые губки влагалища его сестры, так вдобавок он ещё и имел возможность лицезреть всю прелесть выставленных прямо ему в лицо голых губок влагалища жены под её розовой попкой. А Лиз уже вовсю излизывала горячую сокровищницу Моны. В мимолётных касаниях кончика своего языка она щекотала влажные нежности раскрытого влагалища. Её влажные почмокивания, всё время вылетавшие из-под кончика языка, смешивались с нарастающими стонами раздвигающей пошире перед ней ножки женщины. Изящно изогнув язычок, Лиз тронулась вверх и зацепилась за вершину глубокого разреза. Результаты были вулканическими. Мона застонала и забилась на постели так, что Лиз была вынуждена крепко ухватить её за бёдра и прижать к своему лицу. Причину не надо было долго искать: Лиз крепко обнимала своим язычком самую чувствительную точку своей черноволосой подружки – её клитор. Нежно она работала своим язычком, стараясь забраться кончиком ей под капюшончик. Это, конечно, не удавалось, но Моне от этого легче не было. Мона чувствовала, что с медленным, основательным упорством она вновь приближается к оргазму. Но ей было почти тяжело… И Лиз внезапно изменила тактику. Резко отстранившись всем лицом, она протянула лишь точку кончика своего языка к кожным покровам клитора. Несколько раз она легко коснулась и стала нежно покачивать надутую головку через кожицу. Мона поплыла на волнах тихого, убаюкивающего оргазма. Её писька несколько раз дёрнулась, выдав короткие прозрачные струйки, и тут же затихла. Мона, застонав в голос, вновь прикрыла глаза, а Лиз всё никак не могла надышаться на её нежную писечку… «Я нашла твою родинку, малышка Мона!», прошептала она… Джейсон от вида кончающей Моны обнаружил неожиданность уже за собой: его хер вздымался всё крепче и крепче вновь… Перед глазами Джейсона до невероятного аппетитно раскачивалась попка его жены. Плотно сдвинутые голые губки Лиз пустили капельку смазочной жидкости – а этого Джейсон выдержать уже не мог… Краткие итоги «брачной ночи» подводились утром за завтраком, на который в это утро на удивление не опоздал никто. А прохлада, наполнявшая лес после вчерашнего проливного ливня, разбудила весь лагерь на добрых пару часов раньше обычного и сделала завтрак необычайно ранним. Солнце ещё не вышло из-за верхушек деревьев, и лагерь ещё пребывал в походных джемперах и свитерах. Джейсон следил за костром, на котором готовилась вторая порция крепкого утреннего чая. Мона и Лиз обнимались, быстрее всех оставив без внимания свои тарелки. Карен и Брэт стучали ложками в дно своих котелков пристроившись за одним на двоих пеньком. Линда старалась остаться незамеченной в своих попытках подменить чашечку с сахаром на аналогичную чашечку с солью возле кружки Фила. Фрэнк делал вид, что читает, с аппетитом уплетая вторую порцию каннабийского риса. Выяснялось, что за исключением бурь в экс-палатке Джефферзов, в остальном ночь прошла довольно благополучно и относительно спокойно. Карен и Брэт, например, заснули сразу же после лёгкого траханья и взаимного миньета, как выразилась Карен «на второй палке». «Доча, это всё-таки моветон!», воскликнула Мона, улыбаясь своей прелестной падчерице. «Конечно, мамочка!», горячо согласилась с ней Карен, «Я говорила ему, что это дурно – не довести счёт хотя бы до трёх!» «Лапочка, я имела в виду твои слова, а не счёт…», Мона со вздохом потупила глаза, но тут же игриво вскинула их: «Девочка моя, кто научил тебя счёту в любви? Честное слово – он был не прав!..» Зато Фил и Линда остались полностью целомудренны. Правда, Линда, по её словам, «научила Фила мастурбации». Они действительно перед сном целый час разглядывали анатомические подробности друг друга и закончили сеансом яростного онанизма друг на друга. Линда просто с ума сходила от бесстыдства собственной демонстрации своего голого тела сидящему напротив юноше. А Фил кончил, не в состоянии глаз оторвать от скользящих в широко раздвинутом лоне девочки пальцев. «Но я застала Фила за мастурбацией ещё в четырнадцать лет!», вновь возразила Мона, «Фил, почему ты не признался девочке?» Фил восторженно хмыкнул, а Линда, покраснев от воспоминаний о том, как она объясняла Филу, как правильно нужно держать, сжимать и оттягивать член, подала ему кружку его чая. «Ты необъяснимым образом удался в своего дядю Джейсона!..», вздохнула Мона, но вздох её был прерван оглушительным воплем Фила: у Линды получилось – Фил тщательно размешал столовую ложку соли в своей кружке замечательного утреннего чая… «А я провёл ночь в беседах с Томом!», заявил внезапно Фрэнк, и лица Моны и Лиз слегка вытянулись. Да и весь лагерь со вниманием созерцал дядюшку Фрэнка. «Ну и что вы уставились?», выдержав достойную паузу, спросил Фрэнк, «Онанизмом со своих не четырнадцати, конечно, но двенадцати лет, я на вчерашний вечер чуть подустал заниматься и ночь напролёт вынужден был общаться с Томом Сойером. Благо Марк Твен не участвовал в розыгрыше палаток!» Утренний чай завершался, между тем как лесное утро лишь только входило в свои права. Со всех сторон, казалось, лагерь начинало окутывать по-утреннему дремотное тепло. Вообще-то это было не принято, и Джейсон с Фрэнком боролись обычно с любыми попытками участников кемпинга улизнуть на дополнительный получасовый сон утром. Но сегодня нелегальный манёвр удался, и в каких-то десять минут место семейного завтрака у костра незаметно и почти полностью опустело. =…=У костра остался лишь Брэт, как старший помощник дежурной сегодня по кухне Карен. Лиз, отважившаяся было на одиночное купание, нашла воду всё же несколько прохладной и вскоре вновь оказалась у огня, наблюдая за приготовляемой для себя Брэтом дополнительной чашечкой кофе. «Ммммммм…», отхлёбывая волнующий ароматный напиток, произнесла Лиз, «Просто прелесть! Думаю, мне придётся задержать тебя в качестве моего сына несколько дольше, чем предполагает родительский моральный кодекс. Трудно найти человека, который умеет приготовить настоящий кофе!» «А папа, мам?», Брэт улыбался, довольствуясь своей половиной дополнительной чашечки кофе. «Твой папа, сынок, может приготовить всё. Он разжигает костёр, лишь взглянув на спички, и отлично умеет готовить меня. Но спроси свою мамочку, сынок, сумел ли папа приготовить хоть одну порцию действительно стоящего кофе? Спроси, и мамочка сообщит тебе, что – нет, не сумел…» «Но как он готовит тебя?», деланно удивился Брэт, хотя глаза его были готовы рассмеяться от затаённо скачущих в них хитринок. «Ах, сынок…», Лиз томно потянулась всем своим восхитительным огненно-рыжим существом на пеньке, действительно вспомнив, похоже, как её доводит до точки кипения Джейсон, «Медленно… И с таким вкусом… Но, сынок!» Лиз неожиданно спохватилась. «Тебе рано ещё выслушивать такие вещи! Или вернее даже вовсе не к лицу задавать подобные вопросы своей мамочке!» Брэт засмеялся. «Я больше не буду, мам! Ты пойдёшь со мной собирать землянику?» «Землянику?», Лиз удивлённо посмотрела на сына. «Да, вчера я обнаружил чудесную земляничную поляну накануне грозы. И уже к вечеру мы могли бы попробовать чудесные фрай-берриз тёти Моны! Так или иначе, но я иду собирать землянику. Пойдёшь со мной, мамочка?» «Ты же знаешь, Брэт, блинчики твоей тёти Моны я люблю не меньше тебя! Но, Брэт… Тебя не смущает, что вот во времена моей дикой юности, например, когда молодой человек приглашал девушку на сбор земляники, то это было лишь оправданием, для того, чтобы оказаться наедине с ней в лесу? Нет, не смущает? Меня – признаться, немного да. Вы должны отчитаться, молодой человек, прежде, чем мы решимся на выход – что находится у вас на уме?» «Земляника!», горячо и открыто заверил Брэт. Лиз немного успокоилась. «И приглашаемая мною мама», продолжил Брэт, но тут же пояснил, «Должен же я заботиться о том, кого пригласил!» Он протянул руку сидящей Лиз. «Заботиться? Пожалуй, да…», Лиз, вновь пребывая в лёгкой неуверенности, протянула руку навстречу. «Малыш, мы забыли туески, которые сплёл дядя Фрэнк…», заметила негромко Лиз, когда они уже шагов около ста шли по лесу. В звенящей солнечной вышине шумели кроны высоких сосен и пихт, а вокруг стоял непередаваемый аромат чуть парящего утреннего бора. «Мам, ерунда! Мы будем собирать землянику в мою рубашку!», с лёгкостью нашёл выход Брэт. «Да…», поддержала Лиз, «И наберём её под самую завязку!» «Мам, вы любите с тётей Моной друг друга?», неожиданно спросил Брэт. «Ну да, малыш… Почему ты спросил?», Лиз почувствовала, как чуть увлажнилась её рука в руке сына. «Просто ты хватала её за сиськи сегодня весь завтрак, а тётя Мона только улыбалась и всё время краснела! А меня ты любишь, мам?» «Ну, Брэт!», Лиз вырвала свою руку, чтобы не выдавать своего состояния, «Я не хватала! А случайно касалась… А тебя? Конечно люблю, что же мне ещё остаётся делать?» «Мам, а как ты думаешь, папа любит Линду?», Брэт снова взял маму за руку, подводя к уже заметной за стволами деревьев земляничной полянке. «Обязательно!», без тени сомнения ответила Лиз, «Сынок, если ты решил основательно разобраться в вопросах внутрисемейной любви, то почему бы тебе было не начать с вопроса о том, любит ли папа меня?» «Ну нет!», засмеялся Брэт, «Если бы это было вопросом, то сейчас бы тебе некому было его задавать! О ваших отношениях, мамочка, можно не только читать по глазам, но и прослушивать ежевечерние сводки новостей!» «Каких ещё новостей?», Лиз с восхищением оглядывала большую прекрасную полянку, на опушке которой они уже стояли. «Радионовостей, мамочка!», пояснил Брэт, «Каждый вечер приёмник в вашей палатке работает так громко, что заставляет затихать ночных птиц! Только я всё забываю спросить у отца, на каких частотах он отлавливает столь эротизированные передачи…» «Ах, Брэт! Перестань издеваться над мамочкой!», Лиз вырвалась снова и запрыгала по полянке как маленькая, «Посмотри, какая прелесть вокруг!» «Мамочка, но папа любит Линду! Она мне сказала!», Брэт побежал вслед за мамой, ещё раз поймал её за руку и теперь заглядывал прямо в глаза: «А ты меня? Нет?» «Сумасшедший мой мальчик!..», Лиз чуть запыхалась, и её пламенеющие кудри обворожительно разметались по плечам, «Ну как я могу тебя не любить? Ой! Пожалуй, немного подробней: что тебе сказала Линда?» «Что папа её любит…», Брэт изо всех сил втискивался в образ скромного мальчика и даже потупил глаза. «Как любит?», Лиз уже отчего-то были необходимы подробности, «Рассказывай, маленький распиздяй, что там тебе сообщила эта моя ласковая текущая сучка!» «Нормально любит…», отводил взгляд Брэт от тормошащей его матери, «Ничего, собственно особенного… Не называй, пожалуйста, ласковой текущей сучкой мою сестричку… Сосать ей папа, во всяком случае, не позволил!» Да, это был «существенный» аргумент для любящей мамы… «Ах, вот как!», Лиз чуть задохнулась от возмущения, одновременно чувствуя, что в ласковую текущую сучку превращается уже постепенно сама – её трусики стали чуть тесны ей, «Значит, не позволил? Ну, а моя девочка, эта твоя «сестричка»? Что же она – сильно настаивала?» «Не знаю, мама!», Брэт взял Лиз за вторую руку, «Меня там, к сожалению, не было!» «К великому сожалению, я бы рекомендовала тебе сказать, сыночек!», Лиз с обеими пленёнными руками почти обиженно смотрела ему в глаза, «Ведь мы, окажись на их месте, не допустили бы подобного безобразия? Ведь верно, маленький мой?» «Мама! Я взрослый вот уже тринадцать лет, ты сама говорила! Какого ещё безобразия?», возмущённо отреагировал Брэт. «Ну… я имею в виду…», Лиз невольно потупилась, «Я имею в виду… мы не оставили бы девочку страждущей… и… дали бы ей пососать!..» От собственной смелости Лиз закрыла глаза, а Брэт от неожиданности отпустил мамины руки. «По… как ты… сказала, мам?...», голос сына перемежался судорожными сглатываниями, «Что ты имеешь в виду?» «Ой! Ничего я не имею в виду! Тебе послышалось!», Лиз снова обиженно надула свои очаровательные губки. Губки в её трусиках надулись и без обид, «Глухая тетеря!» «Нет, мамочка, не послышалось и если глухой, то уж тетерев!», в несносной манере своего отца возражать мамочке возразил Брэт, «Мамочка, давай окажемся на их месте!» «Сынок, но я так много раз говорила тебе в детстве, что для этого нужна, как минимум, совместная любовь!» «Я предполагал, мамочка! Ты не любишь меня?» «А ты?» «А я уже раздеваюсь!» «Ой!», взгляд Лиз упал на бугор, вздувающийся на джинсах Брэта, к которым потянулись его руки, «Я тоже тебя люблю, мой мальчик, но как же… прямо здесь?..» «Тебе будет неудобно, мам? Хочешь, я сбегаю за одеялом в лагерь?» «Нет, но просто… Здесь всё так открыто… И мы, мне показалось, совсем недалеко ушли от лагеря…», Лиз растерянно оглядывалась на широкую полянку. Одеяло здесь действительно было ни к чему: плотный зелёный ковёр источал такую ароматную свежесть, что казалось был просто предназначен для затеваемого ими. «Я не боюсь!», смело воскликнул Брэт, «Даже, если нас и застанут! А ты, мам?» «А я?», Лиз вздохнула и улыбнулась со всем присущим ей озорством, «А я и вовсе была бы не против того, чтобы нас тут застали! С некоторых пор это доставляет мне отдельное удовольствие… Сыночек, можно я первой разденусь? У меня отчего-то кружится голова, и дрожат нервы!..» «А давай вместе! Мамочка, честное слово, у меня тоже дрожат нервы!» Несмотря на почти оспариваемое первенство, ни один из них пока не оказался в состоянии даже расстегнуть первой пуговицы. Но по достижении столь равноправного соглашения раздевание было неминуемым уже для обоих, и пальцы их завозились в нерешительном ещё волнении над непременно заедающими в таких случаях застёжками. Они стояли друг перед другом и расстёгивали: Брэт свою рубаху, Лиз свою блузку. Внезапно Лиз увидела, что пальцы Брэта замерли на его уже последней пуговице. Она тоже оставила в покое пряжку за что-то зацепившегося ремня своих джинсов и медленно подняла на него взгляд… Брэт во все свои карие очи смотрел, не отрываясь, на её полноценные налитые буфера! Вся их белая налитость и упругость оказалась буквально перед носом Брэта, и он зачарованно переводил взгляд с соска на сосок. Лиз чуть шевельнула налитой грудью, что может быть и означало пожатие плечами, но Брэт даже рот чуть-чуть приоткрыл, когда эти прекрасные белые мячики с розовыми навершиями запрыгали у него перед глазами. «Тебе, правда, нравится, мальчик мой?», Лиз смущённо откинула назад огненную шевелюру, лишь улучшив обзор. «Мам…», Брэт не сделал ни малейшего усилия, чтобы поднять глаза на её лицо, «Мам, посмотри, пожалуйста… у меня слюна не капает?» «Бесстыжий ребёнок!», воскликнула Лиз, «Погоди, дай мне вот только управиться с моим ремнём!» «Но я всё же поцеловал бы их!..», заметил сын, расстёгивая уже молнию на собственных джинсах. «Ты наказан, сынок! И не проси!», Лиз, смеясь, избавлялась от трусиков. Они стояли полностью обнажёнными друг перед другом и не могли никак насладиться видом друг друга. На взгляд Лиз юные, но уже вполне мужские стати её сына были просто прекрасны и превосходны. Она чувствовала, что ещё немного и её саму стоит будет проконтролировать на недержание, и не только слюны… Очень вовремя задрожали коленки, и она опустилась на корточки, позволив капельке настырных соков возбуждения соскользнуть в зелёную траву. Перед её лицом стоял во весь рост покачивающийся ствол. «Ты ведь не будешь суров, как папочка, сынок?», Лиз держалась обеими ладошками за его восхитительный член, «Ты не станешь сдерживать девочку?.. Ты позволишь мне…» Слова замирали в её пересыхающей гортани. «Да, мамочка», Брэт весь напрягся, чуть подавая вперёд бёдра, «Да, я дам пососать моей девочке!» «Ууу-ммм-х!», Лиз сразу до горла захватила и сразу выпустила член. Хуй закачался, весь сверкая теперь, смоченный слюной её ротика, отверстие его уретры смотрело на неё подобно крошечному глазку. «Какая прелесть!», Лиз восхищённо поцеловала его в головку и вновь взяла полностью в рот эту надутую баклажку. О, как знакома была ей эта крепкая мужественная стать в её рту, и всё же… И всё же это был тот тонкий сорт вина, которого ей не доводилось отведывать прежде. Это был горячий штык её собственного сына, и сознание этого немножко сводило с ума бедную Лиз. И теперь, нанизывая свой сильно раздуваемый ротик на его кол, она начинала представлять себе понемногу все чувства Джейсона, которые ему пришлось испытывать в игре с их дочей Линдой. Теперь она до всей глубины понимала тот слегка поведённый взгляд мужа, с которым он вернулся с лесной прогулки и возлежал добрых полтора часа, пересчитывая в небе облака… Она чуть ослабила хватку у корня и медленно соскальзывала своими выворачивающимися губками к головке дрожащего пика. Там, в вышине где-то, послышался стон, и она вопросительно подняла глаза. Но всё было нормально: взгляд её лишь встретился с пристальным взглядом сына, внимательно наблюдающего за миньетом его матери. Не отрывая больше глаз от его карих наблюдательных пунктов, она вновь стала нанизываться ртом на елду. В то же самое время, будто невзначай, её до этого поглаживающая тыльные стороны его коленок рука скользнула по упругой плоти его бёдер вверх, достигнув ладошкой задницы. Мягко введя пальчик между его расслабленных ягодиц, она осталась почти незамеченной. Подушечка пальца без труда отличила на ощупь горячее кольцо его заднего прохода… Результат был подобен взрыву. Она была готова к этому. Таз её сына качнулся, пытаясь сорваться с пальчика, и его петух вошёл глубоко ей в самое горло. «Уу-ммххх!», Лиз удовлетворённо заурчала, заталкивая свой озорной пальчик ещё глубже в жопу сына. Но невозможно было дышать даже через ноздри, и Лиз чуть ослабила хватку ротика, откидываясь назад головой. Понемногу палец осваивался, начиная изучение крошечного ротика попки её сына. А Брэт, едва свыкшись со столь экстравагантной мамочкиной методикой и ещё не до конца придя в себя, обнял обеими руками мамочку за голову и стал прижимать иногда с силой её к своему животу. Палец, загнанный Лиз теперь полностью, оживлённо работал в ректальном отверстии её сына, дразняще толкаясь в стеночки его прямой кишки. Лиз со всем удовлетворением чувствовала, что подобная ласка окажется очень недолгой и скоро принесёт свои обильные плоды прямо ей, Лиз, в жаждущий ротик… Но Брэт, оказалось, ещё где-то отыскал возможность членораздельного возгласа: «Нет больше!» Его стон из пересохшего горла сквозь дрожащие язык и губы вполне мог бы быть и игнорирован Лиз, как не расслышанный. Но она отстранила голову со своим вопросительным взглядом, застыв губами на головке, и приостановила пальчик у него в попке. «Нет, мамочка, больше… пожалуйста! Я хочу… Я хочу…» «Что, мой мальчик?» «Я хочу заняться любовью с тобою…» Лиз пришла в голову мысль о том, что, пожалуй, скорее он хочет её со всей оголтелостью выебать, но ей сейчас было совсем не до разборов верности используемых им лексем. Ей сейчас самой уже не терпелось после его слов побыстрее обменять свой ротик на свою поливающую цветы пиздёшку и быстрее «заняться любовью». Со всей осторожностью она извлекла палец из дырочки его жопы, а затем рыжеволосая искусительница всё же позволила себе последний каприз и, с силой сжав губы, соснула и со звонким чмоканием выпустила мокрого петуха. Брэт от этого трюка чуть не оказался на грани оргазма. Почувствовав всю завышенную пограничность его состояния, Лиз рассмеялась и боднула сына в живот: «Я сильнее тебя!!!» И не давая ему опомниться, схватила за талию, заваливая Брэта на зелёный ковёр. Клич знакомый с детства тут же был воспринят вполне адекватно, и они минуты три барахтались в траве в настоящей борьбе. Лиз активно сопротивлялась, один раз даже чуть не оказавшись сидящей на не укладывающихся статях Брэта. Но всё же ему уже было не семь лет… Лиз лежала на лопатках с разметавшимися по траве волосами и свежие горячие капельки пота играли на её гладко выбритых подмышках. Сын, смеясь, крепко вжимал её локти в траву, а его член возбуждённо подрагивал, до нестерпимости щекоча губки влагалища Лиз. «Мам, я сильней! Я победил! Я не знаю, что делать мне с проигрательницей!», Брэт задыхался и обворожительно отдавал сумаскидывающим мускусом. «Еби, мой сладкий! Еби!», Лиз ёрзала под его тяжёлым телом, подталкиваясь ближе под член. Он отпустил одну её руку, и она почувствовала, как берёт он в свою руку напряжённый хуй. Просто распахнув свои ножки навстречу ему, она прошептала: «Да-а…» Он ответил резким толчком бёдер. Тазы их встретились с громким шлепком, а его налитый зрелый ствол глубоко врезался в прекрасное лоно любви его матери. Прижавшись изо всех сил друг к другу, они замерли. Ни малейшего движения, но она нисколько не возражала против этой наступившей между ними тишины. Она лежала и вслушивалась, как пульсирует его горячий ствол во внутренних пределах её натянутой киски. Она вполне ощущала каждый дюйм его горячего размера в себе. Он медленно двинулся. Слишком медленно – Лиз распахнула рот в немом стоне… Он вытягивал себя из неё дюйм за дюймом так, словно его орган был непередаваемо тяжёл в её намокающей всё сильнее пизде. Медленно, слишком медленно он отрывал от неё свои бёдра. Всё выше и выше, пока его головка не выскользнула почти из объятий её умоляющих не уходить губок. Тогда он начал играть с губками. Короткими, почти просто дрожащими, быстрыми толчками он задёргался верхушкой члена в посасывающих его половых губках. У Лиз перехватило дыхание… Она схватилась руками за его задницу, попытавшись вогнать его к себе поглубже, чтобы выскользнуть из этого безумно щекочущего штопора. Но Брэт крепко стоял. Его «дразнилка» изводила цветочек половых губок Лиз. «Ааахххх..Аааххххх!», из горла Лиз вырвался пронзительный вздох-крик. И тогда Брэт вогнал… Его мягкий мешочек с яйцами шлёпнулся о ягодицы Лиз, и подрагивающий горячий хуй вновь заполнил всё её лоно и вновь застыл. Как долго продолжалась тишина на этот раз – Лиз не знала. Она помнила лишь ощущение своего исполненного до донышка тела. Но когда он снова начал своё медленное движение назад, то это уже было подобно замедленной съёмке агонии её удовольствия! Он больше не дразнился. Он медленно, слишком медленно вытаскивал своего петуха и так же медленно и слишком медленно погружал его обратно. Окажись кто-нибудь рядом, и ему показалось бы вовсе, что они лежат без движения. Лиз казалось, что не одна пизда, но и сама она вся текла под этим расплавляюще-медленным воздействием своего сына. Но столь же медленно темп стал нарастать. Вот уже он добрался до нормальных ударов, живот Брэта шлёпался с силой в оголённый лобок Лиз. «Глубже!», воскликнула Лиз, «Вгони его глубже, пожалуйста!» Брэт тут же подхватил её под задницу и запрокинул её ноги на плечи себе. Лиз обхватила коленки руками, покрепче прижимая к груди. Перед сыном её теперь распахивалась губками вся её розовая выворачиваемая киска и Брэт с первого же удара загнал так, что у Лиз ёкнуло сердце. И теперь он пропахивал нежные изгибы её борозды почти до запредела. Занятная мысль пришла в голову Брэта почти сразу при виде задранной ему навстречу мамочкиной попки. В конце концов, он тоже имел право на доставление неожиданностей! Лишь чуть ослабив темп, он нащупал пальцем дырочку маминой попы… Дырочка просто захлёбывалась в стекавших по ней из маминой пизды потоках смазки… Не мешкая более ни мгновения, он всадил палец сразу на всю глубину. Лиз взвыла: «Да-а-а!» Джейсон не пользовался этим её отверстием вот уже несколько месяцев… Почти одичав в страсти, она забилась всем телом на этой двойной хватке пальца и петуха. Её бёдра закачались вперёд и назад навстречу могучему копью Брэта, загоняемому ей в киску. «Боже!», она просто извивалась под ним, «О, милый мой Боже!» Теперь Лиз была лишь сосудом жажды. Брэт вколачивал изо всех сил в её толстые розовые губки, а она чувствовала всю неизбежность подступающего сильнейшего оргазма. «Ааа-хххх! Мой милый…», Лиз, задыхаясь, исторгала из груди рвущиеся на осколки слов мысли, «Ты за…чем-то спрашивал ме… меня… люблю ли… Мой мальчик, я люблю-ю-ю тебя-ааа-аааа!» Она сорвалась бёдрами из своих объятий и вся прогнулась в арку под ним. Её тело задрожало, а её сознание уже уносили ветры неземного удовольствия. Вселенная взорвалась – она кончила! Под ней, казалось, дрожала земля. Экстаз сквозил по её венам. Она громко кричала и билась в полной страсти своего мощного выпуска. Целую вечность она поднималась всё выше и выше. Минуты обращались в часы и держали её тело во власти охватившей её страсти. Долго, так безумно долго билась и корчилась она в сжимающих её бёдра руках сына. Но она вернулась… Она вернулась, наконец, и сразу же вернулась всем своим исполненным заботы и нежности вниманием к сыну, всё ещё колотящему в её разрез свой вздутый член. Слишком много внимания не потребовалось. Достаточно было лишь скользнуть рукой к себе под попку и нащупать его яйца… Брэт застонал, зарычал и удвоил темп. Горячая волна, скользнувшая из мошонки от руки его мамочки, поднялась, охватывая всё его тело. Он выдернул дыбящийся хер из её лона и весь подался вперёд бёдрами. Толстая струя молочного блеска рванулась на лицо Лиз из его раскалённого члена, заходящегося в судорогах. «Ааа-хххх!», Лиз рванулась навстречу лицом, жадно ловя капли в воздухе и через мгновение уже гася сильные подёргивания его хуя своим ротиком… На следующий день было решено продвинуться на сотню миль к югу. После продолжительного отдыха пешие переходы вновь показались сначала трудной работой. Но уже на третий день пути все не только привыкли, но и вошли во вкус. Сотня миль без особого напряжения превратилась в сотню-другую. Ежедневные пятнадцати-двадцатимильные прогулки со всем снаряжением на плечах начали несколько выматывать лишь к концу недели похода, но по утрам участники скромного лесного терренкура заново были исполнены сил и свежести, и Фрэнк, который осмотрительно вот уже не первое утро предлагал остановиться и разбить лагерь «здесь и сейчас», оставался поддерживаем только Джейсоном. Оба «предохранителя» нагружались дополнительными фунтами груза за проявленное малодушие, и поход продолжался. Но всё же усталость от действительно тяжёлой работы организма сказывалась. Особенно на слабой половине состава. Мона уже однажды с ужасом обнаружила, что заснула, совершенно забыв о принятии своей ежевечерней освежающей ванны у ручья. Лиз третий день сидела на «голодном пайке», не в состоянии даже развести свои сводимые сладкой болевой истомой ноги перед весело подмигивающим ей по вечерам Джейсоном. Последнее, что она помнила из своей напрочь забытой сексуальной жизни – нечаянный миньет Филу за кустами почти в черте случившегося в один из дней привала. От постепенно накапливающегося внутреннего отчаяния Лиз целовалась на каждом привале с кем под руку попадётся, но это ей мало помогало. Карен и Линда, менее всех обременённые своими облегчёнными рюкзачками, чувствовали себя повеселее. Но и их лица по вечерам уже выглядели более ошарашенными, чем радостно довольными. На седьмое утро перехода Фрэнк заявил, что не знает дальше дороги. Все посмеялись его удачной шутке. «Но, так или иначе, вечером вопрос должен быть решён и завтра же мы разбиваем лагерь!» Ему никто не поверил. Как оказалось напрасно: вечером вопрос действительно разрешился, но благодаря не столько дяде Фрэнку, сколько тёте Моне. Тем вечером Мону вставило на глобализм. Не сразу, конечно. Первые пять минут она сама не совсем могла понять причину проливающихся из её тёмных глазанек слёз, в которые изливалось её лёгкое физическое переутомление. Потом в голове запрыгали невесть откуда взявшиеся черти из сводок теленовостей, с которыми Мона встречалась в последний раз как минимум уже несколько недель назад и о существовании которых не вспоминала за время их кемпинга ещё ни разу. Лиз и Джейсон беззаботно валялись у костра сейчас, поскольку ещё пятнадцать минут назад вполне очаровательная Мона покинула их без малейших признаков депрессии. А у неё в палатке теперь смеркалось гораздо раньше и быстрее, чем во всех остальных палатках… Фил застал свою совершенно окручиненную мамочку в одиночестве в палатке тёти Лиз и дяди Джейсона, и вот уже несколько минут не мог добиться от неё толком, в чём причина её несчастного состояния. «Мы живём на пороховой бочке! Мир напичкан ядерным оружием…», наконец вымолвила Мона. «А, ну это к бате! Я имею в виду Фрэнка», моментально определил Фил, «Пойдём, мам. Он нам поможет…» Фрэнк с полчаса находился на своём отделённом от всех «судьбой» острове и увлечённо онанировал на Карен. Образ доченьки уже был очень далёк от того первозданного образа, который был создан её занятием любовью с Брэтом, за которым застал их Фрэнк. Теперь Карен представала перед папочкиным воображением во всё новых и новых обворожительных ипостасях, и Фрэнк всерьёз начинал подумывать о том, чтобы поделиться своими мыслями хотя бы с женой. Жена, как нельзя более кстати, и оказалась в этот момент в его палатке, сопровождаемая Филом. Фрэнк не очень сильно озаботился их появлением и теперь его торчащий хуй бугром выпирал из-под плавок, высоко вздымая положенную на него избушкой раскрытую книгу. «Отец», сказал Фил, «Мама в трансе! Ей нужна твоя помощь, она говорит, что мы живём на ядерной пороховой бочке!» «А до этого мы на какой жили?», невозмутимо ответил вопросом Фрэнк. «Ну как – на какой? Ядерного оружия не было… ракет там и прочей херни…», пояснял Фил. Мона сидела, плечом чуть касаясь плеча сына, и смотрела на хуй мужа. «Дорогая!», Фрэнк был сама супружеская забота, «Всё это, конечно, так. Но, поверь, и до того, как человечество научилось переводить на дерьмо содержимое урановых рудников – его положение было немногим лучше!» «В смысле, Фрэнк?», Мона подняла на мужа глаза, потом опустила их вновь и как бы невзначай скинула мешавшую ей книгу с какими-то парусами на обложке. «В нормальном, моя маленькая!», Фрэнк почесал через трусы левое яйцо, «Наша очаровательно прекрасная планета весны, наша ласковая матерь, милая наша Земля – это настолько мощное взрывное устройство, по сравнению с которым даже неприлично сравнивать и всю совместную мощь передовых человеческих достижений! Достаточно ей просто неосторожно пошевельнуться и лишь однопроцентный сдвиг земной коры приведёт к тому, что об ядерном величии или об ядерной опасности думать будет больше некому. Но, если ты помнишь, мы всегда с тобой жили именно на крышке этого развесёлого котла! Ты ходила в школу и любила иногда меня, иногда Тома. А мы с ним занимались вечно всякой ерундой и по очереди признавались тебе в любви. Не сдаётся ли тебе, наша радость, что ты задаёшься вопросами чисто математической величины, которые не так уж тебе и нужны?» «Сдаётся, Фрэнк…», Мона во все глаза смотрела на показывающуюся из-под резинки плавок головку члена супруга. Её руки осторожно протянулись к нему и потянули резинку плавок на себя. Балдуин Фрэнка закачался в открытом воздухе. Мона также медленно наклонилась и взяла его в рот. Фил, сидевший рядом, протянул руку ей вслед, мягко положил ладонь на её длинные пряди вороного отлива, и стал утешительно ласково гладить посасывающую мамочку по голове. «Любимая, но не могла бы ты ответить мне на один вопрос?», спросил Фрэнк, не обращая ни малейшего внимания на эскапад «любимой» внешне, но подёргивая хуем у неё во рту. «Уум-гу!», Мона согласно кивнула, не выпуская его изо рта. «Меня беспокоит наша дочь…», Фрэнк положил ладони ей на плечи и легко сдвинул с них верх её свободной рубашки. «Уум?», Мона вопросительно подняла на него глаза и чуть прикусила головку. «Да, наша девочка не даёт мне покоя вот уже много дней… Ойх! Ты прелесть, малышка!.. Моя обворожительная Карен приходит ко мне на каждое рукоблудие и делает нечто схожее с тем, что сейчас проделываешь ты… И я хотел спросить у тебя, моя радость, мне стоит обратиться к психиатору?», Фрэнк взялся рукою за ствол и пошевеливал им в губках замирающей Моны. «Ууук-м!», она широко открыла глаза и столь выразительно отрицательно помотала головой, что Фрэнк действительно почувствовал – её love is strong! «Хорошо, я больше не буду задавать вопросов, на которые можно отрицательно ответить!», он глубоко вздохнул и открыл глаза, «Но что, как ты думаешь, делать мне с виртуальными визитами нашей девочки?» «Уууммм…», Мона похлопала глазами и чуть сжала плечики. «Отец, Карен надо выебать!», вмешался в диалог родителей Фил, всё ещё поглаживая мамочку одной рукой по голове, но другой уже стараясь забраться по спинке под пояс её белых ночных шортиков. «Форсированная реализация прекрасной, но зыбкой мечты?», с сомнением покачал головой Фрэнк, но Мона столь энергично утвердительно закачала головой, что её ротик насадился до самого кулака мужа, «Ты так считаешь, любимая? Тогда, возможно, мне действительно стоит поговорить с дочерью… Но мы кажется успокоили нашу маленькую мамочку, Фил?.. Сын, потрогай у мамы под хвостиком и сообщи температуру под бортом!» Рука Фила, уже вовсю шарившая по маминым смуглым ягодицам под шортиками скользнула ладошкой вниз. Разделив волосатые мамины губки, он коснулся пальцем её влажных глубин. «Температура критическая…», вздохнул Фил так, будто был лучшим на свете знатоком маминых температур, «…И продолжает повышаться!» Словно в подтверждение, его палец аппетитно чавкнул в тугом разрезе Моны, заставив её чуть сконфузиться и поджаться попкой. «Ты не плачешь уже, моя милая? Можно мы тебя поебём?», обратился Фрэнк со всей заботой и вниманием к жене. Мона выпустила изо рта его член и захлопала на него глазами: «То есть как это – мы?» «Мы, это значит – я и сын!», пояснил Фрэнк, пытаясь вернуть ротик жены на место, «Если ты не обратила внимания – нас здесь двое и поэтому я обращаюсь к тебе от множественного числа…» «Какого ещё множественного, Фрэнк?», Мона категорически отказалась вернуться прелестной головкой на хуй, «Я допускаю, хоть и с трудом, что мой ребёнок играет со мной столь неожиданным образом (она обернулась на руку Фила), но… Но то, что ты сказал, по-моему, вовсе не правильно в отношениях мамы и сына!» «Сын!», произнёс Фрэнк, и Фил поднял на него глаза, «Ты остаёшься на палубе и попросту дрочишь!» Фил согласно кивнул. «А трогать можно?» «Совсем не везде!», Мона выпрямилась, стоя на коленках, и палец Фила выскользнул из её норки, «Вы оба – два больших извращенца!» Она качнула бёдрами, и рука Фила вылетела из её спальных шортиков, звонко щёлкнув резинкой. Мона вынула руки из тут же упавшей рубашки и потянула вниз по бёдрам свои шортики, прижимаясь голыми маленькими грудками к волосатой груди мужа: «Фрэнк, выеби меня, пожалуйста!..» «Я – нет!», решительно возразил Фрэнк, устраиваясь позади стоящей на четвереньках Моны и подталкивая головкой надутого члена её мокрые волосатые губки, «Я – не большой извращенец. Я исполнитель заветных желаний! Ты, Фил?» «А я просто утешитель моей бедной маленькой мамочки!..», вздохнул Фил, сидя в изголовье постели и вновь поглаживая Мону по длинным волосам, которые никак не давали ему возможности ухватить её за дразняще мелькающую между ними небольшую упругую сиську. Хуй Фила жал в тугую ткань джинсов, норовя самостоятельно расстегнуть молнию. «Но раздеться можно!», сжалилась Мона над сыном, оборачиваясь к Фрэнку: «Ах, Фрэнк, мне щекотно! Аай! Ааа-х! Я больше не могу…» «Потерпи, любимая…», Фрэнк медленно водил золупой по её возбуждённым губам, «Ты правда хочешь? Но я тоже хочу! Что же делать? А ты, правда, не будешь больше плакать?» «Милый… Вдуй!!!», почти воскликнула шёпотом Мона. Фрэнк чуть отодвинулся, крепко взялся за тонкую талию и одним резким рывком исполнил на всю глубину маленькую дырочку жены. Она застонала и зарылась лицом в волосы. Фил помог маме откинуть волосы с лица и теперь гладил её по щекам. Его возбуждённый хуй покачивался у него под животом, но он совсем не торопился его дрочить. Мона искоса поглядывала на надутый член сына в каком-нибудь несчастном футе от её лица и судорожно сглатывала. Фрэнк стал осторожно накачивать её в азартно почмокивающее влагалище. Теперь раскачивалось и её лицо и этот проклятый член Фила! Мона два раза пробовала смотреть в другую сторону и один раз закрыла глаза. С закрытыми глазами её начал тревожить безумящий запах его раздувающейся головки. Мона сердито распахнула глаза и притянула его к себе. Через мгновение её ротик скользил в посасывающих движениях по его стволу. «Э-гей!», Фрэнк чуть увеличил темп глубоких проникновений в её лоно, «Сын, тебя смыло с палубы? Поглотила пучина? Ничего, с моряками бывает!.. Держись до последнего, может выберемся!» Но «выбраться» суждено было уже далеко не всем. Мону от одного только сознания того, что её сзади надувает, подобно насосу, муж, а спереди надевает на свой восхитительный член сын, сильно покачивало. Мурашки возбуждения пробегали от поясницы до шейки и возвращались обратно. Влагалище уже просто пылало, а ротик толчками Фрэнка сзади сам напрыгивал на горячий мокрый ствол сына. Мона задыхалась, чувствуя, как тёплая волна прекрасного головокружения начинает захлёстывать её с головой. Она уже просто изводилась. Её кончики грудей поламывало от всё нарастающего возбуждения и она не выразила никакого сопротивления, когда ладони Фила протянулись и ухватили её за прыгающие бугорки. Её остро торчащие соски обрадовано почувствовали весь влажный жар его горячих ладоней. Мона ухватилась рукой за ствол сына и сильно сжала его в кулаке, принудив Фила неимоверно напрячься всем телом. Задёргав кулаком по стволу, она пыталась заставить его кончить в рот. Но Фил ещё был довольно крепок. Чего уже нельзя было сказать о Фрэнке. Фрэнк смотрел во все глаза на прыгающую в его руках попку жены и чувствовал, что эти атласно поблёскивающие смуглые половинки вот-вот заставят его излиться в затягивающие его створки. Если бы он мог оторвать взгляд от этого обворожительного зрелища, то всё могло бы продлиться дольше, как минимум раза в два. Но Фрэнк уже понял – попался. Со всей неотвратимостью его влекло к бурному финалу. Мона закричала, широко открыв рот над головкой Фила. Фил восхищённо смотрел на широко разевающийся мамочкин ротик. Попа Моны сильно забилась в руках Фрэнка, сотрясаемая из глубин всей мощью влагалищного оргазма. И Фрэнк не выдержал крика Моны и этой безумной дрожи. Как сумасшедший завколачивал он в безудержном темпе в маленькое влагалище Моны и стремительный поток ринулся по его стволу к дну её пылающей пещерки… …Мона облегчённо вытянула ноги и легла на колени сына. Фрэнк вытянулся рядом с безвольным телом жены. В стоячем положении остался лишь флагшток Фила. Он покачивался теперь возле щеки Моны и нестерпимо щекотал ухо под доносящиеся комментарии Фила. «Мам, ты была, как “арабеска”… Ты просто пела мне в мой микрофон!.. Ты обязательно поступишь в театральное училище, когда мы вернёмся с кемпинга?..» Стоит ли говорить, что уже на третьем или четвёртом прикосновении его головки к её ушку, он был изгнан с позором в противоположный конец постели! Где сразу забыл свой весёлый нрав всерьёз и надолго: между чуть раздвинутыми ножками мамочки виднелась запутавшаяся в мокрых волосках её щелка… Фил, затаив дыхание, делал лёгкий массаж так уставшим маминым ножкам. Мона мурлыкала и протекала на простыню. А Фил во все глаза рассматривал мамину дырочку, пускающую белые слюни. Осторожными движениями он всё время чуть дальше отодвигал одну мамочкину ножку от другой, и вскоре пизда Моны красовалась перед ним во всём своём великолепии, сопутствуемая вдобавок маленькой дырочкой попы в коротких тёмных завитках волос. Руки Фила заходили по всему телу Моны. Мона мурлыкала и прогибала спинку, когда они проходили по позвоночнику. Когда пальцы Фила брали её за попу, она чуть-чуть вжималась в постель, но сил его сдерживать не было. Фил легко перевернул безвольное тело своей миниатюрной мамочки на спину и уселся на пятки над её бедрами, чуть повыше колен. Мона закрыла глаза. Фрэнк открыл и с интересом наблюдал. Ладони Фила ласкали мамин живот, холмики грудок, проходили по рукам и разминали плечи. В моменты, когда пальцы Фила касались её шейки, его хуй подныривал под лобок и сильно тыкался в клитор Моны. Она вздыхала про себя, но не открывала глаз. «Неудобно! Ноги затекают…», Фил соскользнул с неё, чуть раздвинул ей ножки и оказался сидящим уже между ними. Теперь он почти ложился на неё, и Мона решила прекратить это безобразие. «Достаточно, Фил, мальчик мой!.. Ты сделал мне так хорошо…», она попыталась шевельнуться под ним, но это оказалось не так-то просто. «Понял! Заканчиваю!», Фил с сожалением рассматривал свою голую мамочку перед собой, ещё раз провёл кончиками пальцев от её пупка до шеи, наклонился, поцеловал в губы и неожиданно въехал в рай… Он и сам даже не до конца понял… Рот его будто приклеился к мамочке, и язык лакомо скользил по чудесному вкусу её губ. Навстречу ему иногда выскакивал кончик мамочкиного языка, а под животом прибывало чудесное ощущение сжимающего тепла. «Вдул…», подумал Фил и, заставив себя оторваться от мамочкиных губ, виновато посмотрел в глаза Моны. «Фил!», глаза Моны смотрели на него с ужасом, «Что ты сделал, мальчик мой? Мы же договорились, что нет!» «Но ты, дорогая, первая нарушила договор!», вступился за Фила Фрэнк, «Ты первая “укусила за член”!» «Но я просто не могла удержаться!», воскликнула в оправдание Мона. «Мамочка, нас объединило несчастье!», в схожем отчаянии воскликнул Фил, «Поверь мне – со мной случилось то же самое!!!» Мона поверила. Она лежала, безвольно расслабившись, и вслушивалась в глубокие ощущения от начинающего покачиваться ствола Фила. Фрэнк целовал её по очереди в обе темнокудрые подмышки. «Но, Боже, как он ласков!», мысли Моны вновь укачивало на волнах медленно вздымающейся страсти, «Мальчик мой…» Её тело снова заходилось в желании, и ножки сами пошире разъезжались в стороны, подставляя нагревающийся орган под напор двигающегося в ней сына. Они ещё несколько раз целовались, и губы Моны теперь с жадностью ловили его рот, а язычок её намертво сцеплялся с языком Фила. Их тела стали сливаться в одно, а каждое движение приносило всё более и более высокие ощущения распластанной Моне, когда Фил стал немного задыхаться и заколотился сильнее в ней. Она уже изо всех сил поддавала тазом в такт всё убыстряющимся движениям сына, а каждая клеточка её тела пылала невыносимым огнём. Она не кричала, она слышала будто абсолютно чужой крик исторгаемый из её собственного горла. Когда Фил запульсировал в ней с закрытыми над её лицом глазами, она забилась всем телом под ним, и на глаза её навернулись слезинки счастья… «Всё. Лагерь – здесь!», следующим утром после завтрака решительно объявил всем Фрэнк, «Моя жена плакала вчера два раза!» Все согласились, а Джейсон, которому за утренним дежурством по кухне Фил обнимающийся со своей мамочкой описал некоторые чудесные подробности их вчерашнего вечера, Джейсон Джефферз засмеялся и погладил ладошку сестры, своей «маленькой плаксы». Лиз объявила, что место новой стоянки необходимо по крайней мере отметить ужином с зажаренными в картошке грибами. На что Джейсон резонно заметил, что уже неделю в лесу не было дождя. Но Фрэнк выправил ситуацию, вспомнив, что на подходах к новому лагерю заметил некоторые грибные урочища. «Если хорошо повозиться, то на сковородку-другую наберём замечательных лисичек…», сказал он, приматывая походный умывальник к стволу высокой сосны. Но «хорошо повозиться» улыбалось, оказывается, далеко не всем. Карен сразу сказала, что она хотела уже идти загорать и лишь случайно задержалась ещё в лагере. А взглянув на умоляющий взгляд её младшей кузины, добавила «вместе с Линдой!». Мона, вообще-то, тоже была не страстной сторонницей блуждания по лесу с необходимостью смотреть под ноги, но она согласилась идти из солидарности с Лиз. Горячую поддержку Лиз получила почему-то лишь от своего сына и от своего племянника. И через полчаса оживлённых сборов пятёрка «грибников» во главе с Фрэнком покинула лагерь. Джейсон остался на дежурстве, а две очаровательные юницы, успешно уклонившиеся от сбора грибов, юркнули в палатку Линды для переодевания в купальные костюмы. …«Ты должна помочь мне!..», услышала капризный полушёпот позади себя Карен, застёгивая на спине полоску своего топа. Она обернулась – так и есть! Линда стояла перед ней с двумя разноцветными ленточками в руках и со своей очаровательной белой грудкой, уставившейся прямо на Карен. Со всей очевидностью она не могла определиться в выборе цвета для нахождения на безлюдном берегу. «Одевай любой», подмигнула Карен, «Скинем, не доходя и до речки!» «Нет, Карен…», похоже, проблема не была решена, потому что Линда с надутыми губками откинула оба подобия лифчиков, «Я не про это… Ты должна помочь мне, как “старшая девочка”!» Карен насторожилась. Она знала Линду не первый десяток лет и совсем не первый день. Столь серьёзный тон её обращения свидетельствовал обычно о том, что в светлой головушке младшей кузины сложился готовый план какой-то очередной надвигающейся каверзы. В первую очередь необходимо было выяснить – не против самой ли Карен намечается выходка этого голубоглазого ангела с торчащими сиськами? «Я вся внимание!», с самой преданностью посмотрела прямо в синие глаза младшей кузине Карен, держа из осторожности наготове улыбку, «Что случилось, малышка?» «У меня не получается с ним!..», кузина отвернулась, и Карен бесшумно облегчённо вздохнула: «с ним», значит не с ней. Уже хорошо. Карен оставила без применения улыбку: теперь она была полностью готова участвовать в намечавшихся проделках вместе с младшей кузиной. Похоже, дело касалось Фила. «С кем, моя радость?», на всякий случай уточнила Карен. «С папочкой!», обернулась Линда, «Он, кажется, совсем не хочет заниматься со мною любовью!» «Ах, вот как! Ты так считаешь?», слегка озадачилась Карен, «Действительно ужасно. Но ты, правда, думаешь, что твой папочка должен хотеть заниматься любовью с тобой?» «Ну конечно!», воскликнула Линда, «Всё было так чудесно в прошлый раз, что…» «В прошлый раз?», Карен вообще-то была вполне осведомлена через Брэта об игре Линды с папочкой на полянке в тот раз, но решила не выказывать этого, «И что, на самом деле было чудесно?». «Не вполне!», сердито заявила Линда, и её белые шарики чуть возмущённо подпрыгнули, «Я не смогла даже потрогать его…» «Правда?», в голосе Карен сквозило явное сомнение, а её ладошки легли на допрыгавшиеся восхитительные шарики Линды. «…губами…», Линда смущённо опустила глаза, наблюдая за сжимающими её грудки ладошками Карен, «…за…» «За что, моя милая?», Карен улыбнулась. «За член!..», выпалила всё более смущающаяся младшая кузина. «Это, конечно, никуда не годится!», Карен сильно тянула за сисечки, постепенно выпуская их из рук, до тех пор пока в её пальчиках не оказались лишь два напряжённых уже коричневых сосочка, «И как у “старшей девочки” ты спрашиваешь теперь у меня, что тебе делать, верно я тебя поняла?» «Да…», Линда в полнейшем смятении подняла свои голубые глаза на кузину. «Ну, я бы на твоём месте попробовала ещё раз…», Карен не успела договорить. От смущения Линды не осталось и следа: «Мне так и казалось! Я всё придумала! Нужно только заманить папочку в палатку под любым предлогом, и мы попробуем уговорить его на этот раз по-настоящему!» «Умница!», Карен опустила руки и вновь несколько озадаченно смотрела на прыгающую перед ней светлокудрую Линду, «Ты отлично придумала… Позволь только спросить у тебя: кто это – мы?» «Ну, ты и я!», запросто пояснила младшая кузина, «Мы заманиваем папочку в нашу палатку и пытаемся его соблазнить!» «Ты думаешь, я согласна?», Карен пребывала ещё в некоторой нерешительности. «Это легко проверить!», Линда легко оттянула резинку стрингов на животике Карен, будто собираясь запустить ладошку ей под лобок. «Ну нет!», смеясь, вырвалась Карен, «Проверить можно и гораздо более простым способом!» «Это каким же?», даже поразилась своему неведению Линда. «Ну, допустим – спросить у меня!», Карен чмокнула это замершее очарование в веснушчатый облезлый носик, «Ну ладно! Я почти согласна! Я поприсутствую…» «Но ты должна очень активно присутствовать!», тут же заверила Линда, «А то я ужасно боюсь одна!» «Как это – активно? Уж не хочешь ли ты сказать, что я должна заниматься любовью с твоим папочкой вместо тебя?», Карен поймала вертящуюся голову Линды за ушки и теперь с улыбкой заглядывала ей прямо в глаза. «Совсем немножко!..», в голосе Линды опять засквозили жалобные нотки, «Пока я не разогреюсь…» «Очень мило!», воскликнула Карен, ласково теребя нежные мочки, «Пока девочка не разогреется! Всё, не обещаю. Думай лучше, как нам теперь заманить твоего папочку к нам, раз уж мы пришли к столь обоюдному решению об его совращении!» «Ну, я пошла?..», Линда подняла совершенно невинные глазки на Карен. «Стой! Куда? Ты что – уже и это обдумала заранее?» «Ну, да…», Линда по очереди двумя руками будто клипсы сняла пальчики Карен со своих ушек и обернулась уже на пороге: «Тебе надо одеться, хорошая Карен, потому что я собираюсь привести к нам мужчину!..» На самом деле она ещё ничего толком не придумала. Все запланированные варианты, казавшиеся столь удачными ещё вчера ночью, теперь выглядели совершенно идиотскими, вроде того, что: «Папа, ты не покажешь мне, как выжигать бисером по деревянной доске?». И теперь Линда приближалась к сидящему у костра спиной к ней Джейсону вооружённая лишь полнейшим непониманием того, что стоит сделать для достижения своей цели. Неожиданно она обнаружила себя без лифчика: ах, совсем забыла про него! Не возвращаться же… Она была уже всего в нескольких шагах от папиной спины. «Па!..». Джейсон обернулся и нечаянно уронил ложечку, которой он, смакуя, отхлёбывал свежеприготовленный крепкий кофе. «Пап, Карен просит, чтобы ты надул наши плавательные кружки!», Линде даже самой понравилась её удачная находка, несмотря на то, что она совершенно не помнила, есть ли в их палатке плавательные кружки или нет. Джейсон во все глаза смотрел на представшую перед ним в одних трусиках от бикини нимфу. «Но, доча! Почему ты разгуливаешь тут без лифчика?», Джейсон спешно собирал оставшиеся запасы родительской строгости в одну кучу. «Ну, пап… Мы с Карен просто решили позагорать topless, и я как раз хотела спросить у тебя – можно ли?», глаза «дочи» были смущенны, но честны. «Да?..», Джейсон задумчиво почесал подбородок, «Ну, а ответь я неожиданно “нет”? Интересно даже было бы посмотреть, откуда бы ты достала лифчик в таком случае!». Линда, напротив, не стала задумываться и оттянула резинку своих трусиков на животе, внимательно заглядывая под них: «Действительно… Там его нет…» «Я уже иду надувать вам кружки́ и прочь с глаз моих долой!», не выдержал Джейсон, отставляя недопитый кофе и спешно подымаясь. Линда кротко последовала за ним. В трусиках у неё завибрировало. На счастье Линды нужный кружок в палатке оказался. Он торчал резиновым соском из-под подушки Фила как нельзя более кстати, а Карен сидела рядом наглухо застёгнутая в своё короткое лёгкое платьице. Линда не удержалась и показала ей из-за плеча Джейсона свой язык. «Так, давайте», Джейсон присел, вытаскивая из-под подушки помявшуюся резину, «Но, девочка моя, я вижу здесь только один плавательный кружок! Вам будет достаточно на двоих?» «Папа!..», Линда присела позади него, вздохнула и прилегла своей голой грудью на его мощную ничем не прикрытую спину, «В этой палатке далеко не один плывущий кружок!.. И будет достаточно… на одного…» Джейсон почувствовал мгновенно ринувшихся вниз по спине из-под кончиков её прохладных грудок электрических муравьёв, тут же вызвавших у него совершенно непрошенную эрекцию под его лёгкими шортами. Он умоляюще посмотрел в поисках возможного сочувствия на вполне прилично ведущую себя Карен. «Дядя Джи, надо просто найти второй! Да?», Карен готова была оказать любую помощь оказавшемуся в столь затруднительном положении дяде, «Я сейчас! Скорее всего, в одном из углов… затерялся…». Она уже энергично перебирала подушки, рюкзаки и спальники. На миг Джейсону показалось, что он обрёл союзника в нелёгком деле воспитания доченьки. Но уже через миг глаза его широко распахнулись: Карен, стоя на четвереньках, что-то ещё безмятежно «искала» в дальнем углу палатки, а из-под её короткого платьица прямо на него смотрела чуть раскрывшейся чёрной дырочкой её темноволосая писка! Линда восторженно захихикала: «Какая прелесть, пап! Я должна помогать кузине!» И ринулась в поисках в соседний угол палатки, выставив свою высоко задранную попку совсем уже прямо в лицо обалдевшему от внезапно обильного слюноотделения папочке. Джейсон подумал, что он закрыл глаза, но ничего не переменилось, и тогда он попытался хотя бы отвести их в сторону. Он с трудом отвёл взгляд от выпирающих из под узкой полоски стрингов розовых губок дочери, покрытых редкими светлыми волосками и тут же упёрся в вовсе обнажённые смуглые губки Карен увитые смешными тёмно-коричневыми кудряшками. У Линды хотя бы попка была прикрыта – он перевёл взгляд обратно, но оказалось, что попка Линды вовсе уже не прикрыта, а трусики её, видимо сами собой, уже успели слезть ей почти до коленок. «Это… ваши… плавательные кружки?», Джейсон боролся с пересохшим нечаянно горлом. Девочки замерли. «Ну, папа! Надуй!..», раздался капризный голос из угла доченьки, и её попка чуть пошевелилась дразня. «Несносная девочка!», Джейсон кажется рассердился, наконец, «Нет! Насколько я помню – просила Карен. Она и получит первой свой кружок!» «Ух ты!», лицо дочи тут же оказалось возле задницы старшей кузины, «Можно я посмотрю?» Она вмиг избавилась от мешавших ей трусиков и почти уселась на корточках на спину Карен, уже задирая до предела её застёгнутое платьице. Карен смирно стояла с высоко поднятым своим атласным задом. Джейсон поцеловал свою племянницу сначала в одну, потом в другую щёчку задницы. Линда с интересом заглядывала под попку кузины. Осторожно она взяла Карен за упругие булочки и развела изо всех сил в стороны. Розовая раковина Карен на всю ширь раскрылась перед глазами Джейсона. «Папа, лижи!», Линда не могла уже больше терпеть папочкиной всё нерешительности. Джейсон коснулся губами разверстых губок Карен. Из горла его племянницы вырвался не удержанный стон. «Ей нравится, па!», прокомментировала Линда. Джейсон нежно знакомился языком с губками подрагивающей письки. Цветочек Карен пульсировал и бился у него на губах. «Какой у тебя длинный язык!», Линда с неподдельным интересом наблюдала каждое его движение. Джейсон высунул язык на полную мощь и ввёл его тихо постанывающей Карен. Девочка замерла, и влагалище её пугливо сжалось в приветливом пожатии. Джейсон непроизвольно заурчал и влизался в её глубинки уже со всей присущей ему страстностью. Карен зарылась лицом в подушку. Зад её стал заметно подрагивать и поддавать навстречу лицу Джейсона в попытках получить его длинный язык как можно глубже. Линда в молчании чуть приоткрыла ротик, завороженная зрелищем нарастающей страсти её старшей кузины. Джейсон вынул язык из горячих глубин племянницы и быстро забегал кончиком языка по её малым губкам и клитору. Карен откликнулась приглушённым повизгиванием. «Пап, поеби её!», прошептала на ухо Джейсону Линда, и Джейсон отрицательно помотал головой, не отрываясь губами от клитора. Карен глубоко вздохнула, оторвавшись от подушки, и вновь ушла с головой в её спасительные глубины. «Пап, поеби!.. Пап, поеби… Пап, поеби…», шёпот капризничающей Линды встречал неизменные отрицательные мотания и заставлял бедную Карен испытывать дополнительные всплески страсти, исходящие от зажатого в губы Джейсона бугорка наслаждений. «Папа! Я в последний раз серьёзно прошу!» Он поднял на неё взгляд из-под половинок задницы Карен и оторвался, наконец, от клитора. «Кыш!», Джейсон вынимал из снятых шортов свой давно и сильно напряжённый член. Исполненное неописуемого восторга лицо дочери чуть отшатнулось от попы кузины, но уже через мгновение снова заглядывало ей в разрез. «Только если Карен согласится!», негромко пробурчал Джейсон, сам уже еле сдерживаясь и сжимая в руке свой набычившийся хуй всего в нескольких дюймах от обворожительной дырочки своей племянницы. Дочь тут же оказалась развёрнутой к нему своей собственной светлой щёлкой. «Карен, хорошая моя!», горячо зашептала на ухо кузине Линда, «Тебе правда нравится? Папочка собрался уходить! Ведь тебе же понравилось с ним? Ну, скажи, чтоб он слышал! Ведь, да?» «Да!..», простонала Карен, вынимая лицо из подушки и сильно прогибая спинку навстречу действительно очаровавшему её языку дядюшки Джи. «Всё, она согласна, папочка! Ты слышал? Давай…», Линда испорченным телефоном метнулась вновь к попке Карен, чтобы не пропустить самого главного: раздутый член её папочки уже входил в туго натягиваемую дырочку её кузины. Карен, поздно понявшая, что согласилась она на что-то не то, что думала, была не в силах выразить хоть малейшей возражение: в неё плотно входил горячий и уже столь требуемый её мокрой впадинкой хуй родного дядюшки. Джейсон размеренно вгонял в лоно урчащей Карен своего разгорячённого жеребца и к восторгу Линды чуть похлопывал по поджарым ягодицам свою «смирную лошадку». Линда царапалась коготками по его прессу, но Джейсон нисколько внимания не уделял её ласковым поглаживаниям: его штык лишь входил во вкус, и лишать его удовольствия преждевременно было несколько неверно. Пизда Карен отчаянно хлюпала уже, и небольшая попка брюнетки дёргалась у него в руках, предвещая достаточно скорое окончание ею процесса. Джейсон чуть нарастил темп. Карен подняла голову и бешено задышала. Сильно сжав подушку в объятиях, она несколько раз с силой вжалась в неё лицом, приподнялась на локтях, подымая на себе заодно и попу Линды, и закричала в порыве страсти. Зад её сильно затрясся у Джейсона в руках, а всё тело через несколько секунд резко расслабилось, и плечи Карен вновь распластались на постели. Оргазм Карен чуть не вывел из колеи Джейсона. Но он продолжал потихоньку накачивать безвольно опрокинувшуюся племянницу. «И меня! И меня…», внезапно пред его очи предстал очаровательный задок его дочери, подсовывающей попку по телу Карен к нему. Линда на четвереньках теперь стояла над старшей кузиной, и попы их в паре пребывали перед хуем Джейсона. Розовый разрез дочери ещё лишь чуть расходился в стороны губками, но уже обильно тёк прозрачными капельками нежных секреций. Джейсон не удержался и сунул в него хуй. В несколько качков он ощутил всю свежую глубину влагалища его дочери. Джейсон выдернул хуй, наклонился и поцеловал Карен в мокрые развороченные губки: «Ты не устала, Карен малышка? Потерпишь немного?» Ответом ему было не вполне членораздельное согласие. Тогда Джейсон встал и вдул доченьке уже так, что Линда в восторге даже поджала пальчики на ногах. «Ой, папочка-а-а-а! Как хорошо-о-о-о…», она обняла Карен за плечи и страстно искала её губы, откидывая с плеч кузины тёмные волосы, мешающиеся с её собственными светлыми кудрями. Карен, почти не сопротивляясь, приняла поцелуй младшей кузины, и теперь её губы были нежно засасываемы ротиком девочки внутрь и страстно облизываемы горячим язычком. По письке ей теперь мягко и чуть щекотно бились в мошонке яички дядюшки Джи, и Карен попросту пребывала на седьмом небе в неземной послеоргазменной эйфории. А Джейсон, набирая обороты, натягивал на свой повидавший виды жезл аккуратную дырочку дочери. По-детски распалённое воображение его доченьки не замедляло сказаться: она почти не стонала даже, но по характерному подёргиванию её спины Джейсон уже определил – его девочка вот-вот кончит. Он погладил её руками по спинке и осторожно коснулся грудок. Его ладони лишь чуть сжали её соблазнительные бугорки и тут же выжали из Линды все разом рванувшиеся страсти. Она оторвалась от лица Карен, запрокинула назад руки и схватила Джейсона за бёдра, сильно прижимаясь к его тазу своими бёдрами и сотрясаясь всем телом. С губ её сорвался лишь протяжный жалобный вздох… «Я сейчас, малышка! Я быстро…», произнёс Джейсон, обращаясь к Карен и вправляя ей мокрый от выделений дочери член. «У-у-угу-у!», уже вполне согласно промурлыкала Карен. Джейсон уверенными качками пошёл в ней к собственному финалу. Карен, помогая, протянула руки вниз и тянула его за яйца, вспомнив какой неотразимый эффект это всегда оказывало на Брэта. Джейсон довольно заходился уже в предоргазменных накатах, когда увидел лицо своей дочери без сил пробирающееся назад к накачиваемой попочке Карен. «Осторожней, крошка!!!», Джейсон выдернул стремительно рванувшийся член, направляя поток спермы на попку застывшей в пламенных чувствах племянницы. Но лишь первая струя смогла ударить в маленькую сморщенную дырочку Карен – Линда вовсе не собиралась быть осторожной. Напротив, с невесть откуда взявшимися силами она ринулась лицом вперёд, уже хватая рукой папочкин член. Через мгновенье Джейсон изо всех сил пульсировал в тесно зажатом горячем ротике дочери. «Ууу-ф-ххх! Ты что?», он попытался было вернуть ранее принадлежавшее ему, но зубки дочери крепко держали его вздымающуюся страсть… «Отдай!.. Нет?», Джейсон засмеялся. Его член уже добрых три минуты представлял из себя подобие сдутого детского шарик, а сам он уже полулежал рядом со своими прекрасными очарованиями. Но Линда всё баловалась и не выпускала изо рта чем-то так увлекающую её новую игрушку. «Доча, ты вся в маму!», Джейсон гладил по очереди протянутые по обе стороны от него стройные ножки двух девочек, «Только у неё одной на всём белом свете такой изумительный крепкий захват, что заставит очнуться даже быка!» У совратительниц не было пока больше сил даже на возражения… «Что же делать, Брэт?», Карен лежала в вечерних объятиях своего возлюбленного кузена и явно испытывала некоторый душевный дискомфорт, «Он не смотрит мне прямо в глаза уже много дней. И я уже начинаю терять всякое терпение в попытках вспомнить какую-нибудь провинность за собой! Позавчера мы с мамой Моной изжарили его любимый грибной пирог, а он даже не прикоснулся к нему, и мне сразу показалось, что это из-за меня…» «Не драматизируй, любимая!», Брэт погладил возбуждённую Карен по плечам, «Он не прикоснулся, чтобы вам же было больше. И это совсем не помешало ему стянуть кусок пирога у Фила, когда тот начал привередничать и объяснять, что из лисичек в пироге должно быть три слоя, а не два. По-моему ты просто соскучилась…» «Совсем не просто, Брэт!», возразила Карен, «Всю школу я называлась “папенькиной дочкой” только из-за того, что он приезжал за мной, как за маленькой, на машине до восьмого класса, хотя мы жили всего в двух кварталах. И только когда в восьмом классе я решилась спросить зачем он это делает, выяснилось, что он видите ли «забыл», что я уже не маленькая и в состоянии сама перейти дорогу! Он на автопилоте, Брэт, ему нельзя долго без меня или мамы! А он там сидит в своей отдельной палатке уже целую вечность, страдает, наверное, отбивается от рук и, возможно, сходит с ума…» «Ага! По вам обоим!», весело рассмеялся Брэт так, что Карен сбросила его руки с плеч и воскликнула: «Брэт!» «Но дядя Фрэнк совсем не выглядит страдающим или сколь-нибудь несчастным, Карен!», Брэт улыбался ей прямо в глаза, «А немного сумасшедший он, кажется, по жизни. В чём, собственно, не так уж сильно обходит любого из наших двух милых семей. Карен, прости, но я вижу в твоих глазах две слезинки!» Он протянул свой язык к её глазам и коснулся ресниц. «Во-первых, щекотно!», заявила, улыбаясь, Карен, «А во-вторых, я иду к нему узнавать причину его немилости по отношению ко мне!» «Прямо сейчас?..», Брэт деловито облизывался. «Да, Брэт. Прямо сейчас я встаю и иду к папочке!», Карен лежала и рассматривала цветы на подушке. «Тогда подожми писку и веди себя с ним по возможности без дочерних каприз», Брэт повернулся и стал рыться в рюкзаке, «А я пока пойду обую этих двух мелких паразитов в “тысячу сто”!» Он достал из рюкзака колоду карт и тщательно загибал необходимые углы. Карен почувствовала, что только что она совершенно нечаянно решилась на выход в холодный вечерний воздух из обволакивающего её теплом спального мешка. Но делать было нечего. Она раскрыла над собой спасительные створки спальника и поднялась в своей ночной рубашке подобно пробуждающемуся на ночную охоту привидению. «Брэт…», обернулась она, уже выходя из палатки, к ещё копавшемуся что-то возлюбленному, «Ты сказал мне поджать писку. Это – зачем?» «Затем, что твоя писка не собиралась разгуливать по холодным ночам, а судя по её милой влажности вообще готовилась получить добрую порцию взбитых сливок на сон грядущий! Но от бедной головы и ей покоя нет…», Брэт тяжело вздохнул, жалея если не Карен, то её маленькую невольную попутчицу, а Карен уже медленно ступала в наступившей ночной тишине по ещё не засыпающему лагерю. «Ты русалка, Карен?», попавшийся ей по дороге Джейсон весело рассмеялся. «Нет, дядя Джи… Скорей блуждающий призрак…», Карен подняла на него исполненные серьёзности глаза. «В таком случае призрак мог бы блуждать и несколько теплее одетым!», заметил Джейсон, «Карен, я принесу тебе джинсовку?» «Ни в коем случае, дядя Джи!..», произнесла Карен страшным полушёпотом и продолжила путь, оставив Джейсона пожимать своими плечами. Ручей, возле которого они в этот раз остановились всего в нескольких десятках метров, навевал дополнительную прохладу, но путь замерзающей с каждым шагом всё более Карен лежал почему-то именно по направлению к нему. Она остановилась своими резиновыми сланцами на самой кромке воды и присела на корточки. Погрузив в воду руки по локоть, она искренне удивилась, отчего это вода при такой температуре не замерзает летом. Её острые покалывания заставили, наконец, Карен вздрогнуть. Она резко плеснула себе несколько раз ладошками воду в лицо, подпрыгнула и бросилась к огоньку палатки отца. Фрэнк лежал, ничего не подозревая, в мягком свете керосинового фонаря и наблюдал за жуком-оленем, забравшимся в палатку ещё днём и категорически отказавшимся покидать её вечером. Жук-олень полз теперь по противоположной стенке и что-то бормотал себе под нос о бренности всего сущего. Внезапно стенка палатки качнулась, и жук-олень свалился в щель простенка. А в спальник Фрэнка уже куталось, прижимаясь к нему, неожиданно свалившееся, возможно прямо с ночного неба его темноглазое счастье. «Карен?», Фрэнк обнял за холодные плечи прижимающуюся к нему дочь, «Что случилось? Где ты так замёрзла?» «Т-там…», у Карен зуб на зуб не попадал, «Из-з-за… в-всё… В-всё из-за тебя!..» «Из-за меня?», чего-чего, а это Фрэнк уже совсем не ожидал, «Почему из-за меня, дочь? Я сделал что-то не так?» «Д-да… П… практич-чески всё!», Карен поцеловала его в загорелую шею, «Т-ты чего тут один?» «Ну ты же знаешь – так карта легла… судьба и вообще…», Фрэнк вынужденно прервал свои объяснения, потому что рот его накрыло ледяными от страсти губками Карен. Ему показалось, что холодный у неё даже язык. Фрэнк усиленно растирал её плечи, руки и спину, подумав, что его дочь видимо увлеклась вечерними купаниями, взяв пример с Моны, но слегка не рассчитав с температурой окружающего воздуха. Но хрупкая спинка дочери оказалась вовсе не столь замёрзшей, как её ледяной поцелуй и окоченевшие руки, лежащие у него на груди. Спинка через несколько минут уже была просто горячей и оживлённо выгибалась ему навстречу. И всё её тело становилось жарче с каждым мгновением. «Уум-х… Карен, доченька, но ты согрелась?», Фрэнк с трудом оторвался от её тонких губ. Под штанами его пижамы бесстыже вставал и он тщетно пытался отодвинуться хотя бы задницей от льнущего к нему тела дочери. «Ты согрелась, малышка? Поцеловала папу «на сон»? Правда ведь, теперь пора баиньки? Ты хочешь надеть мою куртку и боты?» «Уум-гу!..», Карен вновь прилипла к нему своим ртом, нашаривая что-то рукой в районе его поясницы. Фрэнк почувствовал, как сползают с задницы штаны его пижамы. Несогласие не показалось ему ни разумным, ни сколь-нибудь необходимым – в его объятиях пребывала сама мечта… Он лишь крепче сжал её хрупкие плечики и провёл языком по ещё прохладным губам. Карен судорожно задирала свою коротенькую рубашку. Через несколько мгновений его дыбящийся член путался в волосах её лобка, отделяемый от заветной цели лишь пальчиками Карен, цепко ухватившими его за корень и торопливо подсовывающими его к себе под животик. Когда ей, наконец, удалось, и горячий штык резко вскользнул в её мокрую норку, Карен замычала от удовольствия у него на губах и оживлённо задвигала по постели ножками. Они так и продолжали лежать на боку, активно двигая лишь ногами и шевеля по возможности навстречу друг другу свои животы. Оба оказались взвинченными уже настолько, что недолгих нескольких минут хватило на то, чтобы Карен начала слегка задыхаться, а Фрэнк почувствовал подступающую волну финала. Карен сильно раздувала тонкие маленькие ноздри, но не отрывалась от губ Фрэнка. Она так и кончила в своём обезумевшем поцелуе, лишь чуть нарастив дрожь своей небольшой попки под Фрэнком. Фрэнк вслед за ней вынул на последнем обороте свой член из лона дочери и пустил длинную струю на смуглый животик под ткань её ночной рубашки… Несколько минут они лежали вне ощущения времени, продолжая свой ставший совсем бесконечным поцелуй. Потом Карен со своей очаровательной улыбкой и чуть блуждающим взором села рядом с растянувшимся папочкой и оглянулась вокруг. «Какая кругом красота, пап!», она явно слегка отлетала в уютном свете палатки Фрэнка, «Но ты намочил мне рубашку!» Она озабоченно уставилась на большое мокрое пятно, расплывающееся по прилипшей к животику ткани. «Можно я разденусь?», она потянула подол на себя. «Можно…», Фрэнк вздохнул, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. «Ну почему ты вздыхаешь, пап?», Карен поправляла свои чудесные вороные волосы. В этом мягком вечернем свете она была особенно обворожительна и прекрасна, и если не знала этого, то чувствовала уж точно и демонстрировала папочке свои милые сокровища с особым азартом. «Тебе что – нехорошо? Ты заболел?» «Мне хорошо… И вряд ли я заболел…», Фрэнк с чуть заметной нежной улыбкой смотрел на всё очарование своей дочери, совсем не торопясь с утрачивающими для него свою ценность словами, «Но почему у тебя одна мышка лохматая, как монаканский кокос, а вторая прелестно гола, как ствол юной сакуры?» «А! Это стиль Half-Naked. Новая подвижка – частичная эпиляция. Отстал от жизни? Или может не нравится…», Карен задумчиво разглядывала свои разные подмышки. «Да нет, отчего же…», Фрэнк улыбнулся пошире, «Очень даже… Особенно тебе… Не привык просто ещё…» «Ничего, это не сложно…», Карен подула на свою подмышку первозданного вида, «Хочешь тебе такие сделаю? Это почти не больно…» «Нет, не сегодня!», возразил улыбающийся Фрэнк. «Ой, ну конечно не сегодня!», руки Карен легли на тело Фрэнка и тут же ласково вцепились в него своими коготками, «Сегодня мне некогда… Пап?» «Что, Кари?» «Пап, я собираюсь у тебя пососать…» «Извини, дорогая, но ни родительского благословения, ни моих решительных протестов ты на это своё предложение не дождёшься… Мне хорошо с тобой, моё чудесное создание!» Фрэнк с неотпускающей его губ улыбкой лишь прикрыл глаза… =…=Кемпинг неотвратимо близился к концу. Оставшиеся до намеченного возвращения три дня уже никем не воспринимались всерьёз. И сидя за ранним вечерним чаем, все уже вспоминали о привычном укладе жизни, который слегка не укладывался в рамки нового их существования. «Ну и что теперь нам предстоит делать в нашем индустриальном пейзаже?», задал первым волновавший всех вопрос Джейсон, «Фрэнк, твоя колода часом не умеет столь же удачно распределять каменные палатки, как она распределила брезентовые?» «Сдаётся мне, каменные палатки всё же находятся в ведении финансово-экономических соотношений!», с сомнением покачал головой Фрэнк. «Но Карен могла бы, по крайней мере, перебраться к нам?», робко спросила Лиз. «Крайние меры недопустимы, дорогая!», сказал Джейсон, «Ты пытаешься создать семью Карен и Брэта по устаревшей методике. Сама их намечающаяся семья, конечно, вещь верная, но решает общие проблемы очень и очень частично. Нам даже не поможет практикующийся в Европе обмен мужьями, поскольку тогда нам заодно будет необходимо поменяться детьми и жёнами, а в результате лишь старое доброе семейство Джефферзов ознакомиться с фамильными стенами Стайверов, а почтенное семейство Стайверов переедет в обиталище Джефферзов. Занятно это будет лишь с точки зрения жилищно-регистрационной комиссии. Поэтому я всё же за колоду Фрэнка. Фрэнк, дружище, плевать на финансово-экономические соотношения! И тебе периодически придётся сдавать! Ты как?» «Попробуем здесь же?», Фрэнк тряхнул рукавом, и в ладони его затолпились рубашки, «Система “комната-палатка”. Других пока не придумал. Пойдёт?» «Пойдёт!», Лиз чмокнула Фрэнка в щёку. «Сдавай!» «На всех?», деловито осведомился Фрэнк, раскидывая первые карты, «А у вас сколько всего комнат, Джи?»…
|
||||
|
Версия 1.0 2005 |
||||