=Ластонька=



	Привокзальный насильщик
	Идеика Заглянулось как-то мимолётом в какую-то параллель... Ночной вокзал, эротический полуинтим мягко-аккуратных салонов ожидания, летний уют привокзальных каких-то субтропиков, "насильщик" этот... Рассказ, правда, чуть притормозился, но существует мнение, что именно в этой параллели был снят уже завершённый вполне "Уголёк (Тахуйня)" и ещё некоторые точки арт-сталкинга запрашивают подтверждение на тот же "вокзально-привокзальный" адрес... Так что возможно даже, что не просто рассказ прийдётся пройти до конца, но и какое-то серийное объединение по теме данного мир-параллели просматривается... Игровое поле Восьмые сутки подряд он принуждал её к кунилингусу... Она, как всю свою жизнь, давала легко и покладисто, а он спячивающим от попадания внутрь половым перверсантом вращался над ней в облаках и сугробах любви, совал свой шершавый язык прямо в щель и распускал слюни по её растопыренному естеству. Она кончала с ним в разбрызгиваемых слезах и просилась домой из замужества. Он резонно бурчал ей в ответ из-под промокшей пизды, что, мол, собралась она как раз вовремя, но дети выросли и что вряд ли дома её ждут родители после того, как она умудрилась их сделать прабабушками... Сознавая всю безысходную правоту его слов, она еблась по ночам в кабаках и, с отдельною тонкостью, в привокзальной речной ресторации, мимо ступеней которой то и дело сновали морские насильщики с тюрбанами из сладкой ваты и покачивающимися в штанах загорелыми гениталиями. Он пердолил её третий год языком, дав зарок беспристрастия смеха с величием, и служил у вокзала насильщиком со стоической гордостью милосердного Будды-Дхарма. А она кончала в трико, если видела его с манекенщицами огненно-рыжих волос, и часами не давала лизать, готовясь струхнуть капли ласковой неги ему на поросшую пухом губу, когда станет уже неудержимо смешно... – Насильщик! Насильщик! – кричали приезжие, прилетевшие и сплывшиеся со всего света дамы преклонного восемнадцатилетнего возраста, стоя на сумочках с лаками и любрикантами и развевая отпущенными на волю кисеями-косынками над кучерявыми, гладкошерстыми, волнистыми, пышными, обритыми, чёрными, рыжими, блонди, цветными и черно-белыми головами. – Колли! Крошка! – кричали матросы в полосатых трусах и тельняшках затаившие проголодавшиеся по степному песку морские души, похожие, как один, на всё благолепие фаллоса торчавшего посреди привокзальной площади памятника Воздвижению, и совершенно непостижимые каждый раз, будто заново новые, будто пристальные, будто любимые, с каждым следующим погружением на её завороженную о их крен глубину. Любовь портовой шлюхи и речного насильщика – что может быть обречённей?! Её ласково сучили порой по три смены подряд, а она сучила стройными ножками цвета крепкой слоновой кости, орошая морские челны выделениями своего влагалища и оглашая ночные окрестности притихшего порта сладострастными стонами... Он хуярил красивых мадам, беспросветно стоял, и порою любил сразу дюжину представавших перед его оттопыренным членом сердец; замирал своим чутким нутром, когда слышал её простирающийся над ночью лётный стон; стрелял метко, далеко и глубоко, доставая до самого своего происхождения протяжённою млечной струёй... Когда он впервые увидел её без трусов, был шокирован и сражён настолько, что женился на ней три раза подряд... Три недели приходили они в брачный день к стойке портового загса и трижды измывались над священным обрядом моносупружества на глазах изумлённой их удалью морской наставительницы. Они вместе расписывались в книге жалоб и предложений, жалуясь на весь ими ёбанный мир и предлагая только одно: половое сожительство со всей сферой брачных услуг всецело и с брачно-морской наставительницей в особенности! И тут же устраивали свою первую брачную ночь, вне зависимости от застававшего их времени суток... Потом пришла любовь и с ней необходимость ходить в школу. И они были вынуждены проживать с любовью втроём на тесной жилплощади выделенной им детской комнаты, ютиться с ней в неразрывном трио среди прохладного полумрака песочницы, пребывать в этом нерасторгаемом любовном триплете в школьных стенах и в скалах вакационных походов. Чтобы скрасить свой безумный союз небожителей, они, попирая ничтоже гранит ступеней познания, занимались в пути своего просвещения совращением всех попадавшихся на их взгляд учителей... Он вышел из школы отличником. Она повесила в фамильном туалете золотую медаль. Возможно поэтому он и подался в насильщики, а она в беллетрисы: привычному милому петтингу между ними стали мешать возникшие обворожительные условности – необходимость кормить семь раз в день из почти совершеннолетних грудных сосков двух близняшек с невыясненной половой ориентацией и внезапная её влюблённость в водителя звёздного поезда... Он не видел её иногда целые годы, а иногда и целую жизнь. Она сосала на транспорте у пилотов, штурманов и проводников, широко распахивая свои безумно наивные и невинные до юдоли чёрные глаза. Плакала в мокрых постелях слезами пизды и слала ему поздравительные открытки к празднику дня его половой принадлежности. Он ебал, всё что только привидится и сжигал её треугольные конверты в легко-восторженном созерцании своим пламенным взглядом. В конце концов, она вышла в отставку в ранге первого пилота Безвременья, а он был застигнут за кухонным онанизмом на пакет вермишели с улыбающейся италийской красавицей и с добытым им где-то третьим смеющимся по счёту ребёнком в колыбели, устроенной им из ящика старого, но прочного очень комода. ... ...объясни мне скорей», срочно требовала звёздной порой она, «Космос – это любовь?" – Вношу необходимую коррекцию! – в потерянный уже счёт количества раз с прилежностью поломанного первобытного робота сообщал он. – Космос – это пиздец! В целом же верно... И всё дело заключалось ведь в том, что он с превеликим трудом умел дотянуться до иронично поджатого сфинктера её попы своим растрепай-языком, когда держал в губах намокший и всё время волнующийся клитор. Более того – он почти не умел сделать этого, но признаться в подобной своей жизненной несостоятельности не мог даже самому себе. Когда она во время оргазма всхлипывала пиздой и плакала в приступе смеха, он с подозрением заглядывал ей в глаза: а не таится ли на дне её этих обеих из непросыхающих чаш коварная измена присяге и Родине? А не поебут ли её завтра за границей любви и сознания? В любую погоду у неё жутко, до дрожи, торчали соски. За эти антены бесконечной череды её звёздных свадеб в своё время брались Авраам Линкольн и Исаак Бабель, Иосиф Ньютон и Галлилео Хи Мед, демиург Авиценна и синтаксис великой Трои измученной военными поражениями Ахилла Илья... От этого у неё приключались дети и половые перверсии: она совершенно не разбиралась в истории! И когда Ахилл дул её под хвост всей своей неуязвимостью, она зачала Джавахарлала. А Джавахарлал зачал Святую Елену. А Святая Елена вновь породила её и совершенно не знала потом, что же делать теперь с таким приключением в жизни полной ослепительного света и случайной любви... ...
		Версия 0.0 2007