=EroNica=
Детство, отрочество, юность. v.2
“Так много возникает воспоминаний прошедшего, когда стараешься воскресить в воображении черты любимого существа, что сквозь эти воспоминания, как сквозь слёзы, смутно видишь их. Это слёзы воображения. Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только её карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики, шитый и белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала, и которую я так часто целовал…”Предисловие
Уважаемые читатели! Предлагаю Вашему искушённому вниманию вторую редакцию моего автобиографического романа. Благодарю всех, кто доброжелательно откликнулся на первую публикацию. К моему и, как я понял, к Вашему сожалению работа над книгой продвигается не так быстро, как хотелось бы. Да, труд писателя не лёгок. Много времени отнимает поиск хлеба насущного, без которого не работают ни мозги, ни другие жизненно-важные для писателя органы. Тем не менее лето-2000 прошло удачно – куча впечатлений, которые я постараюсь излить для Вас на страницах Neta долгими зимними вечерами. Я немного переделал окончание заключительной сцены первой редакции. Что-то меня там излишне занесло в пафосность, а мой главный девиз: ”Чем проще, тем лучше!” или, как говорил один мужик: “В нашем деле гланое – натурализм!” Так же приношу извинения моему первому издателю D.R. за некоторое несоблюдение формата его сайта и не буду в обиде за редактирование на его усмотрение. Мой второй девиз, завещанный мне, кстати, мамой: “Трахай, сынок, всё, что движется!”. Был бы также благодарен мастерам за помощь в открытии своего сайта. За годы лазанья по сети накопилось столько материалов, что хочется создать что-нибудь эдакое, эпохальное, не похожее на кустарные странички, забитые пустыми банерами, которые гоняют народ по кругу и не дают ничего, кроме повторяющихся из сайта в сайт картинок. В принципе у меня и самого уменья хватит, да руки всё время заняты, да и просто лень. Ну вот. Что ещё? Для полноты ощущений, перед прочтением данного опуса, рекомендую воздержаться дня на три от всяческой половой жизни и усиленно питаться при этом продуктами “Лианозовского молочного комбината”. Гарантирую – будете брызгать, как фонтан на Женевском озере. Проверено на себе, а непроверенные продукты я не распространяю. Сообщайте мне на e-mail, у кого сколько раз получилось. Победителю обещаю высылать новые страницы в первую очередь… Ну итак, дружок, поздним вечером, когда все домашние легли спать, закрой поплотнее дверь, садись поудобнее, достань свою любимую игрушку, расслабься, я начинаю свой рассказ……
Из самых первых лет жизни у меня сохранились лишь отдельные обрывочные воспоминания. В них перемешаны реальные события, где-то услышанные рассказы, какие-то сказки и детские фантазии. Сейчас я уже не смогу разобрать, что было наяву, а что нет, но это и не важно – все это было со мною.
Самое раннее воспоминание– это посещение бани. Я жил у бабушки и ходил вместе с ней мыться в женское отделение городской бани. В этом не было ничего необычного, и я воспринимал это самым естественным образом. Но во время одного из таких посещений я перепарился и упал в обморок. Когда я очнулся, то увидел, как вокруг меня сгрудились голые бабы. В этом было что-то демоническое, кажется тогда дьявол в первый раз явил мне свое самое главное искушение. Мне было всего три года, и сил бороться с ним у меня ещё не было. Я сразу сдался на его милость. Казалось, здесь собрались все женщины земли. Все они были такие разные, выбирай любую. Но я смотрел и не мог выбрать. Мне хотелось всех и каждую и с тех пор это видение голых женщин преследует меня, и я каждый раз пытаюсь выбрать из этой толпы ту, которая ещё не была моей. Голое женское тело привлекает меня необычайно и моя память, как кинопленка, хранит тысячи женщин, бывших со мной и подо мною. Вот начальные кадры этой пленки.
Картина первая. Передо мной толстая жирная баба за пятьдесят яростно трёт себя мочалкой, она уже вся в мыле, оно висит на ней, как вата и сквозь вату просвечивает её натруженное, морщинистое, всё в веснушках тело. Она сильно нажимает на мочалку, и её студенистая плоть проминается, переваливается и перетекает из стороны в сторону, из одного угла в другой. Её сиськи до пупка колышатся при каждом её движении, а когда она нагибается к ногам, они болтаясь, бьют её по лицу и достают почти до пола. Потом она подбирает провисший живот, и из-под него показывается такой же жирный лобок. Как у всех полных и старых женщин он покрыт редким просвечивающим пушком волос. Баба трёт лобок, потом суёт мочалку дальше, в промежность, но этому мешают толстые ноги. Тогда она ставит одну ногу на лавку, выгибается и, перебирая руками свои телеса, наконец, вытаскивает на свет свою пизду, которая похожа на все другие её складки жира, только не поперек, а вдоль тела. Глядя в потолок, тётка сует одну руку себе в щель, долго там ворочает ею, вытаскивает, несколько раз проводит ладонью вверх-вниз и, наконец, убирает пизду обратно внутрь себя, прикрывая складками ног и сверху мешком живота…
Картина вторая. Мать моет свою дочь. Матери лет тридцать семь. У неё куриная голова с острым носом и нескладная фигура: острые плечи, плоская грудь с двумя сиськами-сосиськами, провисшими, как у сучек, но широкие бёдра с пышной жопой. На голове у неё химия, на пизде, кажется, тоже: и там и там волосы одного тёмно-русого цвета и завиты в мелкий барашек, как будто она пересаживала их с одного места на другое. Дочка, лет одинадцати, такая же остроносенькая, но с густыми, распущенными до пояса волосами. Она очень худая: кожа да кости, и на этой худобе очень заметны, набухшие, как почки весной, тёмно-коричневые соски. Кружки вокруг сосков тоже болезненно припухли и говорили о начавшемся половом созревании девочки. О том же свидетельствовал небольшой пучёк волос, торчащий внизу живота у начала щелки. Из-за все той же худобы щелка была чуть-чуть приоткрыта, а когда девочка садилась, она раскрывалась сильнее и из неё высовывался довольно приличных размеров язычок. Один раз куколка присела на корточки в тазу и язычок вылез совсем сильно, превратился в настоящий язык, торчащий между ногами и лакающий налитую воду. Его обрамляли, также ненароком высунувшиеся лепестки внутренних губ. Очевидно, эти губы и этот язычок уже не умещались в своем укрытии и доставляли своей хозяйке немало хлопот, потому как девочка постоянно лазила рукой себе между ног и подолгу чесала разрастающееся хозяйство. При этом она нервно переступала ногами и подрагивала худыми ягодицами от нарастающего зуда. Мать, когда замечала, сердито одергивала девочку, та вздрагивала, убирала руку за спину, но через минуту снова тянулась к любимому месту, отчего язычок наливался и краснел всё сильнее. Мать вымыла дочке голову, шею, руки, ноги, спину, жопу, живот и дала ей мочалку “помыть писю”. Девочка отклячила задницу и, глядя вбок, стала возюкать между ногами. В какой-то момент она остановилась, зажмурилась, по её телу прошла судорога, минуту постояла, маленькое лицо её покраснело, на лбу выступила испарина. Наконец, она открыла глаза, воровато оглянулась и как ни в чём ни бывало пошла к душу…
Картина третья. Я греюсь в парилке. Кроме меня там ещё две бабы. Они пьяны и матерятся, не обращая на меня никакого внимания. При этом они громко ржут, целуются, лапают друг друга между ног и за висящие сиськи. Потом одна из них, заметив меня, чертыхается: “А это, что ещё за сучёнок!” Она долго, раком, жопой вперёд, слезает с полатей и, покачивая бёдрами, подходит ко мне. Я совсем ещё мал, и мои глаза находятся, как раз на уровне её пизды. Немигающим взглядом я гляжу на чёрный волосатый треугольник. “Что смотришь? Нравится?” – пьяно смеётся тётка. При этом она медленно выгибается в мою сторону, и я чувствую запах, исходящий от её лона. “Хочешь, погладь тёте писю! Только мамке ни-ни!..", – говорит она и медленно раздвигает ноги, открывая мне свои богатства. Я дотрагиваюсь до её волосатого бугорка и глажу, глажу, глажу и ощущаю странный холодок в солнечном сплетении. А тётка смеётся, смеётся, смеётся всё сильнее и сильнее…
Картина четвертая. Я сижу в раздевалке: бабушка помыла меня, вывела из банного отделения и ушла, сказав: ”Сиди и сохни!”. Народу вокруг немного. Какая-то тётка раздевается, скатывая чулки с ног, какая-то одевается, застёгивая на спине лифчик. Напротив меня сидит тётка пятидесяти лет. Она невысокого роста, с короткими, чуть кривоватыми ногами-“бутылочками”. У неё крепкая мускулистая задница и высоко поднятая грудь. Она брюнетка с шарообразной причёской-химией. Над верхней губой у неё хорошо заметны чёрненькие усики, как у мужика. Кроме этого волосы растут у неё, как у мужиков, и по всему телу, У неё очень волосатые руки, ноги, волосатая жопа, волосы растут на её животе, и когда она раздвигает ноги, становится видна её мохнатая пиздища. К тому же она вся покрыта синими тюремными наколками: кольца на пальцах, роза на плече, крест на груди. Это баба Паша. Про неё я очень много слышал от бабушки, да и сама она часто приходила к нам в гости и засиживалась допоздна за чаем.
Когда я учился в школе, на все каникулы мать отправляла меня к своей сестре, тёте Наташе, в маленький провинциальный городок во Владимирской области.
Тётка и дядя с утра уходили на работу, а мы с двоюродной сестрой Иркой целыми днями были предоставлены сами себе. Обычно мы гуляли, играли во что ни попадя, или вместе читали книжки. Точнее смотрели. Дело в том, что тётка была врачом-дерматовенерологом, и у неё имелось куча специальной медицинской литературы. Сейчас меня стошнило бы от одного вида всех этих гадостей, но тогда мы с интересом разглядывали голых баб и мужиков, которые с печатью безысходности демонстрировали свои хуи и дырки, покрытые всякой дрянью. Несмотря на то, что все это было в цвете и крупными планами (новейший по тем временам “Атлас венерических болезней”), ничего особенного при этих просмотрах я тогда не ощущал и двигало нами одно лишь любопытство, может и не совсем здоровое. Правда, когда встречались совсем уж уникальные экземпляры: с толстым волосатым членом, или с большими сиськами, или с прямо-таки зияющей пиздой между ног, я испытывал непонятное, но приятное напряжение и шевеление в штанах.
Всё случилось, когда мне было двенадцать лет, в весенние каникулы (сразу скажу, сестра старше меня на один год – ей было тринадцать). На следующий день после моего приезда, сразу как ушли взрослые, Ирка пришла ко мне и сказала: “Хочешь я тебе что-то покажу?”. Она открыла тёткин стол и достала спрятанный между книг, чёрный пакет из под фотобумаги. В пакете были фотографии. Ирка вытащила их и стала давать по-одной. Фотографии были с голыми тётками, причём абсолютно здоровыми (не как те, другие, и я сразу понял, что разделись они не для врачей) и самое главное: в их лицах, позах было что-то другое. Между моими ногами тут же мощно заработал насос, заталкивая кровь в член. Приятно заломили яйца. На первой фотографии была баба лет сорока пяти. Она была сфотографирована в юбке, без блузки, но в лифчике. Бретельки лифчика были приспущены. Тётка как-то криво и призывно улыбалась, от чего мой член надувался всё больше и больше. На следующей фотке она была уже без лифчика. Сиськи, как я сейчас представляю номера шестого, висели, как два куля. Соски, торчали в разные стороны. Потом она была совсем голой, но пизду прикрывала руками (я хорошо запомнил, как между пальцев и по бокам торчали чёрные волосы пизды). Потом она стояла, широко расставив ноги, нагнувшись назад, выпятив вперёд пизду и раздвинув её руками. Потом к тётке присоединился мужик. Он был одет, стоял сзади неё и лапал её за сиськи, приподняв и сдавив их. Потом мужик стоял один, без трусов, в майке и носках. Он чуть приподнял майку руками. Между крепкими волосатыми ногами болтались два крупных яйца, а над ними задрал свою голову толстый жилистый хуй. На этой фотографии Ирка задышала чаще, засопела и спросила: “Почему он у него такой толстый? А у тебя тоже такой?” Я сказал: “Угу” и продолжал смотреть дальше. Баба легла на диван, широко расставила ноги, так что между волосами стала видна зияющая дыра, размером с пятак, а мужик упёрся ей своей елдой в бугорок чуть повыше дырки. Тётка уже была, типа, в отключке. Она прикрыла глаза, раскинула руки, сиськи висели по бокам. Весь её вид говорил: “На!!! Делай со мной всё, что хочешь!”. Дальше был вид сзади. Широко раздвинутые женские ноги. Раскрытая пизда в обрамлении чёрных кудрявых волос. Хуй, задвинутый в пизду наполовину. Два колючих яйца, как два кактуса. Мужская волосатая мускулистая жопа и ноги. Дальше пошла ебля во все дыры и во всех позах. Менялись тётки и дядьки. Мелькали сиськи, жопы, дырки волосатые и не очень, хуи толстые и худые, длинные и короткие. Мой член раздулся до невозможности, готовый взорваться в любой момент. Он не умещался в штанах, и я нервно потирал по нему рукой. Ирка искоса поглядывала на образовавшийся у меня пузырь, краснела, часто дышала. Наконец, она произнесла с придыханием:
– Покажи мне свою пипиську!!!
– А ты покажешь мне свою???
– Покажу!!!
– Давай!!!
– Нет, ты первый!!!
– Нет ты!!!
– Ну и не надо!!!
– Ну и вот!!!
– Давай вместе!..
Мы стали одновременно стягивать штаны и трусы. Мой хуёк выпрыгнул из трусов, весь сине-красный, со вздувшимися венами. У меня пошли круги в глазах. Какая-то невероятная истома, как волна пошла от груди вниз к выcящемуся “маяку”. В это время, уже снявшая трусы сестра подняла прикрывшее низ живота платье. Я увидел чёрное пятно между её ног, почувствовал исходивший от него пресно-соленый запах, увидел её широко раскрытые немигающие глаза, залупой почувствовал её взгляд. Волна обрушилась на “маяк”. Всё онемело у меня внизу живота. И в ту же секунду я застонал, и струя белой жидкости брызнула из меня. Сперма упала Ирке на живот и стала стекать вниз по чёрным курчавым волосам, что придавало им особый блеск...
Когда я пришёл в себя, сестра уже натянула трусы, но продолжала смотреть на меня. Я тоже оделся, и мы разошлись по разным комнатам. Нам было стыдно, мы знали, что сделали то, чего нельзя делать мальчикам и девочкам, и до конца дня мы старались не пересекаться взглядами.
Ночью я опять прокрутил в мозгу всё, что случилось, при этом член опять встал. Я потеребил головку двумя пальцами. Потом помял яйца. Ещё потеребил. Ещё…Ещё, сильнее...Ещё.. Ещё.. Ещё…С тех пор без этого не обходится ни один вечер и ни одно утро. Это, как сладкая сказка, рассказанная малышу на ночь и как подъём флага в начале дня…
Утром я проснулся, опять вспомнил всё, что было, и опять потянулся к члену. Он уже стоял, и я медленно водил по напряжённому стволу. Через некоторое время хлопнула дверь: тётка с дядей отправились на работу. Наступила напряжённая тишина. Я лежал и прислушивался к шорохам из комнаты сестры. Наконец, спустя пять минут, я услышал её шаги. Она вошла - в белой ночной рубашке.
“Давай посмотрим телевизор, там будут мультики.”
Она щёлкнула тумблером и как ни в чём ни бывало (как и всегда до этого) нырнула ко мне под одеяло.
Я опять почувствовал знакомый запах целки, её нога коснулась моей, я ощутил её мягкую кожу, тело. Она была, как электрическая розетка на 10000В. Я ощущал электрическое притяжение к ней. Незнакомая до сих пор сила овладела мной. И так уже твердый член стал просто каменным, тяжестью налились и увеличились яйца. Некоторое время мы молча смотрели в телевизор, где прыгали симпатичные, но бесполые зайчата, мишки, белочки. Ещё позавчера мы были такими же зайчиком и белочкой, а сейчас у белочки чесалась пизда, а зайчика распирало от желания вставить ей свою “морковку”...
У меня всё не хватало духу что-то начать, а может я предвкушал и смаковал эти последние минуты девственности. Наконец, видимо, Ирке стало невмоготу. Она глубоко вздохнула, чуть подвигала ногами, чуть развела их, опустила руку вниз и поскребла свой лобок. От этого в меня как искра шибанула. Я решился: чуть повернулся на бок, передвинул руку с члена на её бедро, туда к краю её рубашки и начал медленно скользить вверх, задрав её до пояса, а потом быстро опустил руку вниз. Ирка одновременно с этим стала краснеть, все учащённей дышать, потом медленно разводить в стороны ноги. Моя рука прошлась по её лобку, я почувствовал жёсткие волосы, но не останавливаясь двигался всё дальше и дальше к надувшимся половым губам, к вылезшему клитору, к заветной дырке. И наконец, когда вся моя ладонь лежала на её пизде, я сжал пальцы и стал лапать её, лапать, лапать, драть за волосы, лапать, потом задрал рубашку до груди, потискал её остренькие девчоночьи сиськи, одну, другую, снова схватил её между ног, и снова лапал, лапал и лапал…
Это продолжалось довольно долго. Я никак не мог налапаться тем, что попало в мои руки. Наверно я делал всё с чрезмерной силой и даже садизмом, потому что она сначала постанывала, потом стала вскрикивать, потом всхлипывать. Но видимо это было не только и не столько от боли, потому что она не отталкивала меня, а наоборот всё сильнее прижималась ко мне. Я надвинулся плечом на её грудь, уткнулся в её шею, стал втягивать губами её бархатистую кожу, потом стал двигаться губами вверх к подбородку, к ушам, по щекам и наконец я нашел её мокрый рот с пухлыми губами.
Мы стали целоваться, хотя это было так неумело, что лучше сказать лизаться, как собаки. Мы сразу засунули языки друг другу в рот и лизали там, и сосали и чмокали от усердия, и глотали обильно образующуюся слюну, и свою, и чужую. Головка моего члена уже давно касалась её бёдра, но так как это было слишком нервно, я стал покачивать тазом, всё ритмичнее и ритмичнее. Я тыкался в её тело, как дятел клювом, сначала в бедро, потом в живот. Наконец я лёг на неё сверху между двух раскинутых ног и стал тыкаться в волосы её пизды, в жопу, в саму пизду. Нас никто не учил этому и даже вчерашние фотографии сейчас мало помогали делу. Нами двигал только инстинкт. В её пизде проснулась память пизды её бабки, выебанной дедом, и её матери, выебанной отцом и всеми теми кто был после. А в моем члене жила традиция хуев моих предков - отца, деда, прадеда…: ”Ебать всё, что шевелится и всё, что движется”. Мой хуй знал что его дело ебать, а дело её пизды давать. Моя залупа упёрлась в тёплую влажную воронку, которая стала расширяться с каждым новым толчком. Ирка стала всхлипывать всё чаще и всё громче. Когда залупа вошла уже наполовину, продвижение замедлилось. Но я не собирался останавливаться и поднажал. Тут только сестра завопила: ”Ой больно!!! Мне больно!!!”, и попыталась оттолкнуть меня. Но я крепко сидел на ней. Дав ей полминуты передохнуть, с вошедшим на одну десятую в пизду членом, я вдохнул как можно больше воздуха, сделал резкий качок и со всей силой всадил ей свою палку. Девка заорала, целка порвалась и моя елда въехала в пизду по самые яйца. И как только я упёрся в заднюю стенку её влагалища, начался такой бурный спуск спермы, что я потерял на несколько мгновений сознание и обмяк, придавив Ирку всем телом. В эти секунды прошла целая вечность...
Когда извержение кончилось, я ещё немного полежал на ней, потом немного подвигал ей внутри, а потом ме-е-едленно вытащил свою палку.
Ирка надрывно всхлипывала. Из зияющей дырки в её пизде вытекала сперма вперемешку с кровью.
Я взял свои трусы и вытер, как мог, её промежность. Потом обессилено лёг рядом. Сначала я ни о чем не думал. Потом вдруг пришло ощущение катастрофы. Что будет дальше?! Ещё недавно мне было запрещено даже подглядывать за девочками в школьном туалете, а сейчас я уже выебал одну из них, и не кого-нибудь, а свою сестру. Что-то будет... Я попытался успокоить Ирку (а заодно и себя): ”Ну, ладно тебе!!! Ну, подумаешь...”
Но она продолжала всхлипывать и заливаться слезами. Её пухлый рот распух ещё больше. Веки на глазах тоже надулись. Глаза сузились и покраснели. Я опять налег на неё. Она завопила: ”Не трогай меня!!! Знаешь, как это больно!!!” От этого вида и от этих всхлипываний у меня опять встал. Я подумал: ”Ну и черт с тобой!!! Разом больше, разом меньше!!! Хуже не будет!!!” И несмотря на все её брыкания, я трахнул её ещё раз. Я просто изнасиловал её. На этот раз я сразу вставил свой хуй в разорванную пизду и стал ебать её то прямо, то чуть влево, то вправо, то вверх, то вниз, и опять прямо, прямо, и глубже…
Я ебал её минут десять, пока снова почувствовал знакомое электрическое покалывание в залупе, потом онемение и взрыв...
Потом был ещё третий раз. Сестра уже не всхлипывала, а лежала, как обречённая в той же позе на спине, с остановившимся на потолке взглядом. Пизда уже не была такой влажной, губы покраснели от долгого трения, но я продолжал пихать и пихать в неё.
Мы трахались часа три. Скоро должна была придти тётка. Я сказал:”Вставай! Мать скоро придет!”. Она с трудом, не сводя ноги, встала и так и пошла на полусогнуных, расставленных, затекших ногах, как будто ей вставили между ног и забыли вытащить. Когда пришла тётка, Ирка сказала, что у неё жутко болит голова, выпила таблетку и пошла спать и так и проспала до вечера, а потом и до следующего дня.
Утром третьего дня, как только хлопнула выходная дверь, уже я отправился в комнату и в кровать к моей сестре (типа с ответным визитом). Она даже не сопротивлялась и дала себя выебать, как будто до этого только этим и занималась. Но теперь я немного владел собой и делал всё со смаком и с расстановкой. На её пизде я занялся секс-учебой и тренировкой. Для начала, я трахнул её классическим способом, чтобы спустить то, что накопилось за ночь и тем облегчить переполненные яйца. Потом устроился у Ирки в ногах, раздвинул большими пальцами её половые губы и долго рассматривал устройство пизды. Рваная дырка немного пульсировала, как будто дышала. Вверху торчал двухсантиметровый козырёк, похожий на мягкий клюв или на сморщенный нос. Я подермыгал его средним пальцем, и он тут же стал уплотняться, надуваться и распрямляться. Ирка судорожно подёргала жопой и ногами. “Сделай так ещё!”, сказала она. Я стал нежно тереть ей клитор. Она опять, как вчера застонала, завсхлипывала, но немного в другой тональности. При этом она приговаривала: “Ещё!!! Ещё!!! Ещё так!!!”, и когда моя рука соскальзывала с бугорка и уходила куда-то не в ту степь, она хватала мою руку и ставила туда куда надо. Вскоре она сжалась, выгнулась дугой, замычала:”Э-Э-Э-Ы-Ы-Ы-М-Ы-М-Ы….!!!”, и кончила, брызнув из пизды прозрачной жидкостью…
Когда она немного отдохнула, я поставил её раком и натянул ещё раз. Видимо, в этом положении я доставал до каких-то её чувствительных точек, потому-что на этот раз мы получали удовольствие одновременно и одновременно кончили минут через десять. Ирка начала чувствовать вкус к ебле, пизда у неё видимо уже не болела и теперь она сама лезла ко мне, требуя ещё и ещё. Она попробовала “верхом”, потом “на боку“, потом опять лёжа подо мной. После пятого раза я уже немного подустал, а она требовала продолжения. Тогда я стал драть её пизду рукой, как в самый первый раз, а потом засунул палец ей в дырку. Ирке наверно уже было по хую, чем её будут ебать, потому что она снова начала подмахивать и стонать. Я двигал пальцем всё быстрее и быстрее. Когда дырка расширилась от возбуждения и смазки, засунул в неё второй палец, потом третий. Я уже думал засунуть туда всю руку, когда она наконец завизжала, прижала мою руку своей и забилась в конвульсиях. Всё это снова возбудило меня и я опять поимел её на хую. Я сливал в неё последние остатки своей спермы, когда мы услышали скрип открывающейся двери – тётка пришла на обед...
Пока тётка копалась в коридоре, мы еле-еле успели одеться, накинуть покрывало на кровать и схватить какие-то книжки. После обеда мы опять продолжили свои занятия. На завтра всё повторилось вновь. И послезавтра…И так, до конца каникул.
***
Первую неделю по возвращению домой я не делал ничего, а только спал. Ночью спал, в школе на уроках спал, приходил домой и снова спал. Меня ничего не интересовало.
Но наступила следующая неделя, и мой хуй сам напомнил о себе. Ночью я проснулся от знакомого онемения в члене, потом резь, и через секунду из залупы фонтаном хлестала сперма. Она залила весь лобок и яйца. У меня начались и стали происходить каждую ночь полюции. Но этого было мало. Днём мне всё равно хотелось ещё.
Попытки залапать одноклассниц не увенчались успехом. Все они были примерными пионерками, воспитанные своими мамами в целкости и сохранности. Да я и не чувствовал в них никакого секса. Я всё время вспоминал (и дрочил, дрочил) баб с тех фотографий. Одну я, кстати, привёз с собой. Там женщина лет сорока пяти, сисястая, с широкими бёдрами и волосатой пиздой полулежала в кресле, закинув ногу на боковину. На лице у неё было такое блятство, что я просто сходил с ума. Мне хотелсь такую, зрелую бабу. Поэтому, наверное естественно, что спустя некоторое время я обратил внимание на свою мать.
Мы с ней и отцом жили в двухкомнатной хрущёбе. Моя комната была маленькая, а родители спали в большой проходной, хотя спали вместе они редко. Отец практически не вылазил из командировок, и большую часть времени мы с матерью были вдвоём.
И я стал подглядывать за ней. Мне не приходила в голову мысль, что её тоже можно трахать, я просто хотел посмотреть: а как у неё. Вечером я стал специально не до конца закрывать дверь, потом, как кошка подкрадывался к светящейся щели и смотрел. Но долгое время ничего не получалось. Мать шла к двери и захлопывала её, я еле успевал на всякий случай броситься в кровать. Всё это нервировало, и я стал сильно раздражителен, особенно при разговорах с матерью. Желание “увидеть её голой” превратилось в идею-фикс. Только однажды, когда мать приболела и выглядела сильно усталой, дверь осталась открытой и я с возрастающим возбуждением стал наблюдать её приготовления ко сну. Мать сняла халат, приподняла комбинацию, отстегнула резинки от чулков (тогда в 70-х колготки ещё не были сильно распространены), села, скатала с ног чулки, встала в рост, за подол через голову сняла комбинацию, растегнула сзади лифчик и сняла её. Несколько секунд я видел её в одних трусах с голыми сиськами. Не скажу, что они были очень большими (где-то на 3 бала), но в них было, что-то возбуждающее. То ли из-за больших кругов вокруг сосков, то ли из-за самих торчащих, как две кнопки сосков, то ли просто потому, что это были сиськи моей матери. Это было меньше минуты. Мать взяла ночную рубашку и упаковалась в неё, и только теперь сняла трусы. Из-под задранного подола я успел увидеть только половину её белой жопы. Она легла в кровать. Погас свет. Легкое эротическое кино закончилсь. Мне оставалось только дорисовывать в воображении, то чего я не увидел.
Ну, ладно, подумал я, ещё посмотрим кто-кого. Мне пришло в голову, что наблюдать за ней надо в ванной, там она никуда не спрячется.
На следующий день я, вооружившись дрелью, просверлил дырку из туалета в ванную, замаскировал её под шкафчиком и вешалками и стал ждать воскресенья. Прошло два дня и оно наступило, а потом наступил и его вечер. Мать включила воду и закрыла за собой дверь. Я кинулся в туалет и припал к дырке, усевшись на толчке.
Сначала ничего не было видно. Мать крутилась прямо перед дырой и угол обзора не позволял что-то рассмотреть. Мелькал её халат, мелькало что-то белое, потом чёрное, потом она вообще куда-то сдвинулась. Наконец, я узнал цвет её тела. Она уже совсем разделась и встала жопой ко мне. Я видел чуть полноватые, чуть морщинистые ягодицы и чёрную линию раздела между ними...
Минут пять мать что-то стирала. Потом опять куда-то пропала. Наконец она полезла в ванну. Обзор сразу улучшился. Я увидел её от лопаток до колен с голой жопой. Потом мать повернулась боком, и я наконец увидел волосы её пизды. Ещё доворот, и вся пизда моей матери передо мной... Она была похожа на чёрную мочалку, засунутую между ног. Это была уже вторая пизда женщины, которую я видел, и эффект от неё был тот же самый: я заторчал и задрочил...
Мать тем временем легла в ванну и остались видными только её голова и две сиськи, торчащие как валуны над водой. Мне пришлось прождать около получаса, когда мать начала мыться. Помыв голову, она намылила мочалку и стала тереть сначала шею, потом плечи, руки, потом она привстала на коленях и стала мылить грудь. Сиськи болтались из стороны в сторону, поднимались и падали, вминались и вновь наполнялись. Прямо над водой высовывался лобок. Волосы на нём были мокрыми и прямыми, но постепенно они высыхали и снова закручивались в барашек. Наконец, мать встала и начала тереть живот, бёдра и вот она расставила ноги и начала тереть свою пизду, немного выставив её вперед. Я увидел её половые губы, красный клитор, внизу зачернела дырка влагалища...
Мать водила по всем своим принадлежностям мыльной рукой и пальчиком промывала каждую складку. Напоследок она несколько раз сунула указательный палец себе внутрь... Здесь я кончил, сильно забрызгав стену в туалете.
Наконец-то я был удовлетворен. В последующие недели я продолжал свои просмотры и уже знал каждый пупырышек на теле у матери, но странно то, что мысль о ебле с ней всё не приходила мне в голову. Я относился к ней как к картине в музее, которую нельзя трогать. Но однажды оказалось, что наши матери такие же женщины, как и все остальные вокруг.
Я застал её с чужим мужиком (точнее нашим соседом по лестничной площадке), и застал во время полового акта!
У нас заболела училка, и я пришёл домой сразу после первого урока. Разделся, прошёл в большую комнату. Дверь в маленькую была закрыта, только слышу - из неё раздаётся какое-то мерное поскрипывание. Я открываю дверь и что я вижу! Мать голая лежит на моей кровати, сверху на ней дядя Жора, тоже голый, и хуй дяди Жоры засунут маме между ног!
Дядя Жора во всю работал своим прессом, так, что его толстый елдак ходил в маме, как поршень. Дядя Жора хрипел что-то невнятное и сильно сопел, а мать только охала: ”Ой, Ой, О-ой!!!”. Яйца, размером с куриные шлёпали по её промежности. Тут она заметила меня, её взгляд стал испуганно-стыдливым, что делать она не знала, и только стала повторять своё “ой” громче и в другой интонации, как ойкают на приёме у врача. Тут дядя Жора стал кончать, и я, очнувшись, выбежал на кухню.
Сколько времени прошло, не знаю. Я услышал шаги, хлопнула выходная дверь, мать в халате тихо, осторожно вошла ко мне. Она подошла и попыталась обнять меня. Я вырвался и ушёл в свою комнату, упав на кровать, в которой они только-что трахались. На простыне было пятно от спермы и подушка, в которую я уткнулся, пахла чужим запахом.
Она снова пришла, прилегла рядом, обняла, стала гладить по голове, потом что-то говорить, типа “Ну прости меня!”, “Только не говори папе!”, “Так нужно!”, “Ты меня потом поймешь!”, и ещё что-то в этом духе. Я подумал: ”Ну тогда и ты меня пойми и не говори папе и прости!”. Я резко приподнялся и опрокинул мать на спину. Она ещё не понимала чего я хочу и только удивлённо-испуганно моргала. Не давая ей опомниться, я схватил её за ноги и вскинул их себе на плечи. Её халат задрался и открыл нижнюю часть её живота и промежность. Я увидел пизду взрослой женщины, сильно выебанной за десять минут до этого. Волосы на ней были мокрые от пота и выделений, всклокоченны и торчали во все стороны. Знакомый запах перемешивался с хорошо ощутимым запахом мужского члена, побывавшего здесь, и свежевылитой спермы. Клитор, губы и особенно вход во влагалище были красными, как мой пионерский галстук. Мать начала немного приходить в себя от оцепенения, но страх быть заложенной отцу и усталость после долгой ебли мешали ей сосредоточиться и как-то адекватно реагировать. Она только невнятно лепетала губами: “Что ты? Что ты?”.
За это время я успел растегнуть ширинку, приспустить штаны, вытащить свой напрягшийся член и натренированным уже движением ткнулся в её мочалку. Через секунду мой лобок прижался к материнскому. Её сильно растянутая дыра была ещё мне не по размеру. Сперма дяди Жоры ещё не всосалась в тело. Было впечатление, что я засунул член в стакан с горячим киселем. Мать, видимо, совсем потеряла контроль над событиями. Она закрыла глаза и безвольно раскинула руки в стороны. Я начал двигать членом в маминой пизде. Он болтался, как в проруби. Из-за слабого трения я никак не мог найти нужное положение. Руками я расстегнул халат повыше, освободил грудь и стал её тискать, тискать и щипать, её и низ живота. От сильного возбуждения я не контролировал свою силу и видел, как мать вздрагивает и морщится после особенно больных щипков. Потом я перевернул её на живот и, держась руками за обе сиськи, вставил ей сзади, потом опять вернул на спину. Промучишись сам и промучав её так минут двадцать, я вытащил член и подрочив ещё пять минут, наконец стал кончать, выливая сперму сначала на её щель, а потом внутри, на последних аккордах снова войдя в неё. Ещё минуты три я просто лежал на матери, стараясь запомнить ощущение её тела, тёрся своим лобком об её мохнушку, подрагивал и вращал хуем в её влагалище. Как только я слез и отвалился от неё, она встала, сказала глухо: “Я очень прошу тебя забыть обо всём, что сегодня было!”. И ушла, опустив низко голову и чуть покачиваясь.
***
Целую неделю после случившегося мы почти не разговаривали и старались не пересекаться взглядами. Но наступили Первомайские праздники. Народ потянулся в лес на шашлыки.
Где-то часов в двенадцать к нам в квартиру завалилась веселая компания: подруга мамы тётя Галя и семеро мужиков. Все они были с маминой работы. Компания наперебой стала звать маму на природу, на пикник.
Мама сначала долго сопротивлялась, а потом согласилась, поставив при этом условие, что я пойду с ними. Я тогда даже не въехал: на хрена я ей и им там сдался, но теперь понимаю: опять-таки для алиби, или она на себя не надеялась, боялась загулять. Но, в принципе, я был не против (кто-же будет против шашлыка) и через час все мы уже сидели возле потрескивающего костра, вдыхали запах дыма, перемешанный с запахом весны.
Разговор шёл, как обычно, обо всём и ни о чём. Женщины смеялись, мужики исправно разливали и не забывали подливать женщинам. Глазки у всех постепенно заблестели, лица зарумянились. Немного поиграли в волейбол. Ещё выпили. Постепенно вся компания разбилась на группы.
Дядя Володя и дядя Жора о чём-то спорили в стороне. Тётя Галя сидела с дядей Серёжей (он обнимал её и шептал что-то на ухо, она громко смеялась). Остальные мужики сгрудились около матери. Она улыбалась, тоже громко смеялась и всё время оглядывалась в мою сторону и нервно одергивала юбку.
В какой-то момент я увидел, как тётя Галя и дядя Серёжа поднялись, отошли от поляны и скрылись в кустах. Вернулись они через полчаса. Тётя Галя была раскрасневшаяся, помада размазалась по её губам; я заметил, что чулки у неё собрались в гармошку на коленках. Дядя Серёжа довольно улыбался. Он сразу оставил тетю Галю и присоединился к сидящим у костра, а к тёте Гале тут же подошли дядя Володя и дядя Жора, что-то ей сказали и все втроём пошли обратно.
Дядя Серёжа отвёл в сторону дядю Юру и сказал: “Галю уже распаковали, давай Людку ебать?” –“Да все уже на взводе, она сама уже пизду почёсывает, мальчишку только надо увести!” –“Вот и отведи!”
Они говорили тихо, но по-пьяни не настолько, чтобы я их не услышал. Я всё понял и весь завибрировал от предчувствия большой ебли. Дядя Юра подошёл ко мне и сказал: ”Скоро вечер, стемнеет, будет холодно, я отведу тебя домой.” Я согласно кивнул, но сказал что и сам дойду и, поднявшись, пошёл прочь.
Прошёл я естественно немного: настолько, чтобы скрыться из виду, и тут же кинулся в сторону и вокруг кустами стал осторожно подбираться к поляне с другой стороны. На подходе я услышал стоны и всхлипывания. В ложбинке лежала тётя Галя с расставленными ногами и задранной до груди юбкой. На ней между ногами расположился дядя Жора в одной майке и носках и вовсю дрючил её. Рядом сидел дядя Володя с задравшимся членом и тискал большие тёти Галины сиськи. Я знал, что они у неё большие, но голые и не сжатые лифчиком они выглядели ещё больше. Я подумал, что как-нибудь потом надо будет подобраться к тёте Гале и попробовать её шестые номера на ощупь.
Через пять минут мужики поменялись, потом опять. Так попеременно они, наверно уже минут сорок без перерыва долбили тётю Галю в пизду. Чулки у тёти Гали соскочили с резинок пояса и сползли до колен. В стороне валялись её трусы. Сама она была в прострации и только постанывала и повторяла: ”Блять, блять, блять, блять… Оооох… Блять, блять, блять, блять...”
Насладившись этим зрелищем, я ещё принял в сторону и наконец подобрался к поляне.
Мама сидела всё там же, на бревне. Рядом, прижавшись к ней, сидел дядя Слава. Он обнимал её вокруг шеи и сосал её в губы. С другой стороны сидел Олег Петрович, мамин начальник. Одной рукой он обнимал маму за пояс, а другой задрал ей юбку и залез к ней в трусы. Чем дальше его рука проникала в трусы, тем шире мама расставляла ноги. Вскоре он уже вовсю лапал её пизду. Трусы топорщились, с боков из них вылезли волосы. Сзади мамы стоял дядя Коля. Он задрал ей кофточку, расстегнул лифчик и лапал маму обеими руками за грудь. Дядя Серёжа сидел на бревне сбоку и посматривал на них. Штаны его были спущены, и он медленно поглаживал свой тридцатисантиметровый ствол. Ствол был очень толстый и жилистый.
Потом мама рассказывала, что дядя Серёжа был самым большим ебарем в нашем районе и все дамы теряли дар речи видя такую дубину и кончали, насадившись на неё лишь на треть, а натянутые до конца теряли сознание, потому что он проникал им в матку. Одной довольно пожилой мадам он даже порвал пизду и её увезли на “Скорой”. Правда, это не остановило её и она продолжала потом домогаться дядю Серёжу, и он рвал её опять, ей опять зашивали и так снова и снова. Дядя Серёжа любил женщин за 40, а ещё лучше за 50, а они вешались на него пачками. К этому возрасту их дырки сильно разрабатываются от многолетней ебли и только от дяди Cерёжиного размера они могут получать удовольствие. Обычно он собирал стадо из пяти таких старых коров и ебал их до изнеможения на огромной специально сколоченной кровати в своей квартире. Малолеток (тех, кому до 30-ти, дядя Серёжа не любил. Когда он в молодости был женат, его жена чувствовала только боль при сношениях. В результате она заработала воспаление придатков, не могла родить и стала ему изменять с его братом, у которого член был в половину дяди Серёжиного. В результате он бросил её и дал себе зарок не связываться с молодыми. Им он говорил: “Ты сначала попробуй моего младшего брата, роди, а потом и ко мне приходи!” Правда, особо жаждущим молодкам он позволял пососать свою залупу, а в пизду их сношал средним пальцем своей мозолистой руки, который был похож на маленький хуек. На память о каждой женщине, дядя Серёжа состригал волосы с их пизды и когда я как-то зашел к нему, он дал мне один конвертик, в котором по запаху я узнал волосы матери).
Но я отвлекся от полянки. Там всё продолжалось, как надо. Дядя Серёжа встал, подошёл к матери, взял двумя руками её голову, оторвав её от дяди Славы, сдвинул кожицу на залупе, полностью открыв её, и упёрся членом маме в губы. Мама открыла рот, высунула язык и полизала залупу снизу. Дядя Серёжа обеими руками притянул голову матери к себе, и она взяла его хуй в свой рот. Это был кайф: я конечно слышал тогда уже выражение “Отсоси у меня!”, но не знал, что оно означает. А сейчас я понял, что “дать отсосать” это всё равно, что выебать в рот. Мать сосала дяде Серёже, а я дрочил и мечтал быть на его месте. Несмотря на огромную величину члена, мать как-то ухитрялась засасывать его чуть ли не весь, до самых яиц.
У неё была “глубокая глотка”, как назывался популярный тогда порнофильм и мне кажется будь необходимость, она заглотала бы и метровую палку. В голодные послевоенные годы мать и её сестра были профессиональными минетчицами. С двенадцати лет им пришлось отсасывать сначала у постояльцев и сожителей их матери, моей бабушки, а потом и на вокзале у демобилизованных солдат. В то время девочки должны были беречь свою целку, а про рот им никто ничего не говорил и ради куска хлеба они готовы были взять в рот у любого.
Дядя Серёжа кончил довольно быстро, задёргавшись и засопев. Ему на смену пришли остальные. Мужики обступили мать, и она смогла обрабатывать сразу три елды, одну держа во рту, а две других руками. Когда ей кончали на язычок, она сглатывала сперму, после чего старательно облизывала залупу, ствол и волосатые яйца. Только Олег Петрович закряхтев, пошатнулся и брызнул белой струей мимо рта. Сперма потекла по щекам и подбородку. Мать засмеялась и размазала молоко по лицу. Когда все сделали по одному разу, мужики растелили на земле покрывало, затащили на него мать, раздели её догола (она осталась лишь в пояске и уже порванных чулках) и стали ебать её в групповую: по-двое, по-трое, кто в пизду, кто в рот, кто в пердильник.
В какой-то момент появилась совершенно голая тётя Галя с чёрными кругами вокруг глаз. Её тут же поставили раком у сосны и стали иметь в жопу, сиськи её при этом раскачивались и шлёпались одна о другую. Мужики переходили от одной бабы к другой, как на конвеере, но не было ни минуты, чтобы им дали отдохнуть. Если сначала мать только стонала и вскрикивала каждые десять минут, то через час она стала рыдать в голос, захлёбываясь и заливаясь слезами. Потом она рассказала мне, что после очень долгой ебли у неё начинается непрерывный оргазм, из которого она с трудом уже выходит. Ей хочется ещё, ещё и ещё.
Но сорокалетние дядьки не такие вечные двигатели. И они наконец устали. А ей всё хотелось. Она устроила пьяную истерику, требовала чтобы ей вставили ещё. Тогда дядя Володя и дядя Слава положили её, раздвинули ей ноги и пизду, а дядя Серёжа взял бутылку водки и стал ебать бутылкой, засовывая её чуть-ли не наполовину. Мать опять зашлась.
Не знаю сколько это продолжалось. Стало смеркаться. Я уже совершенно очумел от всего виденного и от непрерывной дрочки. “На сегодня хватит”, подумал я, крадучись отошел от поляны, вышел на дорогу и поплёлся домой, еле передвигая ноги. Дома я бухнулся на кровать и сразу уснул.
Проснулся я от шума в соседней комнате. Часы показывали час ночи. Гулящие наконец-то пришли. Мать продолжала вешаться на мужиков, а они отдирали её от себя и пытались уйти. Наконец один из них кинул мать на кровать, и она долго не могла подняться. Воспользовавшись этим вся компания смылась.
Мать встала, походила, кого-то поискала и наконец опять села, тихо поскуливая. Потом она медленно повалилась на подушку и через минуту громко, как мужик, захрапела. Немного подождав, я вышел из своей комнаты и на цыпочках подошёл к матери. Я понял, что теперь настала моя очередь. На всякий случай я потряс её за плечи. Но она только мычала и продолжала храпеть. Можно было делать с ней всё, что захочешь. Я раздел её догола и разделся сам. Сначала я занялся её сиськами: тискал и щипал их, потом долго сосал каждую, потом оттягивал соски, потом просто лежал, обхватив их сзади и членом прижавшись к её жирной жопе. Потом я стал лапать мохнатость между её ногами. Потом развел её ноги и долго рассматривал и нюхал её раскрытую натруженную пизду: толстые внешние губы, поросшие волосами, внутренние, как два листка, красный бугорок на их пересечении, и чёрная дыра внизу пизды. От всего этого исходил дурманящий, тяжёлый, заволакивающий запах. Влекомый им, я всё больше приближался лицом к щели, пока наконец мои губы не приникли к её губам. Я стал целовать и лизать у мамы между ног. Я обсасывал каждую выпуклость, и мой рот наполнялся солоноватой тягучей смесью женских и мужских выделений. Пизда была обильно удобрена коктейлем из спермы нескольких здоровых мужиков. Я сглатывал этот коктель и было ощущение, что он тут же наполняет мои небольшие ещё яйца. Они становились всё тяжелее и тяжелее, а хуй просто раздувался на глазах. Наконец, когда стало совсем невмоготу, я лёг на мать и сунул хуй ей в пизду. Ощущение невыносимого блаженства разлилось по всему телу. Мне не пришлось даже двигаться. Сперма, брызнула из меня, как из вулкана и я потерял сознание...
Очнулся я от шевеления матери. Она что-то вдруг заворочалась, промычала: “Проклятые ебари! Никак не наебетесь!”, но вскоре опять затихла. Немного отдохнув, я вновь принялся за своё дело. Я насиловал мать почти до утра, перепробовав всё что хотел, и кончив пять раз. Ещё два раза я поимел её в пизду, один раз в жопу и один раз кончил ей на лицо.
Я не мог от неё оторваться и ушёл, только когда она начала слишком сильно ворочаться. Ещё около часа я вспоминал всё, что произошло, дрочил при этом и снова кончил. Стыда от того, что совершил половой акт с матерью, у меня не было, а была только гордость и большое мужское удовлетворение, от того что столько раз натянул такую блядовитую бабу.
***
В июне приехал отец и отвёз меня к своей матери, моей бабушке, в деревню. У бабушки был свой обычный деревенский дом, а сама бабушка была обычной деревенской бабой, 58 лет.
Она долго радостно прыгала вокруг нас, расспрашивая и рассказывая о новостях. Не обошлось и без 0.5л водочки, которые они с папой распили на двоих. Ближе к полуночи меня отправили спать. На новом месте долго не засыпалось: я лежал и вслушивался в деревенскую тишину.
Вдруг до меня стали доноситься чьи-то крики или стоны. Сначала я думал, что почудилось, но они всё усиливались и усиливались. Я встал и на цыпочках пошёл по дому. В комнате бабушки горел свет. И звуки доносились оттуда из-за приоткрытой двери. Я заглянул в щель. Увиденное потрясло меня. На стуле сидел голый отец, а у него на коленях лицом к нему сидела голая бабушка. Они совершали половой акт. Член отца стоял у бабушки между ногами и она сама тёрлась о него своей пиздой, покрытой реденьким пушком волос. Бабушка тёрлась входом влагалища о толстую залупу отца, не принимая весь хуй в себя. При этом она сладострастно стонала, еле сдерживая себя от желания насадиться на палку сына полностью. Отец лапал её за зад и за болтающиеся перед его носом сиськи. Когда-то они наверное были очень даже ничего, объемистые и наполненные с гладкой белой кожей. Но теперь время сделало своё дело. Тело бабушки напоминало сдувшийся аэростат, а кожа старую половую тряпку, о которую можно только вытереть ноги и выбросить на помойку. Я заметил, что у бабушки сильно накрашено лицо: запудрена кожа, сильно нарумянены щеки, ярко красной помадой намазаны губы, чёрным подведены брови и затенены глаза. Чем-то она напоминала ведьму. Её ноги ритмично сгибались и выпрямлялись в острых коленках, её жопа ритмично опускалась и поднималась, её пизда ритмично скользила по палке отца вверх-вниз. Кожа на залупе папы, то сдвигалась вниз, открывая головку и давая ей проскользнуть в бабкину дыру, то снова поднималась вверх, скрывая её от посторонних глаз. Подрючившись на залупе, бабушка резко подгибала ноги, на мгновенье зависнув в воздухе на кончике хуя, а потом под тяжестью тела с воплем соскальзывала по стволу до самого его основания. Я представлял, как головка члена отца ударялась во внутреннюю стенку бабушкиного влагалища.
Отец учащённо дышал и по всему испытывал неописуемое наслаждение. Бабушка медленно привставала, извлекая из себя багровый член сына и всё повторялось вновь и вновь.
Наконец, в очередной раз проделав свой трюк и не имея сил больше терпеть, бабушка завихляла задом, заставляя полностью вставленный член биться внутри, часто задёргалась, предаваясь последним аккордам ебли и вдруг замерла, крепко прижавшись к отцу. Она издала такой душераздирающий вопль, что я в испуге присел. Отец тоже стал кончать, сопя и постанывая. У него пульсировали яйца, как насосы закачивая сперму в пизду его матери. Так я впервые увидел и узнал, что отец ебётся с моей бабушкой...
Я думал, что бабушка сильно устала от такого траханья. Но откуда только силы берутся у старой пизды. Она слезла с отца, встала на колени и взяла его член в рот. Что она выделывала своим языком я не берусь описать, это надо чувствовать. Отец дрожал всем телом и рыдал в голос: ”Мама! Мама! Как я тебя люблю!” При этом он стискивал её голову с седыми волосами и подталкивал её к себе, заставляя бабушку заглатывать хуй всё глубже и глубже. Второй раз он кончил ей прямо в глотку, так что она захлебнулась спермой. Но слизав и проглотив все капли драгоценной жидкости, она всё равно не желала успокоиться.
Бабушка потянула отца к кровати. “Я устала”,- сказала она. -“Теперь твоя очередь! Выеби меня, как тогда, в первый раз!”
Она легла и призывно широко расставила ноги. Красный рубец алел маяком между ними. Отец, мужик с центнер весом, волосатый и мускулистый, лег на неё, маленькую и сухонькую, сверху и погреб её под собой. “Сынок! Какой ты стал большой!”– только и смогла произнести бабушка сдавленным голосом и тут же громко застонала, потому что огромная елда отца въехала в неё по самые яйца. Отец выебал её ещё три раза, доведя её до полубессознательного состояния. До меня доносилось только что-то безсвязное: “Нет!.. Нет!.. Нельзя!.. Ты почему?..У тебя опять двойка!.. Прыгай… Дальше… О! Нет!.. Ещё!!!.. Ещё!!!”
Когда они наконец успокоились, я медленными шажками стал отползать в свой угол. Сам я кончил, как минимум три раза и утром на печке в углу, где я стоял, обнаружилось много спермаподтёков, которые пришлось срочно замывать.
Бабушка и отец встали только к полудню, а вечером отец уехал. Бабушка осталась в моем полном распоряжении…
***
Через неделю нашей идилии пришел конец. Пришло письмо от матери, которая просила бабушку отправить меня к тётке.
Мы провели последнюю ночь вместе в одной кровати. Бабушка еблась, как в последний раз, всю ночь, затихнув лишь под утро. Все оставшееся время она пролежала, крепко прижавшись ко мне всем телом и тихо разглаживая волосы на моей голове.
А уже через два часа мы стояли на пероне вокзала. Из-за поворота показался поезд из пяти вагонов, которые молча катились за чёрным пыхтящим, сопящим и плюющимся паровозом, наверное последним, сохранившимся только в этой глуши, из великого когда-то племени железных коней.
Мне до сих пор нравятся паровозы. В них был какой-то напор, какая-то дикая сила - в огромных красных колесах, в длинном членообразном паровом котле, в пышащей огнём и дымом трубе - во всём этом была какая-то мужественность и мужественная сексуальность, в отличие от современных тепловозов-импотентов. Как есть старый еврейский анекдот: “Сара! Это правда, что у твоего Абрама член, как паровозная труба?-Пхххавда, пхххавда!-Что такой большой!-Нет, такой грязный!!!”…
Но я отвлекся. Поезд остановился. Бабушка поцеловала меня на прощанье, ещё раз прижалась своей большой грудью, всплакнула - “Ну, прощай! Опять я одна! Не забывайте обо мне! Приезжай ещё!” Я чмокнул её в щеку и залез в вагон.
Раздался гудок паровоза, как рев буйвола. Поезд тронулся. Было как-то грустно. Но “каникулы Бонифация” продолжались. Колеса вагонов стучали, задавая ритм новых впечатлений…
Ехать было всего час. Пять остановок. Причём, уже на следующей, почти весь народ сошёл. В вагоне остались только я и через два прохода пять солдат, то ли едущих в отпуск, то ли переезжающих на новое место службы. Пользуясь свободой, они понемногу квасили. Проводница вагона, зачуханная баба лет сорока восьми, начала прибираться в вагоне. Я смотрел в окно, вспоминал все произошедшее у бабушки, мелькали деревья, поля заставленные стогами сена, глаза тяжелели, я почти дремал.
Что уж там произошло, и с чего всё началось у проводницы с ребятами, я не знаю. Я услышал только сдавленный крик и какую-то возню. Я выглянул в проход. Спиной ко мне в проходе стоял солдат. Он воровато оглядывался по сторонам. “Ой, ребятки! Да я уж совсем старая для вас, да уж не позорьте вы меня!”, услышал я причитания проводницы. “Да ладно, мать, кудахтать! Для нас лишь бы дырка была! Мы как-никак полгода бабы живой не видали”, говорил кто-то ещё. “Ой, мальчики! Ой! Ой!” – cнова заохала проводница.
“Что-то там происходит!”, подумал я и стал тихо, как разведчик, подбираться к ним. Выглянув из-за стоящего парня, я увидел такую картину. На полу, в проходе между сиденьями, лежала бабка. Её форменный чёрный пиджак был растёгнут, нижняя майка разорвана и лифчик задран кверху. Открытые титьки лапали четыре солдатские руки. Юбка проводницы тоже была задрана на живот, был виден белый атласный пояс для чулок, его резинки были оторваны и бежевые трикотажные чулки гармошками висели ниже расставленных колен. Трусы валялись где-то в проходе. Между ног бабки на коленях стоял парень со спущенными галифе и напряжённо пытался вставить ей. Он тыкался своим, молодым ещё, хорошо стоящим членом бабке в промежность, но как видимо, никак не мог попасть в пизду. Он чертыхался, ворочался, но дело всё не шло. “Да ну её в жопу! Старость не в радость! У неё все сухо! Смазать бы чем! Есть какой крем?” – спросил он у остальных. Один из солдат порылся в своём вещмешке. “Вот только пена для бритья!”, – протянул он какой-то балон. “А ну давай-давай! Может ей заодно и побрить! Может за девочку сойдет!” заржали вояки. Раздалось шипение - промежность покрылась белой пеной. Солдат возобновил свои попытки. “Вот теперь другой табак!”, - удовлетворенно сказал он, когда хуй проскользнул в тело женщины. “Аааа!”, - запищала тётка. - ”Мальчики поаккуратнее! У меня уж полгода никого не было!” “А сейчас будет сразу четверо!”, - опять раздалось ржание. На этот раз дело пошло, и уже минуты через три громкое сопение сообщило о том, что первый кончил. Он быстро встал, смахнул с багрового и ещё капающего члена мыльную пену, и отошёл в сторону, уступая место своему товарищу. Тот так же быстро сделал свое дело. Третий тоже не задержался. Молодость и долгое воздержание партнера не сулят женщине никакого удовольствия. Лишь последний, видимо профессиональный онанист, дрючил долго и с расстановкой. Так долго, что даже баба словила наконец кайф, застонав и изогнувшись дугой так, что сиськи свесились по бокам её тела. Наконец, и четвёртый парень застегнул ширинку. Солдаты подняли бабку, оправили ей юбку, натянули на сиськи лифчик, сунули трусы в карман, надели слетевшую красную фуражку и она поплелась в незастёгнутом кителе со спущенными чулками и с мыльной пиздой. Поплелась мимо солдат, мимо меня, подобрала свой валяющийся веник и пару раз махнула им, разгоняя пыль перед собой.
Через полчаса в сумерках показались огни города и ещё через пару минут мы покинули этот поезд.
***
Я снова увиделся с сестрой.
”Ирка! Ирка! В пизде дырка!” – дразнил я её весь следующий день, в редкие моменты уединения, зажав её в углу комнаты, тиская её разрастающуюся грудь и шепча ей на ухо ещё более грязные слова.
Большего я позволить себе в квартире не мог. Кругом были взрослые: мать, тётка, дядя, все они были в отпуске. Но каждый день нас посылали на небольшой садовый участок на окраине города - собрать подоспевшие ягоды. Этому участку было далеко до теперешних дач, но там был небольшой дощатый домик, который тогда для нас был лучше любого дворца. Мы были там одни и могли заниматься, чем хотели. А хотели мы по прежнему одного: ебаться, ебаться и ещё раз ебаться, и отдавались этому делу до самозабвенья.
Превратившись поневоле в последнее время в “штурмовика старых задниц”, я с удовольствием наслаждался молодым Иркиным телом. В отличие от старух, девочка была белой, гладкой, кожа её пружинила в моих руках, не давая собирать складки. Наши тела беспрепятственно тёрлись друг о друга, электризуя всю кожу с ног до головы. Её сисечки, ещё больше припухшие, продолжали сохранять свою конусообразную форму. Я нежно гладил их ладонью, и они, подрагивая, напрягались. Но всех лучше была её пизда. После раздолбаных и сильно растянутых старых пизд, пизда юной девочки напоминала свежий тюльпан, только раскрывающий свои лепестки где-то в начале мая. Её размеры больше подходили для пиписьки мальчика, каким я, в сущности, тогда ещё был. И я ебал её. Ебал…Но. Ебал нежно, осторожно, боясь сломать этот юный свежий и во многом ещё девственный цветок.
Иногда я часами просто лежал на сестре, не вытаскивая из неё члена, но только целуя её. Её тугая дырка плотно обхватывала член и пульсировала, поэтому мне не надо было особо двигаться. И так было хорошо. Пизда сама ласкала мой член, и он исправно каждые полчаса, как плату за работу, выдавал в неё очередную порцию спермы.
Так продолжалось дней пять. А на шестой случилось следующее.
Я, как обычно, натягивал Ирку уже по второму разу. Вдруг дверь в домик неожиданно открылась.
- Это, что ещё такое?! - услышали мы. - Ебутся! Вот это номер!
Сначала мы решили, что это Иркины родители и чуть не обосрались со страху. Я слез с Ирки, и она тут же юркнула под одеяло, натянув его с головой.
- А мы то думали – кто тут стонет! Может убился кто! А они вона – ебутся! Письки ещё не вырасли, а уже слиплись, как кобель с сучкой! Ну я отцу-то с матерью расскажу, как вы здеся отдыхаете, уж они вас поучат, забудете, как пизду хуем чесать!
Тут только во встречных лучах солнца я увидел, что на пороге стоят два мужика, наши соседи. Стало чуть легче, но не совсем. “Дяденьки! Мы нечаянно! Мы не хотели! Мы больше не будем!” – по-детски заканючил я. - ”Мы только целовались!”. Ирка тут же высунулась из-под одеяла и не увидев никаких родителей, тоже подхватила мою песню. “Мы нечаянно! Мы больше не будем!”
– Ни хуя себе нечаянно! Да ты же её на всю длину хуя по самые яйца натягивал! Мы же всё видели! Или скажешь - у тебя торчал, а она случайно на хуй села и целку пропорола! Нет, надо заложить вас родителям! Совсем юнаты охуели!
Но голос мужика был уже не таким возмущенным. Второй же вообще молчал, а лицо его краснело всё сильнее и сильнее, и покрывалось капельками пота. Глаза его возбуждённо вращались, а плечом он время от времени толкал первого. Наконец, тот замолчал и повернулся к спутнику. Тот наклонился и что-то шепнул ему на ухо. На лице нашего обличителя появилась кривая ухмылка, а на щеках зарделся нездоровый румянец.
- Ну-ка, малый, выди-ка сюда, поговорить надо! – сказал он.
Я, как был, голый, выбежал к ним на крыльцо. Мужики обступили меня, прижали к стенке и первый зашептал: ”Ну-ка, давай расскажи: давно ты уже её порешь?” –при этом он своей здоровой мозолистой пятернёй схватил меня за яйца и сжал их. “Да уж месяца три! - морщась от боли застонал я. “Значит, она уже баба! Ну, а как ей? Нравится? Любит она это дело?” – “Да нормально! Любит!” – ответил я. – “А как, если нам, допустим, то…даст???” – тут я замялся, поняв к чему они клонят. “Ну я не знаю…” - потянул я. Но мужик вдруг резко сжал и потянул мои яйца: “Если не даст, то тебя, сучонка, её отец прибьет!!! Мы постараемся ему рассказать, как ты её изнасиловал! Она не хотела, а ты её завалил!” У меня всё поплыло перед глазами от боли, “радужных” перспектив, от стыда и от страха. Кроме того, я вдруг увидел, как топорщатся тренировочные штаны у обоих мужиков и неосознанное желание незнакомого зрелища возникло у меня. “А чо! Конечно даст! Что ей трудно что-ли!” – залепетал я. “Ну тогда иди объясни ей! Чтобы она была согласная. Нам много не надо. По очереди, по разику и все”.
Он отпустил мои яйца и толкнул назад в домик, хлопнув по жопе.
”Ну что?” – встретила меня вопросом Ирка. “Они хотят тебя….трахнуть!”... Лицо её тут же стало каким-то наивно детским.: “Ты что? Они же взрослые!!!” - “Да какая разница! Сунут в тебя пару раз! Всего минут пять потерпеть! Ты же видишь, как мы попали!” - “Нет! Я не хочу! Не хочу! Не буду! Нет!”, - по её лицу ручьями потекли слёзы. Она стала вытирать и размазывать слезы руками. Одеяло, которое она придерживала, съехало и открыло её остренькую, ещё не округлившуюся грудь. Она была так прекрасна, так беззащитна, что её трудно было не поиметь.
Дверь противно заскрипела, уставшие ждать мужики, покачиваясь, неторопясь, вошли в дом.
- Ладно, малец! Хватит! - хрипло сказал первый. - Мы сами, уговорим! Встань у окна на стреме!
Я сделал, как сказали, и сестра осталась одна с двумя здоровыми детинами. Увидев их приближающимися с оттопыренными штанами, Ирка заплакала ещё сильнее. ”Ну хватит, девочка, плакать! Чай не в первой! Тебе ещё понравится! Ты же ещё настоящих хуёв и не видела!“ – с этими словами мужик неторопливо спустил штаны и из них выпрыгнул елдак неописуемых размеров, своей головой тут же уставившийся в Ирку. “Посмотри, девочка, какой! Ты потом просить ещё меня будешь его показать. Смотри, пока сам показываю...”
Ирка, увидев такое орудие, зарыдала в голос:
- Он очень большой! Очень!..
– А ты что, пионерка? Ничего! Как говорится в анекдоте, с вазелинчиком пройдет! А пока ты мне его пососешь!
И мужик, быстро придвинувшись, поймал Иркину голову и сунул свою залупу в её кричащий рот. “Иии-ы-ы” – последнее, что смогла произнести Ирка – хуй, как пробка забил её рот. Она закашлялась, несколько раз судорожно подёргала челюстями, как на приёме у зубного врача, стремясь разинуть пасть посильнее и привести её в соответствие с мужским органом, а потом испугавшись, что что-то сделает не так, быстро засосала, как дети сосут соски. ”Губками! Губками соси! Зубы убери! Ты же, блядь, хуй сосёшь, а не вафлю грызёшь! Губками! И язычком облизывай! Вот так! Вот так! Хорошая моя девочка! Соси! Соси! У-у-ух! Соси дяде пипиську! ” – приговаривал мужик, гладя Ирку по голове. Его голос становился всё прерывистей, он учащённо дышал и всё быстрее двигал членом у неё во рту. За своей работой Ирка немного забылась, “сосать хуй” оказалось не так страшно, а даже можно сказать интересно. Хуй был толстый и жилистый, весь в набухших венах. Его головка надувалась и пульсировала, выделяя из восьмёркообразного отверстия на своем конце капли солоноватой, со специфическим запахом и вкусом жидкости. Когда время от времени мужик вытаскивал хуй из её рта, Ирка старательно слизывала эту жидкость, облизывала всю головку и вдыхала носом особый аромат, исходивший от неё. Потом она проходила язычком вдоль ствола к волосам на лобке, и когда дядька поднимал свою елду, она лизала его мохнатые яйца, висящие одно пониже другого. Она брала их в рот, они были холодными в отличие от залупы, и она согревала их своим дыханием. А потом снова бралась рукой за хуй и опять отправляла его в свой рот. Она совсем не утомилась за этим занятием и даже увлеклась, когда мужик вдруг весь напрягся, встав на цыпочки, замычал, как буйвол, всунул ей свое орудие до отказа и стал сливать в неё своё семя тяжелыми густыми струями. Сперма показалась ей похожей на разбавленную сгущенку, такая же сладковатая и тягучая. Поэтому, немного поболтав её во рту, она сглотнула и вытерла для порядка рукой вытекшие изо рта капли.
Потом, ещё несколько минут она вылизывала до чистоты постепенно провисающий член, пока до этого стоящий и тихо дрочивший в стороне, второй мужик не оттолкнул первого и занял его место. Все повторилось. Сестра была выебана в рот во второй раз. Только этот дядька кончил ей не в рот, а брызнул в лицо, когда сам попросил, погладить ему ручкой яйца.
Не успела она размазать его сперму по лицу, как к ней опять подлез первый мужик. У него уже опять встал. “Ну а теперь, будем делать из тебя бабу! Дырочку тебе уже наметили, а сейчас мы тебе её рассверлим, углубим, потом фрезой пройдём и фасочку снимем, и шлифанем! Я ведь слесарь первого разряда. Так тебя уделаю, что пар из пизды идти будет.” С этими словами он раздвинул Ирке ноги и стал лапать её своими мозолистыми руками. Немного помяв ей грудь, ноги и жопу, он долго гладил её между ног, а потом резко вставил ей в пизду указательный палец, покрутил там, вытащил, сказал: “Н-да! Будет туго, но что делать! Надо помочь девочке!” Он налёг на неё и стал пихать в неё свою палку. По лицу Ирки уже опять текли слёзы, она не привыкла к такому рабоче-крестьянскому обращению, ей было опять больно. Хуй не лез в пизду. А мужик всё налегал и налегал. ”Ну ещё чуть–чуть! Войдёт! Войдё-о-о-от! Никуда не денется!” И когда Ирка заорала благим матом, хуй наконец медленно стал продвигаться вперёд. Сестра стала выдираться, биться, но дядька скрутил её, зажал рот своей лапищей и наконец вставил ей до конца, а потом стал двигать им взад вперёд, разрабатывая её маленькое отверстие. Ирка затихла и только дико вращала, выпученными от боли глазами. Мужик пыхтел, как паровоз, шуруя своей трубой вверх-вниз, то влево и вглубь, то вправо. Кольцо Иркиного влагалища так плотно обхватывало конец, что когда он двигался на выход, оно вытягивалось в трубочку, не выпуская его из себя.
Наблюдая еблю, второй мужик стал яростно онанировать, да и я, глядя на него, потянулся к своему клювику. "Ии-Ых!… Ии-Ых!… Ии-Ых!” - сопел ебарь и методично вколачивал в девчонку свой кол, как метроном, задавая всем частоту. “И-ых! И-ых! И-ых!” – всё больше и больше увеличивался темп. ”Ииии! Ых! Ых! Ых! Ыых! Ыыых! Ых! …ЫыыЫыыЫы! …ЫыыыыЫыыыыы” – задергался мужик на Ирке и одновременно три ствола выбросили из себя три струи молочного цвета. Мы кончили. Наступила тишина.
Мужик на Ирке продолжал подёргивать ягодицами, второй чесал свои яйца, я ногой размазывал по полу капли спермы. Наконец, после минутной паузы, первый мужик привстал и с трудом вытащил своё орудие из сестры. Пизда слезла с его члена, как скатывается натянутый чулок с женской ножки и также обвисла растянутым кольцом вокруг зияющего отверстия, через которое можно было увидать далеко вглубь внутренние стенки влагалища. Мужик снова подсунул свой опадающий член к Иркиным губам и она устало, но послушно опять взяла в рот. Второй мужик тоже подлез к ним и она стала сосать сразу им двоим, держа один хуй рукой, а другой, поглаживая свою растерзанную промежность.
Через некоторое время она снова поставила им стволы. И снова наступила очередь второго. И снова у него была своя техника и тактика. Он вставил ей сразу резким движением. И такими же резкими движениями стал ебать её: резко вставляя весь член по самые яйца и сразу также весь вытаскивая его из пизды. И также резко и неожиданно он кончил, сильно прижавшись лобком к лобку, выгнувшись дугой и сказав только: ”Ууу-фф!”, а потом быстро слез и встал рядом со мной, поглаживая себя по жопе.
Опять произошла замена игрока и опять первый мужик лёг на мою сестру. На этот раз он мучал её долго. Силы были уже не те. Я утомился в ожидании. Другой мужик тоже переминался с ноги на ногу, но глаза его продолжали гореть, их взгляд метался по всей комнатушке, задерживаясь на ебущихся, и также, причем все чаще и чаще, он задерживался на мне. Мне был странен и непонятен этот взгляд. Я смутился и уже хотел одеться, как вдруг он взял меня за руку: ”Ты куда? Убежать хочешь? Сестра тут за двоих пашет, а ты холявишь? Ну-ка, пойдём!”, и он потащил меня в соседнюю комнатушку, где стоял старый диванчик. Посадив меня на него, он придвинулся ко мне и его член закачался на уровне моих глаз. ”Видал, как сестра делает, давай и ты так возьми за щёчку! Открывай ротик! Ну! Что смотришь!” И с каждым словом член его шевелился, напрягаясь и раздуваясь на моих глазах, постепенно высовывая свою голову с хищным оскалом-улыбкой. “Ну! Долго смотреть будешь! Отсоси у меня!” Я был в смятении. Я не знал. что делать. Я же всё-таки не баба. Как я могу сосать эту грязную, где только не побывавшую палку. “Да ты уснул что-ли!” – уже явно озлобляясь, захрипел он и, не выдержав, схватил меня рукой за челюсть, сдавил двумя крепкими пальцами с двух сторон и когда у меня уже не было сил сопротивляться, сунул в открывшийся рот свою залупу. Я мычал и пытался вытолкнуть её обратно, но он упорно совал и совал опять. Наконец, я сдался и стал тихонько облизывать его солёный мясистый шланг, двигающийся между моих губ и тыкающийся то в небо, то в щёку, то прижимающийся к миндалинам, перекрывая ход воздуха в мои лёгкие. Постепенно я приноровился и работал языком всё увереннее и увереннее, повторяя движения моей сестры. “Встань на пол, на колени!” - приказал он. - “Лижи мне ноги! Так! Теперь пососи! Лижи мне яйца! Так! Опять пососи!”. Он встал ко мне жопой и нагнулся. ”Полижи жопу! Так! Ещё! Ещё! Снова соси!”. Я покорно выполнял все его команды, старательно облизывая всё его волосатое тело, все его уголки. И в какой-то момент почувствовал, как его залупа вдруг стала раздуваться, раздуваться, она запульсировала, и мой рот наполнился жидкостью какого-то странного вкуса. Я постарался не проглотить её и выплюнул сразу, как только мне было позволено. Он отстал от меня и вышел.
Я прилёг на диване. Глядя куда-то в угол, я лежал и не думал ни о чём. Просто лежал и смотрел. Не знаю сколько времени так прошло.
Скрип закрывающейся двери пробудил меня от оцепенения. Мужики ушли. Наступила мертвая тишина. Наконец, я встал и прошёл в ту комнату. Ирка лежала на кровати с широко раскинутыми ногами и руками. Дырка её была вся красной и зияла ещё больше. Рот её тоже был открыт. Казалось, что она умерла. Но она дышала. Только спустя час она начала двигаться. Ещё через два мы наконец собрались и добрались до дома, когда уже стемнело. За все это время мы не произнесли ни слова. Родители ничего не заметили. Они отмечали какой-то очередной праздник, типа “Дня взятия Бастилии” и во всю квасили. Мы с облегчением уткнулись в свои подушки, с головой укрылись одеялами. Спать. Утро вечера мудреннее.
На следующий день Ирка заболела. Температура подскочила под сорок, она еле дышала. Тётка-врач сразу поставила диагноз – фуникулярная ангина. “В рот не надо брать, что ни попадя!” – сказала она, даже не догадываясь насколько она права. Ирку увезли в больницу. Тётка всегда была сторонницей стационарного лечения. Я остался дома с теткой и дядей.
(продолжение следует…)