=EroNica=
Гет
Шаг в сторону
Лето 1991 года
Ужасно, когда тебя будят посреди сна, на той самой стадии, когда организм наиболее глубоко и безмятежно погружен в негу, и когда возвращаться к реальности невероятно трудно и противно. Но его так настойчиво теребили за плечо, что проснуться пришлось. Пришлось прервать увлекательную речь Министра Магии, который как раз в этот самый момент вручал ему Орден Мерлина Первой степени за заслуги в сфере Всего На Свете, а перед этим самолично начищал его ботинки в присутствии Визенгамота в полном составе.
– Фред! Фред! Фред! – голос бубнил и бубнил его имя, до тех пор, пока он не перевернулся на спину и не собрался удушить разбудившего.
– Фред! Фред!
– Черт бы тебя… тебя бы… сучья матерь… Я сплю, Джинни!
– Фред, у меня болит живот.
– Джинни, я сплю, понимаешь.
– Она не понимает, – послышался голос Джорджа, не менее сонный, чем его собственный. Фред подкрутил винт в едва горевшей масляной лампе, и пятнышко света стало чуть шире.
– У меня болит живот, – повторила Джинни. При этом она прижимала обе руки к вышеупомянутому животу и кривила губы. Оба брата почти синхронно протерли глаза, зевнули и потянулись.
– Ну… ну иди к маме.
– Мама спит.
– А я не сплю?! – чересчур громко спросил злой, как мантикора, Фред, и Джордж тут же шикнул на него.
– Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Джордж, ты знаешь, что помогает от желудка? А ты, Джинни, не обжиралась бы так за ужином, не пришлось бы нас будить…
– У меня не желудок болит.
– А что? Ты же сказала – живот.
– Да, но… но… Болит внизу.
– Ляг лицом вниз и попробуй пукн… выпустить газы.
Джордж прыснул от смеха.
– Чего ты ржешь, удод? – рявкнул на него Фред.
Джордж пожал плечами.
– Я уже пробовала, – сказала Джинни, и в ее голосе послышались готовые вырваться на свободу слезы, – Я не могу, болит просто ужасненько… Фреееед, ну придумай что-нибудь…
– О Великий шотландец, ну за что мне это, – в другой ситуации Фред, может, и принялся бы шутить на этот счет, но сейчас он был чересчур сонный и рассерженный, – ладно, покажи, где болит.
Она надавила пальцами на самый низ живота. Джордж подошел и присел на кровать брата. Кровать жалобно скрипнула.
– Такая боль, просто кошмар. Как будто внутри меня сидит что-то с клешнями и то сжимает, то разжимает. Минуточку легко, отпускает, а потом снова как начнет сдавливать и все хуже, хуже, пока совсем не станет плохо… Бооооольноооо! – закончила она со всхлипом, и тут уж не выдержала – по ее щекам покатились слезы.
– Эй, эй, только реветь не надо, Джинни, – подал голос Джордж, – сядь-ка тут, – он бесцеременно подвинул брата с его же постели, тот не успел даже пискнуть.
– Может, маму разбудить? – предложил Фред и, взглянув своему близнецу в лицо, тут же от этой идеи отказался. Не надо маму. Молли поднимет панику, всех перебудит, всем растреплет нервы, не даст папе выспаться перед сменой, а потом их же с Джорджем во всем обвинит, когда обнаружится, что с Джинни все в порядке. Ведь с ней все в порядке? Это просто обычная боль, у кого не бывает…
Они уложили ревущую сестру в постель, Фред приподнял ее ночную рубашку и надавил на то место, которое она показала.
– Ай! – взвизгнула Джинни.
– Да тихо ты, Бога ради!
– А что ты давишь?! Больно!!!
– Чтобы газы вышли, глупая!
– Какие газы? Я уже сказала, что пробовала. Фред… ну может грелку, или… не знаю, заклинание ты какое-нибудь…
– Откуда я могу знать такое заклинание!
Джордж снова отодвинул его в сторону. Сердиться сил не было. Потом деловито осмотрел сестру:
– Может, у нее там и правда кто-то сидит… с клешнями…
– Не говори ерунды!
– А мало ли? Может, наслали…
– Кто, ну ты сам подумай?
– Или паразит какой.
– Глисты разве что.
Джинни глядела снизу вверх на перепалку братьев и тихонько хныкала.
– Фрееед… Джордж!
– Что еще?
– И еще болит… вот… ниже…
– Куда уж ниже? – развел руками Фред.
– Тут, – и Джинни робко указала на свои трусики.
– Что у тебя там болит? – брови Джорджа почти скрылись в челке, а глаза едва не выкатились на пол.
– Там. Дай… дай руку, я покажу.
Джордж безропотно протянул ладонь. Джинни ухватила ее, как спасительный канат, слегка приподняла хлопчатобумажную ткань трусиков и настойчиво толкнула его туда, сжав зубы; там было горячо и мокро.
– И что? – вопросил он; Фред беззвучно наблюдал за этим.
– Мне кажется, что это, с щупальцами… или клешнями… Оно сейчас оттуда вылезет. Отцепится от меня и вылезет снизу. Через… оттуда… откуда я писаю. А вдруг оно вывернет меня наизнанку?
Джордж слегка пошевелил пальцами. Джинни снова всхлипнула.
– Тсс, – приказал он. По необъяснимым причинам ему было приятно то, что он делал. Руке было тепло и мягко, и вытаскивать ее не хотелось. Фред бесконтрольно погладил мокрый лоб сестры, размазывая по нему капельки пота. Теперь он немного отошел, сон развеялся, и его охватило волнение. В основном волнение по поводу того, что сейчас они с братом сделают что-то не так, и мама им устроит взбучку. Но его маленькой сестре как будто стало легче: она смотрела в потолок, больше не морщилась и словно прислушивалась к своим ощущениям, пока Джордж аккуратно водил пальцами в горячих складках ее плоти. – Тут больно? – спросил он, слегка продвинув указательный палец вперед. Джинни еле заметно мотнула головой, – а тут? – он поднялся на сантиметр наверх, нащупал что-то круглое и потер. Джинни тихонько застонала.
– Сделай еще так, – прошептала она. Джордж послушался, с удивлением глядя на то, как сестра прикрыла глаза – уже явно не от боли. Ну слава тебе, кто б ты ни был, лишь бы ей полегче стало, и лишь бы она больше никого не разбудила. Он аккуратно потирал это место кончиками пальцев и скоро почувствовал, что руке очень мокро, но не убрал ее. Фред снова погладил ее по лбу, потом по щекам, и поцеловал в макушку.
– Кажется, ей лучше, – сказал он, наблюдая за действиями брата; тот кивнул, продолжая свое странное обезболивающее действие. Внезапно с Джинни произошло что-то странное – она распахнула глаза, метнулась из стороны в сторону, потом снова зажмурилась и странно запищала.
– При… приятно! – выдохнула она, схватила рот воздух и в следующую секунду как будто захлебнулась им, изогнулась дугой, тихонько вскрикнула и – затихла. Веки смежены, грудь вздымается мерно и ровно. Братья посидели еще полминуты, прежде чем поняли, что она спит. Аккуратно и как можно более бережно они перенесли Джинни в ее комнату, что напротив их, укрыли одеялом и, в смятении, ушли к себе. Оба молчали, и долго не могли уснуть.
Наконец Фред нарушил тишину. Даже не допустив мысли, что его брат может спать:
– Слушай, Джордж, а ты раньше… раньше трогал девчонку… там?
– Нет, – растерянно отозвался Джордж, – но она же… я хочу сказать, она ведь наша сестра. Это не считается.
– Не считается. А если ей еще раз будет больно, давай я попробую также сделать.
– Давай.
Наутро оба проснулись поздно и застали маму в панике носящейся по кухне. Она долго рылась в шкафчиках, и, наконец, выудила откуда-то моток бинта и вату.
– Кто-то заболел?– спросил Фред, потягиваясь.
Мама махнула на него рукой.
– Джинни нехорошо. Не вашего ума дело. Это женские дела.
Братья переглянулись и пожали плечами.
***
1 сентября на вокзале Джинни жалобно хлюпала носом, глядя как поезд медленно трогается.
– Не плачь, Джинни, мы пришлем тебе сову!
– Мы пришлем тебе много сов!
– Мы пришлем тебе сидение от унитаза!
– Джордж!
– Шучу, мам, просто шучу.
Их веселые лица скрылись из виду, и Джинни разревелась, уткнувшись маме в платье.
– Ну… ну, дорогая… – прошептала Молли, – ты на следующий год тоже поедешь в школу. Не спеши так.
~*~
Лето 1995 года
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Как хочется смахнуть челку со лба, она щекочется и умоляет – пошевелись!
– Джинни, не шевелись.
– Я пытаюсь, Дин. Еще долго?
– Не торопи. Дай хотя бы набросок закончить. Детали я потом доделаю…
– Мне еще чемодан собирать.
– Ты сама виновата. Ты попросила.
– Я не думала, что так долго!
Действительно, долго! Но зато теперь Дин напишет ее портрет. Ее портрет, пусть не маслом, но все же… Художники в салоне искусств в Косой Аллее тоже могут это сделать – написать тебя хоть на коне, хоть в царском одеянии. Но сдерут втридорога. А Дин сделает бесплатно. И с чувством. С чувством? Дин сосредоточенно скрипел грифелем, чуть-чуть высунув язык. Какой он милый и забавный. И талантливый. Хороший парень.
Джинни, пытаясь заставить себя погрузиться в некое подобие дремы с открытыми глазами, когда застываешь на месте и смотришь в одну точку (для художника это идеальное состояние его модели, если рассудить логично), сконцентрировалась на мыслях о насущном. Нет, не о том, что происходило сейчас в Большом Мире, а о своем насущном. Она в который раз задумалась над тем, насколько переросла сверстниц. Особенно в плане опыта общения с противоположным полом. Ни у одной из ее однокурсниц еще не было парня, и все их "романы" ограничивались глупым хихиканьем в присутствии объекта или без оного. Интересно, как среагирует Рон, когда узнает о самом факте того, что Майкл ушел от нее и о причине этого поступка. Хотя подходит ли здесь слово "ушел"? Джинни знала, хотя и не на собственном опыте, что настоящее расставание, инициированное одним из партнеров, приносит другому много горя… А если не приносит – то значит никто не виноват? Значит, просто все рассосалось само собой, и пришло время покончить с отношениями, пока они не превратились в обузу. Ведь так? Трудно судить о том, о чем прежде только читала в книгах и слышала от взрослых. Конечно, Рон будет рад. Хаха, а потом, узнав, что за ней ухаживает его же однокашник, снова взбесится. Как он предсказуем. И как порой коробит то, что он лезет в ее жизнь только тогда, когда ей либо грозит смертельная опасность, либо риск принять самостоятельное решение! То ли дело Фред и Джордж – никогда не знаешь, что они выкинут завтра и как среагируют на ее слово, дело, идею.
Рона самого порой надо оберегать, а не ждать защиты и подмоги от него… А близнецы… С того дня, когда близнецы, сами не ведая, что делают, помогли Джинни снять ее первую в жизни менструальную боль, она доверяла им больше, чем другим своим братьям, и всегда обращалась к ним за советом и помощью. В чем бы то ни было. У них появилась какая-то маленькая общая тайна, о которой они, может быть, и забыли почти, но именно она поддерживала их предельно доверительные отношения. Глупо? Но разве глупо, когда твои братья не лезут в твои личные дела, а приходят на помощь, лишь когда ты их попросишь?
Когда она попросила Фреда и Джорджа рассказать ей, что мальчикам больше всего нравится слышать, и что не оттолкнет их от девушки, они сказали. Когда потребовала научить целоваться, они вполне охотно согласились. Хотя пока опыт поцелуев не пригодился ей. Майкл предпочитал просто держать ее за руку, а однажды, когда она предприняла попытку поцеловать его, отпрянул и убежал. Что касается Дина, тот вообще не предпринимал никаких потуг добавить в это невинное ухаживание какие-то элементы физической близости. Дин вообще чертовски прямой человек. Сказал ей "ты мне нравишься, давай встречаться" – и Джинни согласилась. И была уверена, что если он чего-то захочет, он опять обратится к ней прямо: "Джинни, можно тебя поцеловать?".
– Джинни, глаза открой. И держи голову прямо!
Ага, она вспомнила, как близнецы учили ее целоваться, и невольно зажмурилась от удовольствия. Это было действительно приятно. Потому что никакой робости она не испытывала, только легкое детское любопытство. А первый опыт обычно портит страх что-то сделать не так. Или что с тобой что-то сделают не так.
– C чего хочешь начать? С японского поцелуя или с эскимосского?
– Это опять какие-то ваши штучки-дрючки? – скривилась Джинни, – запихнете мне в рот сырую рыбу или ноздрю оленя?
Фред и Джордж, ничуть не стесняясь, загоготали.
– Джордж, запомни это, идеи наша сестра выдает просто блестящие! – подмигнул брату Фред, – да нет же, глупая. Это просто разные виды поцелуев. Ну, есть еще французский, его мы оставим на потом.
С этими словами Фред с милой улыбкой клюнул ее носом в щеку, а потом потерся об ее нос.
Джинни захихикала.
– Это вот эскимосский. Они носами целуются, чтобы губы не примерзли!
– Нет, ты точно шутишь!
– Не шучу, серьезно, я читал! Так, а теперь закрой глаза и сомкни губы. Покажу японский.
Джинни повиновалась, вытянула шею и застыла, как суслик в позиции "что за…?".
Фред быстро наклонился и коснулся ее губ своими. Тепло, сухо и почти по-братски.
Это произошло так быстро, что она даже не успела прислушаться к своим эмоциям и понять, что такой поцелуй в ней вызывает.
– Нет, это все не то, – запротестовала она, – целуются не так.
– Целуются по-всякому! – возразил Джордж, отталкивая брата, – Так, а теперь позиция та же, только губы приоткрой. И глаза держи закрытыми!
Джордж действовал медленнее. Сначала она просто ощутила его теплое дыхание, потом влажный приоткрытый рот, а потом…
– Аааай! Фу!
Она отпрянула и сморщилась.
– Ну, ты чего?
– Что это было? Язык? Зачем ты пихаешь мне язык в рот?
Джордж вздохнул.
– Хорошо, попробуем без языка. Я двигаю губами, а ты пытаешься повторить эти движения.
– Ладно, – согласилась она и вновь прикрыла глаза.
На этот раз было не противно, но как-то… необычно. Когда Джорджу надоело ловить ее хаотично двигающиеся губы, он поймал ее за нижнюю и слегка прикусил зубами. Джинни еле слышно вздохнула.
– Нравится?
– Угу…
– Ты только так не торопись. Такое ощущение, как будто ты не целуешься со мной, а лопаешь подтекающее мороженое из вафельного рожка.
– Угу… – промычала Джинни и снова потянулась к брату.
– Что, еще?
– Угу.
– Так, а теперь попробуем с языком, – наблюдавший за действом Фред слегка ухмыльнулся, видя, как сестра скорчила рожицу, – да не бойся ты, будет приятно. Обещаю тебе язык в рот не запихивать! А так просто, чуть-чуть… В общем на этот раз губами можешь почти не двигать, а когда почувствуешь, что я просунул тебе в рот язык, сделай тоже самое, и… ну как бы это… встреть его своим языком!
– Что-что?
– Подвигай языком в такт моему. И чтобы они соприкасались.
– Угу.
– И прекрати угукать.
Было так приятно, что она не сразу заметила, как Фред подсел к ней сзади, обнял и принялся легонько тереться щекой об ее шею и волосы. Когда почувствовала – онемела. Хотелось, чтобы это вообще не прекращалось. И когда услышала чей-то стон, сначала не поняла, что это – ее собственный.
– Ну, вот и все, – заключил, отстраняясь, Джордж. Джинни сидела с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, – Эй, очнись, сестренка!
– А? Что? Ух…
– Вижу, понравилось.
– Угу… – только и смогла выдавить она.
– Я закончил, – сказал Дин удовлетворенно, и звук его голоса заставил Джинни вздрогнуть. Он смотрел требовательно и выжидающе – наверное, надеялся, что она тут же будет просить взглянуть на портрет хотя бы одним глазком. Но Джинни все еще была далеко отсюда в своих мыслях… Поэтому Дин фыркнул и развернул к ней лист сам. У девушки на рисунке была мечтательная полуулыбка и кокетливо прикрывающая один глаз челочка. Ах да, челка, теперь ее можно смахнуть.
– Здорово, Дин, правда здорово, – сказала она, разминая затекшие руки и ноги; сказала просто для галочки, ведь он явно ждал похвалы.
Похвала его вполне удовлетворила: он просиял.
– Вот доработаю чуть-чуть, и сможешь поставить в рамочку и повесить в комнате!
– Да. Спасибо, Дин, – улыбнулась Джинни и лениво клюнула его в щеку, – можно я уже пойду собирать чемодан?
– Конечно, иди.
Страшное ощущение – будто эта ночь для нее никогда не закончится. Она задохнется в своей постели, и такой ее и найдут – покрытой потом, с застывшей гримасой муки на лице, расцарапавшей себе грудь в тщетных попытках глотнуть свежего воздуха.
Успокойся, Джинни, это просто жара, а жара спадает. И ночь закончится… И до ее окончания все-таки удастся забыться сном… Хотя следом за ночью придет день, еще более душный и испепеляющий. Как будто природа знает, что сейчас происходит в их мире. Как будто передает их чувства и настроения. Жара, зной… Удушье. На их шеях сжимается рука с длинными крючковатыми пальцами, и Том хохочет, хохочет, хохочет…
Джинни помотала головой и отогнала кошмар. В который раз зачерпнула глиняной чашкой воды в бочонке в углу, упала на кровать и вылила воду на себя и простыню. Бессильно уронила руку, и чашка упала на пол и покатилась… Это только кажется, или вода испарилась моментально? Ее даже матрас не успел впитать.
Она искала в голове нейтральные мысли, на которые можно отвлечься. Но все, решительно все, было связано с этой ужасной жарой. Завтра утром мама будет злой, и всех отправит поливать огород… Рон будет говорить "уф – уф" как перегруженный яблоками ежик, и делать по три ходки в час на реку и обратно… Билл соберет длинные волосы не в хвостик, а в пучок на макушке, чтобы не потела шея, и будет поразительно напоминать своей прической профессора Макгонагалл… Бедные Фред и Джордж, теперь не покрасуются в своих пиджачках драконьей кожи…
Хлоп!
Ей было даже лень прикрываться. Так и осталась лежать плашмя, тяжело дыша, в трусиках и майке, короткой и старой, которую она носила еще пять лет назад. Она даже не посмотрела в сторону братьев.
– А, ну понятно, что это так шипит, – ухмыльнулся Фред.
– Это ты на себя воду опрокидываешь, – поддакнул Джордж, и поставил на стол одну из маминых кастрюль, из которой шел пар, – напрасно, не поможет. Чем более влажный воздух, тем труднее дышать. Если уж использовать воду, то с умом.
– Идите к черту, – промямлила Джинни, еле ворочая языком.
– Ты смотри, какая злая! Может, не будем ей помогать?
Она с трудом повернула голову в сторону близнецов. Одежду обоих составляли лишь закатанные пижамные штаны, которые так опасно низко держались на бедрах, что грозили соскользнуть.
– Помогать?
Какое хорошее слово – помогать. В устах братьев оно звучит еще более приятно.
– Отличная идея. Помогайте. А то я уже не могу встать. Я плавлюсь. А вы едва вспотели. Так что таскайте воду и опрокидывайте на меня, пока я не утону.
Близнецы захихикали.
– У нас есть идея получше.
– Только не говорите, что собираетесь колдовать. В моем присутствии сейчас нельзя. Могут засечь и подумать, что…
– А мы и не собирались, – подмигнул Джордж, – Тем более что охлаждающие чары сейчас работают не ахти как. Скорее всего, просто потому, что мы в них не практиковались в школе.
– Что там? – Джинни кивнула на принесенную ими кастрюлю. – И почему пар?
Близнецы одновременно запустили в нее руки и достали по горсти льда.
– Ну, держись, – и сделали по маленькому шажку в сторону кровати сестры.
– Эй, эй, ребята! Вы же… я же простужусь.
Но они не слушали. Фред, довольно хихикая, свалился на кровать и опрокинул ей на живот все кусочки льда, которые уместились в его ладонях, да еще и подоткнул несколько кусков под майку. Джинни взвизгнула, и он очень вовремя закрыл ей рот, правда, неплотно. Его рука все еще была мокрой и холодной, и Джинни разомкнула губы и облизала его пальцы.
Джордж раскинул лед по ее ногам и теперь растирал их; и ей на секунду действительно показалось, что вода, соприкасаясь с ее кожей, испаряется с громким шипением. Ведь показалось же?
Джинни закрыла глаза и больше не сопротивлялась. Какие же они замечательные, Фред и Джордж! Всегда помогают тогда, когда нужно, и так, как нужно…
Вот теперь простыня действительно промокла и, главное, стала прохладной. Нет больше ощущения, будто то, на чем она лежит, пропитано ее собственным потом, а не вылитой на тело водой.
– Хорошо, – промямлила Джинни…
Один из братьев настойчиво потянул ее за плечо.
– Что?
– Майку сними.
– Это обязательно?
– Ты чего, нас стесняешься? Что мы там не видели, Джинни? Твои прыщики на месте груди, что ли? Мы ж твои братья!
– Сам ты прыщик! У меня уже…
– Снимай, снимай, – махнул рукой Джордж и помог ей сесть. Она послушно сняла майку, отбросив стеснительность – а действительно, к чему стесняться? Они ее братья, а братьев, как и родителей, и врачей, стесняться не надо. Но на секунду ей показалось, что в их глазах мелькнуло что-то непонятное и незнакомое, когда они, как один, уставились на ее грудь, вопреки их утверждениям, уже округлившуюся и совершенно не похожую на прыщики.
Джордж подтащил к кровати кресло-качалку, упал в него, закатив глаза, уронил на себя несколько кусочков льда из той же благословенной кастрюли.
– Кайф…
Фред мягко надавил ей на плечо, вынуждая ее снова лечь.
– Что еще? – недовольно вопросила Джинни, – мне хватит.
– Тсс!– брат заговорщически подмигнул ей. Кресло между тем тихо скрипело, раскачиваясь туда-сюда… Джордж молча наблюдал. А Фред медленно, очень, ОЧЕНЬ медленно опускал руку с кусочком льда ей на грудь…
Когда она ощутила ледяную каплю на своем соске, удовольствие заставило ее выгнуться дугой.
-Тихо, Джинни, тихо, – снова попросил Фред. Его ладонь, а с ней и лед, описывала круги вокруг ее сосков, потом по прямой линии спускалась к уже успевшему высохнуть животу, сбегала вниз по дорожке тонких волос от пупка… Он наклонился совсем близко и подул. Джинни лихорадочно закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Когда этот кусочек льда растаял, брат взял следующий. А когда пришел конец и следующему…
– Что ты делаешь?!
– Ты уже везде холодная, а там еще горишь, – пожал плечами Фред, и снова попытался сдернуть с нее ветхие фланелевые трусики.
– Но…
– Что но?
– Ничего…
– Не стесняйся меня, я же…
– Правильно, мой брат. Давай, снимай, – и она приподняла бедра, чтобы помочь ему стянуть их побыстрее. Кресло качалось. Джордж смотрел широко раскрытыми глазами. Фред тяжело дышал. Почему он так тяжело дышит?
Теперь она лежала на постели совершенно голая и – удивительно – ей уже не было жарко. Только почему-то очень сильно билось сердце, просто выскакивало из груди. Она испугалась, что умрет от его разрыва, когда Фред слегка раздвинул ее ноги, и наклонился, держа наготове еще один кусочек льда. Кресло перестало скрипеть. Джордж скользнул к ней и накрыл ей рот рукой.
– Чтобы ты не взвизгнула, как в начале, – виновато объяснил он, а его близнец между тем, с видом врача, подносящего скальпель к брюшной полости больного, опустил орудие излечение прямо на… Джинни дернулась. О Господи! Джордж был так заворожен картиной в исполнении брата и сестры, что совершенно автоматически убрал руку и подвинулся ближе к Фреду, чтобы в неверном свете луны за окном и одной-единственной коптившей масляной лампы четко видеть все, что он делает. Еще секунда – и его рука переместилась Джинни на лобок. Она теперь не видела свои ноги, потому что спина Джорджа ей все перегородила. Она не видела, что они там делают. Но четко ощущала, что еще секунда – и она закричит. Вместо этого ее губы приоткрылись и испустили долгий и сладострастный стон.
– Что ты… что ты делаешь? – мелко дрожа, прошептала она.
Фред ответил неожиданно хрипло.
– Тебе нравится?
– Да! – это получилось чересчур громко.
– Тогда я…
Тонкие струйки воды побежали по внутренней стороне ее бедер. Джинни стонала. Господи, как хорошо.
– Я… он уже совсем маленький, сейчас растает, но я протолкнул его внутрь… тебе не больно? Там мой палец.
– Нет! То есть… нет, мне не больно, – поспешила уточнить она, чувствуя, что сладостное ощущение исчезает – Фред поспешил вывести из нее намоченный в ледяной воде палец, но услышав ее слова, тут же вставил обратно.
На секунду она подумала – ведь это неправильно! То, что он делает, неправильно! Брат не должен меня трогать так! Но… но ведь ей стало так легко и хорошо… К черту правила. Они просто помогают ей, потому что любят ее. Потому что они ее братья. И она им ужасно благодарна за это.
Фред, будто заставив себя, рывком отшатнулся от сестры, и она застонала от этой потери. Хотелось вскочить, притянуть его к себе поближе, чтобы он все это повторил… Но она ощутила себя настолько ослабленной, что не могла пошевелить и рукой.
– Тебе легче? – спросил он, слегка ошалело оглядывая ее.
– Да.
– Тогда мы…
– Не уходите!
– Мы должны, – видно было, чертовски хорошо видно, с какой неохотой это было произнесено, – Спокойной ночи.
Близнецы по очереди чмокнули ее в щеку и с легкими хлопками исчезли. Джинни жалобно всхлипнула, скривилась, и повернулась на бок – это с чего ей вдруг захотелось плакать? Но ощущение потери было так велико, что сил сдерживаться не было. Они что-то не довели до конца – и именно об этом истошно вопил ее организм, выталкивая из глаз горячие слезы и сотрясая ее тело мелкой дрожью. Выплакавшись, Джинни свернулась калачиком и уснула почти моментально.
– Я хочу трахнуть ее.
Джордж вздрогнул.
– Что ты сказал?
– Сказал – хочу трахнуть ее! – повторил Ли Джордан, заворачивая товар при помощи в равной степени и палочки, и рук.
Вокруг них носились зачарованные веера и обмахивали их почти с остервенением. Ли Джордан увлеченно рассказывал о своей новой пассии.
– А что тебя удивляет? Пчелки делают это, рыбки делают это. Джордж, не ты ли мне рассказывал не далее как пару месяцев назад, что не отказался бы трахнуть Патрицию Томпсон?
– Наша пташка-истеричка свалилась бы в обморок сразу после того, как он снял бы штаны! – смеясь, заявил Фред.
– Ну, разве что при виде мужского достоинства таких гигантских размеров, – притворно хорохорясь, принял вызов Джордж.
– Ах, братишка! – Фред смахнул воображаемую слезу. – Как жаль мне сообщать, что твой отросток невелик. Я же знаю, у меня такой же.
Джордж кинул в него оберточной бумагой.
– Заткнитесь вы оба, дайте мне рассказать!
Близнецы, как по команде, закатили глаза.
– Ли, если тебе так хочется переспать с ней, то зачем ты разглагольствуешь? Беги и действуй. Мы тебе даже отгул дадим. И выдадим премиальные, чтоб ты ей купил мороженого и прокатил на автобусе.
Ли отмахнулся от слишком близко подлетевшего веера.
– Вы думаете, это так быстро? Думаете, я приду, скажу – а давай трахнемся! – и она сразу скинет одежку?
– Нет, мы так не думаем.
Фред произнес это слишком серьезно, Джордж от неожиданности скосился на брата и поймал его взгляд. И все в нем прочел.
– Ну, вот и прекратите издеваться.
Кукушка в настенных часах провозгласила десять.
– Пора открываться.
Близнецы кивнули.
– Ну, я пошел.
И Ли, преследуемый одним из вееров, прошел из подсобки в помещение магазина. Не прошло и пары минут, как дверной звонок звякнул, проорал "Ай, каррамба!", следом за этим раздались смешки покупателей (этот зачарованный звонок всегда всех смешил) и начался очередной рабочий день.
Фред и Джордж молчали. Некоторое время был слышен только хруст сворачиваемой бумаги да их дыхание. Джордж нарушил тишину первым.
– То, что ты делал вчера ночью с Джинни, это…
– Заткнись.
– Дослушай сначала.
– В чем проблема?
– Ни в чем.
– Тогда зачем начинаешь?
– Затем. Я должен был бы чувствовать себя иначе. Нарушителем, что ли. Это ведь не преступать правила школы и не издеваться над детишками с помощью тянучек язык-в-ярд. Это… Совсем другое. Но я не чувствую себя нарушителем.
– А кем ты себя чувствуешь? – Фред отложил бумагу.
– Когда ты… делал это с ней… со льдом… Я хотел наклониться и поцеловать ее там. Я хочу ее. Это неправильно.
– Почему?
– Она наша сестра.
– Ну и что.
– Это неправильно.
– Почему?
– Я только что сказал!
– И я сказал – ну и что! Чего ты еще хочешь услышать? "Да, Джордж, это неправильно!" Я ведь тоже не каменный. Знаешь, каких усилий мне стоило, когда я вставил в нее палец, не стащить с себя брюки и не…
– Знаю.
– Ну вот видишь.
– Как думаешь, она понимает все? Или думает, что это просто забавная игра?
– Я даже боюсь предположить.
Снова пауза.
– Но если бы Джинни понимала и при этом не хотела, она бы сопротивлялась… – на этот раз паузу ее нарушил Фред.
– Думаешь? Она нам доверяет. Я бы ей тоже доверял. Даже в таком… случае.
– То есть, если бы она пришла к тебе в комнату с полной кастрюлей льда, стащила бы с тебя… всё, и начала бы по тебе этим льдом… елозить, ты бы…
– А ты вообще уверен, что Джинни знает, что такое секс? Если она просила нас научить ее целоваться, то об этой части взаимоотношений она осведомлена. Но вот ты думаешь, она знает, как занимаются сексом?
– Не уверен. Ей никто ничего подобного не рассказывал. Разве что вычитала где, или наслушалась чьей-то болтовни.
– И я не уверен. А если бы она попросила?
– Что? – глупо переспросил Джордж, и моментально осознал свою глупость.
– Не объяснить, нет. Показать. Как тогда, год назад, с поцелуями. Ты бы…
Джордж громко сглотнул.
– Я даже боюсь предположить.
Джинни, визжа и хрюкая, как поросенок, плескалась в чугунной ванне во дворе. Рядом, в небольшом загончике, ей вторили настоящие живые поросята. А в саду, передразнивая их, издавали странные звуки гномы, высовывая свои маленькие картофельнообразные головы из норок. Чинно наступая на гномов, прошествовали два белоснежных гуся и курица-пеструшка.
– Иногда мне кажется, что я живу в зоопарке. – Саркастично отметил Джордж, наблюдая за этим от калитки.
– И слава Мерлину, что нам позволили вернуться в наш зоопарк. Шевелись, братишка.
Но Джордж не двигался с места. Он завороженно смотрел на сестру.
– Обычно она надевает майку, когда купается во дворе.
Фред застыл, тоже заметив, что она голая. Джинни, как будто нарочно дразня их, наполовину высунулась из воды и, повернувшись к ним спиной, намыливала себе плечи мочалкой. Джордж решительно двинулся к ней, на ходу отбросив в сторону пакет с продуктами.
– Эй! Ты куда!
Джордж опустился на колени перед ванной.
– Дай, – сказал он, и протянул руку за мочалкой. Джинни безропотно отдала.
– Увидят же! – пробубнил Фред под нос, но двинулся за братом, который уже вовсю намыливал ей спину. Сначала она сидела ровно, а потом прикрыла глаза и выгнулась, как кошка. Потом оперлась на руки. Почти встала на четвереньки. Фред завороженно смотрел на ее приоткрытый рот, съежившиеся от прохладной воды соски, с которых капала мыльная пена. Между тем рука его брата-близнеца, ходя по кругу, спускалась по ее спине все ниже, ниже…
Из дома раздался громоподобный голос мамы.
– Фред! Джордж! Вы уже тут? Мойте руки и идите ужинать!
– Да мама, сейчас идем! – совершенно непонятно, как Фреду удалось совладать с собой, но он ответил ровно и уверенно, потом вскочил и, подобрав оброненный братом пакет, решительно двинулся к дому. Джордж хотел было пойти следом, но Джинни ухватила его за руку.
– Что? – обернулся он.
– Нет, ничего… – и неохотно отпустила.
А если бы она действительно решилась? Что если бы сама попросила – если ночью будет душно, приходите ко мне снова. Со льдом. Или без него… Просто приходите… будьте со мной. Но они не придут, потому что она не решилась попросить. Они приходят, только когда ей нужна помощь. А в чем ей нужна помощь сейчас? С ней происходит что-то странное, она становится мокрая между ног, когда вспоминает о том, что произошло ночью, и ей кажется, что только они смогут ей помочь и остановить это томление. Что это, черт подери? Что они с ней сделали? И почему так хочется, чтобы они к ней прикоснулись? Раньше ей было достаточно просто видеть их, а в момент горя или радости – просто обнимать. Теперь ей хочется чего-то другого. Она не чувствовала такого ни по отношению к Майклу, ни к Дину. Ни тем более к Гарри. Никогда. Ни к кому. И самое страшное… она понимала краешком сознания, что это такое, потому что одно из многих испытываемых ею желаний было желание поцеловать. Впиться губами, выпить до последней капли, сожрать. И чтобы они целовали ее. Не только в губы. Везде. Всюду.
Господи, что это?!
– Привет, чудо!
Это, а также грохот свалившейся в коридоре вешалки для шляп, заставило Джинни обернуться от кухонной раковины, в которой она мыла посуду, с улыбкой от уха до уха.
– Тонкс!!! Ура!
– Джинни, веди себя прилично! – одернула ее мать.
– Да брось, Молли! – махнула рукой Тонкс и шумно чмокнула Джинни в щеку. Та захихикала.
– Это называется художественный смачный! – объявила Нимфадора и еще раз с ужасно громким всасывающим звуком поцеловала девочку.
– Вижу, ты в хорошем настроении. Здоровье в порядке?
– Как новенькая. Есть чего-нибудь холодненького попить? Иначе, пока я буду рассказывать тебе новости, расплавлюсь.
– Черничный сок, – кивнула Молли. – Фред и Джордж уже который день делают лед, так что добавлю пару кусочков, очень освежающе…
– Вот и здорово, – Тонкс с грохотом упала на стул и поправила растрепавшиеся волосы. Сегодня они были рыжими.
– Тебе идет, – сказала Джинни.
– Ну до Уизли мне даже в таком виде еще далеко. Примерно полмиллиона веснушек.
Джинни колебалась недолго. Во-первых, она давно искала повода поговорить, а кто, как ни Тонкс, опытная, но молодая и понимающая женщина, подходил для этого лучше, во-вторых, было видно, что она в отличном расположении духа, а значит, нет риска того, что не поймет или засмеет… Пока мама возилась в кладовке, она ухватила гостью за руку, и заговорщически прошептала:
– А ты потом ко мне в комнату зайдешь? Поговорить хотела.
– Охохонюшки! О мальчиках? – она подмигнула и обеими руками потрепала Джинни за уши, – ну?
– Угу.
– Не вопрос! Только, – тут она посерьезнела, – сначала поговорю с твоей мамой… У меня для нее небольшое поручение от Дамблдора.
Ждать пришлось недолго. Развеселая Тонкс без стука ввалилась в келью Джинни. Подумать только, промелькнуло в голове у последней, посмотришь на нее – так никогда не подумаешь, что она мракоборец… Кажется – такая же как я.
Именно это и вызывало такое доверие.
– Ну давай рассказывай, – нетерпеливо дернула ее за рукав Тонкс. – Что сумею – насоветую.
С этими словами она скривила лицо от усилий, и превратила свой нос в поросячье рыльце. Джинни рассмеялась.
– Если будешь меня смешить – я ничего не смогу рассказать!
– Ладно, ладно.
Рыльце снова стало прежним изящным носиком.
– Ну…
– Ну? Я ж тебя вроде не смешу…
– Ну я даже не знаю…
– Джинни, чего такое? Влюбилась?
– Да… нет. Я про другое хотела поговорить.
Тонкс вздохнула.
– Сейчас я проявлю удивительное для себя понимание ситуации. Ты испытываешь сексуальное влечение и не знаешь, что с этим делать.
Джинни ахнула от удивления и почувствовала, как краснеет на глазах у ухмыляющейся Тонкс.
– Угадала?
– Нимфадора, слушай…
– Арррг, не называй меня Нимфадора! Неужели до сих пор мы не научились нашим детям объяснять, как мы делаем себе подобных? В маггловских школах этому целый предмет посвящен. А маги вас потчуют сказками про аистов да капусту.
– Ну… я знаю кое-что, – сказала Джинни робко.
– Чего знаешь?
– Что аисты и капуста тут не при чем.
– Совершенно не при чем. Только Джинни… не рано ли тебе? Хочешь, пришлю тебе зелье, чтобы ты на год стала фригидной?
– Что такое "фригидной"?
– Чтобы тебе не хотелось заниматься сексом!!!
Джинни покраснела еще гуще.
– Я надеюсь, ты еще не… – с подозрением спросила Тонкс.
– НЕТ!
– Вот и хорошо. Рановато еще.
– А когда будет не рановато?
– Когда поймешь всю ответственность. Секс – это не просто удовольствие, это… – Тонкс наморщила нос.
– Что?
– Знаешь что, пришлю тебе книжку. Или лучше две. Какую-нибудь маггловскую энциклопедию и колдовское руководство… С рецептами и всем таким. Читай и просвещайся. Уверена, что зелье не надо?
– Нет.
– Как хочешь. Рада, что ты мне доверяешь…
– Только ты…
– Ничего никому не скажу, – заверила Тонкс и потрепала Джинни по волосам.
Сова принесла брошюрки уже через час после того, как Тонкс покинула их дом.
На один вопрос она не ответила, да и не могла бы ответить даже с помощью этих книг – почему Джинни испытывает влечение к собственным братьям.
Ей всегда казалось, что братья – это личности, табуированные для того, чтобы испытывать к ним нечто плотское. Вот чего она не понимала – почему именно они? Почему не один из десятков других особ мужского пола, окружавших ее? И, самое главное, она не видела в этих желаниях ничего противоестественного и не старалась их подавить… ей просто было интересно.
В эту ночь жара отступила, но все равно было душно. Однако это не внушало опасений: то была типичная духота перед наступлением грозы. Молния уже один раз сверкнула где-то далеко за бескрайними полями, но грома слышно не было… Когда пойдет дождь, воздух станет свежим и прохладным. И не останется больше ощущения, что он оседает на потной коже миллионами серых пылинок.
Джинни опустилась на постель, не чувствуя себя сонной. Сняла с себя все, включая белье. Вытянула руки вдоль тела. Уставилась в потолок. И на этот раз придется лежать так очень долго, прежде чем долгожданный сон накроет ее и спасет от всего – мыслей, опасений, желаний.
Желаний… Сейчас, как ни разу ранее за прошедший день, она почувствовала собственное возбуждение. Всего 24 часа назад на этом самом месте были ее братья и…
Джинни колебалась недолго. Бережно проведя рукой по своему загорелому бедру, она приблизила пальцы к тому месту, где Фред вчера трогал ее. А до этого – Джордж, много лет назад. Она никогда не мастурбировала. В школе, когда ты ни на минуту не остаешься одна, это невозможно. Дома ей даже не хотелось – мешала мысль, что внизу родители, а в соседних комнатах – братья. Теперь ей это не мешает…
Она втянула воздух ртом, когда пальцы достигли цели и погрузились в разгоряченную плоть. Тут же прикусила нижнюю губу, чтобы ее не услышали. Сначала ладонь двигалась хаотично, неумело, но постепенно было найдено и нужное место, и нужный ритм… Наслаждаясь новыми ощущениями, она не услышала, как скрипнула дверь, и не увидела две жадно следящие за ней пары глаз. Совершенно не засекла момент, когда обладатели этих глаз, не в силах больше наблюдать за ней, проникли в комнату и приблизились к ее постели.
Очнулась только когда Джордж резко отвел ее руку в сторону и алчно, издав звук, похожий на звериный рык, накрыл губами то место, где только что танцевали ее пальцы. Очнулась и не успела даже вскрикнуть от неожиданности.
На стене мерно звякнули часы с маятником, возвестив о том, что наступила полночь. За окном грянули первые раскаты грома.
Фред молча и бесшумно запер дверь за собой…
Есть в жизни каждого из нас некие аспекты, которые можно охарактеризовать, как прямые линии без поворотов. Всегда одно и то же. Привычно и стандартно. Нормально и "как у всех". То, что мы чистим зубы каждый день. Едим и пьем. То, что мы любим наших родителей. То, что мы любим наших братьев просто потому, что они наши братья. И любим мы их как братьев.
Это изгиб в прямой линии. Это отступление от нее на шаг. Это неправильно. И это… волшебно.
– Джинни, передай картошку.
Тишина.
– Передай картошку, пожалуйста!!!
…
– Джинни, ты здесь или где?
Рон смотрит, как на идиотку, и сам тянется за миской с пюре. Рон вожделеет еду. Других привязанностей у него нет. Еда – это его любовь, страсть и главное хобби. Будь у него возможность, он бы женился на еде, и жил с ней долго и счастливо.
– А? Что? Рон, что ты сказал?
Трудно контролировать ситуацию, когда мысли все еще *там* и когда те, что перевернули твой мир прошлой ночью и превратили прямую линию в зигзаг, сидят напротив и смотрят на тебя. И в их глазах ты видишь свое отражение. Отражение своих чувств. Точь-в-точь. Неужели никто больше этого не заметит? Вот Джордж отпивает чай, слизывает джем с ложки. И смотрит в глаза. Вчера его взгляд был таким же, но вместо варенья была его сестра. Фред запускает пальцы в соусницу, чтобы достать маслину. Господи, как она стонала вчера, когда он точно также вставлял пальцы в нее. Сначала один, потом сразу два… И они ласкали ее одновременно, один языком, другой – руками, пока она не начала умолять "Пожалуйста!"… И надо ли было объяснять, о чем она просит? Единственным словом, произнесенным ими за всю ночь, было ее имя… Только ее имя. В экстатической лихорадке, покрытые капельками пота, с бешено стучащей в висках кровью… Под гром и стук капель дождя… Джинни… Джинни!
– Джинни, ты бледная. Ты в порядке?
– Да, мама.
"Да, мама. Я в порядке. Но у меня чертовски сильно болит между ног. Вчера ночью, когда меня держали две пары сильных мужских рук, когда я металась от удовольствия с закрытыми глазами, и точно не знала, кто из них сейчас внутри, а кто пожирает мою плоть ртом; чьи руки бродят по бедрам и груди и кто из них настойчиво переворачивает на живот и наклоняется, чтобы сзади проткнуть лоно, как протыкают копьем; кого из них лихорадочно звать по имени, благодаря за очередную волну оргазма, сотрясающую тело, хотя пару минут назад казалось, что больше уже невозможно, и вместо этого приходится повторять просто "люблю люблю люблю", – вчера я не чувствовала никакой боли… Я в порядке, мама. Но у меня до крови искусаны губы – и мной, когда в меня, мокрую, как болото, входили в первый раз, медленно и осторожно, и ими, когда они пытались, целуя меня, сдержать крики, и хватали воздух ртом, словно рыбы, выброшенные на берег.
Мама, наверное, я убью себя, если ты узнаешь, что произошло.
А они? Они надели рубашки с длинными рукавами, несмотря на жару, чтобы ты не заметила, как исцарапаны их предплечья. Наверное, они не нашли бы в себе сил, чтобы соврать, мол, напоролись на особо злобную кошку, мама. Я не кошка и я не злобная. Просто я боялась кричать. И почти так же сильно я боялась, что они уйдут и бросят меня одну в горячей постели. Но они обнимали меня, пока я не уснула. А это было уже перед рассветом".
Так ничего толком и не съев на ужин, Джинни убежала к себе. Она вообще не могла есть. Не могла спать. Читать. Ничем не могла отвлечься. Мысли все время были об одном и том же. И совесть мучила только в начале. Потом осталось лишь одно – я хочу этого снова. Сегодня, завтра, всегда.
– Мы заметили, что ты как будто напугана… – тихо сказал Джордж, заходя в комнату.
– И мы подумали… – продолжил Фред, прикрывая дверь.
– Вдруг ты сожалеешь?
– Прости нас.
Джинни посмотрела на братьев затуманенным взглядом. Вскочила. Бросилась к ним. Обеими руками притянула их к себе. Фред и Джордж, ничего не говоря, прижались к ней с двух сторон, так сильно, что у нее перехватило дыхание. Джинни ощутила, что оба возбуждены до предела, и оба сразу потеряли контроль над руками, с ходу отправившимися в путешествие по ее обтянутому легким платьем телу.
– Так значит…
Вот оно… недавнее, но так быстро ставшее мутным, воспоминание мелькнуло как молния и воплотилось в жизнь. Снова. Как она могла забыть всего за 10 часов, как сводят с ума их прикосновения… Ладонь поползла по ее бедру и приподняла подол. Губы легко, словно крылья бабочки, скользнули по шее.
– Сладкая…– нет смысла думать, кто из них это прошептал. Их мысли едины, их желания едины. "И я люблю их"
– Сладкая маленькая сестричка…
"И неважно, кто они мне. Я люблю их".
– Так значит, ты не в обиде?
– Нет, – шепотом, прикрыв глаза. Как хочется замурлыкать.
– И тебе понравилось?
– Да…
– Нам тоже… И знаешь что? Мы себе места не находим.
– И не можем работать.
– Есть и пить.
Ладони ходят по бедрам, описывая круги. Она невольно выгибается, чтобы прижаться к одному из них попкой, а другого притягивает к себе руками ближе – хотя, казалось бы, ближе невозможно. Еще немного – и они больше не смогут сдерживаться, несмотря на то, что солнце не село, а в доме кипит жизнь.
– Джинни, дорогая, ты у себя?
О Боже. Они резко отпрянули друг от друга. Мама. И о чем они думали?
Братья, не проронив больше ни слова, исчезают с легкими хлопками. И Молли застает в комнате лишь свою дочь, растрепанную и красную от возбуждения.
– Джинни? Ты точно в порядке?
– Я…. Мам, у меня болит голова, я лягу пораньше.
– Мне кажется, у тебя жар. Давай принесу тебе перечной настойки. Или сделаю компресс.
Мама проводит шершавыми пальцами по ее лбу, хмурится и кривит губы.
– Нет у меня жара.
– Ты ничего не ела за ужином. Тебя не тошнит?
– Мама, я в порядке.
– Ну, хорошо, хорошо! Тогда просто приляг.
– О чем я и говорю…
Наконец, она ушла… Джинни легла и начала считать минуты. Вот сейчас, сейчас раздастся хлопок и они появятся… Сейчас… За окном стемнело; глядя в потрескавшийся потолок, она поняла, что они испугались, они не придут.
А без них теперь не заснуть.
Решалась она недолго. Босиком прошлась до двери, прислушалась – есть ли кто, и выскользнула наружу. Из их комнаты – ни звука. Если их нет, она просто подождет там. Но они есть. Оба лежат в своих постелях, и, очевидно, спят. Ну разумеется, она ведь встала позже полудня. А они поднялись в восемь и ушли на работу. Сколько у них было времени, чтобы поспать? Два часа, три? Но это не важно, и она не смогла заставить себя сдержаться, когда, миновав сладко посапывающего в позе эмбриона Джорджа, подошла к постели Фреда, стоящей дальше от двери. Он раскинулся на спине, одну руку подложил под голову, другую вытянул. Одеяло почти целиком соскользнуло на пол, его безволосая накачанная грудь полностью открыта глазам. Джинни тихо вздохнула и опустилась перед ним на колени. Ведь ничего не случится, если она просто прикоснется… Прикоснулась. Пальцы пробежались по груди, спустились вниз и с любопытством отодвинули одеяло. На нем ничего не было. Ни белья, ни пижамы. Он спал абсолютно голый. И пока робкие прикосновения сестры не заставили его проснуться, но одна часть тела реагировала даже во сне. Джинни с интересом провела пальчиками по восставшему органу. Сжала его в ладони, с интересом прислушиваясь к своим ощущениям. Какой он мягкий и нежный, словно бархат, и в то же время твердый, как камень. Ведь ничего страшного не случится, если она его поцелует? Наверное, так приятно ощущать его на губах…
Наклонившись, она лизнула рубиновый кончик. Брат не шелохнулся. Джинни обхватила его губами, пощекотала языком. Фред застонал во сне – да, он все еще спит, нет никаких сомнений. Осмелев, она взяла его в рот так глубоко, как только могла. И тут же вздрогнула от неожиданности, когда почувствовала на своем бедре прикосновение, нежное, словно дуновение ветерка. Джинни оторвалась от Фреда и резко обернулась. Джордж.
Как ему удалось подкрасться так неслышно? Он стоял на корточках и самозабвенно гладил ноги сестры, все выше приподнимая подол платья с каждым движениям. На его губах застыла ехидная ухмылка – это было очень хорошо видно даже при таком скудном свете.
– Продолжай, – прошептал он, – Ты что-то делала сейчас… Продолжай это, не отвлекайся на меня.
Она послушалась и снова обратила все свое внимание на Фреда.
– Вот так, – наставлял ее Джордж, шепча на ухо, – Молодец, моя маленькая сестричка… Он нежно отодвинул ее трусики в сторону и принялся поглаживать ее разгоряченную плоть кончиками пальцев. Джинни застонала и выгнулась, не прерывая своего занятия. На ее голову легла ладонь. Фред проснулся. Краем глаза она увидела, как он резко распахнул веки, ошарашенно оглядел ее и брата, но, оценив положение с завидной быстротой, расслабился.
– Вы…
Не закончив фразу, Фред застонал и откинул голову на подушку.
– О Господи…
Это продолжалось несколько минут. Джордж ласкал свою сестру сзади, с удовлетворением слушая ее тихие стоны, Фред дрожал всем телом, запустив руки ей в волосы, Джинни, избавившись от последних капель стыда, вылизывала его, как сладкий леденец. Продолжалось, пока Фред не отстранил ее резким и отчасти даже грубым движением.
– Наша очередь, – сказал он неожиданно хриплым голосом и, схватив Джинни за талию, опрокинул ее на постель.
Теперь все повторится. Именно этого ей и хотелось больше всего.
Джинни отмокала под складным летним душем в дальнем углу сада и дулась. Теперь только мысленно. Полчаса назад Фред и Джордж с диким гоготом и улюлюканьем, пока она спокойно обезгномливала огород, шарахнули по ней кишечно-опорожнительным заклятьем Ракплуга. Так что ей пришлось провести в туалете четверть часа (а перед этим она добежала туда со скоростью, не доступной гномам при улепетывании от нее), горько сожалея о том, что не может ни ответить им тем же, потому что еще не умеет, ни влить в них по двухлитровой клизме, пока они спят, потому что, как она знала теперь, сон у близнецов весьма чуткий.
Последние дни они были так ласковы и обходительны с ней днем – на кой черт им понадобилось опять шалопайничать? Видимо, до того соскучились по старому, что не выдержали. Неужели им мало того, что они поставили свои шутки на поток и теперь благодаря этому у них каждый день на ужин что-то вкусное, а мама хвастается своими новыми кухонными принадлежностями и серебряными зачарованными спицами, которые ей подарили новоиспеченные бизнесмены, и, наконец, перестала сердиться на них?
– Джинни, не дуйся.
За мутной клеенчатой занавеской в сумерках вырисовался один из близнецов.
– Джинни, мы не для того, чтобы пошутить...
Она дулась. Дулась и молчала.
– Эй, хомяк! Выплюнь запасы! – засмеялся Фред, пытаясь отодвинуть занавеску. Джинни с размаху шлепнула его по руке.
– Ну как хочешь… И прячь свои книги получше, потому что "Камасутра" – это не то, что мама должна увидеть у тебя в спальне под подушкой.
Джинни рывком сдвинула клеенку, едва не сорвав ее с петель.
– Что?!
– Книжка. У тебя из-под подушки торчали две брошюрки. Эта и еще справочник Мертольда Абрахамера. Мы его на шестом курсе всем классом под партами читали… Откуда они у тебя? Вполне явственно видны, прямо когда заходишь в комнату, – объяснил Джордж, подходя.
– Тонкс прислала, – сказала Джинни, уже позабывшая о своей обиде, заматываясь в полотенце.
Близнецы переглянулись.
– Тонкс?!
– Да. Только… не говорите никому.
– Издеваешься! – осклабился Фред, – ни слова. Но зачем?!
– Чтобы… чтобы я все знала.
Они снова многозначительно переглянулись.
– И что?
– Ну… теперь я и так немало знаю, разве нет? Но Тонкс не хотела, чтобы я… ну…
– Занималась любовью? – приподняв бровь, спросил Джордж с легкой ухмылкой.
– Ну да.
– Ах, сестричка…
– Что? Кстати, не думайте, что я забыла вам Ракплугово заклятье! – Фред и Джордж расплылись в львино-сметанных улыбках, – Вот как-нибудь научусь и нашлю на вас мочегонную порчу Левона Фипита! – близнецы улыбнулись еще шире, – И что вы улыбаетесь вообще? Не верите, да?!
– Ты придешь или нам придти? – спросил Фред, как будто проигнорировав ее вопрос.
Она молчала, изображая – уже только изображая – обиду. На них невозможно сердиться долго, особенно когда они так смотрят.
– Приходи… И поскорее. Мама уже легла спать, а папа и Билл в ночной смене. Мы приготовили для тебя сюрприз… Может быть, он тебе понравится… – подмигнул Джордж.
– Не думайте, что я так легко забуду Ракплуга! – фыркнула Джинни.
– Забудешь, милая… – прошептал ей на ухо Фред, и нежно поцеловал в обнаженное плечо, – когда узнаешь, что за сюрприз.
Джинни устала думать, что близнецы ей приготовили. За те полчаса, пока она ждала, что Рон уляжется спать, она перебрала все возможные варианты. Учитывая то, что ее братья, как никто другой, отличаются оригинальностью, наверняка все ее догадки были ошибочными. Но на кой черт надо было насылать на нее Ракплугово заклятье, а потом говорить, что так было надо?!
Дрожа от любопытства, она вошла в их спальню и заперла дверь за собой.
Близнецы ждали ее: один – сидя на подоконнике и грея руки об свечу, другой – развалившись на постели и листая ее книгу. Ее книгу! Ту самую, которую прислала Тонкс!
– Фред, отдай сейчас же!
– Не волнуйся так, сестренка, я не помну. Чертовски интересно. Ну и сластолюбцы эти индусы. И вообще – куда Тонкс смотрела, когда присылала тебе это? Надо было вместо этой "Камасутры" обычный маггловский справочник по венерическим заболеваниям. С картинками. Я такой видел как-то в книжном магглов. В Лондоне. Меня чуть кандрашка не хватила, пока картинки смотрел.
– Не ходи вокруг да около, – Джинни встала в "позу сахарницы" – руки в боки, лицо насуплено, – где мой сюрприз?
– Какая нетерпеливая, а, Джордж?
– И не говори. Может быть, отшлепать ее? – с этими словами он расстегнул брюки и вытащил из них ремень. Джинни с ужасом следила за его действиями; Джордж, заметив это, рассмеялся. – Я не собираюсь тебя бить, глупышка. Как я могу тебя обидеть? Я просто раздеваюсь.
Фред откинул одеяло. Абсолютно голый. Скоро в "костюме Адама" остался и Джордж, и оба принялись ее раздевать с ехидными ухмылками на лицах. Она сопротивлялась, но слабо. Для вида.
Джордж лег на спину и поманил ее к себе.
– Иди…
Джинни непонимающе уставилась на него.
– Чего ты ждешь? Иди ко мне.
Она нерешительно подошла. Брат настойчиво потянул ее на себя и прошептал еле слышно:
– Сядь сверху… Так, чтобы моя голова была у тебя между ног.
– Но я…
– Не бойся.
Фред легонько подтолкнул ее в спину. Она послушалась, сгорая от стыда. Теперь восставший член брата был прямо перед ее глазами. Джинни тихо вздохнула, почувствовав, как Джордж коснулся ее языком. Сначала нежно и аккуратно, потом, словно осмелев, язык неистово затанцевал между ее ног.
Фред встал на колени у кровати и приблизил губы к ее рту.
– Мы кое-что хотим попробовать … Если тебе будет больно, обещай сказать нам.
Джинни кивнула, тихо постанывая. Да, пожалуйста, делайте со мной что угодно!
Но "что угодно" показалось слишком смелым, когда брат провел пальцем по ее попке и притронулся к девственному отверстию…
– Я хочу сюда, – сказал он, сладко улыбаясь.
Джинни дернулась, пытаясь вскочить, но Джордж крепко ухватил ее за бедра руками и заработал языком еще сильнее. Она теряла желание сопротивляться…
– Пожалуйста, не бойся – попросил брат, – Это может понравиться тебе. Но если не понравится – я прекращу.
– Так вот зачем… – процедила она сквозь зубы, превозмогая желание отдаться удовольствию и бесконтрольно стонать, – вот зачем Ракплугово заклятье… Бесстыжий…
Фред хитро подмигнул ей и забрался на кровать позади нее. Джинни беспокойно завертела головой: она не видела толком, что делает брат, заметила только, что он что-то достал из-под подушки, и в следующую секунду круговыми движениями размазал это что-то по ее анальному отверстию, пальцами распространяя приятную прохладу. А потом один из пальцев проник внутрь. Джинни захныкала.
– Больно?
Она не ответила. Если скажет, что больно, то он не будет продолжать, а ей хотелось, о Боги, какое бесстыдство, ей хотелось попробовать!
– Я попробую войти, – сказал Фред как-то виновато и, вытащив палец, приставил к маленькой дырочке свой твердый, как камень, член. Надавил. Джинни всхлипнула.
Поначалу закрытое совсем плотно, тугое отверстие теперь поддалось и раскрылось ему навстречу, словно бутон цветка. Фред погрузился в нее совсем чуть-чуть, на сантиметр.
– Тебе не больно? – переспросил он.
Она прислушалась к себе. Немного неприятно, непривычно, но – нет, не больно.
– Глубже, – бесстыдно попросила она, и брат повиновался. Сначала еще немного, потом еще…
– У меня такое ощущение, что меня туда затягивает… – прошептал он, срываясь на хрип, и одним последним и резким движением погрузился в нее полностью, до самых яичек. Если бы ни рука, которой Джинни предусмотрительно закрыла себе рот, ее крик услышали бы во всех уголках Норы. Между тем язык Джорджа, ласкавший ее мокрую плоть, не останавливался ни на секунду. Он лизал ее, теребил ртом, кусал, но в экстазе она даже не чувствовала терзавших ее зубов. Еще капельку, еще немного, и она… Но вместо стонов экстаза Джинни испустила вздох разочарования. Джордж остановился. Выскользнул из-под нее, перевернулся, и снова оказался под ней, но теперь лицом к лицу с ней.
– Почему ты… почему ты…
– Прости, – Джордж поцеловал ее в подбородок, – я не мог больше терпеть. Я тоже хочу внутрь тебя…
Обхватив бедра сестры ладонями, он потянул ее на себя. И ее осенило – вот что они хотят сделать! Они хотят ее одновременно!
Не дав ей додумать эту волнующую мысль, Джордж медленно и нежно проник туда, где до этого они с братом успели побывать не раз...
Она ощутила, будто ее растягивают до предела и, наклонившись, с удивлением заметила, что Джордж полностью в ней, до самого основания.
– Джинни, милая, тебе не больно?
Она не могла говорить, только что-то промычала, и это что-то означало "нет". Тогда Фред начал потихоньку двигаться. Его брат приподнял бедра и двинулся навстречу. Джинни ухватилась руками за простыни, сжала зубы. Только бы не закричать… Как хорошо!
– О Господи, Джордж, я тебя чувствую… – прошептал Фред. Его брат ответил стоном, крепче прижимая к себе сестру. Теперь соски Джинни терлись об его грудь, постепенно покрывающуюся капельками пота, и она лихорадочно дышала ему в ухо. Они берут ее одновременно! Как это грязно, извращенно и… Боже, как приятно!
Через несколько секунд им удалось добиться полной слаженности движений. Когда один выходил из нее, входил другой. Их прикосновения, сначала бывшие бережными, стали хаотическими – оба вцепились в сестру, стеная и царапая ее кожу. Она чувствовала себя мясом в сэндвиче, зажатая между двумя братьями, которые трахали, бессовестно трахали ее и – господи, как это было сладко.
– Мне кажется… Я сейчас…
– Подожди меня, – прохрипел Фред, перебив брата.
Но Джинни не дождалась ни одного из них. Бешено сотрясаясь всем телом, она кончила с такой силой, что на несколько мгновений потеряла осознание всего происходящего, мира, себя.
– Фред… Джордж…
Откуда-то издалека, из другого измерения, донеслись их стоны, когда они извергались внутрь сестры почти одновременно.
Через секунду Фред рухнул ей на спину, она бессильно опустилась на грудь Джорджу. Братья все еще были в ней, и все трое тяжело дышали.
– Я люблю вас… люблю вас обоих… так люблю… – прошептала Джинни.
– И мы любим тебя, сестричка.
– Мы очень тебя любим, – было ей ответом.
– Помните, мама запрещала мне есть конфеты, потому что думала, что у меня от сахара сыпь? А вы ночью принесли мне лакричных палочек и всевкусных бобов. А Перси настучал маме и она устроила вам взбучку. Помните?
Они лежали втроем поперек сдвинутых вместе кроватей Фреда и Джорджа. Джинни посередине, близнецы – по бокам.
– Ага. И сыпь у тебя была совсем не из-за конфет, а из-за брокколи… А ведь это последнее, что могло прийти ей в голову.
– Сейчас то же самое.
Фред оперся на локоть и посмотрел на нее.
– То есть?
– То есть… Если мама узнает… Но ведь дело же не в конфетах? А в брокколи.
– Не понимаю, – признался Фред.
– А я понимаю, – сказал Джордж, сладко потягиваясь, – и аналогия, между прочим, очень удачная. Страшно подумать, что мама устроила бы… Но, говоря мягко, она бы посчитала, что это ужас, кошмар, извращение. Ее маленькая девочка занимается сексом с собственными братьями. Так ведь лучше, чтобы с нами, чем с какими-то проходимцами. Лучше поесть конфет, чем давиться брокколи. Ведь сыпь из-за брокколи. Лучше держать такие дела в стенах дома и в рамках семьи. По крайней мере, пока. Да, Джинни? Ты об этом?
– Ну, примерно…
– Я помню свой первый сексуальный опыт… – сказал Фред, снова опрокидываясь на спину, – Это кошмар какой-то был. Помню, я думал "И это все?" То, о чем столько говорят, пишут, рассказывают? Мне просто жить не хотелось!
– Ага, и ты злой был, как мантикора.
– Да у тебя тоже, Джордж, не сладкий первый опыт был. Противная пресная брокколи.
– Не стану спорить.
– Расскажите! – Джинни перевернулась на живот и улыбнулась.
– Что рассказывать-то? Брокколи она и есть…
– Я хочу подробно.
– Ладно, расскажу, – согласился Фред, – дело было в прошлом году. Во время рождественского бала, вернее, после него. Пошли мы с Анжелиной…
– Это было с Анжелиной?! – Джинни захихикала.
– Ну да. В общем нашли мы темный уголок в подземелье… И там этим занялись. Кажется, у нее уже был опыт, во всяком случае она меня очень решительно оседлала…
– Оседлала?!
– Как ты меня сегодня, – пояснил Джордж и игриво ущипнул ее за плечо.
– Ааа, ясно…
– Ну вот, – продолжал Фред, – все бы ничего, только мне холодно было, жестко, и голова постоянно билась об стенку. А она вообще ничего не замечала: стонет, охает, скачет на мне. С горем пополам я расслабился, мне удалось кончить, но было это… блин, даже хуже, чем если самому. Почти никакого удовольствия, только одно выделение жидкостей…
– Фред! – Джордж внезапно побледнел.
– Ну что ты опять перебиваешь?!
– Мы же… не предохранялись.
Фред подскочил на месте.
– Без паники. Я все сделала сама, – устало произнесла Джинни, рисуя пальчиком узоры на простыне, – Очень хорошо, что Тонкс озаботилась моим сексуальным воспитанием… А я все ждала, когда вы вспомните…
Братья вздохнули с облегчением.
– Урок нам на будущее, – сказал Джордж.
Фред лишь молча закивал, соглашаясь с братом.
– Не думаю, что вы его усвоите, – саркастично заявила Джинни, и получила еще один щипок.
– Ай! Ладно, рассказывайте дальше.
– А что дальше? – Фред задумчиво почесал затылок, – сделали дело, разошлись, больше не повторяли. Спасибо хоть, что друзьями остались. Но, Джордж прав, озверел я тогда по полной программе. Пинал тумбочки и вопил, что я разочаровался, у меня депрессия, женщину никогда в жизни больше не трахну, лучше сам себя обслужу, и все такое… Ли, помнится, гоготал надо мной, как умалишенный. Не пойму, с чего…
– А ты, Джордж? – перебила Джинни.
– Я? Ну… это случилось чуть позже, чем у Фреда. Прошлым летом. Перед тем, как мы уехали из Норы на площадь Гриммо, но после того, как я сдал экзамен на аппарирование… В деревне была одна девушка, я с ней несколько раз пересекался, когда мама посылала за продуктами. Кокетничала со мной, жеманничала, и все такое… Тогда она меня ни с того ни с сего потащила на сеновал и улеглась передо мной. Ну я, не будь дурак, попытался действовать. Вот именно, что попытался. Пыхтел-пыхтел, и в результате потерпел неудачу. Меня обозвали свиньей и импотентом и прогнали взашей.
– Мда, невесело… А я всегда думала… Ну, про свой первый раз… Что это будет просто нечто экстраординарное.
– Прости, что разочаровали.
– Наоборот! – Джинни вскинула брови, – когда вспоминаю первый раз, сразу становлюсь мокрой.
Джордж бесцеременно сунул ей руку между ног.
– Врешь! – и показал язык.
Джинни шлепнула бесстыжего по руке.
– Без шуток… Джордж, когда ты… поцеловал меня ТАМ в первый раз – это было так сладко…
– Я хотел его опередить, да не успел, – признался Фред с легкой полуулыбкой, – мы затаились у твоей комнаты и решали шепотом, зайти или нет. Ясно же было, что тебе уже не жарко, а предлог какой-то найти надо…. А потом услышали, как ты тихонько стонешь, и вот…
– Подсмотрели, – с наигранным укором закончила за него сестра, – ай-ай.
– Ты просто чудо, Джинни. Ты такая красивая, – сказал Джордж и погладил ее по спине. Она невольно вздрогнула.
– Не говори глупостей.
– Ты правда красивая. И особенная.
Джинни потянулась и поцеловала его, бедром ощущая, сколь сильно Фред возбудился при виде этой сцены.
– Вы не подеретесь из-за меня?
Близнецы переглянулись.
– Разве что если ты предпочтешь одного из нас, а другого решишь бросить на погибель…
– Этого не произойдет. Я люблю вас обоих одинаково сильно. Вы для меня как один.
– Будешь смеяться, Джинни, но мы порой сами путаемся, кто из нас кто. И у меня однажды действительно возникла параноидальная идея, что у нас одна душа на двоих… Так что…
Они помолчали пару секунд, каждый думал о своем…
– Светает уже, – наконец нарушила тишину Джинни.
– Тебе пора…
Она моментально погрустнела.
– Джинни, суббота ведь, мы целый день будем вместе. Чего ты сразу расстраиваешься? – удивился Фред.
– Я.. я не знаю. Просто днем с вами так не поваляешься, не поговоришь…
– Но будет ночь, так ведь? – успокоил ее Джордж. – А потом еще одна. И еще. Много-много наших ночей. До самого конца лета.
– А потом будет конец, – мрачно заключила Джинни.
Братья обняли ее за плечи.
– Не будет.
– Сказок не бывает, – сказала она, – в сказке вы прекрасные принцы, а я – принцесса, вы любите меня, а я вас, и вы меня спасаете, и верны лишь мне. А в жизни… Вы мои братья, это запретное, и нам все время придется скрываться.
– В этом есть своя прелесть, малыш, – заверил Джордж.
– Потому что наша сказка – особенная сказка. В ней все не по правилам. И потому она лучше других сказок. Потому что никто таких раньше не писал. Ни Шарль Перро, ни братья Гримм, ни миннезингеры, ни кельтские менестрели… Никто.
Джинни еще долго не хотела уходить в свою комнату. Целовала их, гладила их лица, и скулила, как одинокий щенок. Когда она, наконец, со слезами на глазах ушла, Фред с мрачным видом отодвинул свою кровать в сторону окна, уселся на нее и застыл, глядя в пол.
– Ты в порядке?
– Ну и кашу мы заварили, брат, – сказал он, не глядя на Джорджа.
– Ну вот только грузиться не начинай, а? Это совершенно не в твоем стиле.
– Она в нас влюбилась.
– Да, но ты разве ее не любишь? Я вот очень люблю. Да я за нее кому хочешь глотку порву.
– Я не в том смысле, – покачал головой Фред, – у нее сдвиг. Влюбилась. В том смысле, что вообразила невесть что.
– Не сочиняй.
– Но это так! И что теперь делать? Я, конечно, тоже очень люблю ее, но ведь это не означает, что я теперь должен остаться без семьи, потомства и всего такого… Я боюсь ранить ее чувства, Джордж. Она еще такая… хрупкая. А мы с тобой… просто свиньи.
Джордж присел с ним рядом.
Воистину, никогда и никакую проблему брат не воспринимал так близко к сердцу…
– Завтра приедет Гарри, – сказал Рон за завтраком.
В другое время это только обрадовало бы всех троих, но сейчас… Рон с удивлением смотрел на кислые физиономии Джинни и близнецов. Билл уже поел и убежал на работу, а мама трудилась в саду.
– Что такое? Вы не рады?
– Нереально рады, – заверила его Джинни, изобразила на лице улыбку и принялась за тост, боковым зрением глядя на Фреда и Джорджа. Те даже не пытались скрыть своего недовольства. Переглянулись. Один цокнул языком, другой скривился и почесал затылок.
– Да что с вами, народ?
– Бьюсь об заклад, его приезд и на этот раз начнется с истерики. Но теперь мы будем стоять рядом с блокнотиком и запишем всю нецензурщину. Мало ли, пригодится… – нашелся Фред.
– Знаете что. Вы просто козлы. Знали б вы, через что ему пришлось пройти… – Рон сложил руки на груди и аж покраснел от гнева, оценивающе оглядывая братьев.
– Ладно… проехали, Рон, – устало отозвался Джордж и спрятал половину лица за огромной кружкой с чаем, похожей на ночной горшок.
– Вот и не проехали! Чего вы сразу такие лица состроили, будто видеть его не желаете? Уже забыли, кто вам денег дал на магазин, а? – близнецы в ответ на это только дружно закатили глаза, – А ты, Джинни? Странная ты, честное слово. То с ума сходишь по нему, жужжишь целыми днями под ухом "Гарри Гарри Гарри!", то вот так…
– Рон, я давно вышла из того возраста, когда можно по кому-то сходить с ума.
Рон открыл рот, хотел было что-то ответить, но потом махнул рукой, встал из-за стола и вышел в сад, громко хлопнув дверью.
– И Гермиона тоже, – коротко и ясно сказал Джордж.
– Ясен пень, – раскинул руками Фред, – как обычно. Черт, никогда не думал, что буду беситься от этого. Раньше всегда считал, что чем больше народу – тем веселее.
– Гарри – это ладно, – покачала головой Джинни, – а вот Гермиона… невесело…
– Боишься, что она…
– Выведает. Как пить дать. Из всех людей, которые соберутся в этом доме завтра к ужину, она самая смышленая.
– Смышленее нас? – Фред игриво подмигнул сестре и погладил ее коленку под столом.
– Да, – твердо ответила Джинни, и ее тон пресек все остальные попытки близнецов подшутить.
– Не волнуйся, малыш, – сказал Джордж, ободряюще улыбнувшись ей, – никто не узнает.
Джинни снова покачала головой (в этот момент она была поразительно похожа на свою мать) и, вытерев губы льняной салфеткой, встала из-за стола.
– Приятного аппетита.
Близнецы молчали, провожая ее взглядом.
Первым тишину нарушил Фред:
– Кажется, к Гарри она, мягко говоря, поостыла.
– Я это еще год назад заметил.
– Никогда не поздно это исправить.
– Ты чего это? – Джордж удивленно, почти испуганно, покосился на своего брата-близнеца, – ты ее с Гарри свести хочешь? Совсем очумел?
– Это еще почему?
– Во-первых, никому ее не отдам. Во-вторых, ты уж прости, но у нашего маленького Героического Друга такая жизнь, что он не сегодня-завтра вполне может откинуть копыта. И чего тогда Джинни? Останется у разбитого корыта ни с чем?
– Второй пункт ни к чему. Ясно, что ты ревнуешь.
– А ты бы не заревновал? Ты так легко об этом говоришь – мол, пусть ей понравится Гарри. А ты представь, Гарри в ее комнате, трахает нашу сестричку – а? Представь это, Фред. А она стонет и извивается под ним. И у него сползли эти дурацкие круглые очки, он мнет ее грудь и пыхтит от натуги и…
– Заткнись!
– И дрючит ее от всей души, – безжалостно продолжал Джордж, – А она кричит "Гарри! Трахай меня, мой Герой!". Ты такое сможешь допустить? Ты как спать при этом будешь? Уверен, что не побежишь туда и не закончишь за Сам-Знаешь-Кого труд его последних лет?
Фред молча уставился в дырявую скатерть.
– Во-во, – закивал Джордж, – И я о том же.
– А мы ведь тоже… – тихо произнес Фред.
– Что – тоже?
– Пару дней назад я сказал, что она в нас влюбилась… Что у нее сдвиг… Но если это ревность… Если собственничество… То мы тоже…
Джордж молча внимал и не спорил.
– И ты сказал "Никому ее не отдам". Рон тоже ведет себя как собственник, но Рон всегда был только за то, чтобы Джинни сохла по Гарри. Он ее чуть ли не подстрекает к этому.
– Рон ведет себя как брат. Он ведет себя с ней, как брат, понимаешь? Я голову на отсечение даю, что он вообще никогда не засматривался на нее, как на девушку!
– Ребята, на работу опоздаете! – крикнула мама с огорода, в очередной раз бесцеремонно прервав их беседу.
– А ведь и правда, – сказал Джордж, посмотрел на часы, – Пошли.
– Мы поговорим с ней сегодня, ведь так? – с надеждой спросил Фред, кладя тарелки в раковину.
– Поговорим, – просто ответил его брат.
– Что такое?– Джинни, полулежавшая на кровати и читавшая пособие по заклинаниям к новому учебному году, удивленно покосилась на близнецов.
Сегодня на их лицах не было масляных улыбочек, сегодня они не бросились к ней и не принялись стаскивать с нее одежду… Ничего. Они просто стояли в дверях, мялись на пороге, одетые в свои неизменные пижамные штаны.
– Мальчики… вы… что-то случилось?
Близнецы переглянулись. Взгляд каждого говорил другому "ты начинай!"
В результате они заговорили одновременно:
– Джинни, послушай…
Она села в кровати. Пара прядей прямых рыжих волос упала на лицо, и она смахнула их, будто назойливую муху. Бретелька ночной сорочки сползла, но Джинни не думала поправлять ее. И мысли обоих близнецов тут же оказались прикованными к ее нагому плечу, и ничего им не хотелось больше, чем подбежать к ней и в исступлении целовать ее покрасневшие от волнения щеки, тонкую длинную шею и это соблазнительное оголенное плечо… Никаких разговоров, решений, – ничего.
Но начало уже было положено.
– Вы боитесь, – коротко и ясно сказала она, безо всякого осуждения в лице.
Оба кивнули.
– И я. Что будем делать?
– Конечно, отбрось мы в сторону здравый смысл, – начал Джордж, – и будь мы и в данной ситуации просто собой, привычными всем раздолбаями-придурками, мы бы махнули рукой и сказали – продолжать как ни в чем не бывало. Но…
– Но? – переспросила она. Сердце забилось сильнее обычного раз в пять. Нет, нет, нет.
– Надо прекратить это, Джинни. Просто надо, – горестно произнес Фред, – иначе… последствия могут быть ужасными. Если мама узнает… А папа… Я даже боюсь представить. Ну ладно мы – мы-то можем убежать от их гнева, как Перси, но как ты будешь дальше жить с этим?
– Нет нет нет, – повторяла Джинни как заведенная.
– Малыш, прости, – в глазах Джорджа заблестели слезы, или ей просто показалось?
Джинни стремглав бросилась к ним и упала на колени.
Оба брата с ужасом приготовились к тому, что она начнет умолять, но нет… Джинни вцепилась ногтями в их животы, процарапала болезненные дорожки, и рывком сорвала надетую на них скудную одежду.
– Сегодня… пусть это будет в последний раз, – сказала она, и голос ее был таким твердым, что они не решались сопротивляться, – не лишайте меня последнего раза.
Они не стали. Фред шумно втянул воздух ртом, а Джордж инстинктивно подался вперед, когда его член, восставший помимо его воли под тонкими пальчиками сестры, оказался у нее во рту. Она исступленно сосала его, свободной рукой параллельно гладя Фреда, завороженно глядевшего на брата и сестру сверху вниз. Ощутимо укусив его – так, что Джордж вздрогнул и скривился от боли, Джинни обратила свое внимание на Фреда – ее губы и рука поменялись местами.
Братья тихо постанывали, их ладони хватали воздух, головы кружились; Джинни продолжала начатое с каким-то сумасшедшим упорством…
– Джинни… нет, не надо… остановись! – прохрипел Фред, но она не послушалась. Теперь она полностью оставила Джорджа, которому оставалось лишь с вожделением смотреть, как член его брата исчезает во рту сестры почти целиком (несмотря на его внушительные размеры), как она маленькими пальчиками мнет его мошонку, царапает живот и бедра.
– Джинни! – вскрикнул Фред, пошатнувшись, и Джордж понял, что он кончает. Джинни отняла от него губы и подставила язык – его семя толчками вырывалось и попадало на ее губы, язык, лицо… Она с блаженством закрыла глаза, притянула его бедра руками к себе поближе и вылизала член брата дочиста. Фред стонал как умалишенный. Он едва стоял на ногах. Джинни отстранилось. Она не плакала, нет. Она была очень зла.
– Твоя очередь, Джордж, – сказала она голосом, который пугал: зверским, злым, властным.
Фред от бессилия упал на колени. Но то, как она ласкала Джорджа, снова заставило его возбудиться. Ему будто бы передалось от сестры это звериное, ненормальное вожделение: Фред настойчиво надавил на ее спину, заставил сестру выгнуться и вонзил зубы в ее плоть. Не обращая внимания на ее попытки освободиться и лихорадочные стоны, он терзал ее, как лев – косулю. И не дав ей кончить, оторвался от нее, чтобы тут же вогнать в нее свой член, войти в нее до самого основания. Джинни рыдала от наслаждения… ей вторил своими стонами Джордж, лихорадочно топивший пальцы в волосах сестры.
Теперь она снова стала средним звеном в цепочке, она была соединена с обоими, и ее разгоряченное тело умоляло – еще, еще, пожалуйста, еще! Фред, стиснув зубы, вколачивал в нее свой член, как кол, не обращая внимания на пот, струившийся по лицу и застивший ему глаза. До тех пор пока она не зашлась в конвульсиях и не вскрикнула, отнимая губы от брата, который как раз в этот момент тоже кончал, запрокинув голову и покрывая лицо и волосы сестры градом капель своего семени.
Все трое упали на пол.
Вся злоба, все исступление, с которым она только что отдавалась братьям, испарились без следа. Джинни рыдала. Спрятав лицо на плече Джорджа, руками нащупывая Фреда, трясясь и всхлипывая. Братья изо всех сил прижимали ее к себе, словно пытались слиться с ней в одно целое. Оба готовы были отдать все, что угодно, лишь бы она перестала плакать.
– Не хочу не хочу не хочу не хочу, – повторяла она еле внятно, – Не хочу не хочу не хочу!
Фред поднял голову и посмотрел на брата. И совершенно не удивился, заметив, как лампа отсвечивает на одинокой слезинке, ползущей по его щеке. За первой слезой появилась еще одна, и еще… Он перестал сопротивляться. Плечи затряслись, скулы свело судорогой, и голова безвольно упала. Фред Уизли плакал. Впервые за всю свою сознательную жизнь. Так они и сидели бесчисленное количество минут, обнявшись, рыдая и цепляясь друг за друга, как за последнюю ниточку, связывающую их со счастьем.
А потом Джинни осталась одна.
Вопли Рона были слышны в каждом уголке дома. Даже коматозный упырь на чердаке завозился и заклацал зубами от волнения.
– Сдааааааа… Сдаааал!!! Сдааааал! Классссссннннаааа!!!! Маааа я сдааааал!
Джинни разлепила веки – с трудом, потому что отекли. Сколько она спала? Пару часов? Не больше. Забыться сном удалось только под утро, когда подушка промокла от слез совершенно.
Потихоньку, по стеночке, пробравшись вниз, она умылась ледяной водой. Во рту было сухо и противно. Напилась из умывальника. Источник воплей неумолимо приближался.
– МааааааАААА!!!!
Ну вот, пожалуйста. Рон сдал С.О.В. на количество баллов, достаточное для того, чтобы мама его не убила, а может даже – судя по громкости воплей – похвалила. И сегодня придется наступить себе на горло и улыбаться, как улыбаются добрые и сопереживающие сестры, хлопать по спине, поздравлять. А Фред и Джордж будут вовсю издеваться, как издевались год назад, когда он получил значок старосты, и… Нет. Фред и Джордж. Нет.
Воспоминание о произошедшем ночью нахлынуло, как волна, и накрыло с головой. Джинни закусила потрескавшуюся губу, чтобы не расплакаться снова.
Она будет общаться с ними, как ни в чем не бывало. Будет поддерживать их шутки и болтать. Будет.
– Золотце ты мое! – раскинула руки мама, проходя мимо Джинни, и не замечая ее почти что в упор.
Рон, багровый с лица и с красными ушами, бросился ей навстречу, размахивая конвертом.
– Ма! Я сдал! Смотри! Превосходно по ЗОТС! Пре-вос-ход-но! Обалдеть!
– Дай я тебя обниму! – пропела мама, чуть не плача от радости. Рон, похоже, был даже и не против. Стерпел все телячьи нежности, громкие чмоки в щеку, душные объятья… Когда мама в очередной раз прижала любимого сыночка к себе, последний через ее плечо заметил Джинни в углу. И улыбка мгновенно растворилась. Еще бы ей не раствориться. Жуткое унылое нечто с отекшим лицом, в драной майке с потерянным видом смотрит на своих родных, как будто они и не родные вовсе.… У Джинни хватило ума помотать головой, и Рон понял – ничего не сказал.
Пока мама громко восторгалась, Джинни попыталась улизнуть в сад. Черта с два.
– Ааа, дорогая, – настиг ее приторно-сладкий голосок Молли, – проснулась уже. Вот какая радость, правда? Тебе Фред и Джордж что-то оставили, конверт какой-то, просили передать. Запечатали. Наверное, сюрприз, – и кивнула на кухонный стол.
Весь мир Джинни мгновенно коллапсировал до размеров этой записки. Нет, нельзя хватать, нельзя показывать, как дрожат руки.
– Они… на работе? – спросила Джинни, пытаясь прикрыть лицо волосами. Но мама в своей буйной радости по поводу оценок Рона даже не заметила, что с ней что-то не так.
– А… нет, дорогая. Они уехали с утра.
– То есть? – это ей померещилось, или в груди действительно похолодело?
– Ну, поехали к Чарли.
– А они сказали… когда вернутся?
– Вот уж не в курсе я. Ну, ты же знаешь Фреда с Джорджем – у них семь пятниц на неделе. Я за них не волнуюсь, пока Чарли рядом. Он уже со мной связался – они добрались нормально. Джинни? Милая? Ты что…что такое?
Плевать плевать плевать на все на свете. Пусть увидит, пусть. Схватила конверт, умчалась, спотыкаясь на лестнице и до боли кусая губу.
– Рон, они ее чем-то обидели?
"Чтобы прочесть пергамент, скажи вслух, как тебя называл Джордж. Не волнуйся, тебя не накажут, и палочка не понадобится"
– Малыш.
Странно. А ей успело показаться, что жидкости в организме не осталось. Однако вот, та самая жидкость уже успела с щек накапать на майку.
"Малыш, прости нас… прости нас… прости нас…"
Некоторое время ей казалось, что на пергаменте не появится ничего, кроме этих вот трех слов, размноженных стократно.
Но нет.
"Прости нас, потому что мы виноваты перед тобой. Мы сами во всем виноваты. Это мы дали волю своим желаниям, мы не сдержались, мы не вытерпели.
Но ты же знаешь это, малыш, – ты всегда была для нас ближе, чем кто-либо из наших братьев. Только ты принимала нас такими, какими мы хотели быть, только ты не цокала языком и не кривилась от отвращения, когда видела, чем мы живем, а, напротив, разделяла наши интересы и всегда понимала нас. Только ты. Рон как-то недавно спросил нас – какого черта вы дразните меня, Перси, маму, папу, Билла, да всех, а Джинни – нет? Совесть, что ли, просыпается? Мы послали его подальше и не стали отвечать. Но… Нет, Рон. Нет. Дело не в совести, и даже не в том, что мы безумно любим нашу сестру. А в том, что она – действительно родной и близкий человек. И в том, что только она понимает и не осуждает. Это называют эгоизмом – желать, чтобы тебя понимали и принимали безо всяких масок, да и черт с ними, пусть называют. Значит, мы эгоисты.
Джинни. Ты – сильное, волевое, чуткое и удивительное существо. Мы любим тебя. Да, мы, эгоцентрики, неблагодарные поганцы, и как там нас еще мама в приступе гнева называла? Мы любим тебя, мы готовы убить за тебя. Но мы не должны были позволять этой любви превращаться в страсть. Нам было так хорошо с тобой… и мы оба не знаем, сможем ли мы вообще с вожделением посмотреть теперь на какую-либо женщину, кроме тебя. Вряд ли это произойдет скоро, если вообще произойдет. Но время лечит, пусть плохо, но лечит. Спроси у Гарри, он подтвердит.
Мы уехали, потому что в первый раз за всю нашу развеселую, мать ее, жизнь, заставили себя хоть над чем-то задуматься. Пока нас не будет рядом – ты сможешь отвыкнуть. А потом будет школа, ты отвлечешься, у тебя не останется времени, чтобы думать о нас, двух придурках, которые сначала просто послушались своих гормонов, а потом влипли по самые помидоры, потому что поняли, что влюбились в тебя и жить без тебя не могут. Мы наступаем себе на горло. Потому что оба готовы себе вены разгрызть, когда представляем тебя с кем-то другим. Но мы просто не имеем права на тебя. Мы не имеем права даже на один маленький шаг в сторону отступать от тех отношений, которые навязали нам века стереотипов.
Просто помни, что мы любим тебя. И, пожалуйста, не плачь. Пожалуйста!
Джинни прикусила собственную ладонь и взвыла. Как бы они ни просили… сдержать слезы не получится. Просто не получится.
– Гарри, как ты считаешь, боль лечится временем?
Он поспешно проглотил кусок пирога и повернулся к ней. Взгляд выражал одно лишь недоумение. Потом огляделся по сторонам – не слушает ли кто. Однако за столом было очень шумно. Хотя для Джинни, несмотря на существенную прибавку в виде болтливой Тонкс, вежливо беседующего с мамой Люпина и рыков Грозного Глаза Грюма, этот галдеж все равно звучал пустой тишиной. Без них – это тишина.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто спрашиваю, – пожала плечами Джинни. И действительно, зачем? "Спроси Гарри, он подтвердит". А если не подтвердит?
– Знаешь, честно говоря… думаю, что нет, – с сомнением в голосе проговорил Гарри; потом на секунду задумался и, наконец, вынес окончательный вердикт, – Нет, не лечится. И… – он наклонился чуть ближе, – Я как раз думал над этим не так давно. Мне кажется, время – оно как бинт. Не лечит раны, а просто перевязывает. Ты срываешь бинт – и под ним видишь кровь все равно.
Она не стала спрашивать, что заставило Гарри прийти к этому выводу. Ответ и так ясен. Просто кивнула, и снова притворилась, что ей интересно содержимое тарелки. Но Гарри не захотел прекращать разговор. Он выразил это нежелание, тихонько притронувшись к ее плечу.
– Что?
– У тебя… что-то случилось?
– Нет, – пожалуй, это прозвучало слишком резко.
– Ну прости… Ты какая-то не такая просто. Потерянная, что ли.
– Да. Потерянная. Как будто идешь себе по прямой дороге, идешь, потом вдруг делаешь всего шаг в сторону, глядь – а дорогу-то и потеряла уже… И никак на нее не вернуться, – пробормотала она под нос.
– Прости? – нахмурился Гарри.
– Нет, ничего.
Даже поднявшись в воздух так высоко, как только можно, она не почувствовала облегчения. И стоило ли под шумок уходить из дома, в котором продолжалось пиршество, таскать Ронову метлу из сарая, бежать в поле за домом, отталкиваться от земли в бесполезных попытках оставить внизу эту горечь? Не лечит не лечит не лечит. "Ты сильное, волевое существо". Но нет, не лечит. И они знают, что не лечит.
Вот здесь, на краю леса, они валялись несколько дней назад. Прямо напротив красного заката. И, щурясь, любовались на огромный красный шар до тех пор, пока ни заболели глаза, и жевали сладковатые травинки. А потом были сумерки, учащенное сердцебиение, бесконтрольно блуждающие руки… Сладкий запах травы и цветов, и терпкий – их пота. Когда они стенают от удовольствия, они кажутся такими уязвимыми… И еще более родными… Уткнуться в мокрое плечо носом… И одно лишь желание – чтобы они не останавливались…
– Джинни… – только ее имя, ничего больше, – Джинни!
Не останавливайтесь, пожалуйста… Любите меня, терзайте меня, наполняйте меня до отказа… Не останавливайтесь!
– Джинни!!!!
– А? Что? – она рывком села в кровати. По имени ее звала Гермиона, пытаясь разбудить. – Ты так ворочалась во сне. Я подумала, тебе плохо.
Значит, всего лишь сон. Ей было даже лень опасаться, что она могла во сне выкрикивать имена братьев.
– Ты вспотела.
– Да, Гермиона, я вспотела, – недовольным голосом произнесла Джинни, – да, я ворочалась во сне. Это не значит, что меня надо будить!
– Но зачем ты надела пижаму? Ведь в ней жарко спать. Ты поэтому вспотела. Давай одолжу ночнушку, если у тебя нет, у меня в чемодане лежит чистая, и она вполне подойдет тебе по размеру, ну разве что чуточку великова...
– Гермиона!
Да наплевать, если она сейчас обидится. Не рассказывать же ей, что она надела пижаму исключительно для того, чтобы во сне ее руки не блуждали там, где не надо. Чтобы она непроизвольно не довела себя до оргазма, потому что в этом случае – Джинни знала твердо – она бы точно звала братьев. По именам. В сопровождении стонов, не оставляющих никаких сомнений в своей природе и причинно-следственных связях.
Но вместо того, чтобы обидеться, отвернуться, сердито засопеть, Гермиона участливо (ого!) задала вопрос, состоящий из двух слов:
– Это Том?
Джинни неслышно усмехнулась. Забавно. Уже больше трех лет прошло, а они все думают, что опыт общения с фантомом Вольдеморта нанес непоправимый урон ее психике. Вот произойди это сейчас… но тогда она была совсем ребенком. И почти ничего не помнила. Одни лишь провалы в памяти, перемежающиеся какими-то смутными и мрачными картинками. И тогда она была влюблена в Гарри. Какая глупость. Какая несусветная глупость.
– Да, Гермиона. Это Том. А теперь – можно я посплю? Я очень хочу спать.
– Конечно, – отозвалась Гермиона, и голосом ее управляла совесть, всецело и безраздельно, – конечно, спи… И ты… не волнуйся. Время лечит.
Джинни отвернулась, прикусила подушку до боли в деснах. Только бы ни всхлипнуть. Только бы суметь выплакаться тихо. "Ты сильное, волевое существо". Неправда. Неправда.
– Жалко, что нет Фреда и Джорджа. Вместе с ними было бы веселее, – пожаловался Рон, выволакивая свою метлу из сарая, – Кстати странно. Я ее оставил за бочкой, а теперь она у самой двери валяется. Джинни, ты не трогала? Джинни?
– Не приставай к ней, – произнес Гарри как можно более тихо, но она все равно его услышала, – Она уже который день не в духе.
Рон пожал плечами, напихал в карманы крепких неспелых яблок, которые собирался использовать вместо квоффла, и потрусил к импровизированному полю для квиддича. Джинни с ними играть отказалась, причем отказалась в довольно резкой форме, чем вызвала недоуменный и шокированный взгляд не только этих двоих, но и Гермионы, по такому случаю даже оторвавшейся от своей книги. И теперь Гермиона сидела и сверлила ее глазами.
– Прекрати на меня пялиться, – огрызнулась Джинни.
Гермиона хватанула воздуха ртом, собираясь выдать гневную тираду.
– И не надо мне читать нравоучения.
Не оставив Гермионе возможности опротестовать этот приказ, Джинни рывком поднялась на ноги и пошла в сторону, противоположную той, в которую направились Гарри и Рон. Да куда угодно. Лишь бы подальше от них всех. Уже прошла столько дней с того момента, когда она прочла письмо близнецов, а тоска, кажется, с каждым часом только сильнее. На третий день в ней проснулась еще и злоба, потому что она убедила себя, что близнецы бросили ее, заботясь вовсе не о ней, а о самих себе, но злоба эта быстро прошла ввиду глупости теории. Конечно же, они бросили ее не потому, что думали только о себе.
Так что ей пришлось самой убирать перья из подушек и клочки пергамента, разбросанные в их пустующей комнате, после того, как она в порыве гнева устроила там погром.
На шестой день она в отчаянье воспользовалась каминной сетью, чтобы вызвать Чарли, пока мама накрывала стол в саду, а остальные играли в квиддич, и даже застала его на месте, но он как будто воровато и даже робко, что совершенно не в его манере, сообщил, что близнецы не могут сейчас разговаривать, и вообще ему надо бежать, и исчез. От мамы она случайно узнала, что Фред и Джордж по-прежнему появляются в магазине, хотя и не каждый день, а периодически, только затем, чтобы убедиться, что бизнес идет нормально. Они уже успели нанять какого-то продавца, а запасов товара, сделанных впрок, пока хватало, чтобы не беспокоиться о новой партии.
Оно и понятно. Их дело развивалось на зависть хорошо. Их единственный предполагаемый лондонский конкурент сбежал вместе со своими пожитками еще полгода назад, когда был едва не пойман на укрытии налогов и использовании запрещенных компонентов зелий в производстве. Так что они благополучно выкупили сдававшееся ему ранее помещение, сменили вывеску, добавили кричащей рекламы, и к ним потянулись и прежние покупатели неудачливого бизнесмена, и новые, потому что, во-первых, ассортимент у них был значительно богаче, а, во-вторых, настало лето – пора, когда школьникам нечего делать, и потому остается только убивать время с помощью фейерверков и приколов…
Они именно этого хотели. У них на глазах сбывалась Мечта. Розовая мечта с фиолетовыми бантиками. Чего им еще надо от этой жизни?
Но Джинни теперь не могла радоваться за них. И чувствовала, что они и сами не рады.
Теперь то, что раньше было наполнено смыслом, его безвозвратно потеряло. Потеряло?
Гермиона нашла ее через полчаса, когда Джинни стояла на берегу и отсутствующим взглядом смотрела в темные воды реки, что в километре от Норы. Бросилась к ней, поспешно схватила ее за руку, и Джинни вздрогнула от неожиданности.
– Ты чего это?
– Я… – Гермиона пыталась отдышаться, – я решила, что ты хочешь броситься.
– Вот еще, – фыркнула Джинни, впрочем, для виду. Справедливости ради надо отметить, что мысль о самоубийстве уже приходила ей в голову. Но она читала, что утонуть – это очень больно. Перед тем, как задохнешься в воде окончательно, испытываешь чудовищно болезненный спазм. Есть зелья, это проще…
– Джинни! – Гермиона в очередной раз вырвала ее из раздумий, схватила за плечи и резко повернула безвольную и мягкую, как вата, девушку к себе лицом, – Что с тобой, во имя всего святого!
Джинни заглянула ей в глаза. Добрые заботливые глаза цвета лесного ореха, с пушистыми, наивно хлопающими ресничками.
Проглотила комок в горле, возвещавший о скором приходе новой партии слез.
Выдохнула.
И, давясь рыданиями, рассказала.
– Если я выпью еще хотя бы глоток, меня вырвет.
– Ведро в углу. Будешь блевать – постарайся до него добраться. И оставь мне место.
– Вы сами сказали, что вам нужно напиться, – недовольно отозвался Чарли, – мое дело маленькое. Проследить, чтоб напились, и чтоб потом вас вывернуло наизнанку. Я предупреждал, что Огденский огневиски – это не тыквенный сок.
– Ты предупреждал, что даст по шарам после третьей рюмки, – сказал Джордж, вытирая рот тыльной стороной ладони. Фред обреченно отрыгнул. Откинулся на спинку стула.
– И тебе не дало, – констатировал Чарли очевидный факт.
– Как видишь, – пожал плечами Джордж и попытался встать. Попытка оказалась неудачной, и если б он не ухватился рукой за спинку стула, свалился бы на пол.
– Во-во, – заявил Фред тоном непонятого гения, – я ж говорил. Нам надо, чтоб ударило по башке, а ударило только по ногам.
Джордж после нескольких не увенчавшихся успехом попыток таки дополз до угла, свалился, обнял ведро обеими руками и принялся отдавать ему содержимое своего несчастного измученного желудка.
– И по животу, – добавил Фред, с сочувствием глядя на своего близнеца.
– Как же вы оба меня достали, а! – Чарли схватился за голову, – играю роль гостеприимного хозяина, вопросов не задаю, но это… Или вы расскажете, что случилось, или я сфотографирую Джорджа вот в такой позе и пошлю фото маме к завтраку.
У Джорджа в горле в очередной раз забурлило, и вместо того, чтобы издать вопль протеста, он снова принялся кормить ведро.
Нервничать Чарли начал уже на третий день. Однако, будучи по знаку гороскопа Стрельцом, и типичнейшим стрельцом, он, впрочем, истерил недолго и приходил в себя быстро. Но сейчас, похоже, его терпение было уже на исходе. Еще бы! Столько дней смотреть на двух убитых горем полудурков, которые ни разу в жизни ни то, что слезы не пролили, а даже не сказали что-то без скрытого сарказма или издевки. Поначалу ему казалось, что это беспросветная депрессия – очередная шутка близнецов, и все ждал подвоха. Он и согласился стать на время их мамкой только потому, что ждал, что они его развеселят.
Но дни шли, близнецы наотрез отказывались разговаривать через каминную сеть с кем-либо, вечерами пухли от тоски, ругались нецензурной бранью на все попытки отвлечь их, и развязки "шутка" так и не получила. Когда они признались Чарли, что хотят напиться, он послушно напоил. На этом терпение иссякло.
Джордж, шатаясь, поднялся. Непослушной рукой вытащил из-за пазухи палочку и ликвидировал свидетельство слабости своего не привыкшего к алкоголю организма стандартным заклятьем исчезновения.
– Ребята, я серьезно.
– Поверь мне, братишка, ты не хочешь этого слышать, – прохрипел Джордж во время длинного и мучительного пути обратно к стулу.
– А если услышишь – убьешь нас на месте. И с чувством выполненного долга поедешь в Азкабан. И нам пока еще дорога наша жизнь. Хмм… наши жизни. Прости, привычка, – добавил Фред.
– Ой, да что вы такое могли сделать? Вы кишки высирали, когда вам приходилось мягко и ненавязчиво требовать у Бегмена, чтоб он ваши деньги вернул. Ни за что не поверю, что вы сделали что-то, что заставит меня всплыть настолько, что… Блин, вы чего, человека кокнули? А? Отца обворовали? Ну да, воровать-то и нечего… Ну я прямо не знаю… Джинни девственности лишили?.. Или подорвали Хогвартс вашими фейерве… – Чарли резко прервался, увидев абсолютно одинаковые выражения на лицах обоих близнецов. Стыд, страх, и все та же неизменная тоска – и все причудливо смешалось.
– Вы… Вы что… Вы…
– Да, – переглянувшись с Фредом, сказал Джордж.
Фред просто кивнул. Никаких сил нет сопротивляться. И они собирались скрывать это вечно? Да лучше пусть их судят сейчас. Раз и навсегда. Лишь бы судила не мать.
Чарли так и остался сидеть с открытым ртом. Близнецы ждали криков, ругани, чего угодно – но только не молчания. Наконец старший брат с горем пополам взял себя в руки и выдохнул:
– Рассказывайте.
И они рассказали. Все. С самого начала.
– Так значит, ты думаешь, что любишь их не как братьев? И они тебя? После того, что с вами произошло… ты уверена?
Джинни кивнула. Теперь, когда ее беспорядочный и непрерывный монолог был завершен, она обреченно ждала осуждения и слов, которые заставят ее пожелать провалиться сквозь землю на этом самом месте. Точку предполагаемого провала она и разглядывала, боясь поднять глаза. Но, устав ждать, посмотрела на Гермиону. И обмерла от удивления. Та улыбалась.
– Мне не мерещится? Ты и правда улыбаешься? – выдавила Джинни из себя, шокированно вглядываясь в лицо Гермионы, и пытаясь найти в нем объяснение ее поведению.
– Прости, я… я... ты, наверное, ждала, что я сейчас начну тебя поучать. Нет, не скрою, мне хочется. Просто я боюсь, что такую ситуацию даже я не смогу понять до конца. Но…
Джинни невольно усмехнулась над словами "даже я", несомненно, подразумевавшими и произнесенными как "такая гениальная, как я". Между тем Гермиона продолжала:
– Я ждала от близнецов чего-то в этом роде. Честно. Но отгоняла эту мысль. Меня всегда удивляло, что они так трепетно относятся к тебе, в то время как над всеми остальными, даже над своими подружками, открыто насмехаются.
– Рон тоже это заметил…
– Но Рон ведь не допустил *такой* мысли, да?
– Не допустил.
Джинни чувствовала, будто тиски на груди ослабли и теперь, наконец, она может дышать свободно.
– Все равно не понимаю, почему ты улыбаешься.
– Ну я… нет, пожалуй, ты не поверишь.
– Говори. Я заслужила хотя бы толику откровенности за то, что все рассказала тебе.
– Я тебе завидую.
У Джинни глаза на лоб полезли.
– Что??? Тебе нравятся…
– Нет! Фред и Джордж тут не при чем! Я тоже хочу… хочу, чтобы у меня так получилось в первый раз. Я очень боюсь начинать половую жизнь, – собравшись, деловито сообщила Гермиона, – боюсь, что это оставит неизгладимый отпечаток на душе. Плохой отпечаток. Мне хочется, чтобы у меня все было идеально. А у тебя было идеально. Да еще и…
Она снова замолкла. Джинни нетерпеливо дернула ее за рукав:
– Что – и?
– Ну… сразу с двумя. Наверное, это было так здорово…
Вот те на. Никогда не приходилось ей видеть Гермиону с таким мечтательным выражением на лице. Видимо, Рон не кривил душой, когда сказал, что подруга его удивляет с каждым годом все больше. Немудрено.
– Ох, – только и смогла произнести Джинни.
– Ага, – поддакнула Гермиона, и вздохнула, – расскажи, это было очень приятно?
– Хмм… Гермиона, – Джинни невольно улыбнулась в ответ на это, – а как же "Они твои братья, это извращение!" и "Какой позор на твою голову, что скажет Рон, если узнает!"?
– Джинни. Ты ведь была в Египте. И наверняка слышала, что древние цари этой страны женились только на своих сестрах, чтобы не привлекать в свой род других. Слышала?
– Нет.
– Вот теперь услышала. Кроме того, твоя семья – чистокровные волшебники. В курсе ли ты, что твои родители приходятся друг другу родственниками, и не самыми дальними, надо сказать? Как и родители Малфоя? Твои родители даже внешне – ну как будто одной породы. Потому и нарожали вас, рыжих и конопатых, – Джинни попыталась вставить свое слово, но Гермиона жестом попросила ее помолчать, – Подожди. Я не говорю, что я не против. Это действительно нехорошо. Род царей Древнего Египта быстро пришел к упадку и почти полному вырождению именно из-за кровосмешений. И если бы ни браки с маглами, колдунов бы на свете тоже давно бы не осталось. Но… Джинни, ты же не собираешься рожать от них детей, правда?
– Не собираюсь, – помотала головой она.
– Ну и, если рассудить логически, что плохого в том, что ты получила первый сексуальный опыт таким образом, а не в каком-нибудь мокром холодном углу с почти незнакомым человеком? Ведь ежу понятно, что ты с твоей впечатлительной натурой не дождалась бы до… хммм… свадьбы. Да и хранить девственность до после свадьбы – по моему скромному мнению, чертовски глупо… Я знаю, ты ждала от меня иного. Но если ты говоришь, что предохранялась и совершенно уверена, что не собираешься вступать с братьями в кровосмесительный брак, то – что плохого? Ты так и не сказала – это было приятно?
Джинни обмерла. Действительно, она ожидала услышать что угодно, но только не это. Вместе с тем, сколько логики было в словах Гермионы. Если задуматься.
– Приятно. Очень… И я… я очень скучаю по ним.
– А вот, кстати, и еще одна вещь, которую я забыла сказать. Я не сомневаюсь, что их отъезд был ошибкой. Потому что продолжай вы… ээээ… начатое, вам бы вполне могло это скоро приесться и ваши отношения снова вернулись бы к прежним, разве что, были бы чуточку более заботливыми. А они сбежали, поджав хвосты, и тем самым обрекли себя и тебя на беспросветную тоску. Ведь на самом деле, когда ты на пике влюбленности, разлука губительна не для чувств, а только для настроения… Разлука – это самое худшее из всего, что они могли придумать.
Джинни вдруг вспомнилось, как она в ярости расчленяла подушки в их комнате и рвала пергамент, гневно поливая его сверху чернилами…
– Их надо заставить вернуться, – закончила Гермиона.
– Ты и правда…
– Да. Я правда так считаю. Ну, и для галочки, конечно, сообщаю, что буду нема, как рыба. А захочешь стереть мне память – не стесняйся. Только прежде потренируйся как следует, чтоб ненароком не удалить из моей головы воспоминания о том, кто я такая и как меня зовут. Пойдем.
"Наверху все же есть Бог, и он меня любит".
– Вы свиньи.
– Да, Чарли, мы знаем, – обреченно отозвался Джордж, – мы знаем. Мы свиньи. Мы трахнули собственную сестру. Причем не один раз. Причем с извращениями. Причем нам понравилось. Причем всем троим.
– Дослушай, прежде чем посыпать голову пеплом. Вы свиньи, но не поэтому.
– То есть?
– Вы свиньи, потому что бросили ее одну. Без поддержки. Одну наедине с мамой, пронырливой Гермионой, Роном, который считает, что имеет право ее опекать, и Гарри, который наверняка устроит истерику, когда у него начнется очередной приступ самолюбия, и этим он лишит нашу сестру последних капель терпения. И она впадет в невроз и расколется. Возможно, она уже…
– Ты… Что это ты хочешь сказать? – если Фред и не вскочил, то только потому, что ноги его плохо держали. Впрочем, хмель уже сошел почти полностью.
– А то, что она, помучавшись с недельку-другую, прибежит к кому-то из вышеперечисленных, чтобы с ревом и стенаниями облегчить душу и получить долгожданную трепку, таким образом искупив свою вину. Ей кажется, сто пудов, что так она свою вину искупит. Ребята… Ей на днях исполнится пятнадцать. Пятнадцать. Вы понимаете? Она не ребенок, да, она подросток. Также как и все подростки, она не уверена в себе, мало знает о жизни и обладает шикарным даром себя накручивать. Впрочем, откуда вам-то знать, вы же таким никогда не страдали…
Джордж решительно встал.
– Нам надо возвращаться.
Чарли, однако, положил руку ему на плечо и заставил брата сесть обратно.
– Спокойно. Теперь уже метаться поздно. Если мама знает – я пойму это, поговорив с ней. И тогда – дер капут. Если еще нет – поезжайте и верните все на свои места.
– Где они – эти "свои места", Чарли?
Он пожал плечами.
– Вот это уж решайте сами.
Чарли поднялся, взял с каминной полки горшок с летучим порохом и кинул горсть в огонь.
– Нора.
Словно издалека раздались взрывы смеха, звон тарелок, и комнату наполнил аппетитный запах жаркого.
– Мама?
– Чарли, дорогой, здравствуй. Как у вас дела? Выглядишь бледным.
– Все нормально, мама, – Чарли чувствовал, будто камень падает с плеч, – Чем занимаетесь?
– Ужинаем! Приехали Тонкс и Люпин. Очень скучаю по моим мальчикам. Как они?
– Тут, рядом. Все с ними нормально. Скоро вернутся. Им тут не очень нравится.
– Ждем, – улыбнулась Молли. В камин втиснулась голова Артура.
– А! Чарльз! У нас тут небольшой праздник… Мы решили заранее отпраздновать день рождения твоей сестры. Я буду в этот день работать, так что…
– Как Джинни? – перебил его Чарли.
Прежде чем отец успел ответить, до Чарли донесся звонкий смех сестры.
– Это Нимфадора тут ее развлекает, формы носа меняет! Джиневра что-то прихворнула, но сейчас вроде поправилась. Кушает, – сказал папа.
– Ну ладно… не буду отвлекать. Я пришлю ей подарок.
– Хорошо, сынок.
– Пока, мам. Пап.
– Пока, родной.
Зеленый огонь улегся, камин опустел. Чарли повернулся к братьям. Они сидели молча и не сводили с него глаз.
– Значит так, ребята. Скажу честно. Вы меня тут достали, так что даю вам 48 часов на то, чтобы либо вернуться домой, либо найти себе какой-нибудь съемный угол и сбежать туда, как трусливые курицы, бросив всех, кого вы любите. Ясно вам?
– Чарли, а как же…
– Что?
– Избить нас, например? Отрезать нам яйца? Не хочешь, не? А то мы готовы… Как ты там сказал? Искупить нашу вину.
Чарли улыбнулся.
– Вы никогда не задумывались над тем, почему мама с папой так похожи?
Утро. Дождь. Подарки.
Рон зевнул, входя в комнату, кинул сверток ей на кровать и попытался улыбнуться.
– Тебе не везет, тебя всегда поздравляют дома. Сейчас начнется.
Началось. Мама и Билл схватили ее, потрепали за щеки, и принялись сюсюкать.
– Пятнадцать лет, какая большая уже!
– А я помню тебя такой маленькой, кругленькой!
Сегодня уворачиваться нельзя. Сегодня полагается. От мамы пахнет сдобой.
Наконец, вручили подарки и, потрепав по щекам еще раз, разошлись. Джинни расправила смятую простыню. Долго смотрела на коробки, коробочки и свертки, решая, с чего начать.
– Эй!
Снизу голоса доносятся, наверное. Помотала головой и потянулась к презенту от Гермионы. По форме уже видно, что это книга.
– Эй, именинница. Ты нам не рада?
Сердце сделало сальто-мортале в грудной клетке и отдалось гулким "бум-бум" где-то в висках, а потом – почему-то в пятках…
Не галлюцинация. Они. Верхом на своих стареньких метлах, зависли прямо перед ее окном. Хочется броситься к ним, но ноги не слушаются. Хочется смотреть на них – а в глазах слезы, и ни черта не видно.
– Джинни…– Фред перелез через подоконник, с грохотом отправил метлу в угол и бросился к сестре, – Джинни, не плачь.
Джордж – следом.
– Малыш… не плачь, пожалуйста.
Джинни рыдала. Рыдала и улыбалась.
– Мы заберем Джинни сегодня с собой, мам?
Мама посмотрела хмуро, в глазах немой вопрос.
– Мы отведем ее в магазин, все покажем. И у нас там подарок для нее. Заодно можем купить все ребятам к школе, завтра привезем. Что скажешь?
– Завтра? – с легким удивлением спросила мама.
– Ну да. Почему бы ей не остаться у нас?
– Возьмите и Рона с собой. Он тоже хотел посмотреть вашу новую квартиру.
Рон уж было начал кивать, но Гермиона перебила:
– Ой, нет, миссис Уизли. Можно Рона они в другой раз заберут? Он мне нужен сегодня и завтра.
Рон недоуменно поглядел на нее.
– Что ты так смотришь? – притворно (впрочем, это замечает только Джинни) возмутилась она, – Ты сам просил помочь тебе с заданием по трансфигурации на лето.
– Ну да, но… я…
– Рон! У тебя еще есть недоделанные домашние задания?!
– Мам, я…
Джинни и близнецы весело переглянулись. Через пару секунд Фред прервал уже готовую разразиться перебранку мамы и младшего брата.
– Значит так. Сегодня у Джинни день рождения, так что мы ее возьмем с собой, а Рона – в другой раз. Идет?
Мама вздохнула и полезла в тайник за камином, за деньгами на покупки для Рона.
– Не надо, мам, – мягким жестом остановил ее Джордж, – Только список. Деньги не надо.
Мама улыбнулась, глаза увлажнились.
– Вы у меня такие молодцы…
Джинни совершенно не смущало, что на них оглядываются и показывают пальцами – еще бы, взрослая уже девушка идет, держа за руки двух близнецов, а они ведут ее, как малого ребенка, и покупают все, что она захочет.
Да пусть оглядываются. Она уже знала, что осуждение – не единственное, чего можно ждать от окружающих.
Тем более, когда с ней те два человека, которые важнее для нее, чем кто-либо другой.
– Нас никто не побеспокоит, – сказал Джордж, распахивая дверь в их с Фредом новое жилище.
– А до этого разве беспокоили? – улыбается Джинни.
– Разве что мы сами себя беспокоили почем зря…
Они закрыли дверь за собой. Бросили на пол покупки. Застыли. А потом бросились к ней, обхватили, окутали собой, и принялись целовать так, будто завтра никогда не настанет, жадно, агрессивно, наперебой. Ее одежда во мгновение ока упала на пол.
– Нам надо сделать что-то, чего мы никогда не делали вместе, – засмеялась Джинни.
– Принять душ? – приподнимает бровь Фред, отбрасывая в сторону пропотевшую рубашку.
Они плескались, как дети, хохоча, и кидаясь друг в друга мыльной пеной. Благо, большая старомодная ванна позволяла. А после…
Джордж отнес ее на руках на постель под красным балдахином, так похожую на ту, что была у нее в Хогвартсе. Была и будет? Это неважно.
Не осталось ничего, кроме Момента Настоящего.
Их руки оплетают ее тело, словно змеи, их рты жадно охотятся за ее плотью.
Через минуту Фред падает на спину, тянет на себя и она со всхлипом вводит его в себя, и удовлетворенно смотрит на его непроизвольно опускающиеся веки и приоткрытые губы. Джордж долго, мучительно долго, глядит на них, даже не прикасаясь к сестре. Потом она ощущает его крепкую грудь спиной и стонет, когда он проникает туда же, куда и его брат.
– Ты кажешься такой маленькой и хрупкой, малыш, – шепчет Джордж, игриво улыбаясь, – Пусть другие продолжают думать так, – и подается вперед всем телом. Джинни вскрикивает.
Члены ее любимых сладко и медленно трутся друг об друга и об стенки растянутого до предела влагалища. Братья держат ее крепко, не смея открыть глаза, полностью погруженные в единение. Время от времени один из них испускает тихий стон… Джинни, распластанная, намертво сжатая между ними, тяжело дышит, не шевелится, давая им возможность двигаться, как они пожелают, несмотря на то, что ей так хочется попросить их делать это быстрее и сильнее, чтобы поскорее довести ее до пика, и она недовольно хнычет, давая им понять, что не удовлетворена.
– Малыш… – стонет Джордж, и прячет лицо в ее волосах, – ты такая горячая внутри…
Фред руками привлекает к себе, не переставая слегка поднимать и опускать бедра, топит язык в ее рте, заставляя ее чуть ли не задохнуться. Потом отрывается и еле слышно спрашивает:
– Ты хочешь, чтобы тебя взяли сзади, сладкая?
– Дддаа… – шепчет Джинни, дрожа под ласкающими ее соски пальцами Джорджа. Еще минута – и она перестанет понимать, где их тела, а где ее собственное, настолько они близки, будто спаяны…
– Ты хочешь, чтобы это сделал Фред или я? – нашептывает Джордж в другое ушко.
– Ты…
Потом – голова Фреда между ее ног, он вылизывает ее и пьет ее терпкие соки, она, сдерживаясь из последних сил, чтобы не оторваться от него и не закричать от удовольствия, причудливо смешанного с болью, погружает его член в рот так глубоко, как только можно, в то время как Джордж исступленно трахает ее попку, оставляя красные следы от своих пальцев на нежных бедрах сестры.
– Сильнее, Джордж… Пожалуйста!
– Я… я боюсь причинить тебе боль! – хрипит он, запрокинув голову.
– Сильнее! Прошу тебя! – почти кричит Джинни, и брат повинуется.
Он берет ее так глубоко и так сильно, как только можно. Он двигается с такой скоростью, что мышцы бедер сковывает боль. Но он и не думает останавливаться. Еще несколько беспощадных ударов – и Джордж непроизвольно испускает такой крик, что, услышь его кто-то посторонний – мурашки побежали бы по коже. Но ведь никто не услышит… Никто, кроме них троих. Никогда и ни за что…
Движения его постепенно замедляются, крик затухает, переходя в стон…
– Джинни… О боже… Джинни…
Фред подхватывает стон брата – пришел его черед. Ему на лицо теперь капает семя Джорджа и соки разгоряченной сестры, но ему все равно, он сжимает руками простыни, ртом терзает свое любимое существо и кончает, затапливая ее рот своей спермой…
Потом – братья переворачивают ее на спину и с помощью своих пальцев и языков доводят до желанного финала. Когда она содрогается и надрывно кричит, они наперебой целуют ее губы, чтобы взять внутрь себя хотя бы частичку того экстаза, который она сейчас испытывает.
А после все трое лежат, соприкасаясь телами и пытаясь отдышаться.
– Самый грязный секс из всех, что у нас был. Мы просто бесстыжие развратные сукины дети, – наконец говорит Фред с игривой и торжествующей улыбкой.
– Еще скажи, что тебе не понравилось, – усмехается Джордж, – ну а как там наша маленькая сестричка?
Джинни молчит и улыбается, стараясь прижаться к ним обоим как можно сильнее. Потом чувствует, как ее заключают в объятья сразу две пары рук, и ощущает себя полностью защищенной от всего, абсолютно всего, что происходит за пределами этой комнаты. Какая ей, в сущности, разница, что там, снаружи, на этой длинной и ровной дороге без поворотов?..
А потом засыпает. Совершенно спокойным и безмятежным сном.